ванных сапожках и в черном белье.
   - Как тебе нравятся мои ноги? - спросила она.
   - Классные, как всегда...
   Мой ответ обрадовал ее, и она с облегчением присела на кровать, чтобы
расшнуровать сапоги.
   - Сто двадцать марок стоят, - сказала она, протягивая мне их. -  Пока
заработаешь столько, износятся в пух и прах.
   Она вынула из шкафа кимоно и пару  парчовых  туфелек,  оставшихся  от
лучших дней; при этом она виновато  улыбнулась.  Ей  хотелось  нравиться
мне. Вдруг я почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой  крохот-
ной каморке, словно умер кто-то близкий.
   Мы ели, и я очень осторожно разговаривал с ней. Она заметила какую-то
перемену во мне. В ее глазах появился испуг. Между нами никогда не  было
больше того, что приносил случай. Но, может быть, как раз это и привязы-
вает и обязывает людей сильней, чем многое другое. Я встал.
   - Ты уходишь? - спросила она так, словно уже давно опасалась этого.
   - У меня еще одна встреча...
   Она удивленно посмотрела на меня:
   - Так поздно?
   - Важное дело, Лиза. Надо попытаться разыскать одного человека. В это
время он обычно сидит в "Астории".
   Нет женщин, которые понимают эти вещи так хорошо, как  девушки  вроде
Лизы. И обмануть их труднее, чем любую женщину. Ее лицо  стало  каким-то
пустым.
   - У тебя другая...
   - Видишь, Лиза... мы с тобой так мало виделись... скоро уже год... ты
сама понимаешь, что...
   - Нет, нет, я не об этом. У тебя женщина, которую ты любишь! Ты изме-
нился. Я это чувствую.
   - Ах, Лиза...
   - Нет, нет. Скажи!
   - Сам не знаю. Может быть...
   Она постояла с минуту. Потом кивнула головой:
   - Да... да, конечно... Я глупа... ведь между нами ничего и  нет...  -
Она провела рукой по лбу. - Не знаю даже, с какой стати я...
   Я смотрел на ее худенькую надломленную фигурку. Парчовые  туфельки...
кимоно... долгие пустые вечера, воспоминания...
   - До свидания, Лиза...
   - Ты идешь... Не посидишь еще немного? Уходишь... Уже?
   Я понимал, о чем она говорит. Но этого я не мог. Было странно,  но  я
не мог иначе, никак не мог.  Я  чувствовал  это  всем  своим  существом.
Раньше такого со мной не бывало. Не было у меня преувеличенных представ-
лений о верности. Но теперь это исключалось начисто. Я вдруг  почувство-
вал, как далек от всего этого.
   Она стояла в дверях.
   - Ты уходишь... - проговорила она и тут  же  подбежала  к  комоду.  -
Возьми обратно, я знаю, что ты положил мне деньги под газету... не нужны
они мне... вот они... вот... только уйди!..
   - Я должен, Лиза.
   - Ты больше не придешь...
   - Приду, Лиза...
   - Нет, нет, ты больше не придешь, я знаю! И не приходи больше! Да иди
ты, иди же наконец... - Она разрыдалась. Я спустился по лестнице, не ог-
лянувшись.
   Я еще долго бродил по улицам. Это была необычная ночь.
   Я переутомился и знал, что не усну. Прошел мимо "Интернационаля", ду-
мая о Лизе, о прошедших годах, о многом другом, давно уже позабытом. Все
отошло в далекое прошлое и как будто больше не касалось  меня.  Потом  я
прошел по улице, на которой жила Пат. Ветер усилился, все окна в ее доме
были темны, утро кралось на серых лапах вдоль дверей. Наконец  я  пришел
домой. "Боже мой, - подумал я, - кажется, я счастлив".
 
 
   XIII
 
   - Даму, которую вы всегда прячете от нас, - сказала фрау Залевски,  -
можете не прятать. Пусть приходит к нам совершенно открыто. Она мне нра-
вится.
   - Но ведь вы ее не видели, - возразил я.
   - Не беспокойтесь, я ее видела, - многозначительно заявила  фрау  За-
левски. - Я видела ее, и она мне нравится. Даже очень. Но эта женщина не
для вас!
   - Вот как?
   - Нет! Я просто удивлена - как это вы откопали ее  в  своих  кабаках.
Хотя, конечно, такие забулдыги, как вы...
   - Мы уклоняемся от темы, - прервал я ее.
   Она подбоченилась и сказала:
   - Эта женщина - для человека с  хорошим,  прочным  положением.  Одним
словом, для богатого человека!
   "Так, - подумал я, - вот и получил! Этого еще только не хватало".
   - Вы можете это сказать о любой женщине, - заметил я раздраженно.
   Она тряхнула седыми кудряшками:
   - Дайте срок! Будущее покажет, что я права.
   - Ах, будущее! - Я с досадой швырнул на стол запонки. -  Кто  сегодня
говорит о будущем! Зачем ломать себе голову над этим!
   Фрау Залевски озабоченно покачала своей величественной головой:
   - До чего же странны нынешние молодые люди.  Прошлое  вы  ненавидите,
настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведет  к
хорошему концу.
   - А что вы, собственно, называете хорошим концом? - спросил я. -  Хо-
роший конец бывает лишь тогда, когда до него все было плохо. Уж куда как
лучше плохой конец.
   - Все это еврейские выкрутасы, - возразила  фрау  Залевски  с  досто-
инством и решительно направилась к двери. Но, уже взявшись за ручку, за-
мерла как вкопанная. - Смокинг? - изумленно прошептала она. - У вас?!
   Она вытаращилась на костюм Отто Кестера, висевший на дверке шкафа.  Я
одолжил его, чтобы вечером пойти с Пат в театр.
   - Да, у меня! - ядовито сказал я. - Ваша наблюдательность,  сударыня,
вне всякого сравнения!
   Она ехидно посмотрела на меня. Буря мыслей, отразившаяся на ее  толс-
том лице, разрядилась широкой всепонимающей усмешкой.
   - Ага! - сказала она. И затем еще раз: - Ага! - И  уже  из  коридора,
совершенно преображенная той вечной радостью, которую испытывает женщина
при подобных открытиях, с каким-то вызывающим наслаждением  она  бросила
мне через плечо: - Значит, так обстоят дела!
   - Да, так обстоят дела, чертова сплетница! - злобно пробормотал я  ей
вслед, зная, что она меня уже не слышит. В бешенстве я швырнул коробку с
новыми лакированными туфлями на пол. Ей, видите  ли,  нужен  богач!  Как
будто я сам этого не знал!
   Я зашел за Пат. Она стояла в своей комнате, уже одетая для выхода,  и
ожидала меня. У меня едва не перехватило дыхание,  когда  я  увидел  ее.
Впервые со времени нашего знакомства на ней был вечерний туалет.
   Платье из серебряной парчи мягко и изящно ниспадало  с  прямых  плеч.
Оно казалось узким и все же не стесняло ее свободный широкий шаг. Спере-
ди оно было закрыто, сзади имело глубокий вырез углом. В матовом синева-
том свете сумерек Пат казалась мне каким-то серебряным  факелом,  неожи-
данно и ошеломляюще изменившейся, праздничной и очень  далекой.  Призрак
фрау Залевски с предостерегающе поднятым пальцем вырос за ее спиной, как
тень.
   - Хорошо, что ты не была в этом платье, когда я встретил  тебя  впер-
вые, - сказал я. - Ни за что не подступился бы к тебе.
   - Так я тебе и поверила, Робби. - Она улыбнулась. - Оно тебе  нравит-
ся?
   - Мне просто страшно! В нем ты совершенно новая женщина.
   - Разве это страшно? На то и существуют платья.
   - Может быть. Меня оно слегка пришибло. К такому  платью  тебе  нужен
другой мужчина. Мужчина с большими деньгами.
   Она рассмеялась:
   - Мужчины с большими деньгами в  большинстве  случаев  отвратительны,
Робби.
   - Но деньги ведь не отвратительны?
   - Нет. Деньги нет.
   - Так я и думал.
   - А разве ты этого не находишь?
   - Нет, почему же? Деньги, правда, не приносят счастья,  но  действуют
чрезвычайно успокаивающе.
   - Они дают независимость, мой милый, а это еще больше. Но,  если  хо-
чешь, я могу надеть другое платье.
   - Ни за что. Оно роскошно. С сегодняшнего дня я ставлю  портных  выше
философов! Портные вносят в жизнь красоту. Это во сто крат  ценнее  всех
мыслей, даже если они глубоки, как пропасти! Берегись, как бы я  в  тебя
не влюбился!
   Пат рассмеялась. Я незаметно оглядел себя. Кестер был чуть выше меня,
пришлось закрепить брюки английскими булавками, чтобы они  хоть  кое-как
сидели на мне. К счастью, это удалось.
   Мы взяли такси и поехали в театр. По дороге я был  молчалив,  сам  не
понимая почему. Расплачиваясь с шофером, я внимательно посмотрел на  не-
го. Он был небрит и выглядел очень утомленным. Красноватые круги  окайм-
ляли глаза. Он равнодушно взял деньги.
   - Хорошая выручка сегодня? - тихо спросил я.
   Он взглянул на меня. Решив, что перед ним праздный и любопытный  пас-
сажир, он буркнул:
   - Ничего...
   Видно было, что он не желает вступать в разговор.
   На мгновение я почувствовал, что должен сесть вместо него за  руль  и
поехать. Потом обернулся и увидел Пат, стройную и гибкую. Поверх  сереб-
ряного платья она надела короткий серебристый жакет с широкими рукавами.
Она была прекрасна и полна нетерпения.
   - Скорее, Робби, сейчас начнется! У  входа  толпилась  публика.  Была
большая премьера. Прожектора освещали фасад театра, одна за другой  под-
катывали к подъезду машины; из них выходили женщины в вечерних туалетах,
украшенные сверкающими драгоценностями, мужчины во фраках, с  упитанными
розовыми лицами, смеющиеся, радостные, самоуверенные, беззаботные;  ста-
рое такси с усталым шофером со стоном и скрипом отъехало от этого празд-
ничного столпотворения.
   - Пойдем же, Робби! - крикнула Пат, глядя на меня сияющим  и  возбуж-
денным взглядом. - Ты что-нибудь забыл?
   Я враждебно посмотрел на людей вокруг себя.
   - Нет, - сказал я, - я ничего не забыл.
   Затем я подошел к кассе и обменял билеты: взял два кресла в ложу, хо-
тя они стоили целое состояние. Я не хотел, чтобы Пат сидела  среди  этих
благополучных людей, для которых все решено и понятно. Я не хотел, чтобы
она принадлежала к их кругу. Я желал, чтобы она была со мной и только со
мной.
   Давно уже я не был в театре. Я бы и не пошел туда, если  бы  не  Пат.
Театры, концерты, книги, - я почти утратил вкус ко всем этим  буржуазным
привычкам. Они не отвечали духу времени. Политика была сама  по  себе  в
достаточной мере театром, ежевечерняя стрельба заменяла концерты, а  ог-
ромная книга людской нужды убеждала больше целых библиотек.
   Партер и ярусы были полны. Свет погас, как только  мы  сели  на  свои
места. Огни рампы чуть подсвечивали зал. Зазвучала широкая  мелодия  ор-
кестра, и все словно тронулось с места и понеслось.
   Я отодвинул свое кресло в угол ложи. В этом положении я не  видел  ни
сцены, ни бледных лиц зрителей. Я только слушал музыку и смотрел на Пат.
   Музыка к "Сказкам Гофмана" околдовала зал. Она была как южный  ветер,
как теплая ночь, как вздувшийся парус под звездами,  совсем  нереальная.
Открывались широкие яркие дали. Казалось, что шумит глухой поток нездеш-
ней жизни; исчезала тяжесть, терялись границы, были только блеск, и  ме-
лодия, и любовь; и просто нельзя было понять, что где-то есть  нужда,  и
страдание, и отчаянье, если звучит такая музыка.
   Свет сцены таинственно озарял лицо Пат. Она полностью  отдалась  зву-
кам, и я любил ее, потому что она не прислонилась ко мне и не взяла  мою
руку, она не только не смотрела на меня, но, казалось, даже и не  думала
обо мне, просто забыла. Мне всегда было противно, когда смешивали разные
вещи, я ненавидел это телячье  тяготение  друг  к  другу,  когда  вокруг
властно утверждалась красота и мощь великого произведения  искусства,  я
ненавидел маслянистые расплывчатые взгляды влюбленных, эти туповато-бла-
женные прижимания, это непристойное баранье счастье, никогда не  способ-
ное выйти за собственные пределы, я ненавидел эту болтовню о слиянии во-
едино влюбленных душ, ибо считал, что в любви нельзя слиться друг с дру-
гом до конца и надо возможно чаще разлучаться, чтобы ценить новые встре-
чи. Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с  люби-
мой. Все остальное лишь ослабляет напряжение и тайну любви. И что же мо-
жет резче прорвать магическую сферу одиночества, если не  взрыв  чувств,
их сокрушительная сила, если не стихия,  буря,  ночь,  музыка?..  И  лю-
бовь...
   Зажегся свет. Я закрыл на мгновение глаза. О чем это я  думал  только
что? Пат обернулась. Я видел, как зрители устремились к дверям. Наступил
большой антракт.
   - Ты не хочешь выйти? - спросил я.
   Пат покачала головой.
   - Слава богу! Ненавижу, когда ходят по фойе и глазеют друг на друга.
   Я вышел, чтобы принести ей апельсиновый сок. Публика осаждала  буфет.
Музыка удивительным образом пробуждает у многих аппетит. Горячие сосиски
расхватывались так, словно вспыхнула эпидемия голодного тифа.
   Когда я пришел со стаканом в ложу, за креслом Пат стоял какой-то муж-
чина. Повернув голову, она оживленно разговаривала с ним.
   - Роберт, это господин Бройер, - сказала она.
   "Господин осел", - подумал я и с досадой посмотрел на него. Она  ска-
зала Роберт, а не Робби. Я поставил стакан на барьер ложи и  стал  ждать
ухода ее собеседника. На нем был великолепно сшитый смокинг. Он болтал о
режиссуре и исполнителях и никак не уходил. Пат обратилась ко мне:
   - Господин Бройер спрашивает, не пойти ли нам после спектакля в "Кас-
кад", там можно будет потанцевать.
   - Если тебе хочется... - ответил я.
   Он вел себя вполне вежливо и в общем понравился мне. Но  были  в  нем
неприятное изящество и легкость, которыми я не обладал, и мне  казалось,
что это должно производить впечатление на Пат. Вдруг я услышал,  что  он
обращается к Пат на "ты". Я не поверил своим ушам. Охотнее всего  я  тут
же сбросил бы его в оркестр, - впрочем, для этого было уже не менее сот-
ни других причин.
   Раздался звонок. Оркестранты настраивали инструменты. Скрипки наигры-
вали быстрые пассажи флажолет.
   - Значит, договорились? Встретимся у входа, - сказал Бройер и наконец
ушел.
   - Что это за бродяга? - спросил я.
   - Никакой он не бродяга, а милый человек. Старый знакомый.
   - У меня зуб на твоих старых знакомых, - сказал я.
   - Дорогой мой, ты бы лучше слушал музыку, - ответила Пат.
   "Каскад", - подумал я и мысленно подсчитал, сколько у меня  денег.  -
Гнусная обираловка!"
   Движимый мрачным любопытством, я решил  пойти  туда.  После  карканья
фрау Залевски только этого Бройера мне и недоставало. Он ждал нас внизу,
у входа.
   Я позвал такси.
   - Не надо, - сказал Бройер, - в моей машине достаточно места.
   - Хорошо, - сказал я. Было бы, конечно,  глупо  отказываться  от  его
предложения, но я все-таки злился.
   Пат узнала машину Бройера. Это был большой "паккард". Он стоял напро-
тив, среди других машин. Пат пошла прямо к нему.
   - Ты его, оказывается, перекрасил, - сказала она и остановилась перед
лимузином.
   - Да, в серый цвет, - ответил Бройер. - Так тебе больше нравится?
   - Гораздо больше.
   - А вам? Нравится вам этот цвет? - спросил меня Бройер.
   - Не знаю, какой был раньше.
   - Черный.
   - Черная машина выглядит очень красиво.
   - Конечно. Но ведь иногда хочется перемен!.. Ну, да ничего,  к  осени
будет новая машина.
   Мы поехали в "Каскад". Это был весьма элегантный дансинг  с  отличным
оркестром.
   - Кажется, все занято, - обрадованно сказал я,  когда  мы  подошли  к
входу.
   - Жаль, - сказала Пат.
   - Сейчас все устроим, - заявил Бройер и пошел переговорить с директо-
ром. Судя по всему, его здесь  хорошо  знали.  Для  нас  внесли  столик,
стулья, и через несколько минут мы сидели у барьера на  отличном  месте,
откуда была видна вся танцевальная площадка. Оркестр  играл  танго.  Пат
склонилась над барьером:
   - Я так давно не танцевала.
   Бройер встал:
   - Потанцуем? Пат посмотрела на меня сияющим взглядом.
   - А я пока закажу что-нибудь, - сказал я.
   - Хорошо.
   Танго длилось долго. Танцуя, Пат иногда поглядывала на меня и  улыба-
лась. Я кивал ей в ответ, но чувствовал себя неважно. Она прелестно выг-
лядела и великолепно танцевала. К сожалению, Бройер тоже танцевал  хоро-
шо, и оба прекрасно подходили друг к другу, и казалось, что они  уже  не
раз танцевали вдвоем. Я заказал большую рюмку рома. Они вернулись к сто-
лику. Бройер пошел поздороваться с какими-то знакомыми, и на  минутку  я
остался с Пат вдвоем.
   - Давно ты знаешь этого мальчика? - спросил я.
   - Давно. А почему ты спрашиваешь?
   - Просто так. Ты с ним часто здесь бывала?
   Она посмотрела на меня:
   - Уже не помню, Робби.
   - Такие вещи помнят, - сказал я упрямо, хотя понимал, что она  хотела
сказать.
   Она тряхнула головой и улыбнулась. Я очень любил ее в эту минуту.  Ей
хотелось показать мне, что прошлое забыто. Но что-то мучило меня. Я  сам
находил это ощущение смешным, но не мог избавиться от него.  Я  поставил
рюмку на стол:
   - Можешь мне все сказать. Ничего тут такого нет.
   Она снова посмотрела на меня.
   - Неужели ты думаешь, что мы поехали бы все сюда, если бы что-то  бы-
ло? - спросила она.
   - Нет, - сказал я пристыженно.
   Опять заиграл оркестр. Подошел Бройер.
   - Блюз, - сказал он мне. - Чудесно. Хотите потанцевать?
   - Нет! - ответил я.
   - Жаль.
   - А ты попробуй, Робби, - сказала Пат.
   - Лучше не надо.
   - Но почему же нет? - спросил Бройер.
   - Мне это не доставляет удовольствия, - ответил я неприветливо, -  да
и не учился никогда. Времени не было. Но  вы,  пожалуйста,  танцуйте,  я
скучать не буду.
   Пат колебалась.
   - Послушай, Пат... - сказал  я.  -  Ведь  для  тебя  это  такое  удо-
вольствие...
   - Правда... но тебе в самом деле не будет скучно?
   - Ни капельки! - Я показал на свою рюмку. - Это тоже своего рода  та-
нец.
   Они ушли. Я подозвал кельнера и допил рюмку. Потом праздно  сидел  за
столиком и пересчитывал соленый миндаль. Рядом словно витала  тень  фрау
Залевски.
   Бройер привел нескольких знакомых к нашему столику: двух  хорошеньких
женщин и моложавого мужчину с совершенно лысой маленькой головой.  Потом
к нам подсел еще один мужчина. Все они были легки, как пробки, изящны  и
самоуверенны. Пат знала всех четверых.
   Я чувствовал себя неуклюжим, как чурбан. До сих пор я всегда бывал  с
Пат только вдвоем. Теперь впервые увидел людей, издавна знакомых  ей,  и
не знал, как себя держать. Они же двигались легко и  непринужденно,  они
пришли из другой жизни, где все шло гладко, где можно было не видеть то-
го, что не хотелось видеть, они пришли из другого  мира.  Будь  я  здесь
один, или с Ленцем, или с Кестером, я не обратил бы на них  внимания,  и
все это было бы мне безразлично. Но здесь была Пат, она знала их, и  все
сразу осложнялось, парализовало меня, заставляло сравнивать.
   Бройер предложил пойти в другой ресторан.
   - Робби, - сказала Пат у выхода, - не пойти ли нам домой?
   - Нет, - сказал я, - зачем?
   - Ведь тебе скучно.
   - Ничуть. Почему мне должно быть скучно? Напротив!  А  для  тебя  это
удовольствие.
   Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.
   Я принялся пить. Не так, как раньше, а по-настоящему. Мужчина с лысым
черепом обратил на это внимание. Он спросил меня, что я пью.
   - Ром, - сказал я.
   - Грог? - переспросил он.
   - Нет, ром, - сказал я.
   Он пригубил ром и поперхнулся.
   - Черт возьми, - сказал он, - к этому надо привыкнуть.
   Обе женщины тоже заинтересовались мной. Пат и Бройер  танцевали.  Пат
часто поглядывала на меня. Я больше не смотрел в ее сторону. Я знал, что
это нехорошо, но ничего не мог с собой поделать, - что-то нашло на меня.
Еще меня злило, что все смотрят, как я пью. Я не хотел  импонировать  им
своим умением пить, словно какойнибудь хвастливый гимназист. Я  встал  и
подошел к стойке. Пат казалась мне совсем чужой. Пускай убирается к чер-
тям со своими друзьями! Она принадлежит к их кругу. Нет, она не  принад-
лежит к нему. И все-таки!
   Лысоголовый увязался за мной. Мы выпили с барменом  по  рюмке  водки.
Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними  можно  объяс-
няться без слов. И этот бармен был хорош. Но лысоголовый не  умел  пить.
Ему захотелось излить свою душу. Некая Фифи владела его сердцем.  Вскоре
он, однако, исчерпал эту тему и сказал мне, что  Бройер  уже  много  лет
влюблен в Пат.
   - Вот как? - заметил я.
   Он захихикал. Предложив ему коктейль "прэри ойстер", я  заставил  его
замолчать. Но его слова запомнились. Я злился, что влип в  эту  историю.
Злился, что она задевает меня. И еще злился оттого, что не могу грохнуть
кулаком по столу; во