а. Пат? Конечно, у других  лю-
дей есть комнаты получше...
   - Она чудесна, твоя комната, - перебила меня Пат, - совершенно  вели-
колепная комната, дорогой мой, я действительно не знаю более прекрасной!
   - А я. Пат... у меня, конечно, есть недостатки, и я всего лишь  шофер
такси, но...
   - Ты мой самый любимый, ты воруешь булочки и  хлещешь  ром.  Ты  пре-
лесть!
   Она бросилась мне на шею:
   - Ах, глупый ты мой, как хорошо жить!
   - Только вместе с тобой. Пат. Правда... только с тобой!
   Утро поднималось, сияющее и чудесное. Внизу, над могильными  плитами,
вился тонкий туман. Кроны деревьев были уже  залиты  лучами  солнца.  Из
труб домов, завихряясь, вырывался дым.  Газетчики  выкрикивали  названия
первых газет. Мы легли и погрузились в утренний сон, сон наяву,  сон  на
грани видений, мы обнялись, наше дыхание смешалось, и мы  парили  где-то
далеко... Потом, в девять часов, я позвонил, сперва в  качестве  тайного
советника Буркхарда лично подполковнику Эгберту фон Хаке, а затем Ленцу,
которого попросил выехать вместо меня в утренний рейс.
   Он сразу же перебил меня:
   - Вот видишь, дитятко, твой Готтфрид недаром считается знатоком  при-
хотей  человеческого  сердца.  Я  рассчитывал  на  твою  просьбу.  Желаю
счастья, мой золотой мальчик.
   - Заткнись, - радостно сказал я и объявил на кухне, что заболел и бу-
ду до обеда лежать в постели. Трижды мне  пришлось  отбивать  заботливые
атаки фрау Залевски, предлагавшей мне ромашковый настой, аспирин и комп-
рессы. Затем мне удалось провести Пат  контрабандой  в  ванную  комнату.
Больше нас никто не беспокоил.
 
 
   XIV
 
   Неделю спустя в нашу мастерскую неожиданно приехал на  своем  "форде"
булочник.
   - Ну-ка, выйди к нему, Робби, - сказал Ленц, злобно посмотрев в окно.
- Этот доморощенный Казанова наверняка хочет предъявить рекламацию.
   У булочника был довольно расстроенный вид.
   - Что-нибудь с машиной? - спросил я.
   Он покачал головой:
   - Напротив. Работает отлично. Она теперь все равно что новая.
   - Конечно, - подтвердил я и посмотрел на него с несколько большим ин-
тересом.
   - Дело в том... - сказал он, - дело в том, что...  в  общем,  я  хочу
другую машину, побольше... - Он оглянулся. - У вас тогда,  кажется,  был
"кадиллак"?
   Я сразу понял все. Смуглая особа, с которой он жил, доняла его.
   - Да, "кадиллак", - сказал я мечтательно. - Вот тогда-то вам  и  надо
было хватать его. Роскошная была машина! Мы отдали ее за семь тысяч  ма-
рок. Наполовину подарили!
   - Ну уж и подарили...
   - Подарили! - решительно повторил я и стал прикидывать, как  действо-
вать. - Я мог бы навести справки, - сказал я, - может быть, человек, ку-
пивший ее тогда, нуждается теперь в деньгах. Нынче такие вещи бывают  на
каждом шагу. Одну минутку.
   Я пошел в мастерскую и быстро рассказал о случившемся. Готтфрид подс-
кочил:
   - Ребята, где бы нам экстренно раздобыть старый "кадиллак"?
   - Об этом позабочусь я, а ты последи, чтобы  булочник  не  сбежал,  -
сказал я.
   - Идет! - Готтфрид исчез.
   Я позвонил Блюменталю. Особых надежд на успех я не питал, но попробо-
вать не мешало. Он был в конторе.
   - Хотите продать свой "кадиллак"? - сразу спросил я.
   Блюменталь рассмеялся.
   - У меня есть покупатель, - продолжал я. - Заплатит наличными.
   - Заплатит наличными... - повторил Блюменталь  после  недолгого  раз-
думья. - В наше время эти слова звучат, как чистейшая поэзия.
   - И я так думаю, - сказал я и вдруг почувствовал прилив  бодрости.  -
Так как же, поговорим?
   - Поговорить можно всегда, - ответил Блюменталь.
   - Хорошо. Когда я могу вас повидать?
   - Сегодня днем. Скажем, в два часа, у меня в конторе.
   - Хорошо.
   Я повесил трубку.
   - Отто, - обратился я в довольно сильном возбуждении к Кестеру,  -  я
этого никак не ожидал, но мне кажется, что наш "кадиллак" вернется!
   Кестер отложил бумаги:
   - Правда? Он хочет продать машину? Я кивнул и посмотрел в окно.  Ленц
оживленно беседовал с булочником.
   - Он неправильно ведет себя, - забеспокоился я. - Слишком много гово-
рит. Ведь булочник - это целая гора недоверия; его надо убедить молчани-
ем. Пойду-ка и сменю Готтфрида.
   Кестер рассмеялся:
   - Ни пуха ни пера, Робби.
   Я подмигнул ему и вышел. Но я не поверил своим ушам, - Готтфрид и  не
думал петь преждевременные дифирамбы "кадиллаку", он с энтузиазмом расс-
казывал булочнику, как южноамериканские индейцы выпекают хлеб  из  куку-
рузной муки. Я бросил ему взгляд, полный признательности, и обратился  к
булочнику:
   - К сожалению, этот человек не хочет продавать...
   - Так я и знал, - мгновенно выпалил Ленц, словно мы сговорились.
   Я пожал плечами:
   - Жаль... Но я могу его понять...
   Булочник стоял в нерешительности. Я посмотрел на Ленца.
   - А ты не мог бы попытаться еще раз? - тут же спросил он.
   - Мог бы, конечно, - ответил я. - Мне все-таки удалось договориться с
ним о встрече сегодня после обеда. Но как мне найти вас потом? - спросил
я булочника.
   - В четыре часа я опять буду здесь поблизости. Вот и наведаюсь...
   - Хорошо, тогда все уже будет известно. Надеюсь, дело все-таки  выго-
рит.
   Булочник кивнул. Затем сел в свой "форд" и отчалил.
   - Ты что, совсем обалдел? - вскипел Ленц, когда машина  завернула  за
угол. - Я пытался задерживать этого типа чуть ли не насильно, а  ты  от-
пускаешь его ни с того ни с сего!
   - Логика и психология, дорогой мой Готтфрид! - возразил я и  похлопал
его по плечу. - Этого ты пока еще не понимаешь как следует...
   Он стряхнул мою руку.
   - Психология... - заявил он пренебрежительно. - Удачный случай -  вот
лучшая психология! И такой случай ты упустил! Булочник никогда больше не
вернется...
   - В четыре часа он будет здесь, как штык! Готтфрид с сожалением  пос-
мотрел на меня.
   - Пари? - предложил он.
   - Пожалуйста, - сказал я, - но ты влипнешь. Уж я-то знаю  его  лучше,
чем ты! Такие залетают на огонек по нескольку раз. Кроме того,  не  могу
же я ему продать вещь, которую мы пока что сами еще не имеем...
   - Господи боже мой! И это все, что ты можешь сказать, детка! -  воск-
ликнул Готтфрид, сокрушенно качая головой. - Ничего из тебя в этой жизни
не выйдет. Ведь у нас только начинаются настоящие дела! Пойдем, я  бесп-
латно прочту тебе лекцию о современной экономической жизни...
   Днем я пошел к Блюменталю. По пути я сравнивал себя с молодым козлен-
ком, которому надо навестить старого волка. Солнце  жгло  асфальт,  и  с
каждым шагом мне все меньше хотелось, чтобы Блюменталь зажарил  меня  на
вертеле. Так или иначе, лучше всего было действовать быстро.
   - Господин Блюменталь, - торопливо проговорил я, едва переступив  по-
рог кабинета и не дав ему опомниться, - я пришел к вам с приличным пред-
ложением. Вы заплатили за "кадиллак" пять тысяч пятьсот марок. Предлагаю
вам шесть, но при условии, что я действительно сумею сбагрить  его.  Это
выяснится сегодня вечером.
   Блюменталь восседал за письменным столом и ел яблоко. Теперь  он  пе-
рестал жевать и внимательно посмотрел на меня.
   - Ладно, - просопел он через несколько секунд,  снова  принимаясь  за
яблоко.
   Я подождал, пока он бросит огрызок в бумажную корзину.
   - Так, значит, вы согласны?
   - Минуточку! - Он достал из ящика письменного стола другое яблоко и с
треском надкусил его. - Дать вам тоже?
   - Благодарю, сейчас не надо.
   - Ешьте побольше яблок, господин  Локамп!  Яблоки  продлевают  жизнь!
Несколько яблок в день - и вам никогда не понадобится врач!
   - Даже если я сломаю руку? Он ухмыльнулся, выбросил второй огрызок  и
встал:
   - А вы не ломайте!
   - Практичный совет, - сказал я и подумал, что же будет  дальше.  Этот
яблочный разговор показался мне слишком подозрительным.
   Блюменталь достал ящик с сигарами из небольшого шкафа и предложил мне
закурить. Это были уже знакомые мне "Корона-Корона".
   - Они тоже продлевают жизнь? - спросил я.
   - Нет, укорачивают ее. Потом это уравновешивается яблоками. - Он  вы-
пустил клуб дыма и, наклонив голову, посмотрел на меня снизу, словно за-
думчивая птица. - Надо все уравновешивать, - вот в чем весь секрет  жиз-
ни...
   - Но это надо уметь.
   Он подмигнул мне:
   - Именно уметь, в этом весь секрет. Мы слишком много знаем и  слишком
мало умеем... Потому что знаем слишком много.
   Он рассмеялся.
   - Простите меня. После обеда я всегда слегка настроен на  философский
лад.
   - Самое время для философии, - сказал я. - Значит, с "кадиллаком"  мы
тоже добьемся равновесия, не так ли?
   Он поднял руку:
   - Секунду...
   Я покорно склонил голову. Блюменталь заметил мой жест и рассмеялся.
   - Нет, вы меня не поняли. Я вам только хотел сделать  комплимент.  Вы
ошеломили меня, явившись с открытыми картами в руках! Вы точно рассчита-
ли, как это подействует на старого Блюменталя. А знаете, чего я ждал?
   - Что я предложу вам для начала четыре тысячи пятьсот.
   - Верно! Но тут бы вам несдобровать. Ведь вы хотите продать за  семь,
не так ли?
   Из предосторожности я пожал плечами:
   - Почему именно за семь?
   - Потому что в свое время это было вашей первой ценой.
   - У вас блестящая память, - сказал я.
   - На цифры. Только на цифры. К сожалению. Итак, чтобы покончить:  бе-
рите машину за шесть тысяч.
   Мы ударили по рукам.
   - Слава богу, - сказал я, переводя дух. - Первая сделка после долгого
перерыва. "Кадиллак", видимо, приносит нам счастье.
   - Мне тоже, - сказал Блюменталь. - Ведь и я заработал на нем  пятьсот
марок.
   - Правильно. Но почему, собственно, вы его так скоро продаете? Он  не
понравился вам?
   - Просто суеверие, - объяснил Блюменталь. - Я совершаю любую  сделку,
при которой что-то зарабатываю.
   - Чудесное суеверие... - ответил я.
   Он покачал своим блестящим лысым черепом:
   - Вот вы не верите, но это так. Чтобы не было неудачи в других делах.
Упустить в наши дни выгодную сделку - значит  бросить  вызов  судьбе.  А
этого никто себе больше позволить не может.
   В половине пятого Ленц, весьма выразительно посмотрев на меня, поста-
вил на стол передо мной пустую бутылку из-под джина:
   - Я желаю, чтобы ты мне ее наполнил, детка! Ты помнишь о нашем пари?
   - Помню, - сказал я, - но ты пришел слишком рано.
   Готтфрид безмолвно поднес часы к моему носу.
   - Половина пятого, - сказал я, - думаю, что это астрономически точное
время. Опоздать может всякий. Впрочем, я меняю условия пари - ставлю два
против одного.
   - Принято, - торжественно заявил Готтфрид. - Значит, я  получу  бесп-
латно четыре бутылки джина. Ты проявляешь героизм на потерянной позиции.
Весьма доблестно, деточка, но и не менее глупо.
   - Подождем...
   Я притворялся уверенным, но меня одолевали сомнения.  Я  считал,  что
булочник скорее всего не придет. Надо было задержать  его  в  первый  же
раз. Слишком уж он был ненадежен.
   В пять часов на соседней фабрике перин завыла сирена. Готтфрид  молча
поставил передо мной еще три пустые бутылки. Затем прислонился к окну  и
уставился на меня.
   - Меня одолевает жажда, - многозначительно произнес он.
   В этот момент с улицы донесся характерный шум фордовского  мотора,  и
тут же машина булочника въехала в ворота.
   - Если тебя одолевает жажда, дорогой Готтфрид, - ответил я с  большим
достоинством, - сбегай поскорее в магазин и купи две бутылки рома, кото-
рые я выиграл. Я позволю тебе отпить глоток бесплатно. Видишь  булочника
во дворе? Психология, мой мальчик! А теперь убери отсюда пустые бутылки?
Потом можешь взять такси и поехать на промысел. А для более  тонких  дел
ты еще молод. Привет, сын мой!
   Я вышел к булочнику и сказал ему, что машину, вероятно,  можно  будет
купить. Правда, наш бывший клиент требует семь тысяч пятьсот  марок,  но
если он увидит наличные деньги, то уж как-нибудь уступит за семь.
   Булочник слушал меня так рассеянно, что я немного растерялся.
   - В шесть часов я позвоню этому человеку еще раз, - сказал я наконец.
   - В шесть? - очнулся булочник. - В шесть мне нужно... - Вдруг он  по-
вернулся ко мне: - Поедете со мной?
   - Куда? - удивился я.
   - К вашему другу, художнику. Портрет готов.
   - Ах так, к Фердинанду Грау...
   Он кивнул.
   - Поедемте со мной. О машине мы сможем поговорить и потом.
   По-видимому, он почему-то не хотел идти к  Фердинанду  без  меня.  Со
своей стороны, я также был весьма заинтересован в том, чтобы  не  остав-
лять его одного. Поэтому я сказал:
   - Хорошо, но это довольно далеко. Давайте поедем сразу.
   Фердинанд выглядел очень плохо. Лицо серо-зеленоватого оттенка  каза-
лось помятым и обрюзгшим. Он встретил нас у входа в мастерскую. Булочник
едва взглянул на него. Он был явно возбужден.
   - Где портрет? - сразу спросил он.
   Фердинанд показал рукой в сторону окна. Там стоял мольберт с  портре-
том. Булочник быстро вошел в мастерскую и застыл перед ним. Немного  по-
годя снял шляпу. Он так торопился, что сначала и не подумал об этом.
   Фердинанд остался со мной в дверях.
   - Как поживаешь, Фердинанд? - спросил я.
   Он сделал неопределенный жест рукой.
   - Что-нибудь случилось?
   - Что могло случиться?
   - Ты плохо выглядишь.
   - И только-то?
   - Да, - сказал я, - больше ничего...
   Он положил мне на плечо свою большую ладонь  и  улыбнулся,  напоминая
чем-то старого сенбернара.
   Подождав еще немного, мы подошли к булочнику. Портрет его жены удивил
меня: лицо получилось отлично. По свадебной фотографии и другому снимку,
на котором покойница  выглядела  весьма  удрученной,  Фердинанд  написал
портрет еще довольно молодой женщины. Она смотрела  на  нас  серьезными,
несколько беспомощными глазами.
   - Да, - сказал булочник, не оборачиваясь, - это она. - Он сказал  это
скорее для себя, и я подумал, что он даже не услышал своих слов.
   - Вам достаточно светло? - спросил Фердинанд.
   Булочник не ответил.
   Фердинанд подошел к мольберту и слегка повернул его. Потом он  отошел
назад и кивком головы пригласил меня в маленькую комнату  рядом  с  мас-
терской.
   - Вот уж чего никак не ожидал, - сказал он удивленно.  -  Скидка  по-
действовала на него. Он рыдает...
   - Всякого может задеть за живое, - ответил я. - Но с ним  это  случи-
лось слишком поздно...
   - Слишком поздно, - сказал Фердинанд, - всегда  все  слишком  поздно.
Так уж повелось в жизни, Робби.
   Он медленно расхаживал по комнате:
   - Пусть мой клиент побудет немного один, а мы с тобой пока сыграем  в
шахматы.
   - У тебя просто золотой характер, - сказал я.
   Он остановился:
   - При чем тут характер? Ведь ему все равно ничем не  помочь.  А  если
всем вечно думать только о грустных вещах, то никто на  свете  не  будет
иметь права смеяться...
   - Ты опять прав, - сказал я. - Ну, давай - быстро сыграем партию.
   Мы расставили фигуры и начали. Фердинанд довольно легко  выиграл.  Не
трогая королевы, действуя ладьей и слоном, он скоро объявил мне мат.
   - Здорово! - сказал я. - Вид у тебя такой, будто ты не спал три  дня,
а играешь, как морской разбойник.
   - Я всегда играю хорошо, когда меланхоличен, - ответил Фердинанд.
   - А почему ты меланхоличен?
   - Просто так. Потому что темнеет. Порядочный человек  с  наступлением
вечера всегда становится меланхоличным. Других особых причин не требует-
ся. Просто так... вообще...
   - Но только если он одинок, - сказал я.
   - Конечно... Час теней... Час одиночества... Час, когда коньяк кажет-
ся особенно вкусным.
   Он достал бутылку и рюмки.
   - Не пойти ли нам к булочнику? - спросил я.
   - Сейчас. - Он налил коньяк. - За твое здоровье, Робби, за то, что мы
все когда-нибудь подохнем!
   - Твое здоровье, Фердинанд! За то, что мы пока еще существуем.
   - Сколько раз наша жизнь висела на волоске, а  мы  все-таки  уцелели.
Надо выпить и за это!
   - Ладно.
   Мы пошли обратно в мастерскую. Стало темнеть. Вобрав голову в  плечи,
булочник все еще стоял перед портретом. Он выглядел горестным и потерян-
ным в этом большом голом помещении, и  мне  показалось,  будто  он  стал
меньше.
   - Упаковать вам портрет? - спросил Фердинанд.
   Булочник вздрогнул:
   - Нет...
   - Тогда я пришлю вам его завтра.
   - Он не мог бы еще побыть здесь? - неуверенно спросил булочник.
   - Зачем же? - удивился Фердинанд и подошел ближе. - Он вам не нравит-
ся?
   - Нравится... но я хотел бы ненадолго оставить его здесь...
   - Не понимаю.
   Булочник умоляюще посмотрел на меня. Я понял  -  он  боялся  повесить
портрет дома, где жила эта чернявая дрянь.
   Быть может, то был страх перед покойницей.
   - Послушай, Фердинанд, - сказал я, - если портрет будет  оплачен,  то
его можно спокойно оставить здесь.
   - Да, разумеется...
   Булочник с облегчением извлек из кармана чековую книжку. Оба  подошли
к столу.
   - Я вам должен еще четыреста марок? - спросил булочник.
   - Четыреста двадцать, - сказал Фердинанд, - с учетом  скидки.  Хотите
расписку?
   - Да, - сказал булочник, - для порядка.
   Фердинанд молча написал расписку и тут же получил чек. Я стоял у окна
и разглядывал комнату. В сумеречном полусвете мерцали лица на  невостре-
бованных и неоплаченных портретах в золоченых рамах. Какоето сборище по-
тусторонних призраков, и казалось, что все эти неподвижные глаза устрем-
лены на портрет у окна, который сейчас присоединится к ним. Вечер тускло
озарял его последним отблеском жизни. Все было необычным: две человечес-
кие фигуры, согнувшиеся над столом, тени и множество безмолвных  портре-
тов.
   Булочник вернулся к окну. Его  глаза  в  красных  прожилках  казались
стеклянными шарами, рот был полуоткрыт, и нижняя губа  отвисла,  обнажая
желтые зубы. Было смешно и грустно смотреть на него. Этажом выше  кто-то
сел за пианино и принялся играть упражнения. Звуки повторялись непрерыв-
но, высокие, назойливые. Фердинанд остался у стола. Он  закурил  сигару.
Пламя спички осветило его лицо.
   Мастерская, тонувшая в синем полумраке, показалась вдруг огромной  от
красноватого огонька.
   - Можно еще изменить кое-что в портрете? - спросил булочник.
   - Что именно? Фердинанд подошел поближе. Булочник указал на драгоцен-
ности:
   - Можно это снова убрать? Он говорил о крупной золотой броши, которую
просил подрисовать, сдавая заказ.
   - Конечно, - сказал Фердинанд, - она мешает восприятию лица.  Портрет
только выиграет, если ее убрать.
   - И я так думаю. - Булочник замялся на минуту. -  Сколько  это  будет
стоить?
   Мы с Фердинандом переглянулись.
   - Это ничего не стоит, - добродушно сказал Фердинанд. - Напротив, мне
следовало бы вернуть вам часть денег: ведь на портрете будет меньше  на-
рисовано.
   Булочник удивленно поднял голову. На мгновение мне показалось, что он
готов согласиться с этим. Но затем он решительно заявил:
   - Нет, оставьте... ведь сперва вы должны были ее нарисовать.
   - И это опять-таки правда...
   Мы пошли. На лестнице я смотрел на сгорбленную спину булочника, и мне
стало его жалко; я был слегка растроган тем, что в  нем  заговорила  со-
весть, когда Фердинанд разыграл его с брошью на портрете. Я понимал  его
настроение, и мне не очень хотелось наседать на него с "кадиллаком".  Но
потом я решил: его  искренняя  скорбь  по  умершей  супруге  объясняется
только тем, что дома у него живет чернявая дрянь. Эта мысль придала  мне
бодрости.
   - Мы можем переговорить о нашем деле у меня, - сказал булочник, когда
мы вышли на улицу.
   Я кивнул. Меня это вполне устраивало.  Булочнику,  правда,  казалось,
что в своих четырех стенах он намного сильнее, я же рассчитывал на  под-
держку его любовницы.
   Она поджидала нас у двери.
   - Примите сердечные поздравления, - сказал я, не дав булочнику  раск-
рыть рта.
   - С чем? - спросила она быстро, окинув меня озорным взглядом.
   - С вашим "кадиллаком", - невозмутимо ответил я.
   - Сокровище ты мое! - Она подпрыгнула и повисла на шее у булочника.
   - Но ведь мы еще... - Он пытался высвободиться из ее объятий и объяс-
ни