громные фламинго, плыли облака, нежно оберегая мелькавший  между
ними молодой месяц. На ветках куста орешника было какое-то  предощущение
утренней зари. Орешник был трогательно наг, но полон надежд на близящее-
ся набухание почек. Из кухни доносился аромат жареной печенки. И  еще  -
запах тушеного лука. Наши сердца забились сильнее.
   Ленц не выдержал и ворвался в дом. Вскоре он вернулся с просветленным
лицом.
   - Посмотрели бы вы на этот жареный картофель! Давайте поторопимся,  а
то, чего доброго, прозеваем самый смак!
   В эту минуту с легким гудением подъехала еще одна машина. Мы застыли,
словно пригвожденные. Это был тот самый  "бьюик".  Он  резко  затормозил
около "Карла".
   - Оп-ля! - воскликнул Ленц.
   Из-за подобных приключений у нас уже не раз случались драки.
   Мужчина вышел из автомобиля. Это был рослый и грузный человек в прос-
торном реглане из верблюжьей шерсти. Он с досадой покосился на  "Карла",
затем снял плотные, желтые перчатки и подошел к нам. Лицо его напоминало
маринованный огурец.
   - Что это у вас за модель? - спросил он Кестера, который стоял к нему
ближе.
   С минуту мы молча смотрели на него. Видимо, он принял нас за каких-то
автомехаников, которые, нарядившись в воскресные костюмы, решили  прока-
титься на чужой машине.
   - Вы что-то сказали? - спросил Отто, как бы не решаясь намекнуть ему,
что можно быть и повежливее.
   Мужчина покраснел.
   - Я просто спросил про эту машину, - буркнул он в том же тоне.
   Ленц выпрямился. Его крупный нос вздрогнул. Он очень ценил вежливость
в других. Но прежде чем он успел раскрыть рот, вдруг, словно по  манове-
нию какого-то духа, отворилась вторая дверца "бьюика". Из нее высунулась
стройная ножка с узким коленом, а затем вышла девушка и медленно  напра-
вилась к нам. Мы удивленно переглянулись. До этого мы и не замечали, что
в "бьюике" был еще кто-то. Ленц мгновенно перестроился. Его  веснушчатое
лицо расплылось в широкой улыбке. Да и все мы - бог знает почему -  зау-
лыбались.
   Толстяк озадаченно глядел на нас. Он потерял самообладание и явно  не
знал, как себя вести.
   - Биндинг, - наконец, полупоклонившись, представился он, словно  уце-
пившись за свою фамилию, как за якорь спасения.
   Теперь девушка стояла вплотную к нам, и мы стали еще приветливее.
   - Да покажи ты ему машину, Отто, -  сказал  Ленц,  бросив  торопливый
взгляд на Кестера.
   - А почему бы и нет, - ответил Отто и весело улыбнулся.
   - Я и в самом деле с удовольствием посмотрю на нее,  -  уже  примири-
тельно проговорил Биндинг. - Чертовски скоростная  машина.  Как  это  вы
запросто обштопали меня!
   Оба ушли к стоянке, где Кестер поднял капот "Карла".
   Девушка не последовала за ними. Стройная и безмолвная, она  стояла  в
сумерках рядом с Ленцем и со мной. Я ожидал, что Ленц воспользуется слу-
чаем и с ходу взорвется, как бомба. Он был создан как раз для таких  си-
туаций. Но словно лишившись дара речи, вместо того чтобы затоковать, как
тетерев, он стоял как отпущенный из обители монах ордена кармелитов и не
мог пошевельнуться.
   - Простите нас, пожалуйста, - сказал я наконец. - Мы не заметили  вас
в машине. Иначе наверняка не стали бы так глупить.
   Девушка посмотрела на меня.
   - А почему бы и не поглупить? - спокойным, неожиданно глуховатым  го-
лосом ответила она. - Не так уж это было страшно.
   - Не страшно, конечно, но и не так уж прилично. Ведь наша машина дает
около двухсот в час.
   Она слегка подалась вперед и засунула руки в карманы пальто.
   - Двести километров?
   - Ровно сто девяносто восемь и две десятых, официально установлено, -
с гордостью, точно выпалил из пистолета, объявил Ленц.
   Она рассмеялась.
   - А мы-то думали, что ваш потолок - шестьдесят, семьдесят.
   - Видите ли, - сказал я, - этого вы просто не могли знать.
   - Нет, конечно, - сказала она, -  этого  мы  действительно  не  могли
знать. Мы думали, что "бьюик" вдвое резвее вашей машины.
   - Понятно. - Я отбросил ногой валявшуюся ветку. - Но, как  видите,  у
нас было очень большое преимущество. Господин Биндинг, надо думать, здо-
рово разозлился на нас.
   Она рассмеялась.
   - На какое-то мгновение, вероятно, да. Но ведь надо уметь и  проигры-
вать. Иначе как же жить?
   - Разумеется.
   Возникла пауза. Я посмотрел в сторону Ленца.  Но  последний  романтик
только ухмыльнулся, повел носом и не стал выручать меня. Шумели  березы.
Где-то за домом закудахтала курица.
   - Прекрасная погода, - проговорил я наконец,  чтобы  как-то  нарушить
молчание.
   - Да, чудесная, - ответила девушка.
   - И такая мягкая, - добавил Ленц.
   - Просто необыкновенно мягкая, - дополнил я его мысль.
   Возникла новая пауза. Девушка, видимо, считала нас законченными  кре-
тинами. Но при всем желании ничего более умного я придумать не мог.
   Вдруг Ленц стал принюхиваться.
   - Печеные яблоки, - сказал он с чувством. - Похоже, к печенке нам по-
дадут еще и печеные яблоки. Какой деликатес!
   - Несомненно! - согласился я, мысленно проклиная и себя и его.
   Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндинг стал  сов-
сем другим человеком. Видимо, он принадлежал  к  категории  автоидиотов,
испытывающих ни с чем не сравнимое блаженство, если где-нибудь встречают
специалиста, с которым могут всласть наговориться на любимую тему.
   - Не поужинать ли нам всем вместе? - спросил он.
   - Само собой разумеется, - ответил Ленц.
   Мы пошли в зал. В дверях Готтфрид, подмигнув мне, кивком головы  ука-
зал на девушку.
   - Считай, что ты стократ вознагражден за утреннюю пляшущую старуху.
   Я пожал плечами.
   - Может, оно и так. Но почему ты не выручил меня, когда я стоял перед
ней, как заика?
   Он рассмеялся.
   - Надо чему-то научиться и тебе, дитя мое!
   - Нет у меня охоты учиться еще чему-нибудь, - сказал я.
   Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столом.  Хозяйка  как
раз внесла дымящуюся печенку с жареным картофелем. Кроме того, в качест-
ве прелюдии она поставила перед нами большую бутылку пшеничной водки.
   Биндинг извергал потоки слов -  прямо  какой-то  неумолчный  водопад.
Впрочем, он удивил нас своей осведомленностью по части автомобилей. Ког-
да же он узнал, что Кестер вдобавок ко всему еще и автогонщик, его  вос-
торг перед ним возрос до бесконечности.
   Я повнимательнее пригляделся к нему. Это был тяжелый, крупный мужчина
с густыми бровями и красным лицом: чуть хвастливый, чуть шумливый и, ве-
роятно, добродушный, как и все, кому сопутствует успех. Я вполне мог се-
бе представить, как вечером, перед отходом ко сну, он серьезно, с досто-
инством и уважением разглядывает себя в зеркале.
   Девушка сидела между Ленцем и мною. Она сняла с себя пальто  и  оста-
лась в сером костюме английского покроя. На шее у нее была белая  косын-
ка, похожая на шарф амазонки. При свете люстры ее каштановые шелковистые
волосы мерцали янтарными отблесками. Очень прямые плечи  слегка  выдава-
лись вперед, узкие руки казались непомерно длинными и,  пожалуй,  скорее
костистыми, а не мягкими. Большие глаза придавали узкому и бледному лицу
выражение какой-то страстной силы. На мой  вкус,  она  выглядела  просто
очень хорошо, но я нисколько над этим не задумывался.
   Зато Ленц превратился в огонь и пламя. Его нельзя было узнать -  нас-
только он преобразился. Золотистая копна  волос  блестела,  как  хохолок
удода. Из него так и вырывался искрометный фейерверк острот.  За  столом
царили двое - он и Биндинг. А я только при сем присутствовал и мало  чем
мог обратить на себя внимание - разве что передать  какое-нибудь  блюдо,
или предложить сигарету, или чокнуться с Биндингом. Это я делал довольно
часто. Вдруг Ленц хлопнул себя по лбу:
   - Ну-ка, Робби, притащи наш ром! Ведь он заветный - припасен для  дня
рождения!
   - Для дня рождения? А у кого это день рождения? - спросила девушка.
   - У меня, - сказал я. - Меня и так уж весь день преследуют из-за это-
го.
   - Преследуют? Вы что же - не хотите, чтобы вас поздравляли?
   - Нет, хочу, - сказал я. - Поздравлять - это совсем другое.
   - Ну, тогда всего вам самого хорошего! Секунду я  держал  ее  руку  в
своей и почувствовал теплое, сухое пожатие. Потом пошел  за  ромом.  Не-
большой загородный ресторан затерялся в огромной безмолвной ночи.  Кожа-
ные сиденья нашей машины были влажны. Я стоял и смотрел на горизонт, где
небо окрасилось красноватым заревом города. Я охотно стоял бы так еще  и
еще, но Ленц уже звал меня.
   Биндингу ром пришелся не по нутру. Это стало заметно уже после второй
рюмки. Пошатываясь, он пошел в сад. Я встал и вместе с Ленцем направился
к стойке. Он потребовал бутылку джина.
   - Изумительная девушка, тебе не кажется? - спросил он.
   - Не знаю, Готтфрид, - ответил я. - Я не присматривался к ней.
   Он пристально посмотрел на меня своими  лучистыми  голубыми  глазами,
затем покачал разгоряченной от хмеля головой.
   - Зачем же ты, собственно, живешь, детка?
   - Сам уже давно хочу это понять, - ответил я.
   Он рассмеялся.
   - Мало ли чего ты хочешь! Так просто этого никому не  понять...  А  я
пойду и попробую разведать, что там между ними - между этой  девушкой  и
этим толстым автомобильным каталогом.
   Он пошел в сад за Биндингом. Вскоре они оба вернулись к стойке. Види-
мо, полученная информация оказалась благоприятной, и, полагая, что  путь
перед ним открыт, Ленц с возрастающим восторгом стал обхаживать  Биндин-
га. Они распили еще одну бутылку джина и через час перешли на  "ты".  Уж
коли на Ленца находило хорошее настроение, он делался таким неотразимым,
что сопротивляться ему было нельзя. Тут он и сам не мог бы устоять  про-
тив себя. Теперь же, окончательно покорив Биндинга, он уволок его в  бе-
седку, где оба принялись распевать солдатские песни. Увлеченный  пением,
последний романтик начисто забыл про девушку.
   В зале трактира остались только мы трое.  Почему-то  вдруг  наступила
полная тишина. Лишь раздавалось тиканье шварцвальдовских ходиков  с  ку-
кушкой. Хозяйка наводила порядок и по-матерински поглядывала на нас.  На
полу около печки растянулась рыжая охотничья собака. Иногда она взвизги-
вала во сне - тихо, высоко и жалобно. За окном проносились легкие порывы
ветра. Их заглушали обрывки солдатских песен, и  мне  почудилось,  будто
этот небольшой зал вместе с  нами  поднимается  куда-то  вверх  и  парит
сквозь ночь и годы, мимо нескончаемых воспоминаний.
   Я впал в какое-то удивительное состояние. Время словно  исчезло.  Оно
перестало быть потоком, вытекающим из мрака и вливающимся  в  него.  Оно
превратилось в озеро, в котором беззвучно отражалась жизнь. Я взял  свою
рюмку с искрящимся ромом. Подумал о листке, который утром с грустью  ис-
писал в мастерской. Теперь грусть прошла, и, казалось, - все  безразлич-
но, лишь бы быть живым. Я посмотрел на Кестера. Он говорил  с  девушкой,
но я не обращал внимания на "его слова. Я ощущал  нежный  блеск  первого
хмеля. Он горячил кровь и нравился мне потому,  что  любую  неопределен-
ность облекал в иллюзию какого-то приключения. Где-то в беседке  Ленц  и
Биндинг пели песню про Аргоннский лес. А рядом со мной  слышались  слова
незнакомой девушки. Она говорила тихо и медленно своим низким, будоража-
щим и чуть хрипловатым голосом. Я допил свою рюмку.
   Ленц и Биндинг снова присоединились к  нам.  На  свежем  воздухе  они
слегка протрезвели. Настало время собираться в обратный  путь.  Я  подал
девушке пальто. Она стояла передо мною, расправив плечи и откинув  назад
голову, с полураскрытыми губами и никому не адресованной улыбкой,  обра-
щенной куда-то вверх. И вдруг я на мгновенье невольно опустил ее пальто.
Где же все время были мои глаза? Спал я, что ли? Теперь я понимал восхи-
щение Ленца.
   Полуповернувшись, она вопросительно посмотрела на меня. Я быстро при-
поднял ее пальто и тут заметил Биндинга, который все еще стоял у  стола,
красный как рак, и в каком-то оцепенении.
   - По-вашему, он сможет повести машину? - спросил я.
   - Думаю, сможет...
   Я продолжал смотреть на нее.
   - Если он недостаточно уверен, то с вами может поехать кто-нибудь  из
нас.
   Она достала пудреницу и открыла ее.
   - Да уж как-нибудь доедем, - сказала она. - После  выпивки  он  водит
намного лучше.
   - Лучше, но, вероятно, менее осторожно, - ответил я.
   Она посмотрела на меня поверх своего маленького зеркальца.
   - Что ж, будем надеяться, - сказал я.
   Мои опасения были преувеличены, Биндинг довольно прилично держался на
ногах. Но мне не хотелось так просто отпустить ее.
   - Нельзя ли мне завтра позвонить вам и узнать, как все получилось?  -
спросил я.
   Она не сразу ответила.
   - Ведь мы несем какую-то долю ответственности за эту пирушку, -  про-
должал я. - Особенно я со своим днем рождения и ромом.
   Она рассмеялась.
   - Ну ладно, если хотите. Вестен 27 - 96.
   Выйдя на воздух, я записал номер. Мы посмотрели, как отъехал Биндинг,
и выпили еще по рюмке. Затем взревел мотор нашего "Карла", и  мы  понес-
лись сквозь легкий мартовский туман. Сверкая огнями, город надвигался на
нас в зыбкой дымке, и наконец  из  клочьев  тумана,  словно  освещенный,
пестрый корабль, выпростался бар "Фредди". "Карл" встал на якорь. В баре
золотисто отсвечивал коньяк, джин переливался, как аквамарин, а ром  был
как сама жизнь. Словно налитые свинцом, мы недвижно восседали за стойкой
бара. Плескалась какая-то музыка, и бытие наше было светлым  и  сильным.
Оно мощно разлилось в нашей груди, мы позабыли про ожидавшие  нас  бесп-
росветно унылые меблированные комнаты, забыли про отчаяние всего  нашего
существования, и стойка бара преобразилась в капитанский - мостик кораб-
ля жизни, на котором мы шумно врывались в будущее.
 
 
   II
 
   Назавтра было воскресенье. Я долго спал и проснулся, когда солнце ос-
ветило мою постель. Я быстро вскочил на ноги  и  распахнул  окно.  Стоял
прозрачный прохладный день. Я поставил спиртовку на табурет и  стал  ис-
кать банку с кофе. Фрау Залевски - моя хозяйка - разрешила мне  готовить
кофе в комнате. Ее кофе был жидковат и не устраивал меня, особенно после
выпивки накануне.
   В пансионе фрау Залевски я пребывал уже целых два года. Район пришел-
ся мне по вкусу. Здесь всегда что-то происходило, потому что дом профсо-
юзов, кафе "Интернациональ" и зал собраний Армии спасения стояли  вплот-
ную друг к другу. Вдобавок перед моим домом расстилалось  старое,  давно
уже заброшенное кладбище. Оно заросло деревьями, словно парк, и в  тихие
ночи могло показаться, что все это где-то далеко за городом.  Но  тишина
воцарялась поздно - рядом с кладбищем грохотал луна-парк с каруселями  и
качелями.
   Что касается фрау Залевски, то кладбище определенно давало ей  допол-
нительный доход. Ссылаясь на чистый воздух и приятный вид,  она  взимала
со своих постояльцев повышенную плату. А стоило кому-то на что-то  пожа-
ловаться, как она неизменно отвечала: "Но позвольте, господа! Подумайте,
какое тут местоположение!"
   Одевался я не торопясь. Это помогало мне полнее ощущать  воскресенье.
Я умылся, походил по комнате, полистал газету, вскипятил кофе, постоял у
окна и посмотрел, как поливают мостовую, послушал пение птиц на  высоких
кронах кладбищенских деревьев, и казалось, будто какие-то крохотные  ду-
дочки самого господа бога нежно заливаются под аккомпанемент  негромкого
и сладостного урчания меланхолических шарманок, расставленных у  аттрак-
ционов луна-парка.
   Я долго выбирал рубашку и носки, делая это так, точно у меня их  было
раз в двадцать больше, потом, насвистывая,  опустошил  карманы  костюма:
мелочь, перочинный нож, ключи, сигареты - и  вдруг  вчерашний  листок  с
именем девушки и номером телефона. Патриция Хольман. Странное имя - Пат-
риция. Я положил бумажку на стол. Неужто это было  только  вчера,  а  не
давным-давно? Разве это не потонуло в серебристожемчужном угаре  опьяне-
ния? Какая все-таки удивительная штука выпивка! Пока ты  пьешь,  у  тебя
накапливаются разные мысли, ты сосредоточиваешься.  А  пройдет  ночь,  и
возникают какие-то провалы, и думается - да ведь с тех пор прошла  целая
вечность!
   Я переложил бумажку на стопку книг. Позвонить ей? Может, да, а может,
и не стоит. Днем все выглядит иначе, чем вечером. Моя спокойная жизнь  в
общем вполне устраивала меня. За последние годы было предостаточно  вся-
кого шума и суеты. "Ты только никого не подпускай к себе близко, - гова-
ривал Кестер, - а подпустишь - захочешь удержать. А удержать-то ничего и
нельзя..."
   В эту минуту в смежной комнате, как всегда, началась  утренняя  воск-
ресная перебранка. Я поискал глазами шляпу, которую вчера вечером, веро-
ятно, где-то оставил, и невольно прислушался. Жившие за  стеной  супруги
Хассе яростно укоряли друг друга. Уже пять лет  они  снимали  здесь  не-
большую комнату. В сущности, это были неплохие люди. Будь у них трехком-
натная квартира с кухней для жены да еще и ребенок в придачу,  их  брак,
надо думать, остался бы вполне благополучным. Но такая  квартира  стоила
немалых денег. А заводить ребенка в эти шаткие времена -  кто  себе  мог
это позволить...
   Так они и теснились вдвоем, жена превратилась  в  истеричку,  а  муж,
опасаясь лишиться своего скромного места, жил в постоянном страхе.  И  в
самом деле - увольнение было бы для него  полной  катастрофой.  Остаться
без работы в сорок пять лет - значит уже нигде не устроиться. В  этом  и
заключался весь ужас его положения. Прежде, случалось, люди медленно шли
ко дну, но у них все же оставался какой-то шанс вынырнуть. Теперь же  за
каждым увольнением зияла пропасть вечной безработицы.
   Я уже было решил незаметно выбраться из пансиона, но раздался стук  в
дверь, и Хассе, споткнувшись, ввалился ко мне. С тяжким вздохом он опус-
тился на стул.
   - Больше не могу...
   По сути это был добросердечный человек с покатыми плечами и  усиками.
Скромный, исполнительный служака. Но именно таким, как он,  теперь  было
особенно трудно. Скромность и добросовестность вознаграждаются только  в
романах. В жизни же подобные качества, пока они кому-то нужны, использу-
ются до конца, а потом на них просто плюют.
   Хассе развел руками.
   - Вы только представьте себе - у нас в  конторе  уволили  еще  двоих.
Следующим буду я, вот увидите!
   В этом страхе он жил уже не первый месяц. Я налил ему рюмку водки. Он
исходил мелкой дрожью, и было видно - недалек день, когда его нервы сда-
дут окончательно. Он не знал, что еще добавить к сказанному.
   - И потом эти нескончаемые упреки, - наконец пролепетал он.
   Видимо, супруга не могла ему простить свое  безрадостное  существова-
ние. Ей было сорок два года. Уже несколько обрюзгшая  и  поблекшая,  она
все же не выглядела настолько потрепанной, как ее супруг. Она  панически
боялась надвигающейся старости.
   Было бы бессмысленно вмешиваться в их дела.
   - Послушайте, Хассе, - сказал я. - Мне  нужно  уйти,  а  вы  посидите
здесь, сколько захотите. Вот ром. Если предпочитаете  коньяк  -  найдете
его в шкафу. Вот газеты. А попозже возьмите жену и вытащите ее из  вашей
конуры. Сводите ее, например,  в  кино.  Это  не  дороже,  чем  посидеть
час-другой в кафе. А толку больше! Уметь забыться - вот девиз  сегодняш-
него дня, а бесконечные раздумья право же ни к чему!
   С не очень чистой совестью я похлопал его по плечу.  Хотя,  с  другой
стороны, кино - это всегда выход из положения. Там каждый может о чем-то
помечтать.
   Дверь в соседнюю комнату стояла настежь. Оттуда доносились всхлипыва-
ния жены Хассе. Я пошел по коридору. Следующая дверь была слегка приотк-
рыта. Там подслушивали. Сквозь просвет шел запах духов. Здесь жила  Эрна
Бениг - чья-то личная секретарша. Одевалась она куда шикарнее, чем могло
бы ей позволить скромное жалованье. Но было известно, что раз  в  неделю
шеф диктовал ей до утра. Весь следующий день она проводила в очень  дур-
ном расположении духа. Зато каждый вечер ходила на танцы. Если не танце-
вать, так и жить-то незачем, говорила