, что тут про-
изошло?
   Речь шла о машине, которую мы увезли после аварии на шоссе. Мы ее от-
ремонтировали и сдали две недели  тому  назад.  Вчера  Кестер  пошел  за
деньгами. Выяснилось, что человек, которому принадлежала машина,  только
что обанкротился и автомобиль пущен с молотка вместе  с  остальным  иму-
ществом:
   - Так это ведь не страшно, - сказал я. - Будем иметь дело со  страхо-
вой компанией.
   - И мы так думали, - сухо заметил Ленц. - Но машина не застрахована.
   - Черт возьми! Это правда, Отто? Кестер кивнул:
   - Только сегодня выяснил.
   - А мы-то нянчились с этим типом, как сестры милосердия, да еще  ввя-
зались в драку из-за его колымаги, - проворчал Ленц. - Четыре тысячи ма-
рок улыбнулись!..
   - Кто же мог знать! - сказал я.
   Ленц расхохотался:
   - Очень уж все это глупо!
   - Что же теперь делать, Отто? - спросил я.
   - Я заявил претензию распорядителю аукциона. Но, боюсь, из этого  ни-
чего не выйдет.
   - Придется нам прикрыть лавочку. Вот что из этого  выйдет,  -  сказал
Ленц. - Финансовое управление и без того имеет на нас зуб из-за налогов.
   - Возможно, - согласился Кестер.
   Ленц встал:
   - Спокойствие и выдержка в трудных ситуациях - вот что украшает  сол-
дата. - Он подошел к шкафу и достал коньяк.
   - С таким коньяком можно вести себя даже геройски, - сказал я. - Если
не ошибаюсь, это у нас последняя хорошая бутылка.
   - Героизм, мой мальчик, нужен для тяжелых времен, - поучительно заме-
тил Ленц. - Но мы живем  в  эпоху  отчаяния.  Тут  приличествует  только
чувство юмора. - Он выпил свою рюмку. - Вот, а теперь я сяду  на  нашего
старого Росинанта и попробую наездить немного мелочи.
   Он прошел по темному двору, сел в такси и уехал. Кестер и я  посидели
еще немного вдвоем.
   - Неудача, Отто! - сказал я. - Что-то в последнее время  у  нас  чер-
товски много неудач.
   - Я приучил себя думать не больше, чем это строго необходимо, - отве-
тил Кестер. - Этого вполне достаточно. Как там в горах?
   - Если бы не туберкулез, там был бы сущий рай. Снег и солнце.
   Он поднял голову:
   - Снег и солнце. Звучит довольно неправдоподобно, верно?
   - Да. Очень даже неправдоподобно. Там, наверху, все неправдоподобно.
   Он посмотрел на меня:
   - Что ты делаешь сегодня вечером? Я пожал плечами:
   - Надо сперва отнести домой чемодан.
   - Мне надо уйти на час. Придешь потом в бар?
   - Приду, конечно, - сказал я. - А что мне еще делать?
   Я съездил на вокзал за чемоданом и привез его домой. Постарался  про-
никнуть в квартиру без всякого шума - не хотелось ни  с  кем  разговари-
вать. Мне удалось пробраться к себе, не попавшись на глаза фрау  Залевс-
ки. Немного посидел в комнате. На столе лежали письма и газеты.  В  кон-
вертах были одни только проспекты. Да и от кого мне было ждать писем? "А
вот теперь Пат будет мне писать", - подумал я.
   Вскоре я встал, умылся и переоделся. Чемодан я не распаковал, - хоте-
лось, чтобы было чем заняться, когда вернусь. Я не зашел в комнату  Пат,
хотя знал, что там никто не живет. Тихо прошмыгнув по коридору,  я  очу-
тился на улице и только тогда вздохнул свободно.
   Я пошел в кафе "Интернациональ", чтобы поесть. У входа меня  встретил
кельнер Алоис. Он поклонился мне:
   - Что, опять вспомнили нас?
   - Да, - ответил я. - В конце концов люди всегда возвращаются обратно.
   Роза и остальные девицы сидели вокруг большого стола. Собрались почти
все: был перерыв между первым и вторым патрульным обходом.
   - Мой бог, Роберт! - сказала Роза. - Вот редкий гость!
   - Только не расспрашивай меня, - ответил я. - Главное,  что  я  опять
здесь.
   - То есть как? Ты собираешься приходить сюда часто?
   - Вероятно.
   - Не расстраивайся, - сказала она и посмотрела на меня. - Все  прохо-
дит.
   - Правильно, - подтвердил я. - Это самая верная истина на свете.
   - Ясно, - подтвердила  Роза.  -  Лилли  тоже  могла  бы  порассказать
кое-что на этот счет.
   - Лилли? - Я только теперь заметил, что она сидит рядом с Розой. - Ты
что здесь делаешь? Ведь ты замужем и должна сидеть дома в своем магазине
водопроводной арматуры и сантехники.
   Лилли не ответила.
   - Магазин! - насмешливо сказала Роза. - Пока у нее еще  были  деньги,
все шло как по маслу. Лилли была прекрасна. Лилли была мила, и ее  прош-
лое не имело значения. Все это счастье продолжалось ровно полгода? Когда
же муж выудил у нее все до последнего пфеннига и на ее деньги стал  бла-
городным господином, он вдруг решил, что проститутка не может  быть  его
женой. - Роза задыхалась от негодования. - Вдруг, видите ли, выясняется:
он ничего не подозревал и был потрясен, узнав о ее прошлом.  Так  потря-
сен, что потребовал развода. Но денежки, конечно, пропали.
   - Сколько? - спросил я.
   - Четыре тысячи марок!  Не  пустяк!  Как  ты  думаешь,  со  сколькими
свиньями ей пришлось переспать, чтобы их заработать?
   - Четыре тысячи марок, - сказал я. - Опять четыре тысячи  марок.  Се-
годня они словно висят в воздухе.
   Роза посмотрела на меня непонимающим взглядом.
   - Сыграй лучше что-нибудь, - сказала она, - это поднимет нам настрое-
ние.
   - Ладно, уж коль скоро мы все снова встретились...
   Я сел за пианино и сыграл несколько модных танцев. Играл и думал, что
денег на санаторий у Пат хватит только до конца января и что  мне  нужно
зарабатывать больше, чем до сих пор. Пальцы механически ударяли по  кла-
вишам, у пианино на диване сидела Роза и с восторгом слушала. Я  смотрел
на нее и на окаменевшую от страшного разочарования Лилли. Ее  лицо  было
более холодным и безжизненным, чем у мертвеца.
   Раздался крик, и я очнулся от своих раздумий. Роза  вскочила.  От  ее
мечтательного настроения не осталось ни следа. Она стояла у столика, вы-
таращив глаза, шляпка съехала набок, в раскрытую сумочку со стола стекал
кофе, вылившийся из опрокинутой чашки, но она этого не замечала.
   - Артур! - с трудом вымолвила она. - Артур, неужели это ты?
   Я перестал играть. В кафе вошел тощий вертлявый тип в котелке,  сдви-
нутом на затылок. У него был желтый, нездоровый цвет лица, крупный нос и
очень маленькая яйцевидная голова.
   - Артур, - снова пролепетала Роза. - Ты?
   - Ну да, а кто же еще? - буркнул Артур.
   - Боже мой, откуда ты взялся?
   - Откуда мне взяться? Пришел с улицы через дверь.
   Хотя Артур вернулся после долгой разлуки, он был не особенно любезен.
Я с любопытством разглядывал его. Вот, значит, каков  легендарный  кумир
Розы, отец ее ребенка. Он  выглядел  так,  будто  только  что  вышел  из
тюрьмы. Я не мог обнаружить в нем ничего, что объясняло бы  дикую,  пря-
мо-таки обезьянью страсть Розы. А может быть, именно в этом и  был  сек-
рет. Удивительно, на что только могут польститься эти  женщины,  твердые
как алмаз, знающие мужчин вдоль и поперек.
   Не спрашивая разрешения, Артур взял полный стакан пива, стоявший воз-
ле Розы, и выпил его. Кадык на его тонкой, жилистой шее скользил вверх и
вниз, как лифт. Роза смотрела на него и сияла.
   - Хочешь еще? - спросила она.
   - Конечно, - бросил он. - Но побольше.
   - Алоис! - Роза радостно обратилась к кельнеру. - Он хочет еще пива!
   - Вижу, - равнодушно сказал Алоис и наполнил стакан.
   - А малышка! Артур, ты еще не видел маленькую Эльвиру!
   - Послушай, ты! - Артур впервые оживился. Он  поднял  руку  к  груди,
словно обороняясь. - Насчет этого ты мне голову не морочь. Это  меня  не
касается! Ведь я же хотел, чтобы ты избавилась от этого ублюдка. Так  бы
оно и случилось, если бы меня не... - Он помрачнел. - А теперь, конечно,
нужны деньги и деньги.
   - Не так уж много, Артур. К тому же это девочка.
   - Тоже стоит денег, - сказал Артур и выпил второй стакан пива. -  Мо-
жет, мы найдем какую-нибудь сумасшедшую богатую бабу, которая ее  удоче-
рит. Конечно, если она даст нам приличное вознаграждение. Другого выхода
не вижу.
   Потом он прервал свои размышления:
   - Есть у тебя при себе наличные? Роза услужливо достала сумочку,  за-
литую кофе:
   - Только пять марок, Артур, ведь я не знала, что ты придешь, но  дома
есть больше.
   Жестом паши Артур небрежно опустил серебро в жилетный карман.
   - Ничего не заработаешь, если будешь тут продавливать диван задницей,
- недовольно пробурчал он.
   - Сейчас пойду, Артур. Но теперь какая же работа? Время ужина.
   - Мелкий скот тоже дает навоз, - заявил Артур.
   - Иду, иду.
   - Что ж... - Артур прикоснулся к котелку. - Часов в двенадцать загля-
ну снова.
   Развинченной походкой он направился к выходу. Роза блаженно  смотрела
ему вслед. Он вышел, не закрыв за собою дверь.
   - Вот верблюд! - выругался Алоис.
   Роза с гордостью посмотрела на нас:
   - Разве он не великолепен? Его ничем не проймешь. И где это  он  про-
торчал столько времени?
   - Разве ты не заметила по цвету лица? - сказала Валли. -  В  надежном
местечке. Тоже мне! Герой!
   - Ты не знаешь его...
   - Я его достаточно знаю, - сказала Валли.
   - Тебе этого не понять. - Роза встала. - Настоящий  мужчина,  вот  он
кто! Не какая-нибудь слезливая размазня. Ну, я пошла. Привет, детки!
   Помолодевшая и окрыленная, она вышла, покачивая бедрами.  Снова  поя-
вился кто-то, кому она сможет отдавать свои деньги, чтобы он  их  пропи-
вал, а потом еще и бил ее в придачу. Роза была счастлива. Через  полчаса
ушли и остальные. Только Лилли  не  трогалась  с  места.  Ее  лицо  было
по-прежнему каменным.
   Я еще побренчал немного на пианино, затем съел бутерброд и тоже ушел.
Было невозможно оставаться долго наедине с Лилли.
   Я брел по мокрым темным улицам. У  кладбища  выстроился  отряд  Армии
спасения. В сопровождении тромбонов и труб они пели о небесном Иерусали-
ме. Я остановился: вдруг я почувствовал, что не  выдержать  мне  одному,
без Пат. Уставившись на бледные могильные плиты, я говорил себе, что еще
год назад я был куда более одинок, что тогда я не был знаком с Пат,  что
теперь она у меня есть, пусть и не рядом... Но все  это  не  помогало  -
что-то я совсем расстроился и не знал, что делать. Наконец я решил  заг-
лянуть домой, - узнать, нет ли от нее письма. Это было совершенно  бесс-
мысленно: письма еще не было, да и не могло быть, но все-таки я поднялся
к себе.
   Уходя я столкнулся с Орловым. Под его распахнутым  пальто  был  виден
смокинг. Он шел в отель, где служил наемным танцором. Я спросил  Орлова,
не слыхал ли он что-нибудь о фрау Хассе.
   - Нет, - сказал он. - Здесь она не появлялась. И в полиции не показы-
валась. Да так оно и лучше. Пусть не приходит больше...
   Мы пошли вместе по улице. На углу стоял грузовик с углем. Подняв  ка-
пот, шофер копался в моторе. Потом он сел в кабину. Когда мы поравнялись
с машиной, он запустил мотор и дал сильный газ на холостых оборотах. Ор-
лов вздрогнул. Я посмотрел на него. Он побелел как снег.
   - Вы больны? - спросил я.
   Он улыбнулся бескровными губами и покачал головой:
   - Нет, но я иногда пугаюсь, если неожиданно слышу такой шум. Когда  в
России расстреливали моего отца, на улице тоже запустили мотор  грузови-
ка, чтобы выстрелы не были так слышны. Но мы их все равно слышали. -  Он
опять улыбнулся, точно извиняясь. - С моей матерью меньше  церемонились.
Ее расстреляли рано утром в подвале. Брату и мне удалось ночью бежать. У
нас еще были бриллианты. Но брат замерз в пути.
   - За что расстреляли ваших родителей? - спросил я.
   - Отец был до войны командиром казачьего полка, принимавшего  участие
в подавлении восстания. Он знал, что все так и будет, и считал это,  как
говорится, в порядке вещей. Мать придерживалась другого мнения.
   - А вы? Он устало и неопределенно махнул рукой:
   - С тех пор столько произошло...
   - Да, - сказал я, - в этом все дело. Больше, чем может переварить че-
ловеческий мозг.
   Мы подошли к гостинице, в которой он  работал.  К  подъезду  подкатил
"бьюик". Из него вышла дама и, заметив  Орлова,  с  радостным  возгласом
устремилась к нему. Это была довольно полная  элегантная  блондинка  лет
сорока. По ее слегка расплывшемуся, бездумному лицу было видно, что  она
никогда не знала ни забот, ни горя.
   - Извините, - сказал Орлов,  бросив  на  меня  быстрый  выразительный
взгляд, - дела...
   Он поклонился блондинке и поцеловал ей руку.
   В баре были Валентин, Кестер, Ленц и Фердинанд Грау. Я подсел к ним и
заказал себе полбутылки рома. Я все еще чувствовал себя отвратительно.
   На диване в углу сидел Фердинанд, широкий,  массивный,  с  изнуренным
лицом и ясными голубыми глазами. Он уже успел выпить всего понемногу.
   - Ну, мой маленький Робби, - сказал он и хлопнул меня по плечу, - что
с тобой творится?
   - Ничего, Фердинанд, - ответил я, - в том-то и вся беда.
   - Ничего? - Он внимательно посмотрел на меня, потом снова спросил:  -
Ничего? Ты хочешь сказать, ничто! Но Ничто - это уже много! Ничто -  это
зеркало, в котором отражается мир.
   - Браво! - крикнул Ленц. - Необычайно оригинально, Фердинанд!
   - Сиди спокойно, Готтфрид! - Фердинанд повернул к нему свою  огромную
голову. - Романтики вроде тебя - всего лишь  патетические  попрыгунчики,
скачущие по краю жизни. Они понимают ее всегда ложно, и все для них сен-
сация. Да что ты можешь знать про Ничто, легковесное ты существо!
   - Знаю достаточно, чтобы желать и впредь быть легковесным,  -  заявил
Ленц. - Порядочные люди уважают это самое Ничто, Фердинанд. Они не роют-
ся в нем, как кроты.
   Грау уставился на него.
   - За тебя! - сказал Готтфрид.
   - За тебя! - сказал Фердинанд. - За твое здоровье, пробка ты этакая!
   Они выпили свои рюмки до дна.
   - С удовольствием был бы и я пробкой, - сказал я и  тоже  выпил  свою
рюмку. - Пробкой, которая делает все правильно и добивается успеха. Хоть
бы недолго побыть в таком состоянии!
   - Вероотступник! - Фердинанд откинулся в своем кресле  так,  что  оно
затрещало. - Хочешь стать дезертиром? Предать наше братство?
   - Нет, - сказал я, - никого я не хочу предавать.
   Но мне бы хотелось, чтобы не всегда и не все шло у нас прахом.
   Фердинанд подался вперед. Его крупное лицо, в котором  в  эту  минуту
было что-то дикое, дрогнуло.
   - Потому, брат, ты и причастен к одному ордену - к ордену неудачников
и неумельцев, с их бесцельными желаниями, с их тоской, не приводящей  ни
к чему, с их любовью без будущего, с их бессмысленным  отчаянием.  -  Он
улыбнулся. - Ты принадлежишь к тайному братству, члены  которого  скорее
погибнут, чем сделают карьеру, скорее проиграют, распылят, потеряют свою
жизнь, но не посмеют, предавшись суете, исказить или позабыть недосягае-
мый образ - тот образ, брат мой, который они носят в своих сердцах,  ко-
торый был навечно утвержден в часы, и дни, и ночи, когда не было ничего,
кроме голой жизни и голой смерти. - Он поднял свою рюмку и  сделал  знак
Фреду, стоявшему у стойки:
   - Дай мне выпить.
   Фред принес бутылку.
   - Пусть еще поиграет патефон? - спросил он.
   - Нет, - сказал Ленц. - Выбрось свой патефон ко всем чертям и принеси
бокалы побольше. Убавь свет, поставь сюда несколько бутылок и убирайся к
себе в конторку.
   Фред кивнул и выключил верхний свет. Горели только лампочки под  пер-
гаментными абажурами из старых географических карт. Ленц наполнил  бока-
лы:
   - Выпьем, ребята! За то, что мы живем! За то, что мы дышим!  Ведь  мы
так сильно чувствуем жизнь! Даже не знаем, что нам с ней делать!
   - Это так, - сказал Фердинанд. - Только несчастный знает,  что  такое
счастье. Счастливец ощущает радость жизни  не  более,  чем  манекен:  он
только демонстрирует эту радость, но она ему не дана.  Свет  не  светит,
когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму! Кто хоть  раз  попал  в
грозу, тому нечего объяснять, что  такое  электричество.  Будь  проклята
гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так
как мы любим ее, то не будем же закладывать ее под проценты! Живи напро-
палую! Пейте, ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч свето-
вых лет тому назад, но они светят и поныне! Пейте, пока есть  время!  Да
здравствует несчастье! Да здравствует тьма!
   Он налил себе полный бокал коньяку и выпил залпом.
   Ром шумел в моей голове. Я тихо встал и пошел в  конторку  Фреда.  Он
спал. Разбудив его, я попросил заказать телефонный разговор с  санатори-
ем.
   - Подождите немного, - сказал он. - В это время соединяют быстро.
   Через пять минут телефон зазвонил. Санаторий был на проводе.
   - Я хотел бы поговорить с фройляйн Хольман, - сказал я.
   - Минутку, соединяю вас с дежурной.
   Мне ответила старшая сестра:
   - Фройляйн Хольман уже спит.
   - А в ее комнате нет телефона?
   - Нет.
   - Вы не можете ее разбудить? Сестра ответила не сразу:
   - Нет. Сегодня она больше не должна вставать.
   - Что-нибудь случилось?
   - Нет. Но в ближайшие дни она должна оставаться в постели.
   - Я могу быть уверен, что ничего не случилось?
   - Ничего, ничего, так всегда бывает вначале. Она должна оставаться  в
постели и постепенно привыкнуть к обстановке.
   Я повесил трубку.
   - Слишком поздно, да? - спросил Фред.
   - Как то есть поздно? Он показал мне свои часы:
   - Двенадцатый час.
   - Да, - сказал я. - Не стоило звонить.
   Я пошел обратно и выпил еще.
   В два часа мы ушли. Ленц поехал с Валентином и Фердинандом на такси.
   - Садись, - сказал мне Кестер и завел мотор "Карла".
   - Мне отсюда рукой подать, Отто. Могу пройтись пешком.
   Он посмотрел на меня:
   - Поедем еще немного за город.
   - Ладно. - Я сел в машину.
   - Берись за руль, - сказал Кестер.
   - Глупости, Отто. Я не сяду за руль, я пьян.
   - Поезжай! Под мою ответственность.
   - Вот увидишь... - сказал я и сел за руль.
   Мотор ревел. Рулевое колесо дрожало в моих руках. Качаясь, проплывали
мимо улицы, дома наклонялись, фонари стояли косо под дождем.
   - Отто, ничего не выходит, - сказал я. - Еще врежусь во что-нибудь.
   - Врезайся, - ответил он.
   Я посмотрел на него. Его лицо было ясно, напряженно  и  спокойно.  Он
смотрел вперед на мостовую. Я прижался к спинке сиденья и  крепче  ухва-
тился за руль. Я сжал зубы и сощурил глаза. Постепенно улица стала более
отчетливой.
   - Куда, Отто? - спросил я.
   - Дальше. За город.
   Мы проехали окраину и вскоре выбрались на шоссе.
   - Дай дальний свет, - сказал Кестер.
   Впереди ярко заблестел серый бетон. Дождь почти  перестал,  но  капли
били мне в лицо, как град. Ветер налетал тяжелыми  порывами.  Низко  над
лесом нависали рваные облака, и сквозь них  сочилось  серебро.  Хмельной
туман, круживший мне голову, улетучился. Рев мотора отдавался  в  руках,
во всем теле. Я чувствовал всю мощь машины. Взрывы в цилиндрах сотрясали
тупой, оцепеневший мозг. Поршни молотком стучали в моей крови. Я  приба-
вил газу. Машина пулей неслась по шоссе.
   - Быстрее, - сказал Кестер.
   Засвистели покрышки. Гудя, пролетали мимо деревья и телеграфные стол-
бы. Прогрохотала какая-то деревня. Теперь я был совсем трезв.
   - Больше газу, - сказал Кестер.
   - Как же я его тогда удержу? Дорога мокрая.
   - Сам сообразишь. Перед поворотами переключай на третью скорость и не
сбавляй газ.
   Мотор загремел еще сильней. Воздух бил мне в  лицо.  Я  пригнулся  за
ветровым щитком. И будто провалился в грохот двигателя,  машина  и  тело
слились в одном напряжении, в одной высокой вибрации, я ощущал под нога-
ми колеса, я ощущал бетон шоссе, скорость... И вдруг, словно от  толчка,
все во мне стало на место. Ночь завывала и свистела, вышибая из меня все
постороннее, мои губы плотно сомкнулись, руки сжались, как  тиски,  и  я
весь превратился в движение, в бешеную скорость, я был в беспамятстве  и
в то же время предельно внимателен.
   На каком-то повороте задние колеса машины занесло. Я  раз-другой  по-
вернул руль в противоположную сторону и снова дал газ. На мгновение  ус-
тойчивость исчезла, словно мы повисли в корзине воздушного шара, но  по-
том колеса снова прочно сцепились с полотном дороги.
   - Хорошо, - сказал Кестер.
   - Мокры