извес-
тен. К сожалению, ему еще никто не надавал.
   - Сейчас он получит, - сказал Густав.
   - Да, но от меня, - добавил я.
   Густав недовольно посмотрел на меня:
   - Пока ты вылезешь из машины...
   - Я уже придумал, как действовать. Не выйдет, так подключишься ты.
   - Ладно.
   Я надел фуражку Густава, и мы сели в его машину, чтобы швейцар не по-
нял сразу в чем дело. Так или иначе, много он бы не увидел - в  переулке
было довольно темно.
   Мы подъехали. Около "Винеты" не было ни души. Густав выскочил,  держа
в руке бумажку в двадцать марок:
   - Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не разменяете? Марка семьдесят
по счетчику? Уплатите, пожалуйста.
   Он притворился, что направляется в кассу.  Швейцар  подошел  ко  мне,
кашляя, и сунул мне марку пятьдесят. Я продолжал держать вытянутую руку.
   - Отчаливай! - буркнул он.
   - Отдай остаток, сука! - рявкнул я.
   На секунду он окаменел.
   - Послушай, - тихо сказал он, облизывая губы, - ты еще много  месяцев
будешь жалеть об этом! - Он размахнулся. Этот удар мог  бы  лишить  меня
сознания. Но я был начеку. Повернувшись, я пригнулся, и кулак налетел со
всего маху на острый стальной шпенек пусковой ручки, которую я незаметно
держал в левой руке. Вскрикнув, швейцар отскочил назад и  затряс  рукой.
Он шипел от боли, как паровая машина, и стоял во весь рост, без  всякого
прикрытия.
   Я вылетел из машины.
   - Узнаешь? - глухо прорычал я и ударил его в живот.
   Он свалился. Густав стоял у входа. Подражая судье на ринге, он  начал
считать:
   - Раз, два... три...
   При счете "пять" швейцар поднялся, точно стеклянный. Как и раньше,  я
видел перед собой его лицо, опять это здоровое, широкое, глупое,  подлое
лицо; я видел его всего, здорового, сильного парня,  свинью,  у  которой
никогда не будут больные легкие; и вдруг я почувствовал, как красноватый
дым застилает мне мозг и глаза, я кинулся на него и принялся  его  изби-
вать. Все, что накопилось во мне за эти дни и недели,  я  вбивал  в  это
здоровое, широкое, мычащее лицо, пока Густав меня не оттащил...
   - С ума сошел, забьешь насмерть!.. - крикнул он.
   Я оглянулся. Швейцар прислонился к стене. Он  истекал  кровью.  Потом
согнулся, упал и, точно огромное блестящее  насекомое,  пополз  в  своей
роскошной ливрее на четвереньках к входу.
   - Теперь он не скоро будет драться, - сказал Густав. - А сейчас давай
ходу отсюда, пока никого нет! Это уже называется тяжелым  телесным  пов-
реждением.
   Мы бросили деньги на мостовую, сели в машину и поехали.
   - У меня тоже идет кровь? - спросил я. - Или это я об него замарался?
   - Из носу опять капает, - сказал Густав. - Он очень  красиво  навесил
тебе слева.
   - А я и не заметил.
   Густав рассмеялся.
   - Знаешь, - сказал я, - а мне сейчас гораздо лучше.
 
 
   XVIII
 
   Наше такси стояло перед баром. Я вошел  туда,  чтобы  сменить  Ленца,
взять у него документы и ключи. Готтфрид вышел со мной.
   - Какие сегодня доходы? - спросил я.
   - Неважные, - ответил он. - То ли слишком много развелось  такси,  то
ли слишком мало пассажиров... А у тебя как?
   - Плохо. Всю ночь за рулем, и даже двадцати марок не набрал.
   - Мрачные времена! - Готтфрид поднял брови. - Сегодня ты, наверно, не
очень торопишься?
   - Нет, а почему ты спрашиваешь?
   - Не подвезешь ли?.. Мне недалеко.
   - Ладно.
   Мы сели.
   - А куда тебе? - спросил я.
   - К собору.
   - Что? - переспросил я. - Не ослышался ли я? Мне показалось, ты  ска-
зал, к собору.
   - Нет, сын мой, ты не ослышался. Именно к собору!
   Я удивленно посмотрел на него.
   - Не удивляйся, а поезжай! - сказал Готтфрид.
   - Что ж, давай.
   Мы поехали.
   Собор находился в старой части города, на  открытой  площади,  вокруг
которой стояли дома священнослужителей. Я остановился у главного  порта-
ла.
   - Дальше, - сказал Готтфрид. - Объезжай кругом.
   Он попросил меня остановить у небольшого входа с обратной  стороны  и
вышел.
   - Ну, дай тебе бог! - сказал я. - Ты, кажется, хочешь исповедоваться.
   - Пойдем-ка со мной, - ответил он.
   Я рассмеялся:
   - Только не сегодня. Утром я уже помолился. Мне этого хватит на  весь
день.
   - Не болтай чушь, детка! Пойдем! Я буду  великодушен  и  покажу  тебе
кое-что.
   С любопытством я последовал за ним. Мы вошли через маленькую дверь  и
очутились в крытой крестовой галерее. Длинные ряды арок, покоившихся  на
серых гранитных  колоннах,  окаймляли  садик,  образуя  большой  прямоу-
гольник. В середине возвышался выветрившийся крест с  распятым  Христом.
По сторожам были каменные барельефы, изображавшие этапы крестного  пути.
Перед каждым барельефом стояла ветхая скамья для  молящихся.  Запущенный
сад разросся буйным цветением.
   Готтфрид показал мне несколько огромных кустов белых и красных роз:
   - Вот смотри! Узнаешь? Я остановился в изумлении.
   - Конечно, узнаю, - сказал я. - Значит, здесь ты снимал свой  урожай,
старый церковный ворюга!
   За неделю до того Пат переехала к фрау Залевски,  и  однажды  вечером
Ленц прислал ей с Юппом огромный букет роз. Цветов было так  много,  что
Юппу пришлось внести их в два приема. Я ломал себе  голову,  гадая,  где
Готтфрид мог их раздобыть. Я знал его принцип - никогда не покупать цве-
ты. В городском парке я таких роз не видел.
   - Это идея! - сказал я одобрительно. -  До  этого  нужно  было  доду-
маться!
   Готтфрид ухмыльнулся:
   - Не сад, а настоящая золотая жила! Он торжественно положил мне  руку
на плечо:
   - Беру тебя в долю! Думаю, теперь тебе это пригодится!
   - Почему именно теперь? - спросил я.
   - Потому что городской парк довольно сильно опустел. А  ведь  он  был
твоим единственным источником, не так ли?
   Я кивнул.
   - Кроме того, - продолжал Готтфрид, - ты теперь вступаешь  в  период,
когда проявляется разница между буржуа и кавалером.  Чем  дольше  буржуа
живет с женщиной, тем он менее внимателен к ней. Кавалер, напротив,  все
более внимателен. - Он сделал широкий жест рукой. - А имея  этакий  сад,
ты можешь стать совершенно потрясающим кавалером.
   Я рассмеялся.
   - Все это хорошо, Готтфрид, - сказал я. - Ну, а если я попадусь?  От-
сюда очень плохо удирать, а набожные люди скажут, что я  оскверняю  свя-
щенное место.
   - Дорогой мой мальчик, - ответил Ленц. - Ты здесь видишь кого-нибудь?
После войны люди стали ходить на политические собрания, а не в церковь.
   Это было верно.
   - А как быть с пасторами? - спросил я.
   - Им до цветов дела нет, иначе сад был бы ухожен получше.  А  господь
бог будет только рад, что ты доставляешь кому-то удовольствие.  Ведь  он
не вредный.
   - Ты прав! - Я смотрел на огромные, старые кусты. - На ближайшие  не-
дели я обеспечен!
   - Дольше. Тебе повезло. Это очень устойчивый, долгоцветущий сорт роз.
Дотянешь минимум до сентября. А потом расцветут астры и хризантемы. Пой-
дем, покажу, где.
   Мы пошли по саду. Розы пахли одуряюще. Как гудящее облако,  с  цветка
на цветок перелетали рои пчел.
   - Посмотри на пчел, - сказал я и остановился. - Откуда они взялись  в
центре города? Ведь поблизости нет ульев. Может быть,  пасторы  разводят
их на крышах своих домов?
   - Нет, братец мой, - ответил Ленц. - Голову даю наотрез, что они при-
летают с какого-нибудь крестьянского двора.  Просто  хорошо  знают  свой
путь... - он прищурил глаза, - а мы вот не знаем...
   Я повел плечами:
   - А может быть, знаем? Хоть маленький отрезок пути,  но  знаем.  Нас-
колько это возможно. А ты разве нет?
   - Нет. Да и знать не хочу. Когда есть цель, жизнь становится  мещанс-
кой, ограниченной.
   Я посмотрел на башню собора. Шелковисто-зеленым силуэтом высилась она
на фоне голубого неба, бесконечно старая и спокойная. Вокруг нее  вились
ласточки.
   - Как здесь тихо, - сказал я.
   Ленц кивнул:
   - Да, старик, тут, собственно, и начинаешь понимать, что тебе не хва-
тало лишь одного, чтобы стать хорошим человеком, - времени. Верно я  го-
ворю?
   - Времени и покоя, - ответил я. - Покоя тоже не хватало.
   Он рассмеялся:
   - Слишком поздно! Теперь дело дошло уже до того, что  покой  стал  бы
невыносим. А поэтому пошли! Опять окунемся в грохот!
   Я отвез Готтфрида и возвращался на  стоянку.  По  пути  проехал  мимо
кладбища. Я знал, что Пат лежит в своем шезлонге на балконе, и дал  нес-
колько гудков. Но она не показалась, и я поехал дальше.  Зато  вскоре  я
увидел фрау Хассе. В развевающейся пелерине из шелковой тафты она  проп-
лыла вдоль улицы и скрылась за углом. Я поехал за ней,  чтобы  спросить,
не нужно ли подвезти ее куда-нибудь. Но у перекрестка заметил,  как  она
села в стоявший за поворотом лимузин,  довольно  потрепанный  "мерседес"
выпуска двадцать третьего года. Машина тут же тронулась. За рулем  сидел
мужчина с носом, похожим на утиный клюв. На нем  был  пестрый  клетчатый
костюм. Довольно долго я смотрел вслед удаляющемуся  лимузину.  Так  вот
что получается, когда женщина непрерывно сидит дома в одиночестве.  Раз-
мышляя об этом, я приехал на стоянку и пристроился в хвост других такси.
   Солнце накалило крышу. Машины очень медленно подвигались вперед. Меня
охватила дремота, и я старался уснуть. Но образ фрау Хассе не переставал
меня тревожить. Правда, у нас все было по-другому, но ведь в конце  кон-
цов Пат тоже сидела весь день дома одна.
   Я сошел на тротуар и направился вперед, к машине Густава.
   - На, выпей, - предложил он мне, протягивая  термос.  -  Великолепный
холодный напиток! Собственное изобретение - кофе со  льдом.  Держится  в
таком виде часами, при любой жаре. Знай, что Густав -  практичный  чело-
век!
   Я выпил стаканчик холодного кофе.
   - Уж если ты такой практичный, - сказал я, - расскажи мне, чем  можно
занять женщину, когда она подолгу сидит одна.
   - Да ведь это так просто! - Густав посмотрел на меня с видом  превос-
ходства. - Ты, право, чудак, Роберт! Нужен  ребенок  или  собака!  Нашел
проблему! Задал бы мне вопрос потруднее.
   - Собака! - повторил я удивленно. - Конечно же,  черт  возьми,  нужна
собака! Верно говоришь! С собакой никогда не будешь одинок!
   Я предложил ему сигарету.
   - Послушай, а ты случайно не знаешь, где бы ее раздобыть? Ведь в наши
дни за пса дорого не возьмут.
   Густав с упреком покачал головой:
   - Эх, Роберт, ты действительно еще не знаешь, какой я клад для  тебя!
Мой будущий тесть - второй секретарь союза владельцев доберман-пинчеров!
   Конечно, достанем тебе молодого кобелька, и  даже  бесплатно.  Лучших
кровей. Есть у нас шесть щенят. Их бабушка  медалистка,  Герта  фон  дер
Тоггенбург.
   Густав был везучим человеком. Отец его невесты не только разводил до-
берманов, но был еще и трактирщиком, владельцем "Новой кельи"; сама  не-
веста держала плиссировочную мастерскую. Густав жил припеваючи. Он бесп-
латно ел и пил у тестя, а невеста стирала и гладила его рубашки.  Он  не
торопился с женитьбой, - ведь тогда ему самому  пришлось  бы  заботиться
обо всем.
   Я объяснил Густаву, что доберман мне не нужен.
   Он слишком велик, да и характер у него ненадежный.
   Густав подумал с минутку и сказал:
   - Пойдем со мной. Выясним положение. Есть у меня кое-что на  примете.
Только ты помалкивай и не мешай.
   - Хорошо.
   Он привел меня к маленькому магазину. В витрине стояли аквариумы, за-
тянутые водорослями. Две понурые морские свинки сидели в ящике. В  клет-
ках, висевших по бокам, неутомимо метались во все стороны чижи,  снегири
и канарейки.
   К нам вышел маленький кривоногий человек в коричневом вязаном жилете.
Водянистые глаза, выцветшее лицо и какой-то светильник вместо носа. Сло-
вом, большой любитель пива и водки.
   - Скажи-ка, Антон, как поживает Аста? - спросил Густав.
   - Второй приз и почетный приз в Кельне, - ответил Антон.
   - Какая подлость! - возмутился Густав. - Почему не первый?
   - Первый они дали Удо Бланкенфельсу, - пробурчал Антон.
   - Вот хамство! Жулье!..
   Сзади под стойкой скулили и тявкали щенки. Густав прошел  за  стойку,
взял за шиворот двух маленьких терьеров и принес их. В  его  левой  руке
болтался бело-черный щенок, в правой - красновато-коричневый.
   Незаметно он встряхнул щенка в правой руке. Я посмотрел на него:  да,
этот подойдет.
   Щенок был очарователен, настоящая игрушка. Прямые  ножки,  квадратное
тельце, прямоугольная головка, умные наглые глазки. Густав опустил соба-
чонок на пол.
   - Смешная помесь, - сказал он, показывая на красновато-коричневого. -
Где ты его взял?
   Антон якобы получил его от какой-то дамы, уехавшей в  Южную  Америку.
Густав разразился издевательским хохотом. Антон обиделся и достал родос-
ловную, восходившую к самому Ноеву ковчегу.  Густав  недоверчиво  махнул
рукой и начал разглядывать черно-белого щенка. Антон потребовал сто  ма-
рок за коричневого. Густав предложил пять. Он заявил, что ему не нравит-
ся прадед, и раскритиковал хвост и уши. Другое дело чернобелый, -  этот,
мол, безупречен.
   Я стоял в углу и слушал. Вдруг кто-то дернул мою шляпу.  Я  удивленно
обернулся. Маленькая желтая обезьянка с печальным личиком сидела,  сгор-
бившись, в углу на штанге. У нее были черные круглые глаза и озабоченный
старушечий рот. Кожаный ремень, прикрепленный к цепи, опоясывал  брюшко.
Маленькие черные ручки пугали своим человеческим видом.
   Я стоял неподвижно. Обезьянка медленно подвигалась ко мне по  штанге.
Она неотрывно смотрела на меня, без  недоверия,  но  каким-то  странным,
сдержанным взглядом. Наконец осторожно протянула вперед ручонку. Я сунул
ей палец. Она слегка отпрянула назад, но потом взяла его. Ощущение прох-
ладной детской ручки, стиснувшей мне палец, было странным. Казалось, что
в этом скрюченном тельце заключен несчастный, немой  человечек,  который
хочет спастись. Я не мог долго смотреть в эти глаза, полные  смертельной
тоски.
   Отдуваясь, Густав вынырнул из чащи родословных дерев:
   - Значит, договорились, Антон! Ты получишь за  него  щенка-добермана,
потомка Герты. Лучшая сделка в твоей жизни! - Потом он обратился ко мне:
- Возьмешь его сразу с собой?
   - А сколько он стоит?
   - Нисколько. Он обменен на добермана, которого я подарил тебе раньше.
Предоставь Густаву обделывать такие дела! Густав - мужчина высшей пробы!
Золото!
   Мы договорились, что я зайду за собачкой потом, после работы.
   - Ты в состоянии понять, что именно ты сейчас приобрел? - спросил ме-
ня Густав на улице. - Это же редчайший экземпляр! Ирландский терьер!  Ни
одного изъяна. Да еще родословная впридачу. Ты не смеешь  даже  смотреть
на него, раб божий! Прежде чем заговорить с этой скотинкой, ты должен ей
низко поклониться.
   - Густав, - сказал я, - ты оказал мне очень большую услугу. Пойдем  и
выпьем самого старого коньяку, какой только найдется.
   - Сегодня не могу! - заявил Густав. - Сегодня у меня должна быть вер-
ная рука. Вечером иду в спортивный союз играть в кегли. Обещай, что пой-
дешь туда со мной как-нибудь. Очень приличные люди, есть даже  оберпост-
секретарь.
   - Пойду, - сказал я. - Даже если там не будет обер-постсекретаря.
   Около шести я вернулся в мастерскую. Кестер ждал меня:
   - Жаффе звонил после обеда. Просил, чтобы ты позвонил ему.
   У меня на мгновение остановилось дыхание.
   - Он сказал что-нибудь, Отто?
   - Нет, ничего особенного. Сказал только, что принимает у себя до  пя-
ти, а потом поедет в больницу Святой Доротеи. Значит, именно туда тебе и
надо позвонить.
   - Хорошо.
   Я пошел в контору. Было тепло, даже душно, но меня знобило,  и  теле-
фонная трубка дрожала в моей руке.
   - Глупости все, - сказал я и покрепче ухватился за край стола.
   Прошло немало времени, пока я услышал голос Жаффе.
   - Вы свободны? - спросил он.
   - Да.
   - Тогда приезжайте сразу. Я еще побуду здесь с часок.
   Я хотел спросить его, не случилось ли что-нибудь с  Пат,  но  у  меня
язык не повернулся.
   - Хорошо, - сказал я. - Через десять минут буду.
   Я повесил трубку, снова снял ее и позвонил домой.
   К телефону подошла горничная. Я попросил ее позвать Пат.
   - Не знаю, дома ли она, - угрюмо сказала Фрида. - Сейчас посмотрю.
   Я ждал. Моя голова отяжелела, лицо горело. Ожидание  казалось  беско-
нечным. Потом в трубке послышался шорох и голос Пат:
   - Робби? На секунду я закрыл глаза.
   - Как поживаешь, Пат?
   - Хорошо. Я до сих пор сидела на балконе и читала книгу. Очень  инте-
ресная...
   - Вот как, интересная книга... - сказал я. - Это хорошо. Я хотел тебе
сказать, что сегодня приду домой чуть попозже.  Ты  уже  прочитала  свою
книгу?
   - Нет, я на самой середине. Еще хватит на несколько часов.
   - Ну, тогда я вполне успею. А ты читай пока.
   Я еще немного посидел в конторе. Потом встал.
   - Отто, - сказал я, - можно взять "Карла"?
   - Конечно. Если хочешь, я поеду с тобой. Мне здесь нечего делать.
   - Не стоит. Ничего не случилось. Я уже звонил домой.
   "Какой свет, - подумал я, когда "Карл" вырвался на улицу, - какой чу-
десный вечерний свет над крышами! Как полна и чудесна жизнь!"
   Мне пришлось подождать Жаффе несколько минут.
   Сестра провела меня в маленькую комнату, где  были  разложены  старые
журналы. На подоконнике стояло несколько цветочных горшков  с  вьющимися
растениями. Вечно повторяющаяся картина: все те же журналы в  коричневых
обложках, все те же печальные вьющиеся растения; их можно увидеть только
в приемных врачей и в больницах.
   Вошел Жаффе. На нем был свежий белоснежный халат. Но, когда он подсел
ко мне, я заметил на внутренней стороне  правого  рукава  маленькое  яр-
ко-красное пятнышко. В своей жизни я видел много крови, но это крохотное
пятнышко потрясло меня сильнее, чем все виденные прежде, насквозь пропи-
танные кровью повязки. Мое бодрое настроение исчезло.
   - Я обещал вам рассказать о здоровье фройляйн Хольман, - сказал  Жаф-
фе.
   Я кивнул и уставился на пеструю плюшевую скатерть. Я разглядывал  пе-
реплетение шестиугольников, по-дурацки решив про себя, что все будет хо-
рошо, если я не оторву глаз от узора и не моргну ни разу, пока Жаффе  не
заговорит снова.
   - Два года назад она провела шесть месяцев в санатории.  Об  этом  вы
знаете?
   - Нет, - сказал я, продолжая смотреть на скатерть.
   - Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее.  Этой
зимой она обязательно должна снова поехать туда.  Ей  нельзя  оставаться
здесь, в городе.
   Я все еще смотрел на шестиугольники. Они начали расплываться и запля-
сали.
   - Когда? - спросил я.
   - Осенью. Не позднее конца октября.
   - Значит, это не было случайным кровотечением?
   - Нет.
   Я поднял глаза.
   - Мне едва ли надо вам говорить, - продолжал Жаффе, -  что  при  этой
болезни ничего нельзя предвидеть. Год назад мне казалось, будто  процесс
остановился, наступила инкапсуляция, и можно было предположить, что очаг
закрылся. И так же, как недавно процесс неожиданно возобновился, он  мо-
жет столь же неожиданно приостановиться. Я это говорю неспроста,  -  бо-
лезнь действительно такова. Я сам был свидетелем удивительных исцелений.
   - И ухудшений?
   Он посмотрел на меня:
   - Бывало, конечно, и так.
   Он начал объяснять мне подробности. Оба легких были поражены,  правое
меньше, левое сильнее. Потом он нажал кнопку звонка. Вошла сестра.
   - Принесите мой портфель, - сказал он.
   Сестра принесла портфель. Жаффе  извлек  из  шуршащих  конвертов  два
больших рентгеновских снимка и поднес их на свет к окну:
   - Так вам будет лучше видно.
   На прозрачной серой пластинке я увидел позвоночник, лопатки, ключицы,
плечевые суставы и пологие дуги ребер. Но я видел больше - я видел  ске-
лет. Темный и призрачный, он выделялся среди бледных теней,  сливавшихся
на фотопленке. Я видел скелет Пат. Скелет Пат.
   Жаффе указал мне пинцетом на отдельные линии и затемнения и  объяснил
их значение. Он не заметил, что я перестал слушать его. Теперь  это  был
только ученый, любивший основательность и точность. Наконец он повернул-
ся ко мне:
   - Вы меня поняли?