ение лишней машины, это было ясно;  но  ведь  и  я
имел право стоять здесь.
   - Ставлю вам водку, - сказал я.
   Этим вопрос был бы исчерпан. Таков обычай, когда кто-нибудь появляет-
ся впервые.
   К нам подошел молодой шофер:
   - Ладно, коллега. Оставь его, Густав...
   Но Густаву что-то во мне не понравилось, и я знал, что. Он почувство-
вал во мне новичка.
   - Считаю до трех...
   Он был на голову выше меня и, видимо, хотел этим воспользоваться.
   Я понял, что слова не помогут. Надо было либо уезжать, либо драться.
   - Раз, - сказал Густав и расстегнул пальто.
   - Брось глупить, - сказал я, снова пытаясь утихомирить его.  -  Лучше
пропустим по рюмочке.
   - Два... - прорычал Густав.
   Он собирался измордовать меня по всем правилам.
   - Плюс один... равняется...
   Он заломил фуражку.
   - Заткнись, идиот! - внезапно заорал я. От неожиданности Густав  отк-
рыл рот, сделал шаг вперед и оказался на самом удобном для  меня  месте.
Развернувшись всем корпусом, я сразу ударил его. Кулак сработал, как мо-
лот. Этому удару меня научил Кестер. Приемами бокса я владел слабо, да и
не считал нужным тренироваться. Обычно все зависело  от  первого  удара.
Мой апперкот [7] оказался правильным. Густав повалился на  тротуар,  как
мешок.
   - Так ему и надо, - сказал молодой шофер. - Старый хулиган. - Мы под-
тащили Густава к его машине и положили на сиденье. -  Ничего,  придет  в
себя.
   Я немного разволновался. В спешке я неправильно поставил большой  па-
лец и при ударе вывихнул его. Если бы Густав сразу  пришел  в  себя,  он
смог бы сделать со мной что угодно. Я сказал об этом молодому  шоферу  и
спросил, не лучше ли мне сматываться.
   - Ерунда, - сказал он. - Дело с концом. Пойдем в  кабак  -  поставишь
нам по рюмочке. Ты не профессиональный шофер, верно?
   - Да.
   - Я тоже нет. Я актер.
   - И как?
   - Да вот живу, - рассмеялся он. - И тут театра достаточно.
   В пивную мы зашли впятером - двое пожилых и трое молодых. Скоро явил-
ся и Густав. Тупо глядя на нас, он подошел к столику. Левой рукой я  на-
щупал в кармане связку ключей и решил, что в  любом  случае  буду  защи-
щаться до последнего.
   Но до этого не дошло. Густав пододвинул себе ногой стул  и  с  хмурым
видом опустился на него. Хозяин поставил перед ним рюмку. Густав  и  ос-
тальные выпили по первой. Потом нам подали по второй.  Густав  покосился
на меня и поднял рюмку.
   - Будь здоров, - обратился он ко мне с омерзительным выражением лица.
   - Будь здоров, - ответил я и выпил.
   Густав достал пачку сигарет. Не глядя на меня, он протянул ее мне.  Я
взял сигарету и дал ему огня. Затем заказал по двойному кюммелю. Выпили.
Густав посмотрел на меня сбоку.
   - Балда, - сказал он, но уже добродушно.
   - Мурло, - ответил я в том же тоне.
   Он повернулся ко мне:
   - Твой удар был хорош...
   - Случайно... - Я показал ему вывихнутый палец.
   - Не повезло... - сказал он, улыбаясь. -  Между  прочим,  меня  зовут
Густав.
   - Меня - Роберт.
   - Ладно. Значит, все в порядке, Роберт, да? А я решил, что ты за  ма-
мину юбку держишься.
   - Все в порядке, Густав.
   С этой минуты мы стали друзьями.
   Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томмии,
получил отличный заказ - поездку на вокзал. Густав отвез кого-то в  бли-
жайший ресторан за тридцать пфеннингов. Он чуть не лопнул от злости: за-
работать десять пфеннингов и снова пристраиваться в хвост!  Мне  попался
редкостный пассажир - старая англичанка, пожелавшая осмотреть  город.  Я
разъезжал с ней около часу. На обратном пути у меня было  еще  несколько
мелких ездок. В полдень, когда мы снова собрались в  пивной  и  уплетали
бутерброды, мне уже казалось, что я  заправский  таксист.  В  отношениях
между водителями было что-то от братства старых солдат. Здесь  собрались
люди самых различных специальностей. Только около половины из  них  были
профессиональными шоферами, остальные оказались за рулем случайно.
   Перед вечером, в довольно растрепанных чувствах,  я  въехал  во  двор
мастерской. Ленц и Кестер, уже ожидали меня.
   - Ну, братики, сколько вы заработали? - спросил я.
   - Продано семьдесят литров бензина, - доложил Юпп.
   - Больше ничего? Ленц злобно посмотрел на небо:
   - Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение  на  мокром
асфальте прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато  основа-
тельный ремонт.
   - Посмотрите сюда! - Я показал им тридцать пять марок, лежавших у ме-
ня на ладони.
   - Великолепно, - сказал Кестер. - Из них двадцать марок - чистый  за-
работок. Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы  отпраздновать
первый рейс!
   - Давайте пить крюшон, - заявил Ленц.
   - Крюшон? - спросил я. - Зачем крюшон?
   - Потому что с нами будет Пат.
   - Пат?
   - Не раскрывай так широко рот, - сказал последний романтик, - мы дав-
но уже обо всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она  предупрежде-
на. Уж раз ты не подумал о ней, пришлось нам  самим  позаботиться.  И  в
конце концов ты ведь познакомился с ней благодаря нам.
   - Отто, - сказал я, - видел ты когда-нибудь такого нахала,  как  этот
рекрут?
   Кестер рассмеялся.
   - Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.
   - Кажется, вывихнул. - Я рассказал историю с Густавом.
   Ленц осмотрел мой палец:
   - Конечно, вывихнул? Как христианин и  студентмедик  в  отставке,  я,
несмотря на твои грубости, помассирую тебе  палец.  Пойдем,  чемпион  по
боксу.
   Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на  нее
немного масла.
   - Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей  нашей  таксомо-
торной деятельности? - спросил я его.
   Он свистнул сквозь зубы.
   - А разве ты стыдишься этого, паренек?
   - Ладно, заткнись, - буркнул я, зная, что он прав. - Так ты сказал?
   - Любовь, - невозмутимо заметил Готтфрид, -  чудесная  вещь.  Но  она
портит характер.
   - Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?
   - Такт - это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не зани-
маться их исправлением. То есть жалкий компромисс. Немецкий  ветеран  на
такое не пойдет, детка.
   - Что бы сделал ты на моем месте, - спросил я, - если  бы  кто-нибудь
вызвал твое такси по телефону, а потом выяснилось бы, что это Пат?
   Он ухмыльнулся:
   - Я ни за что не взял бы с нее плату за проезд, мой сын.
   Я толкнул его так, что он слетел с табурета на трех ножках.
   - Ах ты негодяй! Знаешь, что я сделаю? Я просто заеду за ней  вечером
на нашем такси.
   - Вот это правильно! - Готтфрид поднял благословляющую руку. - Только
не теряй свободы! Она дороже любви. Но это обычно понимают слишком позд-
но. А такси мы тебе все-таки не дадим. Оно нужно нам для Фердинанда Грау
и Валентина. Сегодня у нас будет серьезный и великий вечер.
   Мы сидели в садике небольшого пригородного трактира. Низко над лесом,
как красный факел, повисла влажная луна. Мерцали бледные канделябры цве-
тов на каштанах, одуряюще пахла  сирень,  на  столе  перед  нами  стояла
большая стеклянная чаша с ароматным крюшоном. В неверном  свете  раннего
вечера чаша казалась светлым опалом, в  котором  переливались  последние
синевато-перламутровые отблески догоравшей зари. Уже четыре раза в  этот
вечер чаша наполнялась крюшоном.
   Председательствовал Фердинанд Грау. Рядом с ним сидела Пат. Она  при-
колола к платью бледно-розовую орхидею, которую он преподнес ей.
   Фердинанд выудил из своего бокала мотылька и осторожно положил его на
стол.
   - Взгляните на него, - сказал он. - Какое крылышко. Рядом с ним  луч-
шая парча - грубая тряпка! А такая утварь живет только один день, и все.
- Он оглядел всех по очереди. - Знаете ли вы, братья, что страшнее всего
на свете?
   - Пустой стакан, - ответил Ленц.
   Фердинанд сделал презрительный жест в его сторону:
   - Готтфрид, нет ничего более позорного для муж - чины, чем шутовство.
- Потом он снова обратился к нам: - Самое страшное, братья, - это время.
Время. Мгновение, которое мы переживаем и которым  все-таки  никогда  не
владеем.
   Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:
   - Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина!  Тикает,  неудержимо
тикает, стремясь навстречу небытию! Ты можешь остановить лавину,  горный
обвал, Но вот эту штуку не остановишь.
   - И не собираюсь останавливать, - заявил Ленц. -  Хочу  мирно  соста-
риться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
   - Для человека это невыносимо, - сказал Грау, не Обращая внимания  на
Готтфрида. - Человек просто не может вынести этого. И вот почему он при-
думал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.
   Готтфрид рассмеялся:
   - Фердинанд, самая тяжелая болезнь мира - мышление! Она неизлечима.
   - Будь она единственной, ты был бы бессмертен, - ответил ему Грау,  -
ты - недолговременное соединение углеводов, извести, фосфора  и  железа,
именуемое на этой земле Готтфридом Ленцем.
   Готтфрид блаженно улыбался. Фердинанд тряхнул своей львиной гривой:
   - Братья, жизнь - это болезнь, и смерть начинается с самого рождения.
В каждом дыхании, в каждом ударе сердца уже заключено немного умирания -
все это толчки, приближающие нас к концу.
   - Каждый глоток тоже приближает нас к концу, - заметил Ленц.  -  Твое
здоровье, Фердинанд! Иногда умирать чертовски легко.
   Грау поднял бокал. По его крупному лицу как беззвучная гроза пробежа-
ла улыбка.
   - Будь здоров, Готтфрид! Ты  -  блоха,  резво  скачущая  до  шуршащей
гальке, времени. И о чем только думала призрачная сила,  движущая  нами,
когда Создавала тебя?
   - Это ее частное дело. Впрочем, Фердинанд, тебе не следовало бы гово-
рить так пренебрежительно об этом. Если, бы люди были вечны, ты  остался
бы без работы, старый прихлебатель смерти.
   Плечи Фердинанда затряслись. Он хохотал. Затем он обратился к Пат:
   - Что вы скажете о нас, болтунах, маленький цветок на пляшущей воде?
   Потом я гулял с Пат по саду. Луна поднялась выше, и луга плыли в  се-
ром серебре. Длинные, черные тени деревьев легли на траву темными  стре-
лами, указывающими путь в неизвестность. Мы спустились к озеру и  повер-
нули обратно. По дороге мы увидели Ленца; он притащил в  сад  раскладной
стул, поставил его в кусты сирени и уселся. Его светлая шевелюра и  ого-
нек сигареты резко выделялись в полумраке. Рядом на земле стояла чаша  с
недопитым майским крюшоном и бокал.
   - Вот так местечко! - воскликнула Пат. - В сирень забрался!
   - Здесь недурно. - Готтфрид встал. - Присядьте и вы.
   Пат села на стул. Ее лицо белело среди цветов.
   - Я помешан на сирени, - сказал последний романтик. - Для меня сирень
- воплощение тоски по родине. Весной тысяча девятьсот двадцать четверто-
го года я, как шальной, снялся с места и приехал из Рио-де-Жанейро домой
- вспомнил, что в Германии скоро должна зацвести сирень. Но я,  конечно,
опоздал. - Он рассмеялся. - Так получается всегда.
   - Рио-де-Жанейро... - Пат притянула к себе ветку сирени.  -  Вы  были
там вдвоем с Робби?
   Готтфрид опешил. У меня мурашки побежали по телу.
   - Смотрите, какая луна! - торопливо сказал я и многозначительно  нас-
тупил Ленцу на ногу.
   При вспышке его сигареты я заметил, что он улыбнулся и подмигнул мне.
Я был спасен.
   - Нет, мы там не были вдвоем, - заявил Ленц. - Тогда я был  один.  Но
что если мы выпьем еще по глоточку крюшона?
   - Больше не надо, - сказала Пат. - Я не могу пить столько вина.
   Фердинанд окликнул нас, и мы пошли к дому. Его массивная фигура выри-
совывалась в дверях.
   - Войдите, детки, - сказал он. - Ночью людям, подобным  нам,  незачем
общаться с природой. Ночью она желает быть одна. Крестьянин или рыбак  -
другое дело, но мы, горожане, чьи инстинкты притупились... - он  положил
руку на плечо Готтфрида. - Ночь - это протест природы против язв цивили-
зации, Готтфрид! Порядочный человек не может долго выдержать это. Он за-
мечает, что изгнан из молчаливого круга деревьев, животных, звезд и бес-
сознательной жизни. - Он улыбнулся своей странной улыбкой, о которой ни-
когда нельзя было сказать, печальна она или радостна. - Заходите, детки!
Согреемся воспоминаниями. Ах, вспомним же чудесное время, когда мы  были
еще хвощами и ящерицами, - этак пятьдесят или шестьдесят тысяч лет  тому
назад. Господи, до чего же мы опустились с тех вор.
   Он взял Пат за руку.
   - Если бы у нас не сохранилась хотя бы крупица понимания красоты, все
было бы потеряно. - Осторожным движением огромных лап он положил ее  ла-
донь на свое плечо. - Серебристая звездная чешуйка, повисшая над  грохо-
чущей бездной, хотите выпить стакан вина с Древним-древним старцем?
   - Да, - сказала она. - Все, что вам угодно.
   Они вошли в дом. Рядом с Фердинандом она казалась его дочерью. Строй-
ной, смелой и юной дочерью усталого великана доисторических времен.
   В одиннадцать мы двинулись в обратный путь. Валентин сел за руль так-
си и уехал с Фердинандом. Остальные сели в "Карла".  Ночь  была  теплая,
Кестер сделал крюк, и мы проехали через несколько деревень, дремавших  у
шоссе. Лишь изредка в окне мелькал огонек и доносился одинокий  лай  со-
бак. Ленц сидел впереди, рядом с Отто, и пел. Пат и я устроились сзади.
   Кестер великолепно вел машину. Он брал повороты, как птица, будто за-
бавлялся. Он не ездил резко, как большинство гонщиков. Когда он взбирал-
ся по спирали, можно было спокойно спать, настолько плавно  шла  машина.
Скорость не ощущалась.
   По шуршанию шин мы узнавали, какая под нами дорога.  На  гудроне  они
посвистывали, на брусчатке глухо громыхали. Снопы света от фар, вытянув-
шись далеко вперед, мчались перед нами, как пара серых  гончих,  вырывая
из темноты дрожащую березовую аллею, вереницу тополей,  опрокидывающиеся
телеграфные столбы, приземистые домики и безмолвный строй лесных просек.
В россыпях тысяч звезд, на немыслимой высоте, вился над нами светлый дым
Млечного Пути.
   Кестер гнал все быстрее. Я укрыл Пат пальто. Она улыбнулась мне.
   - Ты любишь меня? - спросил я.
   Она отрицательно покачала головой.
   - А ты меня?
   - Нет. Вот счастье, правда?
   - Большое счастье.
   - Тогда с нами ничего не может случиться, не так ли?
   - Решительно ничего, - ответила она и взяла мою руку.
   Шоссе спускалось широким поворотом к  железной  дороге.  Поблескивали
рельсы. Далеко впереди показался красный огонек. "Карл" взревел  и  рва-
нулся вперед. Это был скорый поезд - спальные вагоны и  ярко  освещенный
вагон-ресторан. Вскоре мы поравнялись с ним.  Пассажиры  махали  нам  из
окон. Мы не отвечали. "Карл" обогнал поезд. Я оглянулся. Паровоз  извер-
гал дым и искры. С тяжким, черным грохотом мчался он сквозь синюю  ночь.
Мы обогнали поезд, - но мы возвращались в город,  где  такси,  ремонтные
мастерские и меблированные комнаты. А паровоз грохотал вдоль рек,  лесов
и полей в какие-то дали, в мир приключений.
   Покачиваясь, неслись навстречу нам улицы и дома.
   "Карл" немного притих, но все еще рычал как дикий зверь.
   Кестер остановился недалеко от кладбища. Он не поехал ни к Пат, ни ко
мне, а просто остановился где-то поблизости. Вероятно, решил, что мы хо-
тим остаться наедине. Мы вышли. Кестер и Ленц, не оглянувшись, сразу  же
помчались дальше. Я посмотрел им вслед. На  минуту  мне  это  показалось
странным. Они уехали - мои товарищи уехали, а я остался.
   Я встряхнулся.
   - Пойдем, - сказал я Пат. Она смотрела на меня, словно о чем-то дога-
дываясь.
   - Поезжай с ними, - сказала она.
   - Нет, - ответил я.
   - Ведь тебе хочется поехать с ними...
   - Вот еще... - сказал я, зная, что она права. - Пойдем...
   Мы пошли вдоль кладбища, еще пошатываясь от быстрой езды и ветра.
   - Робби, - сказала Пат, - мне лучше пойти домой.
   - Почему?
   - Не хочу, чтобы ты из-за меня от чего-нибудь отказывался.
   - О чем ты говоришь? От чего я отказываюсь?
   - От своих товарищей...
   - Вовсе я от них не отказываюсь, - ведь завтра утром я их снова  уви-
жу.
   - Ты знаешь, о чем я говорю, - сказала она. - Раньше  ты  проводил  с
ними гораздо больше времени.
   - Потому что не было тебя, - ответил я и открыл дверь.
   Она покачала головой:
   - Это совсем другое.
   - Конечно, другое. И слава богу!
   Я поднял ее на руки и пронес по коридору в свою комнату.
   - Тебе нужны товарищи, - сказала она. Ее губы  почти  касались  моего
лица.
   - Ты мне тоже нужна.
   - Но не так...
   - Это мы еще посмотрим.
   Я открыл дверь, и она соскользнула на пол, не отпуская меня.
   - А я очень неважный товарищ, Робби.
   - Надеюсь. Мне и не нужна женщина в роли товарища. Мне нужна  возлюб-
ленная.
   - Я и не возлюбленная, - пробормотала она.
   - Так кто же ты?
   - Не половинка и не целое. Так... фрагмент...
   - А это самое лучшее. Возбуждает фантазию. Таких женщин любят  вечно.
Законченные женщины быстро надоедают. Совершенные тоже, а "фрагменты"  -
никогда.
   Было четыре часа утра. Я проводил Пат и возвращался к себе. Небо  уже
чуть посветлело. Пахло утром.
   Я шел вдоль кладбища, мимо кафе "Интернациональ".  Неожиданно  откры-
лась дверь шоферской закусочной около дома  профессиональных  союзов,  и
передо мной возникла девушка. Маленький берет, потертое красное  пальто,
высокие лакированные сапожки на шнуровке. Я уже  прошел  было  мимо,  но
вдруг узнал ее:
   - Лиза...
   - И тебя, оказывается, можно встретить.
   - Откуда ты? - спросил я.
   Она показала на закусочную:
   - Я там ждала, думала, пройдешь мимо. Ведь  ты  в  это  время  обычно
идешь домой.
   - Да, правильно...
   - Пойдешь со мной? Я замялся.
   - Это невозможно...
   - Не надо денег, - быстро сказала она.
   - Не в этом дело, - ответил я необдуманно, - деньги у меня есть.
   - Ах, вот оно что... - с горечью сказала она и захотела уйти.
   Я схватил ее за руку:
   - Нет, Лиза...
   Бледная и худая, она стояла на пустой, серой улице. Такой я  встретил
ее много лет назад, когда жил один, тупо, бездумно и безнадежно. Сначала
она была недоверчива, как и все эти девушки, но потом, после того как  -
мы поговорили несколько раз, трогательно привязалась ко  мне.  Это  была
странная связь. Случалось, я не видел ее неделями,  а  потом  она  вдруг
оказывалась где-то на тротуаре и ждала меня. Тогда мы оба были  одиноки,
и даже немногие крупицы тепла, что мы дарили друг другу, были для каждо-
го значительны. Я давно уже не видел ее. С тех пор, как  познакомился  с
Пат.
   - Где ты столько пропадала, Лиза? Она пожала плечами:
   - Не все ли равно? Просто захотелось опять увидеть тебя... Ладно, мо-
гу уйти...
   - А как ты живешь?
   - Оставь ты это... - сказала она. - Не утруждай себя...
   Ее губы дрожали. По ее виду я решил, что она голодает.
   - Я пройду с тобой немного, - сказал я.
   Ее равнодушное лицо проститутки оживилось и стало детским. По пути  я
купил в одной из шоферских закусочных, открытых всю ночь, какую-то  еду,
чтобы покормить ее. Лиза сперва не соглашалась, и лишь когда я  ей  ска-
зал, что тоже хочу есть, уступила. Она следила, как бы меня не обманули,
подсунув плохие куски. Она не хотела, чтобы я брал полфунта ветчины, за-
метив, что и четвертушки довольно, если взять еще немного  франкфуртских
сосисок. Но я купил полфунта ветчины и две банки сосисок.
   Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На  столе
стояла керосиновая лампа, а около кровати - бутылка с вставленной в  нее
свечой. К стенам были приколоты кнопками картинки из журналов. На комоде
лежало несколько детективных романов и конверт с порнографическими  отк-
рытками. Некоторые гости, особенно женатые, любили разглядывать их. Лиза
убрала открытки в ящик и достала старенькую, но чистую скатерть.
   Я принялся развертывать покупки. Лиза переодевалась. Сперва она сняла
платье, а не ботинки, хотя у нее всегда сильно болели ноги, я это  знал.
Ведь сколько же ей приходилось бегать. Она  стояла  посреди  комнатки  в
своих высоких, до колен, лакиро