ий Фогт подошел к нам и взял свой домкрат.  Он  покосился
на Кестера, словно тот был дьяволом во плоти. Затем "мерседес"  затрещал
и уехал.
   Откуда-то опять появился кузнец.
   - Это они запомнят, - сказал он. - Давно с ними такого не  случалось.
Старший однажды уже сидел за убийство.
   Никто ему не ответил. Кестер вдруг весь передернулся.
   - Какое свинство, - сказал он. Потом повернулся: - Ну, давайте.
   - Я здесь, - откликнулся Юпп, подтаскивая буксирный трос.
   - Подойди-ка сюда, - сказал я. - С сегодняшнего дня ты  -  унтер-офи-
цер. Можешь начать курить сигары.
   Мы подняли переднюю ось машины и укрепили ее тросами сзади, на кузове
"Карла".
   - Думаешь, это ему не повредит? - спросил я Кестера. - Наш  "Карл"  в
конце концов скакун чистых кровей, а не вьючный осел.
   Он покачал головой:
   - Тут недалеко, да и дорога ровная.
   Ленц сел в поврежденную машину, и мы  медленно  поехали.  Я  прижимал
платок к носу и смотрел на солнце, садившееся за вечереющими  полями.  В
них был огромный, ничем не колеблемый покой, и чувствовалось, что равно-
душной природе безразлично, как ведет себя на  этой  земле  злобный  му-
равьиный рой, именуемый человечеством. Было гораздо важнее, что тучи те-
перь постепенно преобразились в золотые горы, что бесшумно надвигались с
горизонта фиолетовые тени сумерек, что жаворонки прилетели из бескрайне-
го небесного простора на поля, в свои борозды, и что постепенно  опуска-
лась ночь.
   Мы въехали во двор мастерской. Ленц выбрался  из  разбитой  машины  и
торжественно снял перед ней шляпу:
   - Привет тебе, благословенная! Печальный случай привел тебя сюда,  но
я гляжу на тебя влюбленными глазами и полагаю, что, даже по самым скром-
ным подсчетам, ты принесешь нам примерно три, а то и три с половиной ты-
сячи марок. А теперь дайте мне большой стакан вишневой настойки и  кусок
мыла - я должен избавиться от  следов,  оставленных  на  мне  семейством
Фогт!
   Мы выпили по стакану вишневки и сразу же приступили  к  основательной
разборке поломанной машины. Не всегда бывало достаточно  получить  заказ
на ремонт от владельца машины: представители страховых компаний  нередко
требовали передать заказ в одну из мастерских, с  которыми  у  них  были
контракты. Поэтому мы всегда старались быстрее браться  за  ремонт.  Чем
больше мы успевали сделать до прихода страхового агента, тем лучше  было
для нас: наши расходы по ремонту  оказывались  настолько  большими,  что
компания уже считала невыгодным для себя передавать машину в другую мас-
терскую. Мы бросили работу, когда стемнело.
   - Ты еще выедешь сегодня на такси? - спросил я Ленца.
   - Исключается, - ответил Готтфрид. - Ни в коем  случае  нельзя  стре-
миться к чрезмерным заработкам. Хватит с меня сегодня и этого.
   - Ас меня не хватит, - сказал я. - Если ты не едешь, то поеду я.  По-
работаю с одиннадцати до двух около ночных ресторанов.
   - Брось ты это, - улыбнулся Готтфрид. - Лучше  поглядись  в  зеркало.
Что-то не везет тебе в последнее время с носом. Ни один пассажир не  ся-
дет к шоферу с этакой свеклой на лице. Пойди домой и приложи компресс.
   Он был прав. С таким носом действительно нельзя было ехать. Поэтому я
вскоре простился и направился домой. По дороге я встретил Хассе и прошел
с ним остаток пути вдвоем. Он как-то потускнел и  выглядел  совсем  нес-
частным.
   - Вы похудели, - сказал я.
   Он кивнул и сказал, что теперь часто не ужинает. Его жена почти ежед-
невно бывает у каких-то старых знакомых и очень поздно возвращается  до-
мой. Он рад, что она нашла себе развлечение, но после работы ему не  хо-
чется самому готовить еду. Он, собственно, и не бывает особенно голодным
- слишком устает. Я покосился на его опущенные плечи. Может быть,  он  в
самом деле верил в то, о чем рассказывал, но слушать его было очень  тя-
жело. Его брак, вся эта хрупкая, скромная жизнь  рухнула:  не  было  ма-
ло-мальской уверенности в завтрашнем дне,  недоставало  каких-то  жалких
грошей. Я подумал, что есть миллионы таких людей, и вечно  им  недостает
немного уверенности и денег. Жизнь чудовищно измельчала. Она  свелась  к
одной только мучительной борьбе за убогое, голое существование. Я вспом-
нил о драке, которая произошла сегодня, думал о том, что видел в послед-
ние недели, обо всем, что уже сделал... А потом я подумал о Пат и  вдруг
почувствовал, что из всего этого ничего не выйдет. Я чересчур размахнул-
ся, а жизнь стала слишком пакостной для счастья, оно не могло длиться, в
него больше не верилось... Это была только передышка, но не приход в на-
дежную гавань.
   Мы поднялись по лестнице и открыли дверь. В передней Хассе остановил-
ся:
   - Значит, до свидания...
   - Поешьте что-нибудь, - сказал я.
   Покачав головой, он виновато улыбнулся и пошел в свою пустую,  темную
комнату. Я посмотрел ему вслед. Затем зашагал по длинной кишке коридора.
Вдруг я услышал тихое пение, остановился и прислушался. Это не был пате-
фон Эрны Бениг, как мне показалось сначала, это был голос Пат. Она  была
одна в своей комнате и пела. Я посмотрел на дверь,  за  которой  скрылся
Хассе, затем снова подался вперед и продолжал слушать. Вдруг я сжал  ку-
лаки. Проклятье! Пусть все это тысячу раз только передышка, а  не  тихая
гавань, пусть это тысячу раз невероятно. Но ведь именно поэтому  счастье
снова и снова так ошеломляет, опрокидывает, бьет через край...
   Пат не слышала, как я вошел. Она сидела на полу перед зеркалом и при-
меряла шляпку - маленький черный ток. На ковре стояла лампа. Комната бы-
ла полна теплым, коричневато-золотистым сумеречным советом, и только ли-
цо Пат было ярко освещено. Она придвинула к себе стул, с которого свисал
шелковый лоскуток. На сиденье стула поблескивали ножницы.
   Я замер в дверях и смотрел, как серьезно она мастерила свой ток.  Она
любила располагаться на полу, и несколько раз, приходя вечером домой,  я
заставал ее заснувшей с книгой в руках где-нибудь в уголке, рядом с  со-
бакой.
   И теперь собака лежала около нее и тихонько  заворчала.  Пат  подняла
глаза и увидела меня в зеркале. Она улыбнулась, и  мне  показалось,  что
весь мир стал светлее. Я прошел в комнату, опустился за ее спиной на ко-
лени и - после всей грязи этого дня - прижался губами к ее теплому, мяг-
кому затылку.
   Она подняла ток:
   - Я переделала его, милый. Нравится тебе так?
   - Совершенно изумительная шляпка, - сказал я.
   - Но ведь ты даже не смотришь! Сзади я срезала поля, а спереди загну-
ла их кверху.
   - Я прекрасно все вижу, - сказал я, зарывшись лицом в  ее  волосы.  -
Шляпка такая, что парижские модельеры побледнели бы от  зависти,  увидев
ее.
   - Робби! - Смеясь, она оттолкнула меня. - Ты в этом ничего  не  смыс-
лишь. Ты вообще когда-нибудь замечаешь, как я одета?
   - Я замечаю каждую мелочь, - заявил я и подсел к ней  совсем  близко,
правда, стараясь прятать свой разбитый нос в тени.
   - Вот как? А какое платье было на мне вчера вечером?
   - Вчера? - Я попытался вспомнить, но не мог.
   - Я так и думала, дорогой мой! Ты ведь вообще почти ничего обо мне не
знаешь.
   - Верно, - сказал я, - но в этом и состоит вся прелесть.  Чем  больше
люди знают друг о друге, тем больше у них  получается  недоразумений.  И
чем ближе они сходятся, тем более чужими становятся. Вот возьми Хассе  и
его жену: они знают друг о друге все, а отвращения  между  ними  больше,
чем между врагами.
   Она надела маленький черный ток, примеряя его перед зеркалом.
   - Робби, то, что ты говоришь, верно только наполовину.
   - Так обстоит дело со всеми истинами, - возразил я. -  Дальше  полуп-
равд нам идти не дано. На то мы и люди. Зная одни только полуправды,  мы
и то творим немало глупостей. А уж если бы знали всю правду целиком,  то
вообще не могли бы жить.
   Она сняла ток и отложила его в сторону. Потом повернулась  и  увидела
мой нос.
   - Что такое? - испуганно спросила она.
   - Ничего страшного. Он только выглядит так. Работал  под  машиной,  и
что-то свалилось мне прямо на нос.
   Она недоверчиво посмотрела на меня:
   - Кто тебя знает, где ты опять был! Ты ведь мне никогда ни о  чем  не
рассказываешь. Я знаю о тебе так же мало, как и ты обо мне.
   - Это к лучшему, - сказал я.
   Она принесла тазик с водой и полотенце и сделала мне компресс.  Потом
еще раз осмотрела мое лицо.
   - Похоже на удар. И шея исцарапана. Милый, с тобою,  конечно,  случи-
лось какое-то приключение.
   - Сегодня самое большое приключение для меня еще впереди, - сказал я.
   Она изумленно посмотрела на меня:
   - Так поздно, Робби? Что ты еще надумал?
   - Остаюсь здесь! - сказал я, сбросил компресс и обнял ее. - Я остаюсь
на весь вечер здесь, вдвоем с тобой.
 
 
   XX
 
   Август был теплым и ясным, и в сентябре погода оставалась почти  лет-
ней. Но в конце месяца начались дожди,  над  городом  непрерывно  висели
низкие тучи, с крыш капало, задули резкие осенние ветры, и однажды  ран-
ним воскресным утром, встав с постели и подойдя к окну,  я  увидел,  что
листва на кладбищенских деревьях пожелтела и появились первые обнаженные
ветви.
   Я немного постоял у окна. В последние месяцы, с тех пор как мы  возв-
ратились из поездки к морю, я находился в довольно  странном  состоянии:
все время, в любую минуту я думал о том, что осенью Пат  должна  уехать,
но я думал об этом так, как мы думаем о многих вещах, - о том, что  годы
уходят, что мы стареем и что нельзя жить вечно. Повседневные дела оказы-
вались сильнее, они вытесняли все мысли, и, пока Пат  была  рядом,  пока
деревья еще были покрыты густой зеленой листвой, такие слова, как осень,
отъезд и разлука, тревожили не больше, чем бледные тени на горизонте,  и
заставляли меня еще острее чувствовать счастье близости, счастье все еще
продолжающейся жизни вдвоем.
   Я смотрел на кладбище, мокнущее под дождем, на могильные плиты,  пок-
рытые грязноватыми коричневыми листьями. Туман,  это  бледное  животное,
высосал за ночь зеленый сок из листьев. Теперь  они  свисали  с  ветвей,
поблекшие и обессиленные, каждый порыв ветра срывал все новые  и  новые,
гоня их перед собой, - и как острую, режущую боль я  вдруг  впервые  по-
чувствовал, что разлука близка, что вскоре она станет реальной, такой же
реальной, как осень, прокравшаяся сквозь кроны деревьев и оставившая  на
них свои желтые следы.
   В смежной комнате все еще спала Пат. Я подошел к двери и прислушался.
Она спала спокойно, не кашляла. На минуту меня охватила радостная надеж-
да, - я представил себе: сегодня или завтра позвонит Жаффе и скажет, что
ей не надо уезжать, - но потом вспомнились ночи, когда я слышал ее тихое
свистящее дыхание, приглушенный хрип, то мерно возникавший, то  исчезав-
ший, как звук далекой тонкой пилы, - и надежда погасла  так  же  быстро,
как и вспыхнула.
   Я вернулся к окну и снова стал смотреть  на  дождь.  Потом  присел  к
письменному столу и принялся считать деньги. Я прикидывал, на сколько их
хватит для Пат, окончательно расстроился и спрятал кредитки.
   Я посмотрел на часы. Было около семи. До пробуждения  Пат  оставалось
еще по крайней мере два часа. Я быстро оделся, чтобы успеть еще  немного
поездить. Это было лучше, чем торчать в комнате наедине со своими мысля-
ми.
   Я пошел в мастерскую, сел в такси и медленно поехал по улицам. Прохо-
жих было немного. В рабочих районах тянулись длинные ряды  доходных  до-
мовказарм. Неприютные и заброшенные, они стояли под дождем,  как  старые
скорбные проститутки. Штукатурка на грязных фасадах обвалилась, в  сером
утреннем свете безрадостно поблескивали мутные стекла окон, а стены зия-
ли множеством желтовато-серых дыр, словно изъеденные язвами.
   Я пересек старую часть города и подъехал к собору.
   Остановив машину у заднего входа, я  вышел.  Сквозь  тяжелую  дубовую
дверь приглушенно доносились звуки органа. Служили утреннюю мессу, и  по
мелодии я понял, что началось освящение святых даров, - до конца  богос-
лужения оставалось не менее двадцати минут.
   Я вошел в сад. Он тонул в сероватом свете.
   Розы еще цвели, с кустов стекали капли дождя. Мой  дождевик  был  до-
вольно просторен, и я мог удобно прятать под ним срезанные  ветки.  Нес-
мотря на воскресный день, в саду было безлюдно, и я беспрепятственно от-
нес в машину охапку роз, затем вернулся за второй. Когда  она  уже  была
под плащом, я услышал чьи-то шаги. Крепко прижимая к себе букет, я оста-
новился перед одним из барельефов крестного пути и сделал вид,  что  мо-
люсь.
   Человек приблизился, но не прошел мимо, а  остановился.  Почувствовав
легкую испарину, я углубился в  созерцание  барельефа,  перекрестился  и
медленно перешел к другому изображению, чуть поодаль  от  галереи.  Шаги
последовали за мной и вновь замерли. Я не знал, что делать.  Сразу  идти
дальше я не мог. Надо было остаться на месте хотя  бы  столько,  сколько
нужно, чтобы повторить десять раз "Аве Мария" и  один  раз  "Отче  наш",
иначе я бы выдал себя. Поэтому я не двигался, но, желая  понять,  в  чем
дело, осторожно посмотрел в сторону с выражением  благородного  недоуме-
ния, словно было оскорблено мое религиозное чувство.
   Я увидел приветливое круглое лицо священника и  облегченно  вздохнул.
Зная, что он не помешает мне молиться, я уже считал себя  спасенным,  но
тут я заметил, что стою перед последним этапом крестного  пути.  Как  бы
медленно я ни молился, через несколько минут все должно было  кончиться.
Этого он, видимо, и ждал. Затягивать дело было бесцельно.  Поэтому,  на-
пустив на себя безучастный вид, я медленно направился к выходу.
   - Доброе утро, - сказал священник. - Хвала Иисусу Христу.
   - Во веки веков аминь! - ответил я. Таково было церковное приветствие
католиков.
   - Редко кого увидишь здесь так рано, - сказал он приветливо,  посмот-
рев на меня детскими голубыми глазами.
   Я что-то пробормотал.
   - К сожалению, это стало редкостью, - продолжал он  озабоченно.  -  А
мужчин, молящихся у крестного пути, вообще почти никогда не  видно.  Вот
почему я так обрадовался и заговорил с вами. У вас,  конечно,  какая-ни-
будь особая просьба к богу, если вы пришли так рано да еще в такую пого-
ду...
   "Да, чтобы ты поскорее шел отсюда", - подумал я и с облегчением  кив-
нул головой. Он, видимо, не заметил, что у меня под плащом цветы. Теперь
нужно было поскорее избавиться от него, не возбуждая подозрений. Он сно-
ва улыбнулся мне:
   - Я собираюсь служить мессу и включу в свою молитву и вашу просьбу.
   - Благодарю вас, - сказал я изумленно и растерянно.
   - За упокой души усопшей? - спросил он.
   На мгновение я пристально уставился на него и почувствовал, что букет
выскользает у меня.
   - Нет, - поспешно сказал я, крепче прижимая руку к плащу.
   Беззлобно и внимательно смотрел он на меня ясными глазами.
   По-видимому, он ждал, что я объясню ему суть моей просьбы к богу.  Но
в эту минуту ничего путного не пришло мне в голову, да к тому же  мне  и
не хотелось врать ему больше, чем это было необходимо. Поэтому я молчал.
   - Значит, я буду молиться о помощи неизвестному, попавшему в беду,  -
сказал он наконец.
   - Да. Я очень вам благодарен.
   Он улыбнулся и махнул рукой:
   - Не надо благодарить. Все в руках божьих. - Он смотрел на меня еще с
минуту, чуть вытянув шею и наклонив голову  вперед,  и  мне  показалось,
будто его лицо дрогнуло. - Главное, верьте, - сказал он. - Небесный отец
помогает. Он помогает всегда, даже если иной раз мы и не понимаем этого.
- Потом он кивнул мне и пошел.
   Я смотрел ему вслед, пока за ним не захлопнулась дверь. "Да, -  поду-
мал я, - если бы все это было так просто! Он помогает, он всегда помога-
ет! Но помог ли он Бернарду Визе, когда тот лежал в Гоутхолстерском лесу
с простреленным животом и кричал,  помог  ли  Катчинскому,  павшему  под
Гандзееме, оставив больную жену и ребенка, которого он так и не  увидел,
помог ли Мюллеру, и Лееру, и Кеммериху, помог ли маленькому Фридману,  и
Юргенсу, и Бергеру, и миллионам других? Проклятье! Слишком  много  крови
было пролито на этой земле, чтобы можно было сохранить веру в  небесного
отца!"
   Я привез цветы домой, потом пригнал машину в мастерскую и  пошел  об-
ратно. Из кухни доносился аромат только что сваренного кофе и  слышалась
возня Фриды. Как ни странно, но от запаха кофе я повеселел. Еще со  вре-
мен войны я знал: важное, значительное не может успокоить нас... Утешает
всегда мелочь, пустяк...
   Едва за мной щелкнул замок входной двери, как в коридор выскочил Хас-
се с желтым опухшим лицом и красными утомленными  глазами.  Мне  показа-
лось, что он спал не раздеваясь. Когда он увидел, что это я, на его лице
появилось выражение беспредельного разочарования.
   - Ах, это вы... - пробормотал он.
   Я удивленно посмотрел на него:
   - Разве вы ждали так рано кого-нибудь?
   - Да, - сказал он тихо. - Мою жену. Она еще не пришла. Вы  не  видели
ее?
   Я покачал головой.
   - Я ушел час назад.
   Он кивнул:
   - Нет, я только подумал... ведь могло случиться, что вы ее видели.
   Я пожал плечами:
   - Вероятно, она придет позже. Вы ей не звонили?
   Он посмотрел на меня с какой-то робостью:
   - Вчера вечером она ушла к своим знакомым. Не знаю точно, где они жи-
вут.
   - А вы знаете их фамилию? Тогда можно справиться по телефону.
   - Я уже пробовал. В справочном бюро такой фамилии не знают.
   Он посмотрел на меня, как побитая собака.
   - Она говорила о них всегда так таинственно, а стоило  мне  спросить,
как она начинала злиться. Я и перестал. Я был рад, что ей есть куда пой-
ти. Она всегда говорила, что я хочу лишить ее даже такой  маленькой  ра-
дости.
   - Может быть, она еще придет, - сказал я. - Я даже  уверен,  что  она
скоро придет. А вы не позвонили на всякий случай в "скорую помощь"  и  в
полицию?
   - Повсюду звонил. Нигде ничего не знают.
   - Ну что ж, - сказал я, - тогда тем более не надо волноваться.  Может
быть, вчера вечером она плохо себя почувствовала  и  осталась  ночевать.
Ведь такие вещи часто случаются. Через час-другой она,  вероятно,  будет
здесь.
   - Вы думаете? Отворилась дверь кухни, и оттуда вышла Фрида с подносом
в руках.
   - Для кого это? - спросил я.
   - Для фройляйн Хольман, - ответила она, раздражаясь от  одного  моего
вида.
   - Разве она уже встала?
   - Надо думать, что встала, - ответила Фрида, уже готовая сцепиться со
мной, - иначе она, наверно, не позвонила бы мне.
   - Благослови вас господь, Фрида, - сказал я. - По утрам вы  иной  раз
просто обаятельны! Не могли ли бы вы заставить себя приготовить  кофе  и
для меня?
   Она что-то промычала и пошла по коридору, презрительно  вертя  задом.
Это она умела. Никогда еще я не видел женщину, которая делала бы это так
выразительно.
   Хассе стоял и ждал. Мне вдруг стало  стыдно,  когда,  обернувшись,  я
увидел его рядом, такого тихого и покорного.
   - Через час или два вы успокоитесь, - сказал я и протянул  ему  руку,
но он не взял ее, а только странно посмотрел на меня.
   - Мы не могли бы ее поискать? - спросил он тихо.
   - Но вы же не знаете, где она.
   - А может быть, все-таки стоит ее поискать, - повторил он. - Вот если
бы взять вашу машину... Я, конечно, заплачу, - быстро добавил он.
   - Не в этом дело, - ответил я. - Просто это совершенно бесцельно. Ку-
да мы, собственно, поедем? К тому же в такое время едва ли она будет  на
улице.
   - Не знаю, - сказал он все так же тихо. - Я только думаю, что  стоило
бы ее поискать.
   Пришла Фрида с пустым подносом.
   - Мне нужно идти, - сказал я, - и мне кажется, что вы зря волнуетесь.
Я, конечно, охотно оказал бы вам такую услугу, но фройляйн Хольман долж-
на скоро уехать, и мне хотелось бы побыть с ней сегодня.  Возможно,  это
ее последнее воскресенье здесь. Вы меня, конечно, понимаете.
   Он кивнул.
   Я жалел его, но мне не терпелось пойти к Пат.
   - Если вам все-таки хочется немедленно поехать, возьмите любое такси,
- продолжал я, - но не советую. Лучше подождите еще немного, -  тог