м обычно завершались унылые трапезы в доме мистера  Осборна,  был  дан
сигнал к отплытию, и дамы поднялись со своих мест и  удалились  в  гостиную.
Эмилия надеялась, что Джордж скоро присоединится к ним. Она принялась играть
его любимые вальсы (лишь недавно ввезенные в Англию) на  большом,  одетом  в
кожаный чехол рояле с высокими резными ножками. Но эта маленькая  уловка  не
привлекла Джорджа. Он оставался глух к призыву  вальсов;  звуки  становились
все нерешительнее и  постепенно  замирали.  Огорченная  музыкантша  оставила
наконец в покое огромный инструмент. И хотя три  ее  приятельницы  исполнили
несколько  бравурных  пьесок,  представлявших  самое  свежее   и   блестящее
пополнение их  репертуара,  Эмилия  не  слышала  ни  единой  ноты  и  сидела
задумавшись, предчувствуя сердцем какую-то беду. Нахмуренные  брови  старика
Осборна, и обычно-то грозные, никогда еще так не страшили Эмилию. Его взгляд
провожал ее до порога столовой, словно она была в чем-то виновата. Когда  ей
подали кофе, она вздрогнула, точно дворецкий, мистер Хикс, предложил ей чашу
с ядом. Какая тайна скрывалась за  всем  этим?  О  женщины!  Они  возятся  и
нянчатся со своими  предчувствиями  и  любовно  носится  с  самыми  мрачными
мыслями, как матери с увечными детьми.
     Угрюмый вид отца заронил некоторые опасения и в душу  Джорджа  Осборна.
Если родитель так хмурит брови, если у него такой невероятно желчный вид, то
как выжать из него деньги, в которых молодой  офицер  отчаянно  нуждался?  И
Джордж пустился расхваливать  родительское  вино.  Это  был  обычный  способ
умаслить старого джентльмена.
     - Мы никогда не получали в Вест-Индии  такой  мадеры,  как  ваша,  сэр.
Полковник Хэвитоп вылакал три бутылки из тех, что  вы  послали  мне  прошлый
раз.
     - Правда? - сказал старый джентльмен. - Она  обходится  мне  по  восемь
шиллингов за бутылку.
     - Не возьмете ли  вы  шесть  гиней  за  дюжину  такой  мадеры,  сэр?  -
продолжал Джордж со смехом. - Один из  самых  великих  людей  в  королевстве
хотел бы приобрести такого винца.
     - Да что ты? - проворчал старик. - Что ж, желаю ему удачи!
     - Когда генерал Дагилет был в Чатеме, сэр, Хэвитоп давал завтрак в  его
честь и попросил меня ссудить ему несколько бутылок вашей  мадеры.  Генералу
она страшно поправилась, и  он  пожелал  приобрести  для  главнокомандующего
целую бочку. Он правая рука его королевского высочества!
     - Да, вино недурное! - заметили  нахмуренные  брови,  и  настроение  их
явственно улучшилось. Джордж  собирался  уже  воспользоваться  благоприятной
минутой, чтобы поговорить о деньгах, когда отец, опять напустивший  на  себя
важность, велел сыну, впрочем довольно  сердечным  тоном,  позвонить,  чтобы
подали красного вина.
     - Посмотрим, Джордж, уступит ли оно мадере, которая, конечно, к услугам
его королевского высочества.
     А пока мы будем распивать вино, я хочу  поговорить  с  тобой  об  одном
важном деле.
     Эмилия,  сидевшая  наверху  в  тревожном  ожидании,   слышала   звонок,
требовавший красного вина. Невольно она подумала, что это какой-то  зловещий
звонок, предвещающий недоброе. Если вас  постоянно  томят  предчувствия,  то
некоторые из них обязательно сбудутся, будьте уверены!
     - Вот что мне хотелось бы знать, Джордж,  -  начал  старый  джентльмен,
смакуя первые глотки вина. - Вот что мне хотелось бы знать: как у тебя  и...
гм... и у этой малышки наверху обстоят дела?
     -  Мне  кажется,  сэр,  это  нетрудно  заметить,  -  сказал  Джордж   с
самодовольной усмешкой. - Достаточно ясно, сэр... Какое чудесное вино!
     - Что это значит - достаточно ясно, сэр?
     - Черт возьми, сэр, не нажимайте на меня  так  энергически!  Я  человек
скромный.  Я...  гм...  не  считаю  себя  покорителем  сердец,   но   должен
признаться, что она чертовски влюблена в меня!.. Всякий это заметит, если он
не слепой.
     - А ты сам?
     - Да разве, сэр, вы не приказывали  мне  жениться  на  ней?  А  ведь  я
пай-мальчик! И разве наши родители не уладили  этот  вопрос  в  незапамятные
времена?
     - Нечего сказать, пай-мальчик! Вы думаете, я по слышал о  ваших  делах,
сэр, с лордом Тарквином, с капитаном гвардии Кроули, достопочтенным мистером
Дьюсэйсом и тому подобное? Берегитесь, сэр, берегитесь!
     Старый джентльмен произносил эти аристократические имена  с  величайшим
смаком. Где бы он ни  встречал  вельможу,  он  раболепствовал  перед  ним  и
величал  его  милордом   с   таким   пылом,   на   какой   способен   только
свободнорожденный  бритт.  Приезжая  домой,  он  выискивал  в  Книге   пэров
биографию этого лица и  поминал  его  на  каждом  третьем  слове,  хвастаясь
сиятельным знакомством перед дочерьми. Он простирался перед ним ниц и грелся
в  его  лучах,  как  неаполитанский  нищий   греется   на   солнце.   Джордж
встревожился, услышав перечисленные фамилии. Он испугался, не осведомлен  ли
отец о некоторых его  делишках  за  карточным  столом.  Но  старый  моралист
успокоил его, заявив невозмутимо:
     - Ну, ладно, ладно! Молодые люди все одинаковы. Меня  утешает,  Джордж,
что ты вращаешься в лучшем английском обществе... надеюсь, что это так, верю
и надеюсь... мои средства дают тебе эту возможность.
     - Благодарю вас, сэр, - сказал Джордж, сразу хватая быка за рога. -  Но
нельзя жить среди такой знати, не имея ни гроша в кармане. А мой  кошелек  -
вот, взгляните, сэр! - И  он  поднял  двумя  пальцами  подарочек,  связанный
Эмилией и содержавший в себе последний фунтовый билет из числа полученных от
Доббина.
     -  Вы  не  будете  нуждаться,  сэр.  Сын  английского  купца  не  будет
нуждаться, сэр! Мои гинеи не хуже, чем у них, Джордж, мой мальчик!  И  я  не
трясусь над ними. Зайди к мистеру Чопперу, когда будешь  завтра  в  Сити:  у
него найдется кое-что для тебя. Я не жалею денег, когда мне известно, что ты
в хорошем обществе, потому что в  хорошем  обществе  ты  не  свихнешься.  Не
думай, что во мне говорит гордость. Я рожден в скромной доле, но тебе больше
повезло. Воспользуйся же своим  положением,  водись  со  знатной  молодежью.
Многим из них не под силу истратить шиллинг там, где ты можешь кинуть гинею,
мой мальчик. А что касается розовых шляпок (тут из-под нависших  бровей  был
брошен многозначительный, но не очень приятный взгляд) -  что  ж,  мальчишки
все одинаковы! Есть только одна вещь, которой я приказываю тебе избегать,  а
в случае непослушания не дам тебе больше ни  шиллинга,  клянусь  богом!  Это
касается игры, сэр!
     - Ну конечно, сэр! - сказал Джордж.
     - Однако вернемся к вопросу об Эмилии. Почему бы тебе  не  жениться  на
какой-нибудь девице познатнее дочери биржевого маклера, Джордж? Вот что  мне
хотелось бы знать!
     - Ведь это дело семейное, сэр, - сказал Джордж, пощелкивая орехи. -  Вы
с мистером Седли договорились о пашем браке чуть ли не сто лет тому назад!
     - Так-то оно так, но времена меняются, сэр. Я  не  отрицаю,  что  Седли
помог мне сколотить состояние, или, вернее сказать, направил мои способности
и таланты по верному пути, вследствие  чего  я  и  завоевал  то  руководящее
положение, которое, смею надеяться, я занимаю в торговле свечным салом  и  в
Сити. Я  доказал  Седли  свою  признательность,  и  он  подверг  ее  слишком
серьезным испытаниям за последнее время, сэр, как это вам  подтвердит,  сэр,
моя чековая книжка. Джордж! Скажу тебе по секрету: мне не нравится, как идут
дела у мистера Седли. Мой главный конторщик, мистер  Чоппер,  придерживается
того же мнения, а он человек опытный и знает биржу,  как  никто  в  Лондоне.
"Халкер и Буллок" сторонятся  Седли.  Боюсь,  что  он  промахнулся  в  своих
расчетах. Говорят, будто судно "Jeune  Emilie"  {"Юная  Эмилия"  (франц.).},
захваченное американским капером "Меласса", принадлежало ему.  Так  и  знай:
пока я не буду уверен, что за Эмилией дают десять  тысяч  приданого,  ты  не
женишься на ней. Не желаю вводить в свою семью дочь банкрота!  Ну-ка,  налей
мне еще вина... или лучше позвони, чтобы подали кофе!
     С этими словами мистер Осборн развернул вечернюю газету, и Джордж понял
по этому намеку, что беседа кончена и папаша хочет немножко вздремнуть.
     Он поспешил наверх к Эмилии в  очень  веселом  расположении  духа.  Что
заставило его быть в этот вечер таким внимательным к ней, чего уж  давно  не
замечалось, так усердно занимать ее,  быть  таким  нежным,  таким  блестящим
собеседником? Великодушное ли его сердце прониклось теплотой  в  предвидении
несчастья, или же мысль  об  утрате  этого  маленького  сокровища  заставила
Джорджа ценить его больше?
     Эмилия много дней потом жила впечатлениями  этого  счастливого  вечера,
вспоминала слова Джорджа, его взгляды, романсы, которые он  пел,  его  позу,
когда он склонялся над ней или же смотрел на нее издали.  Ей  казалось,  что
никогда еще ни один вечер в доме мистера Осборна не проходил так  быстро.  И
впервые наша молодая девица  едва  не  рассердилась,  когда  за  нею  раньше
времени явился мистер Самбо с ее шалью.
     На следующее утро Джордж зашел к Эмилии и нежно с  нею  распрощался,  а
затем поспешил в Сити, где  посетил  мистера  Чоппера,  главного  конторщика
отца, и получил от этого джентльмена документ, который и обменял у  "Халкера
и Буллока" на целую кучу денег. Когда Джордж входил  в  банкирскую  контору,
старый Джон Седли выходил из приемной банкира  с  очень  мрачным  видом,  но
крестник был слишком весело настроен, чтобы  заметить  угнетенное  состояние
достойного биржевого маклера или печальный взгляд, которым окинул его старый
добряк. Молодой Буллок не выглянул из  приемной  с  веселой  улыбкой,  чтобы
проводить старика, как это бывало в прежние годы.
     И когда широкие двери банкирского дома "Халкер, Буллок и Кo"  закрылись
за мистером Седли, кассир мистер Квил (чье человеколюбивое занятие состоит в
том,  чтобы  выдавать  хрустящие  банковые  билеты  из  ящика   конторки   и
выбрасывать  медной  лопаточкой  соверены)   подмигнул   мистеру   Драйверу,
конторщику, сидевшему справа от него. Мистер Драйвер подмигнул в ответ.
     - Не выгорело, - шепнул мистер Драйвер.
     - Да, дело дрянь! - сказал мистер Квил. - Как позволите  уплатить  вам,
мистер Джордж Осборн?
     Джордж живо рассовал по карманам кучу банковых  билетов,  и  в  тот  же
вечер в офицерском собрании он рассчитался с Доббином, вернув ему  пятьдесят
фунтов.
     И в этот самый вечер Эмилия написала ему  нежнейшее  из  своих  длинных
писем. Сердце ее было преисполнено любви, но все  еще  чуяло  беду.  "Почему
мистер Осборн так мрачен? - спрашивала она. - Не вышло ли у них  чего-нибудь
с ее отцом? Бедный  папа  вернулся  из  Сити  таким  расстроенным,  что  все
домашние за  него  в  тревоге",  -  словом,  целых  четыре  страницы  любви,
опасений, надежд и предчувствий.
     - Бедняжка Эмми... милая моя маленькая Эмми! Как она влюблена в меня, -
говорил Джордж, пробегая глазами ее послание. -  Черт  возьми,  до  чего  же
голова трещит от этого пунша!
     В самом деле - бедняжка Эмми!

ГЛАВА XIV
     Мисс Кроули у себя дома

     Около того же времени к чрезвычайно уютному и благоустроенному дому  на
Парк-лейн подъехала дорожная коляска с  ромбовидным  гербом  на  дверцах,  с
недовольною особою женского пола, в зеленой вуали и  локончиках,  на  заднем
сиденье, и с величественным слугой на козлах -  очевидно,  доверенным  лицом
своих господ. Это был экипаж нашего друга  мисс  Кроули,  возвращающийся  из
Хэмпшира. Стекла кареты были подняты;  жирная  болонка,  чья  морда  и  язык
обычно высовывались в одно  из  окошек,  покоилась  на  коленях  недовольной
особы. Когда экипаж остановился, из кареты был извлечен  объемистый  сверток
шалей, - для чего оказалась необходимой помощь  нескольких  слуг  и  молодой
леди, сопровождавшей эту груду одежды. Сверток содержал в себе мисс  Кроули,
которая была немедленно доставлена наверх и уложена в  постель,  в  спальне,
надлежащим образом протопленной для приема болящей.  За  доктором  для  мисс
Кроули  были  разосланы  гонцы.  Врачи  явились,   посовещались,   прописали
лекарства и исчезли. Молодая спутница мисс Кроули  по  окончании  консилиума
вышла к  ним,  выслушала  наставления,  а  затем  употребила  по  назначению
противогорячечные средства, прописанные учеными мужами.
     На  следующий  день  из   Найтсбриджских   казарм   прискакал   капитан
лейб-гвардии Кроули. Его вороной взрыл копытами солому,  разостланную  перед
домом страждущей тетушки. Капитан с большим участием расспросил  о  здоровье
своей любезной родственницы. По-видимому, имелись основания для самых худших
опасении: он нашел горничную мисс Кроули (недовольную особу  женского  пола)
необычайно сердитой и удрученной; мисс Бригс, компаньонку тетушки, он застал
всю в слезах, одиноко  сидящей  в  гостиной.  Мисс  Бригс  поспешила  домой,
услышав^ болезни своего любимого друга. Она хотела лететь к ее ложу, к  тому
ложу, которое она, Бригс, так часто оправляла  в  часы  болезни.  Но  ее  не
допустили в апартаменты мисс Кроули. Какая-то чужая подавала  ей  лекарства,
чужая из провинции, какая-то  противная  мисс...  Тут  слезы  прервали  речь
компаньонки,  и  она  спрятала  свои  оскорбленные  чувства  и  свой  бедный
старенький красный носик в носовой платок.
     Родон Кроули послал сердитую горничную доложить о его приезде, и  новая
компаньонка мисс Кроули, живо спустившаяся  из  спальни  больной,  протянула
маленькую  ручку  капитану,  предупредительно  поспешившему  ей   навстречу,
смерила презрительным взглядом  растерявшуюся  Бригс  и,  поманив  за  собой
молодого гвардейца, увела его вниз, в пустынную  теперь  парадную  столовую,
видевшую в своих стенах столько званых обедов.
     Здесь  они  беседовали  вдвоем  минут  десять,  обсуждая,   несомненно,
симптомы болезни старой хозяйки дома. К концу  этой  беседы  резко  зазвонил
звонок  в  столовой,  и  на  него   немедленно   отозвался   мистер   Боулс,
величественный дворецкий мисс  Кроули  (который  -  разумеется,  случайно  -
оказался у замочной скважины и простоял у  двери  в  течение  большей  части
разговора). Капитан вышел из дому,  покручивая  усы,  и  вскочил  на  своего
вороного,  рывшего  копытами  солому,  к  восхищению  маленьких   сорванцов,
собравшихся на улице.  Он  взглянул  на  окна  столовой,  сдерживая  лошадь,
которая  выкидывала  курбеты  и  красиво  приплясывала  на  месте.  На  одно
мгновение в окне показалась молодая особа, но затем ее  фигурка  исчезла,  -
без  сомнения,  она  удалилась  наверх  и  опять  приступила  к   выполнению
трогательных обязанностей милосердия.
     Кто же была эта молодая женщина, хотелось бы мне знать? Вечером в малой
столовой был подан скромный обед на две персоны (тем временем миссис Феркин,
горничная миледи, бросилась в опочивальню хозяйки и все хлопотала там, пока,
за временной отлучкой  самозванки,  место  оставалось  свободным),  и  новая
сиделка уселась с мисс Бригс за мирную трапезу.
     Бригс от волнения не могла  проглотить  ни  кусочка.  Молодая  особа  с
отменным изяществом разрезала курицу и так отчетливо попросила  подливки  из
яиц, что бедная Бригс, перед которой находилась эта  великолепная  приправа,
вздрогнула и после неудачных попыток удержать  в  руке  непослушную  соусную
ложку снова впала в состояние истерики, разразившись рыданиями.
     - Может быть, вы дадите мисс Бригс стакан вина?  -  обратилась  молодая
особа к мистеру Боулсу, величественному дворецкому.
     Тот подал вино. Бригс машинально схватила стакан, судорожно  проглотила
вино, тихо постонала и принялась ковырять вилкой курицу.
     - Мне кажется, мы обойдемся и без  любезных  услуг  мистера  Боулса,  -
заявила молодая особа с  величайшей  мягкостью.  -  Мистер  Боулс,  сделайте
милость, мы позвоним, когда вы нам понадобитесь.
     Боулс отправился вниз, где, между прочим, накинулся с самыми  страшными
ругательствами на ни в чем не повинного лакея, своего подчиненного.
     - Какая жалость, что вы принимаете все это так близко  к  сердцу,  мисс
Бригс, - сказала молодая леди спокойным, чуть насмешливым тоном.
     - Мой бесценный друг так  болен  и  не  же-е-е-е-лает  видеть  меня!  -
воскликнула мисс Бригс в неудержимом порыве горя.
     - Она вовсе не так плоха. Утешьтесь, дорогая  мисс  Бригс.  Она  просто
объелась, вот и все. Ей  уже  гораздо  лучше.  Скоро  она  выздоровеет.  Она
ослабела от банок  и  лекарств,  но  теперь  ей  станет  легче.  Прошу  вас,
утешьтесь и выпейте еще вина.
     - Но почему же, почему она не  хочет  меня  видеть?  -  захныкала  мисс
Бригс. - О Матильда, Матильда, после двадцатитрехлетней привязанности так-то
ты платишь своей бедной, бедной Арабелле?
     - Не проливайте столь обильных слез, бедная  Арабелла,  -  заметила  ее
собеседница с легкой усмешкой. - Она не хочет вас видеть только потому,  что
вы будто бы не так хорошо за ней ухаживаете, как я.  Мне  же  не  доставляет
никакого удовольствия просиживать без сна все ночи. Я хотела  бы,  чтобы  вы
меня заменили.
     - Разве я не дежурила у этого дорогого ложа в  течение  многих  лет?  -
возопила Арабелла. - А теперь...
     - А теперь она предпочитает других.  Знаете,  у  больных  людей  бывают
подобные фантазии, и им приходится потакать. Когда она поправится, я уеду.
     - Никогда, никогда! - воскликнула Арабелла, с остервенением  вдыхая  из
флакона нюхательную соль.
     - Никогда не поправится или я никогда не уеду? Что вы  имеете  в  виду,
мисс Бригс? - спросила ее собеседница с тем  же  вызывающим  добродушием.  -
Вздор! Через две недели она будет здоровехонька, и я уеду к своим  маленьким
ученицам в  Королевское  Кроули  и  к  их  матери,  которая  больна  гораздо
серьезнее, чем наш друг. Вам нечего ревновать ее ко мне,  дорогая  моя  мисс
Бригс. Я бедная молоденькая девушка, без единого друга на свете и никому  не
делаю зла. Я не хочу оттеснить вас и лишить благосклонности мисс Кроули. Она
позабудет меня через неделю после моего отъезда, а ее  привязанность  к  вам
создавалась годами. Пожалуйста,  налейте  мне  немного  вина,  дорогая  мисс
Бригс, и давайте будем друзьями. Право, я нуждаюсь в друзьях!
     В ответ на этот призыв миролюбивая  и  мягкосердечная  Бригс  безмолвно
протянула сопернице руку, но с тем большей остротой почувствовала свою обиду
и стала горько сетовать на непостоянство Матильды. Через полчаса, когда обед
окончился, мисс Ребекка Шарп (потому что, как ни странно,  таково  было  имя
той, которую до  сей  поры  мы  изобретательно  называли  "молодой  особой")
отправилась снова наверх в  покои  своей  пациентки  и  с  самой  изысканной
вежливостью выпроводила оттуда бедную Феркин.
     - Благодарю вас, миссис Феркин, так будет хорошо. Как  чудесно  вы  все
делаете! Я позвоню, когда понадобится.
     - Благодарю вас! - И Феркин сошла вниз, охваченная бурой ревности,  тем
более опасной, что ей приходилось таить ее в своей груди.
     Но эта ли буря распахнула дверь гостиной, когда горничная проходила  по
площадке первого этажа? Нет,  дверь  была  тихонько  приоткрыта  рукою  мисс
Бригс. Бригс стояла на страже. Бригс ясно  слышала,  как  скрипнули  ступени
лестницы, когда Феркин спускалась по ним, и как звенела ложка  в  кастрюльке
из-под кашицы, которую несла женщина, в чьих услугах не нуждались.
     - Ну, Феркин, - сказала Бригс, когда горничная вошла в комнату.  -  Ну,
Джейн?
     - Час от часу не легче, мисс Бригс, - ответила та, покачав головой.
     - Разве ей не лучше?
     - Она всего только один раз и заговорила со мной.  Я  спросила  ее,  не
полегчало ли ей, и она велела мне попридержать мой  глупый  язык.  Ох,  мисс
Бригс, никогда я не думала, что доживу до такого дня!
     И чувства ее неудержимо хлынули наружу.
     - Скажите, Феркин, что за особа эта мисс Шарп?  Вот  уж  не  думала  я,
когда предавалась святочному веселью в благородном доме моих близких друзей,
преподобного Лайонеля Деламира и его