ычный  час  попрощался  с
семьей полковника и вернулся к себе домой.
     Там, на столе, красноречивым упреком лежало письмо сестры. Он взял его,
пристыженный своей небрежностью, и приготовился провести неприятный часок  с
отсутствующей родственницей, заранее проклиная ее неразборчивый почерк...
     Прошел, пожалуй, целый час после ухода майора из дома  полковника;  сэр
Майкл спал сном праведника; Глорвина, по обыкновению, закрутила свои  черные
локоны в  бесчисленные  лоскутки  бумаги;  леди  О'Дауд  также  удалилась  в
супружескую опочивальню в нижнем этаже и укрыла пологом свои  пышные  формы,
спасаясь от докучливых москитов, - когда часовой, стоявший у  ворот,  увидел
при лунном свете майора Доббина, стремительно  шагавшего  по  направлению  к
дому и, по-видимому, чем-то взволнованного.  Миновав  часового,  он  подошел
прямо к окнам спальни полковника.
     - О'Дауд... полковник! - кричал, надрываясь, Доббин.
     -  Господи,  майор!  -  сказала  Глорвина,  высунув  в  окно  голову  в
папильотках.
     - В чем дело, Доб, дружище? - спросил  полковник,  предположив,  что  в
лагере пожар или что из штаб-квартиры полка пришел приказ о выступлении.
     - Я... мне нужен отпуск. Я должен ехать в Англию  по  самым  неотложным
личным делам, - сказал Доббин.
     "Боже милосердный! Что случилось?" - подумала Глорвина,  трепеща  всеми
папильотками.
     - Я должен уехать... сейчас же... нынче, - продолжал Доббин.
     Полковник встал и вышел, чтобы переговорить с ним.

     В приписке к посланию мисс Доббин  майор  нашел  следующие  строки:  "Я
ездила  вчера  повидать  твою  старую  приятельницу  миссис  Осборн.  Жалкую
местность, где они живут с тех пор, как обанкротились, ты знаешь. Мистер С.,
если судить по медной дощечке  на  двери  их  лачуги  (иначе  не  назовешь),
торгует углем. Мальчуган, твой крестник,  конечно,  чудесный  ребенок,  хотя
держится чересчур свободно и склонен к своеволию и дерзости. Но мы старались
быть к нему внимательными, как ты этого хотел, и  представили  его  тетушке,
мисс Осборн, которой он очень понравился. Может быть, его дедушку - не того,
что обанкротился,  -  тот  почти  впал  в  детство,  но  мистера  Осборна  с
Рассел-сквер, - удастся смягчить по отношению к ребенку  твоего  друга,  его
заблудшего и своевольного сына. Эмилия будет, наверно, не прочь отдать  его.
Вдова утешилась и собирается выйти  замуж  за  преподобного  мистера  Бинни,
священника в Бромптоне. Жалкая партия! Но миссис О. стареет, я видела у  нее
много седых волос. Она заметно повеселела. А твой маленький крестник  у  нас
объелся. Мама шлет тебе привет вместе с приветом от любящей тебя
                                                                Энн Доббин".

ГЛАВА XLIV
     Между Лондоном и Хэмпширом

     Фамильный дом наших старых друзей Кроули на  Грейт-Гонт-стрит  все  еще
сохраняет на фасаде траурный герб, вывешенный но случаю  смерти  сэра  Питта
Кроули; но эта геральдическая  эмблема  служит  ему  скорее  великолепным  и
щегольским украшением, да и вообще весь дом принял более нарядный  вид,  чем
при жизни покойного баронета. Почерневшая облицовка соскоблена с кирпичей, и
стены сверкают свежей белизной, старинные бронзовые львы на дверном  молотке
красиво вызолочены, решетки вновь выкрашены, - словом, самый мрачный дом  на
Грейт-Гонт-стрит сделался самым кокетливым во всем квартале -  еще  до  того
как в Королевском Кроули свежая зелень сменила  пожелтевшую  листву  на  той
аллее, по которой старый сэр Питт Кроули недавно проезжал в последний раз  к
месту своего упокоения.
     Около  этого  дома  нередко  можно  было  видеть  маленькую  женщину  в
соответствующих размеров экипаже; кроме  нее,  здесь  можно  было  ежедневно
встретить пожилую деву в сопровождении  мальчика.  Это  была  мисс  Бригс  с
маленьким Родоном; ей вменили в обязанность наблюдать за отделкой  комнат  в
доме сэра  Питта,  надзирать  за  группой  женщин,  занятых  шитьем  штор  и
драпировок, разбирать и очищать ящики и шкафы от пыльных реликвий  и  хлама,
накопленного совокупными  трудами  нескольких  поколений  всевозможных  леди
Кроули, а также составлять опись  фарфора,  хрусталя  и  другого  имущества,
хранившегося в шкафах и кладовых.
     Миссис   Родон   Кроули   была    во    всех    этих    переустройствах
главнокомандующим, с неограниченными полномочиями от сэра  Питта  продавать,
обменивать, конфисковать  и  покупать  все  для  меблировки,  и  она  немало
наслаждалась  этим   занятием,   которое   давало   простор   ее   вкусу   и
изобретательности. Решение о ремонте дома было принято,  когда  сэр  Питт  в
ноябре приезжал в город, чтобы повидаться со своими  поверенными,  и  провел
почти неделю на Керзон-стрит, в доме нежно любящих его брата и невестки.
     Приехав, он сперва остановился в гостинице, но Бекки, как только узнала
о прибытии баронета, сейчас же поехала туда приветствовать его и  через  час
вернулась на Керзон-стрит вместе с сором Питтом. Невозможно было  отказаться
от гостеприимства этого бесхитростного маленького создания, так откровенно и
дружески она предлагала его и так ласково на нем настаивала. Когда сэр  Питт
согласился переехать к ним, Бекки в порыве благодарности схватила его руку.
     - Спасибо, спасибо! - сказала она, сжимая ее  и  глядя  прямо  в  глаза
баронету, который сильно покраснел. - Как обрадуется Родон!
     Она суетилась в спальне Питта, указывая прислуге, куда нести  чемоданы,
и со смехом сама притащила из своей спальни ведерко с углем.
     Огонь уже пылал в камине (кстати сказать, это была комната мисс  Бригс,
которую переселили на чердак в каморку горничной).
     - Я знала, что привезу вас, - говорила  она,  глядя  на  него  сияющими
глазами. И она и вправду была счастлива, что у нее такой гость.
     Раза два Бекки заставила Родона - под предлогом дел - обедать вне дома,
и баронет провел  эти  счастливые  вечера  наедине  с  нею  и  Бригс.  Бекки
спускалась на кухню и сама стряпала для него вкусные блюда.
     - Ну, что вы скажете о моем сальми? - говорила она. - Это я для вас так
постаралась. Я могу приготовить вам блюда  еще  вкуснее,  и  буду  готовить,
только навещайте нас почаще.
     - Все, что вы делаете, вы делаете прекрасно, - га-лаЕ1тпо  ответствовал
баронет. - Сальми действительно превосходное!
     - Жена бедного человека должна уметь хозяйничать, -  весело  отозвалась
Ребекка.
     В ответ на  это  деверь  стал  уверять,  что  ей  пристало  быть  женой
императора и что умение вести хозяйство только украшает женщину. С чувством,
похожим на огорчение,  подумал  сэр  Питт  о  леди  Джейн,  которая  однажды
захотела  сама  испечь  пирог  к  обеду,  -  дрожь  пробрала  его  при  этом
воспоминании!
     Кроме сальми, приготовленного  из  фазанов  лорда  Стайна,  в  изобилии
водившихся в его имении Стилбрук,  Бекки  угостила  деверя  бутылкой  белого
вина, которое, как уверяла маленькая лгунья, Родон вывез из  Франции,  купив
там почти за  бесценок;  в  действительности  это  был  "Белый  Эрмитаж"  из
знаменитых погребов маркиза Стайна, - вино,  от  которого  кровь  прилила  к
бледным щекам баронета и огонь разлился по его тщедушному телу.
     Когда сэр Питт осушил бутылку этого petit  vin  blanc  {Легкого  белого
вина (франц.).}, она взяла его под руку  и  повела  в  гостиную,  где  уютно
усадила на диван перед горящим камином и с нежным, ласковым вниманием  стала
слушать его, усевшись рядом и подрубая рубашечку для своего милого мальчика.
Всякий  раз,  как  миссис  Родон  хотела  казаться   особенно   скромной   и
добродетельной, она вытаскивала из рабочей корзинки  эту  рубашку,  которая,
кстати сказать, стала мала Родону задолго до того, как была окончена.
     Итак, Ребекка ласково внимала сэру Питту, беседовала с ним,  пела  ему,
льстила  и  угождала,  так  что  ему  день  ото  дня  становилось   приятнее
возвращаться от  своих  поверенных  из  Грейз-инна  к  пылающему  камину  на
Керзон-стрит (радость эту разделяли и юристы, потому что разглагольствования
их знатного  клиента  были  весьма  утомительны),  и  когда  Питту  пришлось
уезжать,  он  почувствовал  настоящую  печаль  разлуки.  Как  грациозно  она
посылала ему из коляски воздушные  поцелуи  и  махала  платочком,  когда  он
садился в почтовую карету! Она даже приложила платок к глазам. А Питт, когда
карета отъехала, нахлобучил на лоб свою котиковую шапку  и,  откинувшись  на
сиденье, стал думать о том, как она уважает его, и как он заслуживает этого,
и какой дурак и тупица Родон, что не ценит своей жены,  и  как  бесцветна  и
невыразительна его собственная жена в сравнении с этой  блестящей  маленькой
Бекки! Надо полагать, сама Ребекка внушила ему эти мысли, но она сделала это
так деликатно и тонко, что невозможно было  сказать,  где  и  когда  именно.
Перед отъездом оба они решили, что дом в Лондоне должен быть  отремонтирован
к ближайшему сезону и что  семьи  братьев  снова  встретятся  в  деревне  на
Рождестве.
     - Жаль, что ты не перехватила у  него  хоть  немного  денег,  -  угрюмо
сказал Родон  жене,  когда  баронет  уехал.  -  Мне  хотелось  бы  заплатить
что-нибудь старику Реглсу, честное слово! Нехорошо, знаешь, что мы  вытянули
у него все его деньги. Да и  для  нас  это  неудобно:  он  может  сдать  дом
кому-нибудь другому.
     - Скажи Реглсу, - отвечала Бекки, - что, как только  сэр  Питт  устроит
свои дела, все будет заплачено, а пока дай ему какой-нибудь  пустяк  в  счет
долга... Вот чек, который Питт подарил Роди, - и она достала  из  сумочки  и
отдала мужу чек, оставленный его братом для  маленького  сына  и  наследника
младшей ветви Кроули.
     По правде сказать, она сама позондировала почву, не  дожидаясь  советов
мужа, - позондировала очень осторожно, но нашла ее скользкой. При первом  же
ее  слабом  намеке  на  денежные  затруднения  сэр   Питт   насторожился   и
забеспокоился. Он начал пространно объяснять невестке, что он и сам  стеснен
в средствах, так как арендаторы не платят; дела отца и издержки по похоронам
совсем его запутали, хочется очистить имение от долгов, а между  тем  кредит
его исчерпан; и в конце концов Питт Кроули отвертелся от невестки  тем,  что
презентовал ей самую пустячную сумму для ее мальчика.
     Питт знал, как беден брат и его семья. От внимания такого  холодного  и
опытного дипломата не могло ускользнуть, что семье Родона не на что жить,  и
он должен был понимать, что квартира и экипаж даются не  даром.  Он  отлично
знал, что получил, или, вернее, захватил деньги, которые, по всем  расчетам,
должны были достаться младшему брату, и, конечно, чувствовал  иногда  тайные
угрызения совести, напоминавшие ему о  том,  что  он  обязан  совершить  акт
справедливости,   или,    попросту    говоря,    компенсировать    обиженных
родственников. Как человек справедливый, порядочный, неглупый, как  усердный
христианин, знающий катехизис и всю жизнь внешне исполнявший  свой  долг  по
отношению  к  ближним,  он  не  мог  не  сознавать,  что  его  брат   вправе
рассчитывать на его помощь и что морально он должник Родона.
     Когда на столбцах газеты "Таймс" время  от  времени  приходится  читать
странные объявления канцлера казначейства, извещающие о получении пятидесяти
фунтов от А. Б. или десяти фунтов от  Т.  У.  -  так  называемых  "совестных
денег" в счет уплаты налога, причитающегося с вышеупомянутых А. Б. и Т.  У.,
- получение коих раскаявшиеся просят достопочтенного джентльмена подтвердить
через посредство печати, то, конечно, и канцлер и  читатель  отлично  знают,
что вышеназванные А. Б. и Т. У. платят лишь ничтожную часть  того,  что  они
действительно должны государству, и что человек, посылающий двадцатифунтовый
билет, очевидно, должен сотни и тысячи фунтов, в которых  ему  следовало  бы
отчитаться.  Таково,  по  крайней  мере,  мое  впечатление  от   этих   явно
недостаточных доказательств раскаяния А. Б. и Т. У. И я не  сомневаюсь,  что
раскаяние, или, если хотите, щедрость Питта Кроули по отношению  к  младшему
брату, благодаря которому он получил так много выгод,  была  лишь  ничтожным
дивидендом на тот капитал, который  он  был  должен  Родону.  Но  не  всякий
пожелал бы платить даже столько. Расстаться с деньгами - это  жертва,  почти
непосильная для всякого здравомыслящего человека. Вряд ли вы  найдете  среди
живущих кого-нибудь, кто не считал бы себя достойным  всяческой  похвалы  за
то, что он дал своему ближнему пять фунтов. Беспечный  человек  дает  не  из
чувства сострадания, а ради пустого удовольствия давать.  Он  не  отказывает
себе ни в чем: ни в ложе в оперу, ни  в  лошади,  ни  в  обеде,  ни  даже  в
удовольствии  подать  Лазарю  пять  фунтов.  Бережливый  человек  -  добрый,
разумный, справедливый, который никому ничего не должен, - отворачивается от
нищего, торгуется с извозчиком, отрекается от бедных родственников. И  я  не
знаю, который из двух более себялюбив. Разница лишь в том, что деньги  имеют
для них неодинаковую ценность.
     Одним словом, Питт Кроули думал было сделать что-нибудь для  брата,  по
потом решил, что это еще успеется. Что же касается Бекки,  то  она  была  не
такой женщиной, чтобы ждать слишком многого от великодушия своих ближних,  и
потому была вполне довольна тем, что Питт Кроули для пес сделал. Глава семьи
признал ее. Если даже он не даст ей ничего,  то,  надо  думать,  все  же  со
временем чем-нибудь ей поможет. Пусть она не получила от деверя денег -  она
получила нечто, столь же ценное, - кредит. Реглс, видя  дружеские  отношения
между братьями и заручившись небольшой суммой денег  наличными  и  обещанием
гораздо большей суммы в ближайшем  времени,  несколько  успокоился.  Ребекка
сказала мисс Бригс, уплачивая ей  перед  Рождеством  проценты  на  маленькую
сумму, которую та одолжила ей, ц делая это с  такой  нескрываемой  радостью,
словно у нее самой денег куры не клюют и она не чает, как от них избавиться,
- Ребекка, повторят, сказала по секрету мисс Бригс, что она  советовалась  с
сэром Питтом - как известно, опытным финансистом -  специально  насчет  нее:
как наиболее выгодно поместить оставшийся у нее капиталец.  Сэр  Питт  после
долгих размышлений придумал очень выгодный и надежный способ помещения денег
мисс Бригс. Он очень расположен к ней, как к преданному другу покойной  мисс
Кроули и всей семьи, и перед отъездом советовал ей держать деньги  наготове,
чтобы в благоприятный момент можно было купить  акции,  которые  он  имел  в
виду. Бедная мисс Бригс была тронута таким вниманием сэра Питта, - сама  она
ввек  бы  не  додумалась  до  того,  чтобы  взять   деньги,   помещенные   в
государственные бумаги, а внимание сэра Питта тронуло ее  даже  больше,  чем
оказанная им услуга. Она обещала немедленно повидаться со своим поверенным и
держать свой наличный капитал наготове.
     Достойная Бригс была так благодарна Ребекке за ее помощь в этом деле  и
за доброту полковника,  своего  великодушного  благодетеля,  что  сейчас  же
отправилась в лавку и истратила большую часть своего полугодового дохода  на
покупку черного бархатного костюмчика для маленького Родона, который, кстати
сказать, уже вырос из таких костюмчиков, и ему по возрасту и  росту  гораздо
больше подходили бы мужская жакетка и панталоны.
     Родон был красивый мальчуган, с  открытым  лицом,  голубыми  глазами  и
вьющимися льняными  волосами,  крепкого  сложения,  с  великодушным,  нежным
сердцем. Он горячо привязывался к каждому, кто был с ним добр,  -  к  своему
пони, к лорду Саутдауну, который подарил ему лошадку (он  всегда  краснел  и
вспыхивал, когда  видел  этого  любезного  джентльмена),  к  груму,  который
ухаживал за пони, к кухарке Молли, которая пичкала  его  на  ночь  страшными
рассказами и сластями от обеда, к  Бригс,  которую  он  нещадно  изводил,  и
особенно к отцу, привязанность которого к сыну было любопытно  наблюдать.  В
восемь лет этим кругом  ограничивались  все  его  привязанности.  Прекрасный
образ матери с течением времени поблек; на протяжении  почти  двух  лет  она
едва удостаивала мальчика разговором. Она не любила его. Он хворал то корью,
то коклюшем. Он надоедал ей. Как-то раз, спустившись со своего  чердака,  он
остановился на площадке, привлеченный голосом матери, которая пела для лорда
Стайна;  дверь  гостиной   внезапно   распахнулась,   обнаружив   маленького
соглядатая, восхищенно слушавшего музыку.
     Ребекка выбежала из  гостиной  и  влепила  ему  две  звонкие  пощечины.
Мальчик  услышал  за  стеной   смех   маркиза   (которого   позабавило   это
бесхитростное проявление нрава Бекки) и бросился  вниз,  в  кухню,  к  своим
друзьям, обливаясь горючими слезами.
     - Я не из-за того плачу, что мне больно,  -  оправдывался,  всхлипывая,
маленький Роди, - только... только... - Бурные  слезы  и  рыдания  заглушили
конец фразы. Сердце мальчика обливалось кровью. - Только почему  мне  нельзя
слушать ее пение? Почему она никогда не поет мне, а поет этому  плешивому  с
огромными зубами? - Так в промежутках между рыданиями негодовал и  жаловался
бедный мальчик. Кухарка взглянула на горничную,  горничная  перемигнулась  с
лакеем, - грозная кухонная инквизиция, заседающая в каждом доме и  обо  всем
осведомленная, в эту минуту судила Ребекку.
     После этого случая нелюбовь матери возросла до ненависти; сознание, что
ребенок здесь, в доме, было для нее тягостным упреком.  Самый  вид  мальчика
раздражал  ее.  В  груди  маленького  Родона,  в  свою  очередь,  зародились
сомнения, страх и обида. С того дня, как он получил пощечину, между  матерью
и сыном легла пропасть.
     Лорд Стайн тоже терпеть не мог мальчика. Если по несчастной случайности
они встречались, достойный лорд насмешливо раскланивался с ним, или отпускал
иронические замечания, или же глядел на него  злобными  глазами.  Родон,  со
своей стороны, пристально смотрел ему в лицо и сжимал кулачки. Он знал,  кто
ему враг, - из бывавших в доме гостей этот джентльмен больше всех  раздражал
его.
     Как-то раз лакей застал мальчика в передней, когда тот  грозил  кулаком
шляпе лорда Стайна. Лакей в качестве  интересной  шутки  рассказал  об  этом
случае кучеру лорда Стайна; тот поделился  рассказом  с  камердинером  лорда
Стайна и вообще со всей людской. И вскоре после этого,  когда  миссис  Родон
Кроули появилась в Гонт-Хаусе,  привратник,  открывавший  ворота,  слуги  во
всевозможных ливреях, толпившиеся в  сенях,  джентльмены  в  белых  жилетах,
выкрикивавшие с одной лестничной площадки на другую имена полковника  Кроули
и миссис Родон Кроули, уже знали о ней все или воображали, что знают. Лакей,
стоявший за ее  стулом,  уже  обсудил  ее  личность  с  другим  внушительным
джентльменом в шутовском наряде, стоявшим рядом с  ним.  Bon  Dieu  {Господи
боже (франц.).} как ужасен этот суд прислуги! На званом вечере вы  видите  в
роскошной зале  женщину,  окруженную  преданными  обожателями,  она  бросает
кругом сияющие взгляды, она  превосходно  одета,  завита,  подрумянена,  она
улыбается и счастлива. Но вот к ней почтительно подходит Разоблачение в виде
огромного  человека  в  пудреном  парике,  с  толстыми  икрами,  разносящего
мороженое гостям, а за  ним  следует  Клевета  (столь  же  непреложная,  как
Истина) в виде неуклюжего молодца, разносящего вафли и бисквиты. Мадам, ваша
тайна сегодня  же  вечером  станет  предметом  пересудов  этих  людей  в  их
излюбленных трактирах! Джеймс и Чарльз, посиживая за оловянными кружками и с
трубками в зубах, поделятся сведениями о вас. Многим  на  Ярмарке  Тщеславия
следовало бы завести немых слуг, немых и не умеющих писать. Если вы виноваты
- трепещите. Этот молодец у вас за стулом, может  быть,  янычар,  скрывающий
удавку в кармане своих плюшевых штанов. Если вы не виновны  -  заботьтесь  о
соблюдении внешних приличий, нарушение которых так же гибельно, как и вина.
     Виновна  Ребекка  или  нет?  Тайное  судилище  в  людской  вынесло   ей
обвинит