лывшаяся    графиня    шестидесяти    лет,
декольтированная, подкрашенная, морщинистая и нарумяненная до самых век,  со
сверкающими брильянтами в парике, представляет  зрелище  скорее  полезное  и
поучительное, чем привлекательное. Выглядит она как Сент-Джеймс-стрит ранним
утром, когда половина фонарей погасла, а другая  половина  пугливо  мерцает,
словно духи, приготовившиеся бежать перед рассветом. Такие  прелести,  какие
наш взгляд улавливает в проезжающей мимо карете ее милости, должны  были  бы
показаться на улице только ночью. Если днем даже Цинтия кажется  бледной,  -
ибо именно такой приходилось нам наблюдать  ее  в  нынешнем  зимнем  сезоне,
когда Феб нахально заглядывался на нее с  неба,  -  то  как  же  может  леди
Каслмоулди высоко  держать  голову,  когда  солнце  глядит  в  окно  кареты,
беспощадно выводя на свет божий все морщины и гусиные лапки, которыми  время
избороздило ее лицо? Нет, в придворных гостиных нужно  устраивать  приемы  в
ноябре или в туманный день; а может быть, престарелые султанши нашей Ярмарки
Тщеславия  должны  передвигаться  в  закрытых  носилках,  выходить  из   них
закутанными и делать свои реверансы монарху под защитой полумрака.
     Однако  наша  милая  Ребекка  не  нуждалась  в   таком   благодетельном
освещении; цвет лица у нее еще не  боялся  яркого  солнечного  света,  а  ее
платье - правда, любой современной даме на Ярмарке Тщеславия оно  показалось
бы самым нелепым и фантастическим одеянием, какое только  можно  вообразить,
но тогда, двадцать  пять  лет  назад,  этот  наряд  в  ее  глазах  и  глазах
остального общества казался столь же восхитительным, как и  самый  блестящий
туалет прославленной красавицы нынешнего сезона... Пройдет десятка два  лет,
и  это  чудесное  произведение  портновского  искусства  отойдет  в  область
предания вместе со всякой другой суетой сует... Но мы слишком отклонились  в
сторону. Туалет миссис Родон в знаменательный день ее представления ко двору
был признан charmant {Очаровательным  (франц.).}.  Даже  добрая  леди  Джейн
вынуждена была с этим согласиться; глядя на  миссис  Бекки,  она  с  грустью
признавалась себе, что в ее собственном наряде гораздо меньше вкуса.
     Она и не  догадывалась,  как  много  стараний,  размышлений  и  выдумки
затратила миссис Родон на этот туалет. У Ребекки был вкус  не  хуже,  чем  у
любой портнихи в Европе, и такое необычайное умение устраиваться в жизни,  о
каком леди Джейн  не  имела  представления.  Последняя  тотчас  же  заметила
великолепную парчу на шлейфе у Бекки и роскошные кружева на ее платье.
     Парча - это старый остаток, сказала Бекки, а  кружева  -  необыкновенно
удачное приобретение, они лежали у нее сто лет.
     - Милая моя миссис Кроули, ведь они должны стоить  целое  состояние,  -
сказала леди Джейн, глядя на свои собственные кружева, которые  были  далеко
не так хороши. Затем, приглядевшись к старинной парче, из которой  был  сшит
придворный туалет миссис Родон, она  хотела  сказать,  что  не  решилась  бы
сделать себе такое роскошное платье, но подавила в  себе  это  желание,  как
недоброе.
     Но если бы леди Джейн знала все, я думаю, что даже ее обычная  кротость
изменила бы ей. Дело в том, что, когда миссис Родон приводила в порядок  дом
сэра Питта, она нашла кружева и парчу -  эту  собственность  прежних  хозяек
дома - в старых гардеробах и украдкой  унесла  эти  сокровища  домой,  чтобы
украсить ими собственную персону. Бригс видела, как Бекки их  взяла,  но  не
задавала вопросов и не поднимала шума; возможно,  она  даже  посочувствовала
ей, как посочувствовали бы многие честные женщины.
     А брильянты...
     - Откуда, черт возьми, у тебя эти брильянты, Бекки? - спросил  ее  муж,
восхищаясь драгоценностями, которых он никогда не  видел  раньше  и  которые
ярко сверкали у нее в ушах и на шее.
     Бекки слегка покраснела и пристально взглянула  на  него.  Питт  Кроули
также слегка покраснел и уставился в окно. Дело в том, что  он  сам  подарил
Бекки часть этих драгоценностей - прелестный брильянтовый  фермуар,  которым
было застегнуто ее жемчужное ожерелье, - и как-то упустил случай сказать  об
этом жене. -
     Бекки посмотрела на мужа, потом с видом дерзкого торжества  -  на  сэра
Питта, как будто хотела сказать: "Выдать вас?"
     - Отгадай! - ответила она мужу. - Ну, глупыш ты мой! - продолжала  она.
- Откуда, ты думаешь, я их достала - все, за исключением  фермуара,  который
давно подарил мне один близкий друг? Конечно, взяла напрокат. Я взяла  их  у
мистера Полониуса на Ковентри-стрит. Неужели ты думаешь, что все  брильянты,
какие появляются при дворе, принадлежат владельцам, как эти прекрасные камни
у леди Джейн, - они, кстати сказать, гораздо красивее моих.
     - Это фамильные драгоценности, - произнес сэр Питт, опять  почувствовав
себя неловко.
     Пока продолжалась эта семейная беседа, карета катила по улице и наконец
освободилась от своего груза у подъезда дворца, где монарх  восседал  уже  в
полном параде.
     Брильянты, вызвавшие восторг Родона, не вернулись к  мистеру  Полониусу
на Ковентри-стрит, да этот джентльмен и  не  требовал  их  возвращения.  Они
вернулись в маленькое тайное хранилище, в  старинную  шкатулку  -  давнишний
подарок Эмилии Седли, где Бекки хранила немало полезных,  а  может  быть,  и
ценных вещей, о которых муж ничего не знал. Ничего не знать или знать  очень
мало - это участь многих мужей. А скрывать - в характере скольких женщин?  О
дамы! кто из вас не скрывает от мужей счета своих модисток?  У  скольких  из
вас есть наряды и браслеты, которые вы не смеете  показывать  или  носите  с
трепетом? С трепетом и улыбками ластитесь вы к мужу, который сидит  рядом  с
вами и не может отличить новое бархатное платье от вашего старого или  новый
браслет от прошлогоднего и понятия не имеет о том, что похожий  на  тряпочку
желтый кружевной шарф стоит сорок гиней и что от мадам Бобино каждую  неделю
приходят настойчивые письма с требованием денег!
     Так и Родон ничего не знал ни о прекрасных брильянтовых серьгах,  ни  о
брильянтовом медальоне, украшавшем грудь жены.  Но  лорд  Стайн,  который  в
качестве лорда Пудреной комнаты и одного из важнейших сановников  и  славных
защитников английского трона присутствовал здесь  среди  других  вельмож  во
всем блеске своих звезд, орденов, подвязок и прочих регалий и  явно  выделял
эту маленькую женщину из числа  других,  отлично  знал,  откуда  у  нее  эти
драгоценности и кто платил за них.
     Наклонившись к ней с улыбкой, он процитировал всем известные прекрасные
стихи из "Похищения локона" о брильянтах Белинды, которые "еврей лобзать  бы
стал и обожать - неверный".
     - Но, я надеюсь, ваша милость - правоверный? - сказала маленькая  леди,
вскинув голову.
     Многие леди кругом нее шушукались  и  судачили,  а  многие  джентльмены
кивали головой и  перешептывались,  видя,  какое  явное  внимание  оказывает
маленькой авантюристке этот вельможа.
     Нет, наше слабое и неопытное  перо  не  в  силах  передать  подробности
свидания Ребекки Кроули, урожденной  Шарп,  с  ее  царственным  повелителем!
Ослепленные  глаза  зажмуриваются  при  одной   мысли   об   этом   величии.
Верноподданнические чувства не позволяют нам даже мысленно  бросить  слишком
пытливый и смелый взор в священный аудиенц-зал, но заставляют нас  быстро  и
почтительно  отступить,  в  благоговейном  молчании  отвешивая  августейшему
величеству низкие поклоны.
     Достаточно сказать, что после этого свидания во всем Лондоне не нашлось
бы более верноподданнического сердца, чем  сердце  Бекки.  Имя  короля  было
постоянно у нее на устах,  и  она  заявляла,  что  он  очаровательнейший  из
смертных. Она отправилась в магазин Кольнаги и заказала самый прекрасный его
портрет, какой только могло создать искусство и какой можно было  достать  в
кредит, - знаменитый портрет, где лучший из монархов, в  кафтане  с  меховым
воротником, в коротких панталонах и в шелковых чулках, изображен сидящим  на
софе и глупо ухмыляющимся из-под своего кудрявого  каштанового  парика.  Она
заказала себе брошку с миниатюрой короля и носила ее.  Она  забавляла  своих
знакомых  и  даже  несколько  надоела  им  постоянными  разговорами  о   его
любезности и красоте.
     Кто знает, может быть, маленькая женщина мечтала о роли новой  Ментенон
или Помпадур.
     Но интереснее всего было послушать  после  представления  ко  двору  ее
разговоры о добродетели. У Ребекки было  несколько  знакомых  дам,  которые,
надо сознаться,  пользовались  не  слишком  высокой  репутацией  на  Ярмарке
Тщеславия. И вот теперь, сделавшись, так сказать, честной женщиной, Бекки не
хотела  поддерживать  знакомство  с  этими  сомнительными  особами:  она  не
ответила леди Крекенбери, когда  последняя  кивнула  ей  из  своей  ложи,  а
встретив миссис Вашингтон-Уайт на кругу в Парке, и вовсе от нее отвернулась.
     - Необходимо, мой милый, дать им почувствовать, кто я такая, - говорила
она, - я не могу показываться с сомнительными людьми. Мне от души жаль  леди
Крекенбери, да и миссис  Вашингтон-Уайт  очень  добрая  женщина.  Ты  можешь
ездить к ним и обедать у них, если тебе хочется поиграть в карты.  Но  я  не
могу и не хочу у них бывать и, пожалуйста, будь добр, скажи Смиту, что  меня
ни для кого из них нет дома.
     Описание туалета Бекки появилось в газетах - перья, кружева,  роскошные
брильянты и все прочее. Миссис Крекенбери с горечью прочитала эту заметку  и
пустилась в  рассуждения  со  своими  поклонниками  о  том,  какую  важность
напускает на себя эта женщина.  Миссис  Бьют  Кроули  и  ее  юные  дочери  в
Хэмпшире,  получив  из  города  номер  "Морнинг  пост",  также   дали   волю
благородному негодованию.
     - Если бы у тебя были рыжие волосы, зеленые глаза  и  ты  была  дочерью
французской  канатной  плясуньи,  -  говорила  миссис  Бьют  старшей  дочери
(которая, напротив, была смуглой, низенькой и курносой девицей), -  у  тебя,
разумеется, были бы роскошные брильянты и твоя кузина леди Джейн представила
бы тебя ко двору. Но ты всего только родовитая дворянка, мое бедное  дорогое
дитя. В твоих жилах течет благороднейшая кровь Англии,  а  твое  приданое  -
всего лишь добрые принципы и благочестие.  Я  сама  -  жена  младшего  брата
баронета, а ведь мне никогда и  в  голову  не  приходило  представляться  ко
двору, да и другим не пришло бы это в  голову,  если  бы  жива  была  добрая
королева Шарлотта.
     Таким образом достойная пасторша утешала себя, а ее дочери  вздыхали  и
весь вечер просидели над Книгой пэров.
     Через  несколько  дней  после  знаменитого   представления   ко   двору
добродетельная Бекки удостоилась другой великой  чести:  к  подъезду  Родона
Кроули подкатила карета леди Стайн, и  выездной  лакей,  вместо  того  чтобы
разнести двери, как можно было подумать по его громкому стуку,  сменил  гнев
на милость и только вручил Смиту две  визитные  карточки,  на  которых  были
выгравированы имена маркизы Стайн  и  графини  Гонт.  Если  бы  эти  кусочки
картона были прекрасными картинами или если бы  на  них  было  намотано  сто
ярдов малинских кружев, стоящих вдвое большее число гиней,  Бекки  и  то  не
могла бы рассматривать их с большим удовольствием. Могу вас уверить, что они
заняли видное место в фарфоровой вазе на столе  в  гостиной,  где  хранились
карточки ее посетителей. Боже!  Боже!  Как  быстро  бедные  карточки  миссис
Вашингтон-Уайт и леди Крекенбери, которым несколько месяцев тому назад  наша
маленькая приятельница была так рада и которыми это глупенькое создание  так
гордилось - боже! боже! - говорю я, - как быстро эти бедные двойки очутились
в самом низу колоды при появлении знатных фигурных  карт.  Стайн!  Бейракрс!
Джонс Хельвелин и Керлайон Камелот! Можете быть уверены, что Бекки  и  Бригс
отыскали эти высокие фамилии в Книге  пэров  и  проследили  эти  благородные
династии во всех разветвлениях генеалогического древа.
     Часа через два приехал милорд Стайн; оглядевшись и все, по обыкновению,
приметив, он увидел карточки своих  дам,  разложенные  рукою  Бекки,  словно
козыри в ее игре, и как было свойственно этому  старому  цинику,  усмехнулся
при таком наивном проявлении человеческой слабости. Бекки тотчас  спустилась
к нему; всякий раз, когда эта дорогая малютка ожидала его милость, ее туалет
бывал безукоризнен, волосы в совершенном  порядке  и  платочки,  переднички,
шарфики, маленькие сафьяновые туфельки и прочие мелочи  женского  туалета  в
надлежащем виде; она сидела в изящной непринужденной позе,  готовая  принять
его; если же он являлся неожиданно, она, конечно, спешила  в  свою  комнату,
чтобы  бросить  быстрый  взгляд  в  зеркало,  и  потом  уже   сбегала   вниз
приветствовать знатного пэра.
     Стоя в гостиной, он с усмешкой поглядывал на вазу с карточками.  Бекки,
пойманная с поличным, слегка покраснела,
     - Благодарю вас, monseigneur, - сказала она. - Вы видите, что ваши дамы
были здесь. Как вы добры! Я не могла выйти раньше: я занималась пудингом  на
кухне.
     - Я это знаю: я видел вас в подвальном окне, когда подъехал к  дому,  -
отвечал старый джентльмен.
     - Вы все видите, - сказала она.
     - Кое-что я вижу, но этого я не мог видеть, моя прелесть, - ответил  он
добродушно. - Ах вы, маленькая выдумщица! Я слышал, как вы ходили в  спальне
над моей головой, и не сомневаюсь, вы слегка подрумянились... Вы должны дать
немного ваших румян леди Гонт: у нее отвратительный  цвет  лица...  Потом  я
слышал, как дверь спальни отворилась и вы спустились по лестнице.
     - Разве  это  преступление  -  повертеться  перед  зеркалом,  когда  вы
приходите ко мне? - жалобно ответила миссис Родон  и  потерла  щеку  носовым
платком, словно хотела показать, что на ней  совсем  нет  краски,  а  только
естественный скромный румянец. (Кто может сказать, как  оно  было  на  самом
деле? Я знаю, есть румяна, которые не сходят, если их  потереть  платком,  а
некоторые так прочны, что даже слезы их не смывают.)
     - Ну, - сказал старый джентльмен, играя карточкой  своей  жены,  -  вы,
значит, собираетесь сделаться светской дамой. Вы  мучаете  бедного  старика,
заставляя его вводить вас в свет. Все равно вы там не удержитесь,  маленькая
вы глупышка, - у вас нет денег!
     - Вы нам достанете место, - быстро вставила Бекки.
     - У вас нет денег, а вы хотите тягаться с теми, у кого  они  есть.  Вы,
жалкий глиняный горшочек, хотите плыть по реке  вместе  с  большими  медными
котлами. Все женщины одинаковы:  все  они  жаждут  того,  чего  не  стоит  и
добиваться... Вчера я обедал у короля, и нам подавали баранину с репой. Обед
из зелени часто бывает лучше, чем самая сочная  говядина...  Вы  попадете  в
Гонт-Хаус. Вы покою не дадите бедному старику, пока не попадете туда! А ведь
там и вполовину не так уютно, как здесь. Вам будет скучно.  Мне  там  всегда
скучно. Моя жена весела, как леди Макбет, а дочери жизнерадостны, как Регана
и Гонерилья. Я не решаюсь спать в так называемой моей  опочивальне:  кровать
похожа на балдахин в соборе святого Петра, а картины наводят на меня  тоску.
У меня в гардеробной есть маленькая медная кроватка  и  маленький  волосяной
матрац анахорета. Я анахорет. Хо! Хо! Вы получите  приглашение  к  обеду  на
будущей неделе. Но gare aux femmes! {Берегитесь  женщин!  (франц.).}  Будьте
начеку! Как вас будут донимать женщины!
     Это была очень длинная речь для немногоречивого лорда Стайна; и это  не
в первый раз он поучал Ребекку.
     Бригс подняла голову из-за своего рабочего столика, за которым сидела в
соседней комнате, и издала глубокий вздох, когда услышала, как легкомысленно
маркиз отзывается о представительницах ее пола.
     - Если вы не прогоните эту отвратительную овчарку, - сказал лорд Стайн,
бросая через плечо яростный взгляд, - я отравлю ее.
     - Я всегда кормлю собаку из собственной  тарелки,  -  сказала  Ребекка,
задорно смеясь.
     Выждав некоторое время и насладившись неудовольствием милорда,  который
ненавидел бедную Бригс за то, что она нарушала его tete-a-tete с  прелестной
женой полковника, миссис Родон наконец сжалилась над  своим  поклонником  и,
подозвав Бригс, похвалила погоду и попросила ее погулять с малышом.
     - Я не могу прогнать ее, - помолчав немного,  сказала  Бекки  печальным
голосом; ее глаза наполнились слезами, и она отвернулась.
     - Вы, наверно, задолжали ей жалованье? - спросил пэр.
     - Хуже того, - сказала Бекки, не поднимая глаз, - я разорила ее.
     - Разорили? Почему же вы не выгоните ее? - спросил джентльмен.
     - Только мужчины могут так рассуждать, - с горечью  ответила  Бекки.  -
Женщины не настолько бессердечны. В прошлом году,  когда  у  нас  вышли  все
деньги, она отдала нам свои сбережения и теперь не оставит нас, пока и мы, в
свою очередь, не разоримся, что, по-видимому, недалеко,  -  или  пока  я  не
выплачу ей все, до последнего фартинга.
     - Черт возьми! Сколько же вы ей задолжали?  -  спросил  пэр,  и  Бекки,
приняв в соображение огромное богатство своего собеседника,  назвала  сумму,
почти вдвое большую, чем та, которую она заняла у мисс Бригс.
     В ответ лорд Стайн  произнес  короткое  и  энергическое  слово,  отчего
Ребекка еще ниже опустила голову и горько заплакала.
     - Я не виновата. У меня не было другого выхода, - сказала она. -  Я  не
смею сказать мужу: он убьет меня, если узнает, что я  натворила.  Я  первому
вам это говорю... и то вы меня принудили. Ах, что мне делать, лорд Стайн?  Я
очень, очень несчастна!
     Лорд Стайн не отвечал ни слова и только  барабанил  по  столу  и  кусал
ногти, а потом нахлобучил шляпу и выбежал из комнаты.
     Ребекка сидела все в той же печальной  позе,  пока  внизу  не  хлопнула
дверь и не послышался шум отъезжавшего экипажа. Тогда она  встала,  и  в  ее
глазах сверкнуло странное выражение, злобное и торжествующее. Раза  два  она
принималась хохотать,  сидя  за  работой.  Потом,  усевшись  за  фортепьяно,
разразилась такой победной импровизацией, что прохожие  останавливались  под
окном, прислушиваясь к ее блистательной игре.
     В тот  же  вечер  маленькой  женщине  были  доставлены  два  письма  из
Гонт-Хауса. В одном было приглашение на  обед  от  лорда  и  леди  Стайн  на
следующую пятницу, а в другом находился листок сероватой бумаги  с  подписью
лорда Стайна - на имя господ Джонса, Брауна и Робинсона на Ломбард-стрит.
     Ночью Родон раза  два  слышал,  как  Бекки  смеялась:  она  предвкушает
удовольствие побывать в Гонт-Хаусе и встретиться с тамошними леди,  пояснила
она. На самом же деле ее занимало множество других мыслей:  расплатиться  ли
ей со старой Бригс и отпустить ее? Или удивить Реглса и отдать ему  долг  за
аренду дома? Лежа в постели, она перебирала все эти мысли; и на другое утро,
когда Родон пошел, по обыкновению, в клуб, миссис Кроули (в скромном  платье
и под вуалью) поехала в наемной карете в  Сити.  Остановившись  возле  банка
господ Джонса и Робинсона, она предъявила документ  сидевшему  за  конторкой
служащему, который спросил ее, в каком виде она желает получить деньги.  Она
скромно сказала, что ей хотелось бы получить "сто пятьдесят  фунтов  мелкими
купюрами, а остальное одним банкнотом".
     Затем, проходя по улице возле собора св. Павла, она заглянула в магазин
и купила для Бригс превосходное черное шелковое платье, которое с поцелуем и
нежными словами презентовала простодушной старой деве.
     После этого она отправилась к мистеру Реглсу, ласково расспросила его о
детях и вручила ему пятьдесят фунтов в счет уплаты долга. Оттуда она пошла к
содержателю конюшен, у которого брала напрокат экипажи, и  вознаградила  его
такой же суммой.
     - Я надеюсь, это послужит вам уроком, Спэйвин, - сказала  она,  -  и  к
следующему приему во  дворце  моему  брату  сэру  Пихту  не  придется  ехать
вчетвером в одной карете из-за того, что мой экипаж не был подан.
     Ребекка намекала  на  прискорбное