тов затмевал, по ее мнению, все драгоценности, какие были  в  театре.
Ее присутствие было пыткой для Осборна, но она неизменно появлялась на  всех
сборищах, где бывали ее молодые друзья. Ей и в голову не приходило, что  они
не жаждут ее общества.
     - Она была полезна тебе, дорогая, - сказал Джордж жене, которую он  мог
с более спокойной совестью оставлять одну в обществе жены майора. -  Но  как
приятно, что приехала Ребекка: теперь ты будешь проводить время с нею, и  мы
можем отделаться от этой несносной ирландки.
     Эмилия не ответила ни да ни нет, - и как нам знать, о чем она подумала?
     Общий вид брюссельского оперного театра не произвел  на  миссис  О'Дауд
сильного впечатления, так как театр на Фишембл-стрит в Дублине  был  гораздо
красивее, да и французская музыка, по  ее  мнению,  не  могла  сравниться  с
мелодиями ее родной страны. Эти и другие наблюдения она  громко  высказывала
своим друзьям, самодовольно обмахиваясь большим скрипучим веером.
     - Родон, дорогой мой, кто эта поразительная женщина рядом с Эмилией?  -
спросила сидевшая в противоположной ложе дама (наедине она почти всегда была
вежлива со своим мужем, а на людях - неизменно  нежна).  -  Видишь,  вон  то
существо в тюрбане с какой-то желтой штукой, в красном атласном платье  и  с
огромными часами?
     - Рядом с хорошенькой женщиной в белом? - спросил  сидевший  возле  нее
джентльмен средних лет с орденами в петлице, в нескольких жилетах и  с  туго
накрахмаленным белым галстуком.
     - Хорошенькая  женщина  в  белом?  Это  Эмилия,  генерал...  Вы  всегда
замечаете всех хорошеньких женщин, негодный вы человек!
     - Только одну, клянусь! - воскликнул восхищенный генерал, а дама слегка
ударила его большим букетом, который держала в руке.
     - А ведь это он, - сказала миссис О'Дауд, - и букет тот самый,  который
он купил тогда на рынке.
     Когда Ребекка, поймав взгляд подруги, проделала свой маленький маневр с
воздушным поцелуем, миссис О'Дауд, приняв приветствие на свой счет, ответила
на него такой грациозной улыбкой, что несчастный Доббин фыркнул  и  выскочил
из ложи.
     По окончании действия Джордж сразу  же  отправился  засвидетельствовать
свое почтение Ребекке. В коридоре он встретил Кроули,  с  которым  обменялся
замечаниями относительно событий последних двух недель.
     -  Ну  что,  мой  чек  оказался  в  порядке?   -   спросил   Джордж   с
многозначительным видом.
     - В полном порядке, мой милый, - отвечал Родон. -  Рад  буду  дать  вам
отыграться. Как панаша, смилостивился?
     - Еще нет, - сказал Джордж, - но к тому идет; да у  меня  есть  и  свои
деньги, полученные от матери. А тетушка ваша смягчилась?
     - Подарила мне двадцать фунтов, проклятая старая скряга!.. Когда же  мы
увидимся? Генерал во вторник не обедает дома. Может  быть,  вы  приедете  во
вторник?.. Да, заставьте вы Седли сбрить усы. Какого черта  нужны  штатскому
усы и эта дурацкая венгерка? Ну, а затем до свидания. Постарайтесь  быть  во
вторник.  -  И  Родон  двинулся  прочь   с   двумя   молодыми   франтоватыми
джентльменами, которые, так же как и он, состояли в штабе генерала.
     Джордж остался не очень доволен приглашением на  обед  как  раз  в  тот
день, когда генерала не будет дома.
     - Я зайду засвидетельствовать свое почтение вашей жене, - сказал он, на
что Родон ответил:
     - Гм... Если хотите. - Вид у него при этом был весьма  мрачный,  а  оба
юных  офицера  лукаво  переглянулись.  Джордж  попрощался  с  ним  и   гордо
проследовал по коридору к ложе  генерала,  номер  которой  он  заранее  себе
заметил.
     - Entrez {Войдите (франц.).}. - раздался звонкий голосок,  и  наш  друг
предстал перед Ребеккой. Та мигом вскочила, захлопала в ладоши  и  протянула
Джорджу обе руки, так рада была она его видеть. Генерал с орденами в петлице
грозно посмотрел на него, словно хотел сказать:  "Кто  вы  такой,  черт  вас
возьми?"
     - Дорогой капитан Джордж! - воскликнула Ребекка в упоении. - Вот  мило,
что вы зашли! А мы тут с генералом скучали tete-a-tete. Генерал, это капитан
Джордж, о котором я вам рассказывала.
     - Да? - проговорил генерал с едва заметным поклоном.  -  Какого  полка,
капитан Джордж?
     Джордж назвал *** полк и горько пожалел, что не служит  в  каком-нибудь
блестящем кавалерийском корпусе.
     -  Вы,  кажется,  недавно  из  Вест-Индии?  В  последней  кампании   не
участвовали? Здесь расквартированы, капитан Джордж? -  продолжал  генерал  с
убийственной надменностью.
     - Вовсе не  капитан  Джордж,  глупый  вы  человек!  Капитан  Осбори,  -
перебила его Ребекка.
     Генерал хмуро поглядывал то на капитана, то на Ребекку.
     - Капитан Осборн, да? Родственник Осборнов из Л.?
     - У нас один герб, - ответил Джордж.  И  это  действительно  было  так:
пятнадцать  лет  назад  мистер  Осборн,  посоветовавшись  с  одним  знатоком
геральдики с Лонг-Акра, выбрал себе в "Книге пэров" герб Осборнов  из  Л.  и
украсил им свою карету. Генерал ничего не ответил на это заявление; он  взял
подзорную трубку - биноклей в то время еще не  было  -  и  сделал  вид,  что
рассматривает зрительную  залу.  Но  Ребекка  отлично  видела,  что  его  не
вооруженный трубкой глаз смотрит в ее сторону и бросает на нее и на  Джорджа
свирепые взгляды. Она удвоила свою приветливость.
     - Как поживает дорогая Эмилия? Впрочем, нечего и спрашивать, - она  так
прелестна! А кто эта добродушная на вид особа рядом с нею:  ваша  пассия?  О
вы, негодные мужчины! А  вон  мистер  Седли  кушает  мороженое,  и  с  каким
наслаждением! Генерал, почему у нас нет мороженого?
     - Прикажете пойти и принести вам? -  спросил  генерал,  едва  сдерживая
бешенство.
     - Позвольте мне пойти, прошу вас, - сказал Джордж.
     - Нет, я хочу сама зайти в ложу к Эмилии. Дорогая, милая девочка! Дайте
мне вашу руку, капитан Джордж! - И, кивнув головой генералу, Ребекка  легкой
походкой вышла в коридор. Очутившись с Джорджем наедине,  она  взглянула  на
него лукаво, словно хотела сказать: "Вы видите, каково положение дел и как я
его дурачу". Но Джордж не понял этого, занятый своими собственными планами и
погруженный в самодовольное созерцание своей неотразимости.
     Проклятия, которыми вполголоса разразился генерал, как только Ребекка и
ее похититель его покинули, были так выразительны,  что,  наверно,  ни  один
наборщик не решился бы  их  набрать,  хотя  бы  они  и  были  написаны.  Они
вырвались у генерала прямо из сердца, - уму  непостижимо,  как  человеческое
сердце способно порождать подобные чувства и по мере надобности  выбрасывать
из себя такой огромный запас страсти и бешенства, ненависти и гнева!
     Кроткие глаза Эмилии тоже были с беспокойством устремлены  на  парочку,
поведение которой так  раздосадовало  ревнивого  генерала.  Однако  Ребекка,
войдя в ложу, бросилась к своей приятельнице с  самыми  бурными  выражениями
радости, несмотря на то, что это происходило в публичном месте; она обнимала
свою милую подругу ил виду у всего  театра  и  главным  образом  на  виду  у
подзорной трубки генерала, наведенной теперь  на  ложу  Осборнов.  С  Джоном
миссис Родон поздоровалась также  очень  приветливо,  а  от  большой  брошки
миссис О'Дауд и ее чудесных ирландских алмазов пришла в восторг и по  хотела
верить, что они не прибыли прямым путем из Голконды. Она суетилась, болтала,
вертелась и кривлялась, улыбалась одному и кокетничала с другим, и  все  это
на виду у ревнивой подзорной трубки, направленной на нее  с  противоположной
стороны залы. А когда  начался  балет  (в  котором  ни  одна  танцовщица  не
проявила столь совершенного искусства пантомимы и не могла сравняться с  нею
ужимками), она удалилась к себе, на  этот  раз  опираясь  на  руку  капитана
Доббина. Нет, нет, Джорджа она ни за что  не  возьмет  с  собой:  он  должен
остаться со своей дорогой, прелестной маленькой Эмилией.
     -  Что  за  ломака  эта  женщина,  -  шепнул  честный  Доббин  Джорджу,
вернувшись из ложи Ребекки, куда он проводил ее в  полнейшем  молчании  и  с
мрачным видом могильщика. - Корчится, извивается, точно змея.  Разве  ты  не
видел, Джордж, что все время, пока она была здесь,  она  просто  разыгрывала
комедию для того генерала напротив?
     - Ломака?  Разыгрывала  комедию?  Глупости!  Она  самая  очаровательная
женщина в Англии, - отвечал Джордж, показывая свои белые зубы  и  покручивая
надушенные усы. - Ты совершенно не светский человек, Доббин. Посмотри-ка  на
нее сейчас, она  уже  успела  заговорить  Тафто.  Видишь,  как  он  смеется?
Господи, что у нее за плечи! Эмми, почему у тебя  нет  букета?  У  всех  дам
букеты.
     - Так почему же вы ей не купили? - заметила  миссис  О'Дауд.  Эмилия  и
Уильям Доббин были благодарны ей за это своевременное замечание. Но обе дамы
заметно  притихли.  Эмилия  была  подавлена  блеском,  живостью  и  светским
разговором своей соперницы. Даже миссис О'Дауд словно  воды  в  рот  набрала
после блестящего появления Бекки и за весь вечер не сказала больше ни  слова
о своем Гленмелони.

     - Когда ты наконец бросишь игру, Джордж? Ведь ты уже мне  обещал  сотни
раз! - сказал Доббин своему приятелю несколько  дней  спустя  после  вечера,
проведенного в опере.
     - А когда ты бросишь свои нравоучения? - последовал ответ. - И чего ты,
черт возьми, беспокоишься? Играем мы  по  маленькой.  Вчера  я  выиграл.  Не
думаешь же ты, что Кроули плутует. При честной игре в  конце  концов  всегда
одно на одно выходит.
     - Но едва ли он сможет заплатить тебе, если проиграет. - сказал Доббин.
     Однако его совет имел такой же успех, как и все вообще советы. Осборн и
Кроули встречались теперь постоянно. Генерал Тафто почти всегда  обедал  вне
дома. Джорджа радушно принимали в апартаментах, занимаемых адьютантом и  его
супругой (и расположенных очень близко к покоям генерала).
     Поведение Эмилии, когда они с Джорджем явились в гости к Кроули  и  его
жене, чуть не вызвало первой ссоры между супругами. Джордж сильно  разбранил
жену за ее явную неохоту идти к ним и за высокомерное и гордое  обращение  с
миссис Кроули, ее старой подругой. Эмилия не сказала ни слова в ответ, но во
время второго визита, который они отдали миссис Родов, она, чувствуя на себе
взгляд мужа и Ребекки, испытующе смотревшей  на  нее,  держалась  еще  более
неловко и застенчиво, чем в первый раз.
     Ребекка, конечно, была сама любезность и словно не замечала  холодности
подруги.
     - Эмми как будто загордилась с тех пор, как имя ее отца попало в...  со
времени неудач мистера Седли, -  сказала  Ребекка,  участливо  смягчая  свои
слова ради Джорджа. - Когда мы были в Брайтоне, мне казалось, что она делала
мне честь ревновать вас ко мне; а теперь она, вероятно, считает неприличным,
что Родон, я и генерал живем в одном доме. Но, дорогой мой, как  бы  мы  при
наших средствах могли жить здесь без друга, который делил бы с нами расходы?
Или вы думаете, что Родон не в состоянии позаботиться о моей чести?  Но  все
же я очень обязана Эмми, очень обязана, - добавила миссис Родон.
     - Ну, какая там ревность! - отвечал Джордж. - Все женщины ревнивы...
     - И все мужчины также. Разве вы не ревновала меня к генералу  Тафто,  а
генерал к вам в тот вечер в опере? Ведь он готов был съесть меня за то,  что
я пошла с вами навестить вашу глупенькую жену, как будто мне  есть  дело  до
нее или до вас, - продолжала миссис Кроули, дерзко тряхнув головой. - Хотите
остаться  пообедать?  Мой  драгун  обедает  у  главнокомандующего.   Важные,
волнующие новости. Говорят, французы перешли границу. Мы здесь  пообедаем  с
вами спокойно.
     Джордж принял приглашение, хотя  жене  его  немного  нездоровилось.  Не
прошло и шести недель, как они поженились, а другая  женщина  уже  глумилась
над нею, и он не сердился  на  это.  Он  не  сердился  даже  на  себя,  этот
добродушный малый.
     "Конечно, это безобразие, - признавался он  самому  себе.  -  Но,  черт
возьми, если хорошенькая женщина  вешается  вам  на  шею,  что  же  остается
делать? Я довольно-таки смел с женщинами", - часто говорил  он,  улыбаясь  и
многозначительно  кивая  Стаблу,  Спуни  и  другим  товарищам  в  офицерском
собрании, которые уважали его за это удальство. После военных  побед  победы
любовные с давних времен служили источником гордости для мужчин  на  Ярмарке
Тщеславия, иначе почему бы школьники хвастались своими  амурными  делами,  а
Дон-Жуан приобрел такую популярность?
     Итак, мистер Осборн, твердо убежденный, что он неотразим и  создан  для
того, чтобы побеждать женщин, не пытался противиться своей судьбе, а покорно
подчинялся ей. Но так как Эмми не возмущалась и не мучила его  ревностью,  а
только молча страдала, Джордж воображал, что она не подозревает того, о  чем
все его знакомые  были  отлично  осведомлены,  а  именно,  что  он  отчаянно
волочится за миссис Кроули. Он  катался  с  нею  верхом,  когда  она  бывала
свободна. Он врал Эмилии про какие-то дела на службе (каковым небылицам  она
нисколько не верила) и, оставив ее одну или  с  братом,  проводил  вечера  в
обществе Кроули, проигрывая  мужу  деньги  и  теша  себя  мыслью,  что  жена
изнывает от любви к нему. Весьма вероятно, что эти  двое  никогда  прямо  не
сговаривались, что она будет завлекать юного джентльмена, а он -  обыгрывать
этого джентльмена в карты, - но они прекрасно понимали друг друга,  и  Родон
добродушно позволял Осборну бывать у них сколько душе угодно.
     Джордж был так  занят  своими  новыми  друзьями,  что  они  с  Уильямом
Доббином проводили вместе далеко не так много времени,  как  раньше.  Джордж
избегал его и в обществе и в полку, - как мы  уже  видели,  он  недолюбливал
нравоучения, которыми был не прочь  угостить  его  старшин  приятель.  Пусть
некоторые поступки Джорджа и серьезно огорчали капитана  Доббина,  но  какая
польза была убеждать Осборна, что, несмотря на  его  пышные  усы  и  высокое
мнение о своей опытности, он еще мальчишка и  что  Родон  сделал  его  своей
жертвой, как многих других, и, выжав из него  все  возможное,  отшвырнет  от
себя с презрением? Джордж  его  не  слушал;  и  так  как  Доббин,  заходя  к
Осборнам, имел мало случаен встречаться  со  своим  старым  другом,  то  они
избегли многих тягостных и бесполезных разговоров. Таким образом,  наш  друг
Джордж без помехи развлекался на Ярмарке Тщеславия.

     Никогда еще со времени Дария не было у армии такого  блестящего  обоза,
как тот, что в 1815 году сопровождал армию герцога Веллингтона в Нидерландах
и в сплошных танцах и пиршествах довел ее, можно  сказать,  до  самого  поля
сражения. Бал, который дала некая благородная герцогиня в Брюсселе  15  июня
вышеупомянутого года, вошел в историю.  Приготовления  к  нему  взбудоражили
весь город, и я слышал от некоторых леди, живших в то время в Брюсселе,  что
дамы говорили о нем  и  интересовались  им  куда  больше,  чем  наступлением
неприятеля. Билеты на этот бал доставали  ценою  таких  стараний,  просьб  и
интриг, какие под стать  только  английским  леди,  жаждущим  встретиться  с
высшей знатью своей страны.
     Джоз и миссис О'Дауд, страстно мечтавшие попасть на этот бал,  напрасно
старались  достать  билеты;  зато  некоторым  нашим  друзьям  повезло.  Так,
например, Джордж, благодаря влиянию лорда Бейракрса и как бы  в  отплату  за
обед в ресторане, получил пригласительный билет на  имя  капитана  и  миссис
Осборн,  каковое  обстоятельство  заставило  его  чрезвычайно  возгордиться.
Доббин пользовался покровительством  генерала,  командовавшего  дивизией,  к
которой принадлежал его полк, поэтому, явившись как-то к миссис Осборн,  он,
смеясь, показал  ей  такое  же  приглашение,  чем  вызвал  зависть  Джоза  и
удивление Джорджа: как, черт возьми, Доббину удалось  пролезть  в  общество?
Мистер и миссис  Родон  тоже,  разумеется,  были  приглашены  -  как  друзья
генерала, командующего кавалерийской бригадой.
     В назначенный вечер  Джордж,  заказавший  для  Эмилии  новое  платье  и
всевозможные украшения, повез ее на знаменитый бал,  где  она  не  знала  ни
единой души. Разыскав  леди  Бепракрс,  -  которая  даже  не  удостоила  его
поклоном, считая, что пригласительного билета для него вполне достаточно,  -
и усадив Эмилию на стул, он предоставил ее собственным  попечениям,  считая,
что поступил весьма похвально, так как купил ей новое  платье  и  привез  на
бал, где она вольна была развлекаться, как ей захочется. Ее размышления были
не из приятных, и никто, кроме честного Доббина, их не нарушал.
     Итак, великосветский дебют Эмилии оказался  весьма  неудачным  (ее  муж
отметил это с глухим раздражением), но зато для  миссис  Родон  Кроули  этот
вечер был сплошным триумфом. Она  приехала  очень  поздно:  лицо  ее  сняло,
платье  было  совершенством;  среди   собравшихся   знатных   особ   и   под
направленными на нее лорнетами Ребекка казалась  столь  же  хладнокровной  и
спокойной, как в прежнее время, когда  водила  в  церковь  воспитанниц  мисс
Пинкертон. С многими из мужчин она уже была знакома, и денди тотчас окружили
ее. Что касается дам, то они шептались между собой о том, что Родон  похитил
ее из монастыря и что она  сродни  фамилии  Монморанси.  Она  так  прекрасно
говорила по-французски, что эти сведения  казались  правдоподобными,  и  все
соглашались, что  манеры  ее  прелестны  и  что  она  distinguee.  Пятьдесят
кавалеров зараз толпились около нее, прося оказать честь танцевать  с  ними.
Но она отвечала, что уже приглашена и намерена  танцевать  очень  мало.  Она
направилась прямо к тому месту, где  сидела  Эмми,  никем  не  замечаемая  и
глубоко несчастная. Чтобы доконать бедняжку, миссис Родон бросилась  к  ней,
восторженно  приветствуя  свою  дорогую  Эмилию,  и  сейчас  же  начала   ей
покровительствовать.  Она  разбранила  платье   подруги   и   ее   прическу,
подивилась, как она могла быть так chaussee  {Обута  (франц.).},  и  обещала
прислать ей на следующее утро свою corsetiere  {Корсетницу  (франц.).}.  Она
уверяла, что бал восхитительный, что тут собрались все, кого  все  знают,  а
таких, кого никто не знает, лишь очень,  очень  мало.  За  какие-нибудь  две
недели, после трех званых обедов, эта молодая особа как нельзя лучше усвоила
светский жаргон; и только по ее прекрасному французскому выговору можно было
догадаться, что она не родилась аристократкой.
     Джордж, оставивший Эмми на стуле при входе в залу, не  замедлил  к  ней
вернуться, когда Ребекка осчастливила ее  своим  вниманием.  Бекки  как  раз
читала миссис Осборн нотацию по поводу безумств ее мужа.
     - Ради бога, милочка, не давай ему играть, - говорила она, -  иначе  он
себя погубит. Он и Родон каждый вечер играют в карты, а ведь  ты  знаешь,  у
него мало денег, и Родон вытянет из него все до последнего шиллинга, если он
не образумится. Отчего ты не запретишь ему, беспечное ты существо! Отчего ты
не приходишь к нам по вечерам, вместо того чтобы  скучать  дома  в  обществе
этого капитана Доббина? Согласна, что он tres aimable {Очень мил (франц.).},
но разве может нравиться мужчина с такими громадными ногами?  Вот  у  твоего
мужа ноги - прелесть! А, да вот и он! Где вы были, негодный?  Эмми  тут  без
вас все глаза выплакала. Вы пришли пригласить меня на кадриль?
     Она положила рядом с Эмилией шаль  и  букет  и  упорхнула  танцевать  с
Джорджем. Только женщины умеют так ранить.  Их  маленькие  стрелы  отравлены
ядом, который причиняет в тысячу раз больше боли, чем грубое мужское оружие.
Наша бедная Эмми не умела ни ненавидеть, ни язвить - как ей было  защищаться
от своего безжалостного врага?
     Джордж танцевал с Ребеккой два или  три  раза.  Эмилия  едва  ли  знала
точно, сколько. Она сидела никем не замечаемая, в  своем  уголке,  и  только
Родон подошел и довольно  беспомощно  попытался  занять  ее  разговором;  да
позднее капитан Доббин, набравшись  храбрости,  принес  ей  прохладительного
питья и сел около нее. Ему не хотел