мисс  Кроули.  -  Она  любит
кого-то другого. Я так и сказала вчера Бригс.
     - Любит кого-то другого!  -  произнесла,  задыхаясь,  Бригс.  -  О  мой
дорогой друг, она уже замужем!
     - Уже замужем! - повторила миссис Бьют. Обе они сидели, стиснув руки  и
поглядывая то друг на друга, то на свою жертву.
     - Пришлите ее ко мне, как только она вернется. Этакая негодница! Как же
она посмела не рассказать мне? - воскликнула мисс Кроули.
     - Она не скоро вернется. Приготовьтесь, дорогой друг: она ушла из  дому
надолго... она... она совсем ушла.
     - Боже милосердный, а кто же будет мне варить шоколад? Пошлите за нею и
доставьте ее обратно. Я желаю, чтобы  она  вернулась,  -  кипятилась  старая
леди.
     - Она исчезла этой ночью, сударыня! - воскликнула миссис Бьют.
     - Она оставила мне письмо, - добавила Бригс, - она вышла замуж за...
     - Подготовьте ее, ради бога! Не мучайте ее, моя дорогая мисс Бригс.
     - За кого она вышла замуж? - крикнула старая дева, приходя в бешенство.
     - За... родственника...
     - Она отказала сэру Питту,  -  закричала  жертва.  -  Говорите  же.  Не
доводите меня до сумасшествия!
     - О сударыня!.. Подготовьте ее, мисс Бригс... она вышла замуж за Родона
Кроули.
     - Родон женился... на Ребекке... на гувернантке... на ничтож... Вон  из
моего  дома,  дура,  идиотка!  Бригс,  вы  -  безмозглая  старуха!  Как   вы
осмелились! Это ваших рук дело... вы заставили Родона жениться, рассчитывая,
что  я  лишу  его  наследства...  Ото  вы  сделали,  Марта!  -   истерически
выкрикивала несчастная старуха.
     - Я, сударыня, буду уговаривать члена такой фамилии жениться на  дочери
учителя рисования?
     - Ее мать была Монморанси! - воскликнула  старая  леди,  со  всей  мочи
дергая за сонетку.
     - Ее мать была балетной танцовщицей, да и сама она выступала  на  сцене
или еще того хуже, - возразила миссис Бьют.
     Мисс Кроули издала заключительный вопль и откинулась на спинку кресла в
обмороке. Пришлось отнести се обратно в  спальню,  которую  она  только  что
покинула. Одни припадок следовал за другим. Послали за доктором  -  прибежал
аптекарь. Миссис Бьют заняла пост сиделки у кровати больной.
     - Ее родственники должны быть при ней, - заявила эта любезная женщина.
     Не успели перенести старуху в ее спальню,  как  появилось  новое  лицо,
которому тоже необходимо было преподнести эту новость, - сэр Питт.
     - Где Бекки? - сказал он, входя в  столовую.  -  Где  ее  пожитки?  Она
поедет со мной в Королевское Кроули.
     - Разве вы не слышали умопомрачительной вести об ее  утаенном  от  всех
союзе? - спросила Бригс.
     - А мне какое до него дело? - возразил сэр Питт.  -  Я  знаю,  что  она
замужем! Не все ли равно? Скажите ей, чтобы она сейчас же  спускалась  и  не
задерживала меня.
     - А разве вы из осведомлены, сэр, - продолжала мисс Бригс,  -  что  она
покинула наш кров, к ужасу мисс Кроули, которую чуть не убила весть о  браке
ее с капитаном Родоном?
     Когда сэр Питт Кроули услышал, что Ребекка вышла замуж за его сына,  он
разразился такой бешеной бранью, которую неудобно  повторять  здесь.  Бедная
Бригс, содрогаясь, выскочила из комнаты. Вместе с нею и мы закроем дверь  за
обезумевшим  стариком,  дошедшим  до  неистовства  и  потерявшим  разум   от
ненависти и несбывшихся желаний.
     День спустя,  вернувшись  в  Королевское  Кроули,  он  как  сумасшедший
ворвался в комнату, которую занимала Ребекка, растоптал ногами ее коробки  и
картонки и расшвырял ее бумаги, одежду и прочие пожитки. Мисс  Хорокс,  дочь
дворецкого, завладела некоторыми вещами Бекки; другие достались девочкам,  и
они разыгрывали в них свои комедии. Это произошло через несколько дней после
того, как их бедная мать отправилась в место своего последнего  упокоения  и
была положена, никем не оплаканная и никому не нужная, в склеп,  где  лежали
одни чужие.

     - А вдруг старуха не угомонится? - говорит Родон своей маленькой  жене,
когда они сидели вдвоем в уютной бромптонской квартирке.  Ребекка  все  утро
пробовала новое фортепьяно. Новые перчатки пришлись  ей  удивительно  впору;
новые шали замечательно  были  ей  к  лицу;  новые  кольца  блестели  на  ее
маленьких ручках, и новые  часы  тикали  у  ее  талии.  -  А  вдруг  она  не
утихомирится? А, Бекки?
     - Тогда я сама устрою твою судьбу, - ответила она. И  Далила  потрепала
Самсона по щеке.
     - Нет того, что  ты  не  могла  бы  сделать!  -  согласился  он,  целуя
маленькую ручку. - Ей-богу. А пока  едем  в  "Звезду  и  Подвязку"  обедать,
честное слово.

ГЛАВА XVII,
     о том, при каких обстоятельствах капитан Доббин приобрел фортепьяно

     Если есть на Ярмарке  Тщеславия  выставка,  на  которую  рука  об  руку
приходят и Чувство  и  Сатира,  где  вы  натыкаетесь  на  самые  неожиданные
контрасты, как смехотворные,  так  и  печальные,  где  одинаково  уместно  и
горячее сочувствие, и открытое, беспощадное осмеяние, - так это одно из  тех
публичных  сборищ,  объявления  о  коих  пачками  публикуются  ежедневно  на
последней  странице  газеты  "Таймс"  и  на  коих   с   таким   достоинством
председательствовал покойный мистер Джордж Робинс. Мне думается,  в  Лондоне
нет человека, который  не  побывал  бы  на  этих  сборищах,  и  каждый,  кто
чувствует в себе жилку моралиста, не  может  не  задуматься  с  внезапным  и
странным холодком в душе о том, когда настанет и его черед и когда  по  иску
Диогена или указанию  судебного  исполнителя  аукционист  пустит  с  молотка
библиотеку покойного Эпикура, его  мебель,  посуду,  гардероб  и  изысканные
вина.
     У любого из посетителей Ярмарки Тщеславия, будь он хоть самый  черствый
себялюбец, сердце  сжимается  от  сострадания  при  виде  этой  неприглядной
стороны похорон скончавшегося  друга.  Останки  милорда  Богача  покоятся  и
семенном склепе;  ваятели  вырежут  надпись  на  могильной  плите,  правдиво
вещающую о его добродетелях и о скорби наследника, который уже распоряжается
его добром. Какой гость, сидевший за столом Богача, пройдет без вздоха  мимо
знакомого дома, где в  семь  часов  так  весело  загорались  огни,  где  так
гостеприимно распахивались парадные двери  и  подобострастные  слуги  звонко
выкрикивали ваше имя от площадки к площадке, пока вы поднимались по  удобной
лестнице и пока оно не достигало  того  покоя,  где  радушный  старый  Богач
приветствовал своих друзей! Сколько их у него было и с  каким  благородством
он их принимал! Как остроумны  бывали  здесь  люди  и  как  они  становились
угрюмы, едва за ними закрывалась дверь! И сколь  обходительны  бывали  здесь
те, кто поносил и ненавидел друг друга во всяком ином месте. Он был чванлив,
но при таком поваре чего не проглотишь! Он был, пожалуй, скучноват, но разве
такое вино не оживляет всякой беседы? "Нужно раздобыть несколько бутылок его
бургонского за любую цену!" - кричат  безутешные  друзья  в  его  клубе.  "Я
приобрел эту табакерку на распродаже у старого  Богача,  -  говорит  Пинчер,
пуская ее по рукам, -  одна  из  метресс  Людовика  Пятнадцатого;  миленькая
вещица, не правда ли? Прелестная миниатюра!" И  тут  начинается  разговор  о
том, как молодой Богач расточает отцовское состояние.
     Но как, однако, изменился дом! Фасад испещрен объявлениями, на  которых
жирными прописными буквами перечисляется  по  статьям  все  выставленное  на
продажу.  Из  окна  верхнего  этажа  свесился  обрывок  ковра;  с  полдюжины
носильщиков толчется на грязном крыльце; сени кишат потрепанными  личностями
с восточной наружностью,  которые  суют  вам  в  руки  печатные  карточки  и
предлагают за вас торговаться. Старухи  и  коллекционеры  наводнили  верхние
комнаты, щупают пологи у кроватей, тычут пальцами в матрацы, взбивают перины
и хлопают ящиками комодов. Предприимчивые молодые хозяйки вымеряют зеркала и
драпировки, соображая, подойдут ли они к их новому обзаведению  (Сноб  будет
потом несколько лет хвастать, что приобрел то-то или то-то на  распродаже  у
Богача), а мистер Аукционист, восседая на большом обеденном  столе  красного
дерева  внизу  в  столовой  и  размахивая  молоточком  из  слоновой   кости,
выхваливает свои товары, пуская в ход все доступные ему средства красноречия
-  энтузиазм,  уговоры,  призывы  к  разуму,  отчаяние,  -  орет  на   своих
помощников, подтрунивает над нерешительностью мистера Дэвидса,  наседает  на
мистера Мосса, умоляет, командует, вопит -  пока  молоток  не  опускается  с
неумолимостью рока и мы не переходим к следующему номеру. О Богач,  кто  мог
бы подумать, сидя за  широчайшим  столом,  на  котором  сверкало  серебро  и
столовое белье ослепительной белизны, что в один прекрасный день  мы  увидим
на почетном месте такое блюдо, как орущий Аукционист!

     Распродажа подходила  к  концу.  Великолепная  гостиная  работы  лучших
мастеров, знаменитый ассортимент редких вин (все они приобретались по  любой
цене покупателем-знатоком, обладавшим отличным вкусом), богатейший фамильный
серебряный сервиз были проданы в  предшествующие  дни.  Некоторые  из  самых
тонких вин (пользовавшихся  большой  славой  среди  любителей-соседей)  были
куплены дворецким нашего друга, Джона Осборна, эсквайра, с Рассел-сквер, для
своего хозяина, знавшего их очень хорошо.  Небольшая  часть  самых  расхожих
предметов из столового серебра досталась каким-то молодым маклерам.  И  вот,
когда публику стали соблазнять всякой мелочью, восседавший на  столе  оратор
принялся расхваливать достоинства портрета, который он  хотел  сбыть  с  рук
какому-нибудь наивному покупателю: ото было уже далеко  не  то  избранное  и
многочисленное общество, которое посещало аукцион в предшествовавшие дни.
     - Номер триста шестьдесят девять! - надрывался  Аукционист.  -  Портрет
джентльмена на слоне. Кто даст больше за  джентльмена  на  слоне?  Поднимите
картину повыше, Блоумен, и дайте публике полюбоваться на этот номер!
     Какой-то долговязый  бледный  джентльмен  в  военном  мундире,  скромно
сидевший у стола красного дерева, не мог удержаться от  улыбки,  когда  этот
ценный помер был предъявлен к осмотру мистером Блоуменом.
     - Поверните-ка слона к  капитану,  Блоумен!  Сколько  мы  предложим  за
слона, сэр?
     Но  капитан,  весь  залившись  краской  и   совершенно   сконфузившись,
отвернулся. Аукционист тем временем продолжал, повергая его  в  еще  большее
смущение:
     - Ну, скажем, двадцать гиней за это произведение искусства? Пятнадцать?
Пять? Назовите вашу цену! Да ведь  один  джентльмен  без  слона  стоит  пять
фунтов.
     - Удивляюсь, как слон не свалится под ним, - заметил какой-то присяжный
шутник. - Уж больно седок-то упитанный.
     Это замечание (едущий на слоне был изображен весьма дородным  мужчиной)
вызвало дружный смех в зале.
     - Не пытайтесь сбить цену этой редкостной вещи, мистер Мосс,  -  сказал
мистер Аукционист, - пусть  уважаемая  публика  хорошенько  рассмотрит  этот
шедевр; поза благородного животного вполне  отвечает  натуре;  джентльмен  в
нанковом жакете, с ружьем  в  руках,  выезжает  на  охоту;  вдали  виднеется
баньяновое дерево и пагода; перед нами,  очевидно,  какой-то  примечательный
уголок наших славных восточных владений. Сколько даете за этот номер?  Прошу
вас, джентльмены, не задерживайте меня здесь на целый день.
     Кто-то дал пять шиллингов. Услыхав это, военный джентльмен  взглянул  в
ту сторону, откуда исходило  такое  щедрое  предложение,  и  увидел  другого
офицера, под руку с молодой дамой. Оба  они,  казалось,  весьма  забавлялись
происходившей сценой; в конце концов картина пошла за полгинеи  и  досталась
им. Заметив эту парочку, сидевший у стола еще  больше  прежнего  удивился  и
сконфузился: голова его ушла в воротник и он  отвернулся,  как  будто  желая
избежать неприятной встречи.
     Мы  не  собираемся  перечислять  здесь  все  другие  предметы,  которые
Аукционист имел честь предложить открытому соисканию в этот день, кроме лишь
одной вещи: это было маленькое  фортепьяно,  доставленное  вниз  с  верхнего
этажа  (большой  рояль  из  гостиной  был  вывезен  раньше).  Молодая   дама
попробовала его быстрой и ловкой рукой (заставив офицера снова покраснеть  и
вздрогнуть), и когда настала очередь фортепьяно, агент дамы  стал  торговать
его.
     Но тут он встретил препятствие. Еврей, состоявший в роли адъютанта  при
офицере у стола, стал наддавать  цену  против  еврея,  нанятого  покупщиками
слона, и из-за маленького фортепьяно загорелась  оживленная  битва,  которую
Аукционист усиленно разжигал, подбодряя обоих противников.
     Наконец, когда соревнование уже порядочно затянулось, капитан  и  дама,
купившие  слона,  отказались  от  дальнейшей  борьбы;   молоток   опустился,
Аукционист объявил: "За мистером Льюисом, двадцать пять!"  И  таким  образом
шеф мистера Льюиса стал  собственником  маленького  фортепьяно.  Сделав  это
приобретение, он выпрямился в своем кресле с видом величайшего облегчения  и
в эту самую минуту был замечен своими неудачливыми соперниками. Дама сказала
своему кавалеру:
     - Слушай, Родон, ведь это капитан Доббин!
     Вероятно, Бекки  была  недовольна  новым  фортепьяно,  взятым  для  нее
напрокат, или же хозяева инструмента  потребовали  его  обратно,  отказав  в
дальнейшем  кредите;  а  может  быть,  ее  особенное  пристрастие   к   тому
фортепьяно,  которое  она  только  что  пыталась   приобрести,   объясняется
воспоминаниями о давно минувших днях, когда она  играла  на  нем  в  комнате
нашей милой Эмилии Седли?

     Ибо аукцион происходил в старом доме на Рассел-сквер,  где  мы  провели
несколько вечеров в начале этого повествования.  Старый  добряк  Джон  Седли
разорился.  Его  имя  было  объявлено  в  списке  неисправных  должников  на
Лондонской бирже, а за  этим  последовали  его  банкротство  и  коммерческая
смерть. Дворецкий мистера  Осборна  скупил  часть  знаменитого  портвейна  и
перевез его в погреб по  другую  сторону  сквера.  Что  же  касается  дюжины
столовых серебряных ложек и вилок прекрасной работы, продававшихся на вес, и
дюжины таких же десертных, то нашлось три молодых  биржевых  маклера  (фирма
"Дейл, Спигот и Дейл"  на  Треднидл-стрит),  которые  раньше  вели  дела  со
стариком и видели с его стороны много хорошего в те дни, когда  он  был  так
мил и любезен со всеми, с кем ему приходилось вести дела, - они-то и послали
доброй миссис Седли эти жалкие обломки крушения, выразив тем свое уважение к
ней. Что же касается фортепьяно, то, поскольку оно принадлежало Эмилии и  та
могла больно чувствовать его отсутствие и нуждаться в нем теперь, а  капитан
Уильям Доббин умел играть на нем  так  же,  как  танцевать  на  канате,  нам
остается  предположить,  что  капитан  приобрел  его  не   для   собственной
надобности.
     Словом, фортепьяно было в тот же вечер доставлено в крошечный домик  на
улице, идущей от Фулем-роуд, - на одной из тех  лондонских  улочек,  которые
носят такие изысканно-романтические названия (эту, в  частности,  именовали:
Виллы св. Аделаиды, Анна-Мария-роуд, Вест) и где  дома  кажутся  кукольными;
где обитатели, выглядывающие из окон бельэтажа, должны,  как  представляется
зрителю, сидеть,  опустив  ноги  в  гостиную  нижнего  этажа;  где  кусты  в
палисадниках круглый год цветут детскими передничками,  красными  носочками,
чепчиками и т.  и.  (роlyandria  polygynia);  где  до  вас  доносятся  звуки
разбитых клавикордов и женского пения; где пивные кружки висят  на  заборах,
просушиваясь на солнышке; где по вечерам вы  встретите  конторщиков,  устало
бредущих из Сити. На одной из таких улиц и находилось жилище мистера  Клепа,
конторщика мистера Седли, и в этом убежище приклонил голову добрый старик  с
женой и дочерью, когда произошел крах.
     Джоз Седли, когда известие о постигшем семью несчастье дошло  до  него,
поступил так, как и следовало ожидать от человека с его  характером.  Он  не
поехал в Лондон, но написал матери, чтобы она обращалась к  его  агентам  за
любой суммой, какая ей потребуется, так что  его  добрые,  удрученные  горем
старики родители могли на первых порах не страшиться бедности. Совершив это,
Джоз продолжал жить по-прежнему в челтнемском пансионе. Он ездил кататься  в
своем кабриолете, пил красное  вино,  играл  в  вист,  рассказывал  о  своих
индийских похождениях, а ирландка-вдова по-прежнему утешала и  улещала  его.
Денежный подарок Джоза, как ни нуждались в нем,  не  произвел  на  родителей
большого впечатления; и я слышал, со слов Эмилии,  что  ее  удрученный  отец
впервые поднял голову в тот день, когда  был  получен  ящичек  с  ложками  и
вилками вместе с приветом от молодых маклеров; он разрыдался, как ребенок, и
был растроган гораздо больше, чем даже его жена, которой было адресовано это
подношение.  Эдвард  Дейл,   младший   компаньон   фирмы,   непосредственный
исполнитель этого поручения, давно  уже  заглядывался  на  Эмилию  и  теперь
воспользовался случаем, чтобы сделать ей предложение, невзирая  ни  на  что.
Женился он много позже, в 1820 году, на мисс Луизе  Кате  (дочери  владельца
фирмы "Хайем и Кате", видного  хлеботорговца),  взяв  за  нею  крупный  куш.
Сейчас он великолепно устроен и живет  припеваючи  со  своим  многочисленным
семейством  в  собственной   элегантной   вилле   на   Масуэл-Хилл.   Однако
воспоминание об этом добром малом не должно отвлекать нас  от  главной  темы
нашего рассказа.

     Надеюсь, читатель составил себе слишком хорошее  мнение  о  капитане  и
миссис Кроули, чтобы предположить, будто им  могла  прийти  в  голову  мысль
наведаться в столь отдаленный квартал, как Блумсбери, если бы они знали, что
семейство, которое они  решили  осчастливить  своим  посещением,  не  только
окончательно сошло со сцены, но и осталось без всяких средств и не могло уже
пригодиться молодой чете. Ребекка была чрезвычайно поражена, когда  увидела,
что в уютном старом доме, где она была так обласкана, хозяйничают  барышники
и маклаки, а укромное достояние  жившей  в  нем  семьи  отдано  на  поток  и
разграбление. Через месяц после своего бегства она вспомнила  об  Эмилии,  и
Родон с довольным ржанием выразил полнейшую готовность  опять  повидаться  с
молодым Джорджем Осборном.
     - Он очень приятный знакомый, Бек, - заметил шутник. - Я охотно  продал
бы ему еще одну лошадь. И я с удовольствием сразился бы с ним на бильярде. В
нашем положении он был бы нам, так сказать, весьма полезен,  миссис  Кроули.
Ха-ха-ха! - Эти слова не следует понимать в том смысле, что у Родона  Кроули
было заранее обдуманное намерение обобрать мистера Осборна. Он только  искал
этим  своей  законной  выгоды,   которую   на   Ярмарке   Тщеславия   каждый
гуляка-джентльмен считает должной данью со стороны своего ближнего.
     Старуха тетка не слишком торопилась "угомониться". Прошел целый  месяц.
Мистер Боулс продолжал отказывать Родону в приеме; его слугам  не  удавалось
получить   доступ   в   дом   на   Парк-лейн;   его   письма    возвращались
нераспечатанными. Мисс Кроули ни разу не вышла из дому - она была нездорова,
- и миссис Бьют все еще жила у нее и не  оставляла  ее  ни  на  минуту.  Это
затянувшееся пребывание пасторши в Лондоне не  предвещало  молодым  супругам
ничего хорошего.
     - Черт, я начинаю  теперь  понимать,  почему  она  все  сводила  нас  в
Королевском Кроули, - сказал как-то Родон.
     - Вот лукавая бабенка! - вырвалось у Ребекки.
     - Ну что же! Я об этом не жалею,  если  ты  не  жалеешь!  -  воскликнул
капитан, все еще страстно влюбленный в жену, которая вместо ответа наградила
его поцелуем и, конечно, была немало удовлетворена  великодушным  признанием
супруга.
     "Если бы он не был так непроходимо глуп, - думала она,  -  я  могла  бы
что-нибудь из него сделать". Но она никогда не давала  ему  заметить,  какое
составила себе о нем мнение: по-прежнему, с неиссякаемым  терпением  слушала
его  рассказы  о  конюшне  и  офицерском  собрании,  смеялась