и маячит миссис Родон в шляпке под  черной
вуалью. Встретившись глазами с Уэнхемом, она быстро скользнула прочь,  да  и
после этого ей так и не удалось добраться до баронета.
     Вероятно, в дело вмешалась  леди  Джейн.  Я  слышал,  что  она  изумила
супруга твердостью духа, проявленной ею во время ссоры, и  своей  решимостью
не признавать миссис Бекки. Она по  собственному  почину  пригласила  Родона
прожить у них все время до его отъезда на остров  Ковентри,  зная,  что  при
такой надежной охране миссис Бекки не посмеет  ворваться  к  ним  в  дом,  и
внимательно изучала конверты всех писем, адресованных сэру  Питту,  чтобы  в
случае чего пресечь переписку между ним и его невесткой. Разумеется, вздумай
Ребекка ему написать, она могла бы  ото  сделать,  но  она  не  пыталась  ни
повидаться с сэром Питтом, ни писать ему на  дом  и  после  одной  или  двух
попыток согласилась  на  его  просьбу  направлять  ему  всю  корреспонденцию
касательно своих семейных неурядиц только через посредство адвоката.
     Дело в том, что Питта сумели восстановить против Ребекки. Вскоре  после
несчастья, постигшего лорда Стайна, Уэнхем побывал у баронета  и  познакомил
его с  некоторыми  подробностями  биографии  миссис  Бекки,  которые  сильно
удивили члена парламента от Королевского Кроули. Уэнхем знал  о  Бекки  все:
кем был ее отец, в каком году ее мать танцевала  в  опере,  каково  было  ее
прошлое и как она себя вела во время своего замужества. Поскольку я  уверен,
что  большая  часть  этого  рассказа  была  лжива  и   продиктована   личным
недоброжелательством, я не буду повторять его здесь. Но после этого  Ребекке
уже нечего было надеяться обелить себя в глазах почтенного землевладельца  и
родственника, некогда дарившего ее своей благосклонностью.
     Доходы  губернатора   острова   Ковентри   невелики.   Часть   их   его
превосходительство откладывал  для  оплаты  кое-каких  неотложных  долгов  и
обязательств; само его высокое положение требовало значительных расходов;  и
в конце концов оказалось, что Родон не может  выделить  жене  более  трехсот
фунтов в год, каковую сумму он и предложил платить ей, при условии, что  она
никогда не будет его беспокоить, - в противном случае воспоследуют  скандал,
развод, Докторс-коммонс. Впрочем, и мистер Уэихем, и  лорд  Стайн,  и  Родон
прежде всего заботились о том, чтобы удалить Бекки из Англии  и  замять  это
крайне неприятное дело.
     Должно быть, Бекки была  так  занята  улаживанием  деловых  вопросов  с
поверенными мужа, что забыла предпринять какие-либо шаги относительно своего
сына, маленького Родона, и даже ни разу не выразила  желания  повидать  его.
Юный джентльмен был оставлен на  полное  попечение  дяди  и  тетки,  которая
всегда пользовалась большой любовью  мальчика.  Его  мать,  покинув  Англию,
написала ему очень милое письмо из Булони, в котором советовала  ему  хорошо
учиться и сообщала, что уезжает в путешествие на  континент  и  будет  иметь
удовольствие написать ему еще. Но написала она только через  год,  да  и  то
лишь потому, что единственный сын сэра Питта, болезненный ребенок,  умер  от
коклюша и кори. Тут мамаша  Родона  отправила  чрезвычайно  нежное  послание
дорогому сыночку, который после смерти своего  кузена  оказался  наследником
Королевского Кроули и стал еще ближе и дороже для  доброй  леди  Джейн,  чье
нежное сердце уже до того усыновило племянника. Родон Кроули, превратившийся
теперь в высокого красивого мальчика, вспыхнул, получив это письмо.
     - Вы моя мама, тетя Джейн, - воскликнул он, - а не... а не  она!  -  Но
все-таки написал ласковое и почтительное письмо миссис Ребекке, жившей тогда
в дешевом пансионе во Флоренции.
     Однако мы забегаем вперед.
     Для начала наша милочка Бекки упорхнула не очень далеко. Она опустилась
на французском побережье в Булони, этом убежище многих невинных  изгнанников
из Англии, и там вела  довольно  скромный  вдовий  образ  жизни,  обзаведясь
fortune de chambre и занимая две-три комнаты в  гостинице.  Обедала  она  за
табльдотом, где ее считали  очень  приятной  женщиной  и  где  она  занимала
соседей рассказами о своем брате, сэре Питте, и знатных лондонских  знакомых
и болтала всякую светскую чепуху, производящую столь сильное впечатление  на
людей неискушенных. Многие из них полагали, что Бекки  особа  с  весом;  она
устраивала маленькие сборища за чашкой чая у  себя  в  комнате  и  принимала
участие в невинных развлечениях,  которым  предавалась  местная  публика:  в
морских купаниях, катании в открытых колясках, в прогулках по берегу моря  и
в посещении театра. Миссис Берджойс, супруга типографа, поселившаяся со всем
своим семейством на лето в гостинице,  -  ее  Берджойс  приезжал  к  ней  на
субботу и воскресенье, - называла Бекки очаровательной,  пока  этот  негодяй
Берджойс  не  вздумал  приволокнуться  за  нею.  Но  ничего  особенного   не
произошло,  -  Бекки  всегда  бывала  общительна,  весела,   добродушна,   в
особенности с мужчинами.
     В конце сезона толпы англичан уезжали, как обычно, за границу, и Бекки,
по поведению своих знакомых из  большого  лондонского  света,  имела  полную
возможность убедиться в том, какого мнения придерживается о ней  "общество".
Однажды, скромно прогуливаясь по булонскому  молу,  в  то  время  как  утесы
Альбиона сверкали в  отдалении  за  полосой  глубокого  синего  моря,  Бекки
встретилась лицом к  лицу  с  леди  Партлет  и  ее  дочерьми.  Леди  Партлет
мановением зонтика собрала всех своих дочерей  вокруг  себя  и  удалилась  с
мола, метнув свирепый взгляд на бедную маленькую Бекки, оставшуюся стоять  в
одиночестве.
     Однажды к ним прибыл  пакетбот.  Дул  сильный  ветер,  а  Бекки  всегда
доставляло  удовольствие  смотреть  на  уморительные   страдальческие   лица
вымотанных качкой  пассажиров.  В  этот  день  на  пароходе  оказалась  леди
Слингстоун. Ее милость весь переезд промучилась в своей коляске и едва  была
в состоянии пройти по сходням с корабля на пристань.  Но  едва  она  увидела
Бекки, лукаво улыбавшуюся из-под  розовой  шляпки,  слабость  ее  как  рукой
сняло: бросив на Ребекку презрительный  взгляд,  от  которого  съежилась  бы
любая женщина, леди проследовала в здание  таможни  без  всякой  посторонней
помощи. Бекки  только  рассмеялась,  но  не  кажется  мне,  чтобы  она  была
довольна. Она почувствовала себя одинокой, очень одинокой, а  сиявшие  вдали
утесы Англии были для нее неодолимой преградой.
     В поведении мужчин тоже произошла какая-то трудно определимая перемена.
Как-то раз Гринстоун противно оскалил зубы и фамильярно расхохотался в  лицо
Бекки. Маленький Боб Сосуноук, который три месяца тому назад был ее рабом  и
прошел бы под дождем  целую  милю,  чтобы  отыскать  ее  карету  в  веренице
экипажей, стоявших  у  Гонт-Хауса,  разговаривал  однажды  на  набережной  с
гвардейцем Фицуфом  (сыном  лорда  Хихо),  когда  Бекки  прогуливалась  там.
Маленький Бобби кивнул ей через плечо, не снимая шляпы, и продолжал беседу с
наследником Хихо. Том Рейке попробовал войти  в  ее  гостиную  с  сигарой  в
зубах, но Бекки захлопнула перед ним дверь и, наверное, заперла бы ее,  если
бы только пальцы гостя не попали в щель. Ребекка начинала  чувствовать,  что
она в самом деле одна на свете. "Будь он здесь, - думала она, - эти  негодяи
не "посмели бы оскорблять меня!" Она думала о "нем"  с  большой  грустью  и,
может, даже тосковала об его честной, глупой, постоянной любви  и  верности,
его неизменном послушании, его добродушии, его  храбрости  и  отваге.  Очень
может быть, что Бекки плакала, потому что она была особенно оживлена,  когда
сошла вниз к обеду, и подрумянилась чуть больше обычного.
     Она теперь постоянно румянилась, а... а ее горничная покупала  для  нее
коньяк - сверх того, который ей ставили в счет в гостинице.
     Однако еще тягостнее, чем оскорбления мужчин, было, пожалуй, для  Бекки
сочувствие некоторых женщин.  Миссис  Кракенбери  и  миссис  Вашингтон  Уайт
проезжали через Булонь  по  дороге  в  Швейцарию.  (Они  ехали  под  охраной
полковника  Хорнера,  молодого  Бомори  и,  конечно,  старика  Кракенберг  и
маленькой дочери миссис Уайт.) Эти дамы не  избегали  Бекки.  Они  хихикали,
кудахтали, болтали, соболезновали, утешали и покровительствовали Бекки, пока
не довели ее до бешенства. "Пользоваться их  покровительством!"  -  подумала
она, когда дамы  уходили,  расцеловавшись  с  ней  и  расточая  улыбки.  Она
услышала хохот Бомори, доносившийся с лестницы, и отлично поняла,  как  надо
объяснить это веселье.
     А после этого визита  Бекки,  аккуратно,  каждую  недолю  платившая  по
счетам гостиницы, Бекки, старавшаяся быть приятной всем и  каждому  в  доме,
улыбавшаяся хозяйке, называвшая  лакеев  monsieur  и  расточавшая  горничным
вежливые слова и извинения, чем сторицей  искупалась  некоторая  скупость  в
отношении денег (от которой  Бекки  никогда  не  была  свободна),  -  Бекки,
повторяю, получила от  хозяина  извещение  с  просьбой  покинуть  гостиницу.
Кто-то сообщил ему, что миссис  Кроули  совершенно  неподходящая  особа  для
проживания у него в доме; английские леди не пожелают сидеть с нею за  одним
столом. И Бекки пришлось переселиться  на  частную  квартиру,  где  скука  и
одиночество действовали на нее удручающе.
     Все же, несмотря на эти щелчки, Бекки держалась, пробовала создать себе
хорошую репутацию вопреки всем сплетням. Она не пропускала ни одной службы в
церкви и пела там Громче всех; она заботилась  о  вдовах  погибших  рыбаков,
жертвовала рукоделия и рисунки для  миссии  в  Квошибу;  она  участвовала  в
подписках на благотворительные балы, но  сама  никогда  не  вальсировала,  -
словом, вела себя в высшей степени пристойно; и потому-то мы останавливаемся
на этой поре ее жизни с большим удовольствием,  чем  на  последующих,  менее
приятных эпизодах. Она видела, что люди  ее  избегают,  и  все-таки  усердно
улыбалась им; глядя на нее, вы никогда бы не догадались, какие муки унижения
она испытывает.
     Ее история так и осталась загадкой. Люди отзывались о  ней  по-разному.
Одни, взявшие на себя труд  заняться  этим  вопросом,  говорили,  что  Бекки
преступница; между тем как другие клялись, что она невинна, как агнец, а  во
всем виноват ее гнусный супруг. Многих она покорила  тем,  что  ударялась  в
слезы, говоря о своем сыне, и изображала бурную  печаль,  когда  упоминалось
его имя или когда она встречала кого-нибудь похожего на него. Именно так она
пленила сердце доброй миссис  Олдерни,  которая  была  королевой  британской
Булони и чаще всех  задавала  обеды  и  балы:  Ребекка  расплакалась,  когда
маленький Олдерни приехал  из  учебного  заведения  доктора  Порки  провести
каникулы у матери.
     - Ведь они с Родоном одного возраста и так похожи! -  произнесла  Бекки
голосом, прерывающимся от муки.
     В действительности между мальчиками была разница в пять лет и они  были
похожи друг на друга не больше,  чем  уважаемый  читатель  похож  на  вашего
покорного слугу! Уэнхем, проезжая через Францию по пути в Киссинген, где  он
должен был встретиться с лордом Стайном, просветил миссис  Олдерни  на  этот
счет и заверил ее, что он может описать маленького Родона гораздо лучше, чем
его мамаша, которая его терпеть не может и никогда не навещает; что мальчику
тринадцать лет, тогда как маленькому  Олдерни  только  восемь;  он  белокур,
между тем как ее милый мальчуган темноволос, -  словом,  заставил  почтенную
даму пожалеть о своей доброте.
     Стоило Бекки ценою невероятных трудов  и  усилий  создать  вокруг  себя
небольшой кружок, как кто-нибудь появлялся и грубо разрушал его, так что  ей
приходилось начинать все сначала. Ей было очень  тяжело...  очень  тяжело...
одиноко и тоскливо.
     На  некоторое  время  ее  пригрела  некая  миссис  Ньюбрайт,  плененная
сладостным пением Бекки в церкви  и  ее  правоверными  взглядами  на  разные
серьезные вопросы, - миссис Бекки очень навострилась на них в  былые  дни  в
Королевском Кроули. Так вот: она не только брала брошюрки, но и  читала  их;
она шила фланелевые юбки для  Квошибу  и  коленкоровые  ночные  колпаки  для
индейцев с Кокосовых островов; раскрашивала веера в  интересах  обращения  в
истинную веру римского папы и евреев; заседала под председательством мистера
Раулса по вторникам и мистера Хаглтона  по  четвергам;  посещала  воскресные
богослужения дважды в день, а, кроме того, по вечерам ходила слушать мистера
Боулера, дарбиита,  -  и  все  напрасно.  Миссис  Ньюбрайт  пришлось  как-то
вступить в переписку с графиней Саутдаун по вопросу  о  "Фонде  для  покупки
грелок обитателям островов Фиджи" (обе леди были членами дамского  комитета,
управляющего делами этого прекрасного благотворительного  общества),  и  так
как она упомянула о "милом своем друге" миссис Родон Кроули, то вдовствующая
графиня написала ей такое письмо о Бекки, с такими подробностями,  намеками,
фактами, выдумками и пожеланиями, что  с  той  поры  всякой  близости  между
миссис Ньюбрайт и миссис Кроули настал Конец. И все серьезные люди  в  Туре,
где произошло это несчастье, немедленно перестали знаться с отверженной. Те,
кто знаком с колониями англичан за границей, знают, что  мы  возим  с  собой
свою гордость, свои пилюли, свои  предрассудки,  харвейскую  сою,  кайенский
перец и других домашних богов, создавая маленькую  Британию  всюду,  где  мы
только устраиваемся на жительство.
     Бекки с тяжелым сердцем кочевала из одной колонии в другую: из Булони в
Дьепп,  из  Дьеппа  в  Кан,  из  Кана  в   Тур,   всячески   стараясь   быть
респектабельной, но - увы! - в один прекрасный день ее  непременно  узнавали
какие-нибудь настоящие галки и долбили клювами,  пока  не  выгоняли  вон  из
клетки.
     Однажды в ней приняла участие миссис Хук  Иглз  -  женщина  безупречной
репутации, имевшая дом на Портмен-сквер. Она проживала в гостинице в Дьеппе,
куда бежала Бекки, и они познакомились сперва у моря, где вместе купались, а
потом в гостинице за табльдотом. Миссис Иглз слыхала - да и кто не слыхал? -
кое-что о скандальной истории со Стайном, но после беседы с  Бекки  заявила,
что миссис Кроули - ангел, супруг ее - злодей, а лорд Стайн  -  человек  без
чести и совести, что, впрочем, всем известно, и весь  шум,  поднятый  против
миссис Кроули, результат позорного злокозненного заговора, устроенного  этим
мерзавцем Уэнхемом.
     - Если бы у вас, мистер Иглз, была хоть капля мужества, вы должны  были
бы надавать этому негодяю пощечин в первый же раз, как встретитесь с  ним  в
клубе, - заявила она своему супругу. Но Иглз был  всего  лишь  тихим  старым
джентльменом, супругом  миссис  Иглз,  любившим  геологию  и  не  обладавшим
достаточно высоким ростом, чтобы дотянуться до чьих-либо щек.
     И вот миссис Иглз стала покровительствовать миссис Родон, пригласила ее
погостить в ее собственном доме в Париже,  поссорилась  с  женой  посла,  не
пожелавшей принимать у себя ее protegee, и делала все, что только во  власти
женщины, чтобы удержать Бекки на стезе добродетели и сберечь ее доброе имя.
     Сперва  Бекки  вела  себя  примерно,  но  вскоре  ей  осточертела   эта
респектабельная жизнь. Каждый день был похож на другой - тот же опостылевший
комфорт, то же катание по дурацкому  Булонскому  лесу,  то  же  общество  по
вечерам, та же самая проповедь Блейра в воскресенье - словом, та  же  онера,
неизменно повторявшаяся. Бекки изнывала от скуки. Но тут, к счастью для нее,
приехал из Кембриджа молодой мистер Иглз, и мать, увидев, какое  впечатление
произвела на него ее  маленькая  приятельница,  тотчас  выставила  Бекки  за
дверь.
     Тогда Бекки попробовала жить своим домом вместе с  одной  подругой,  но
этот  двойной  menage  {Домашнее  хозяйство  (франц.).}  привел  к  ссоре  и
закончился долгами. Тогда она решила перейти в  пансион  и  некоторое  время
жила в знаменитом заведении мадам де Сент-Амур на Рю-Рояль в Париже,  где  и
начала пробовать свои чары на потрепанных франтах и сомнительного  поведения
красавицах,  посещавших  салоны   ее   хозяйки.   Бекки   любила   общество,
положительно не могла без него существовать, как курильщик опиума  не  может
обходиться без своего зелья, и в пансионе ей жилось неплохо.
     - Здешние женщины так же забавны, как  и  в  Мэйфэре,  -  говорила  она
одному старому лондонскому знакомому, которого случайно встретила, -  только
платья у них не такие свежие. Мужчины носят  чищеные  перчатки  и,  конечно,
страшные жулики, но не  хуже  Джека  такого-то  и  Тома  такого-то.  Хозяйка
пансиона несколько вульгарна, но не думаю, чтобы она была так вульгарна, как
леди... - И тут она назвала имя одной модной львицы, но я скорее  умру,  чем
открою его! Увидев как-нибудь вечером освещенные комнаты мадам де Сент-Амур,
мужчин с орденами и лентами за столиками для игры в экарте и дам в некотором
отдалении, вы и в самом деле могли бы на мгновение подумать, что  находитесь
в хорошем обществе и что мадам - настоящая графиня. Многие так и  думали,  и
Бекки некоторое время была одной из самых блестящих дам в салонах графини.
     Но, по всей вероятности, старые кредиторы времен 1815 года отыскали  ее
и заставили покинуть Париж, потому что  бедной  маленькой  женщине  пришлось
неожиданно бежать из французской столицы, и тогда она переехала в Брюссель.
     Как хорошо она помнила этот город! С усмешкой взглянула она  на  низкие
антресоли, которые когда-то занимала,  и  в  памяти  ее  возникло  семейство
Бейракрсов, как они хотели бежать и отчаянно искали  лошадей,  а  их  карета
стояла под воротами гостиницы. Она побывала  в  Ватерлоо  и  в  Лекене,  где
памятник Джорджу Осборну произвел на нее сильное впечатление. Она сделала  с
него набросок.
     - Бедный Купидон! - сказала она. - Как сильно он был влюблен в  меня  и
какой он был дурак!  Интересно,  жива  ли  маленькая  Эмилия?  Славная  была
девочка. А этот толстяк, ее брат? Изображение его жирной особы  до  сих  пор
хранится где-то у меня среди бумаг. Это были простые, милые люди.
     В Брюссель Бекки  приехала  с  рекомендательным  письмом  от  мадам  де
Сент-Амур  к   ее   приятельнице,   мадам   графине   де   Бородино,   вдове
наполеоновского генерала, знаменитого графа де  Бородино,  оставшейся  после
кончины этого героя без всяких средств, кроме тех, которые давал ей табльдот
и стол для игры в экарте. Второсортные  денди  и  roues  {Плуты  (франц.).},
вдовы,  вечно  запятые   какими-то   тяжбами,   и   простоватые   англичане,
воображавшие, что встречают в таких домах "континентальное общество", играли
или питались за столами мадам де Бородино. Галантные  молодые  люди  угощали
общество шампанским, ездили кататься верхом с женщинами или нанимали лошадей
для загородных экскурсий, покупали сообща ложи в театр или в  оперу,  делали
ставки, нагибаясь через прелестные плечи дам  во  время  игры  в  экарте,  и
писали родителям в Девоншир,  что  вращаются  за  границей  в  самом  лучшем
обществе.
     Здесь, как и в Париже, Бекки была королевой узкого пансионского  мирка.
Она никогда не отказывалась ни от шампанского, ни от букетов, ни от  поездки
за город, ни от места в ложе, но всему предпочитала экарте по  вечерам  -  и
играла очень  смело.  Сперва  она  играла  только  по  маленькой,  потом  на
пятифранковики, потом на наполеондоры, потом на кредитные билеты;  потом  не
могла оплатить месячного счета в пансионе, потом  стала  занимать  деньги  у
юных джентльменов, потом опять обзавелась деньгами и стала помыкать мадам де
Бородино, перед которой раньше лебезила и угодничала, потом играла по десять
су ставка и впала в  жестокую  нищету;  потом  подоспело  ее  содержание  за
четверть года, и она расплатилась по счету  с  мадам  де  Бородино  и  опять
начала ставить против мосье де Россиньоля или шевалье де Раффа.
     С прискорбием нужно сознаться, что Бекки,  покидая  Брюссель,  осталась
должна мадам де Бородино за трехмесячное  пребывание  в  п