зый  майор  в  белых  парусиновых
брюках и леди с маленьким мальчиком, которых майор так ласково опекал,  даже
проводник Кирш, сидевший на галерее, - все поднялись со своих мест и  встали
навытяжку, утверждая свою принадлежность к милой старой британской нации.  А
Солитер, charge d'affaires {Поверенный в делах  (франц.).},  встал  во  весь
рост и раскланивался и улыбался так, словно представлял всю империю. Солитер
был племянником и наследником старого маршала Типтофа, появлявшегося в  этой
книге незадолго перед битвой  при  Ватерлоо  под  именем  генерала  Типтофа,
командира *** полка, в котором служил майор Доббин, -  осыпанный  почестями,
он умер в том же году, поев заливного  с  Куликовыми  яйцами.  После  смерти
генерала его величество  всемилостивейше  препоручил  полк  полковнику  сэру
Майклу О'Дауду, кавалеру ордена Бани, который уже командовал этим полком  во
многих славных сражениях.
     Солитер, должно быть, встречался с полковником Доббином в доме маршала,
полкового командира полковника, потому что узнал его в тот вечер в театре. И
вот представитель его величества  проявил  необычайную  благосклонность:  он
вышел из ложи и публично  обменялся  рукопожатием  со  своим  новообретенным
знакомым.
     - Взгляните-ка на  этого  чертова  хитреца  Солитера,  -  шепнул  Фипс,
наблюдавший за своим начальником  из  кресел.  -  Чуть  где-нибудь  появится
хорошенькая женщина, он тотчас туда втирается. Но скажите, для чего же иного
и созданы дипломаты?
     - Не имею ли я чести обращаться к миссис  Доббин?  -  спросил  посол  с
обворожительной улыбкой. Джорджи громко расхохотался и воскликнул:
     - Вот это здорово, честное слово!
     Эмми и майор густо покраснели (мы видели их из первых рядов партера).
     - Эта леди - миссис Джордж Осборн, - сказал майор, -  а  это  ее  брат,
мистер Седли, выдающийся чиновник бенгальской гражданской службы.  Позвольте
мне представить его вашей милости.
     Милорд совершенно сразил Джоза, удостоив его любезнейшей улыбки.
     - Вы намерены пожить в Пумперникеле? - спросил он. - Скучное место!  Но
нам нужны светские люди, и мы постараемся, чтобы вы провели здесь время  как
можно приятнее. Мистер...  кха-кха...  миссис...  гм-гм!  Буду  иметь  честь
навестить вас завтра в вашей гостинице.
     И он  удалился  с  парфянской  улыбкой  и  взглядом,  которые,  по  его
убеждению, должны были убить миссис Осборн наповал.
     По окончании представления мы столпились  в  вестибюле  и  видели,  как
общество разъезжалось. Вдовствующая герцогиня  уехала  в  своей  дребезжащей
старой колымаге, в сопровождении двух верных сморщенных старушек  фрейлин  и
маленького, засыпанного нюхательным табаком камергера на журавлиных  ножках,
в коричневом паричке и зеленом мундире,  покрытом  орденами,  среди  которых
ярче  всего  сияла  звезда  и  широкая  желтая  лента  ордена  св.   Михаила
Пумперникельского. Пророкотали барабаны,  гвардия  отдала  честь,  и  старый
рыдван укатил.
     Затем появились его лучезарность герцог и все  лучезарное  семейство  в
окружении главных должностных лиц государства. Герцог благосклонно  кланялся
всем. Гвардия снова отдала честь, ярко вспыхнули факелы в руках  скороходов,
одетых во все красное, и лучезарные кареты покатили  к  старому  герцогскому
дворцу, венчавшему своими башнями и шпилями гору Шлоссберг.  В  Пумперникеле
все знали друг друга. Не успевал там появиться иностранец, как  уже  министр
иностранных дел или какое-нибудь другое крупное или мелкое должностное  лицо
ехали в отель "Erbprinz" и осведомлялись об имени вновь прибывших.
     Итак, мы наблюдали за разъездом из  театра.  Солитер  отправился  домой
пешком, закутавшись в плащ, с которым всегда  стоял  наготове  его  огромный
лакей, и как нельзя более похожий  на  Дон-Жуана.  Супруга  премьер-министра
только что втиснулась в свой портшез, а ее дочь, очаровательная Ида,  только
что надела капор и деревянные калошки, когда к подъезду направилась знакомая
нам компания англичан. Мальчик  зевал,  майор  старался  приладить  шаль  на
голове миссис  Осборн,  а  мистер  Седли  шел,  заломив  набекрень  парадный
шапокляк и заложив руки за борт объемистого белого жилета. Мы сняли шляпы  и
раскланялись со своими знакомыми по табльдоту, и леди в ответ наградила  нас
милой улыбкой и  реверансом,  которые  у  кого  угодно  вызвали  бы  чувство
благодарности.
     Гостиничная карета под надзором  хлопотливого  мистера  Кирша  ждала  у
театра, чтобы отвезти всю компанию домой.  Но  толстяк  заявил,  что  пойдет
пешком и по дороге выкурит сигару. Остальные трое,  посылая  нам  поклоны  и
улыбки, уехали без мистера  Седли.  Кирш,  с  сигарным  ящиком  под  мышкой,
последовал за своим хозяином.
     Мы все пошли вместе и завели с тучным джентльменом беседу об  agrements
{Развлечениях (франц.).} городка. Для англичан  здесь  много  интересного  и
приятного:  устраиваются  охотничьи  выезды  и  облавы;  гостеприимный  двор
постоянно дает балы и вечера; общество, в общем, хорошее; театр отличный,  а
жизнь дешева.
     -  А  наш  посланник,  видимо,  чрезвычайно  любезный  и  обходительный
человек, - сказал наш новый знакомый.  -  При  таком  представителе  и...  и
хорошем  враче,  пожалуй,  это  местечко  нам  подойдет.   Спокойной   ночи,
джентльмены!
     И под Джозом затрещали ступеньки лестницы, ведшей  к  его  опочивальне,
куда он и проследовал в  сопровождении  Кирша  со  светильником.  А  мы  уже
мечтали о том, что его хорошенькая сестра  соблазнится  подольше  пробыть  в
этом городе.

     Глава LXIIII
     в которой мы встречаемся со старой знакомой

     Столь  отменная  любезность  со  стороны  лорда   Солитера   произвела,
разумеется, самое благоприятное впечатление на мистера Седли, и на следующее
же утро за завтраком Джоз высказал мнение, что Пумперникель лучшее  из  всех
местечек, которые они посетили за время своего путешествия. Уразуметь мотивы
и уловки  Джоза  было  нетрудно,  и  лицемер  Доббин  тихонько  посмеивался,
догадавшись по глубокомысленному виду бывшего коллектора и по уверенности, с
какой тот разглагольствовал  о  замке  Солитеров  и  о  других  членах  этой
фамилии, что Джоз еще рано утром успел заглянуть в  "Книгу  пэров",  которую
повсюду возил с собой. Да, он встречался с высокопочтенным графом  Бэгуигом,
отцом его милости. Наверное, встречался -  он  видал  его...  на  высочайшем
выходе... Разве Доб не  помнит  этого?  И  когда  посланник,  верный  своему
обещанию, явился к ним с визитом, Джоз  принял  его  с  такими  почестями  и
поклонами, какие редко выпадали  на  долю  этого  заштатного  дипломата.  По
прибытии его превосходительства Джоз мигнул Киршу, и  тот,  заранее  получив
инструкции, вышел распорядиться,  чтобы  подали  угощение  в  виде  холодных
закусок, заливных и прочих  деликатесов,  которые  и  внесли  в  комнату  на
подносах  и  которые  Джоз  стал  настоятельно  предлагать  вниманию  своего
благородного гостя.
     Солитер готов был задержаться у них на любых условиях,  лишь  бы  иметь
возможность вдоволь полюбоваться на ясные глазки миссис  Осборн  (ее  свежее
личико удивительно хорошо переносило дневной свет). Он задал  Джозу  два-три
ловких вопроса об Индии и тамошних танцовщицах, спросил у Эмилии,  кто  этот
красивый мальчик, который был с нею, поздравил изумленную маленькую  женщину
с той  сенсацией,  которую  произвело  ее  появление  в  театре,  и  пытался
обворожить   Доббина,   заговорив   о   последней   войне   и   о   подвигах
пумперникельского  отряда  под  командой  наследного  принца,  ныне  герцога
Пумперникельского.
     Лорд  Солитер  унаследовал  немалую  толику  фамильной  галантности   и
искренне верил, что каждая женщина,  на  которую  ему  угодно  было  бросить
любезный взгляд, уже влюблена в него. Он расстался с Эмми вполне убежденный,
что сразил ее своим остроумием и прочими чарами, и отправился к себе  домой,
чтобы написать ей любовную записочку. Но Эмми не  была  очарована,  ее  лишь
озадачили  его  улыбочки,  хихиканье,  его  надушенный  батистовый   носовой
платочек и лакированные сапоги на высоких каблуках. Она не поняла и половины
его комплиментов. При своем малом знании людей она никогда еще не  встречала
профессионального дамского угодника и потому  смотрела  на  милорда  как  на
нечто скорее курьезное, чем приятное, и  если  не  восхищалась  им,  то  уж,
наверное, изумлялась, на него глядя. Зато Джоз был в полном восторге.
     - Как приветлив милорд! - говорил он. - Как  было  любезно  со  стороны
милорда обещать прислать мне своего врача! Кирш,  сейчас  же  отвезите  наши
карточки  графу  де  Шлюссельбаку.  Мы  с  майором  будем  иметь  величайшее
удовольствие как можно скорее засвидетельствовать наше почтение  при  дворе.
Достаньте мой мундир, Кирш!..  Обоим  нам  мундиры!  Свидетельствовать  свое
почтение  иностранным  государям,  как  и  представителям  своей  родины  за
границей, - это знак вежливости, которую обязан проявлять  в  посещаемых  им
странах всякий английский джентльмен!
     Когда  явился  врач,  присланный  Солитером,  -  доктор  фон   Глаубер,
лейб-медик его высочества герцога, - он  быстро  убедил  Джоза  в  том,  что
минеральные  источники  Пумперникеля  и  специальное  лечение,   применяемое
доктором, непременно возвратят бенгальцу молодость и стройность фигуры.
     - Ф прошлый год, - рассказывал он, - к нам приехаль  генераль  Бюлькли,
английский генераль, два раз так тольсты, как ви, сэр. Я послаль  его  домой
софсем тонкий через три месяц, а через  два  он  уже  танцеваль  з  баронесс
Глаубер!
     Решение было  принято:  источники,  доктор,  двор  и  charge  d'affaies
убедили  Джоза,  и  он  предложил  провести  осень  в  этой   восхитительной
местности. Верный своему слову,  charge  d'affaires  на  следующий  же  день
представил Джоза и майора Виктору Аврелию XVII; на аудиенцию к этому монарху
их провожал граф де Шлгоссельбак, министр двора.
     Они тут же получили приглашение  на  придворный  обед,  а  когда  стало
известно их намерение прожить в городе  подольше,  то  самые  светские  дамы
столицы немедленно явились с визитом к миссис Осборн. И так как ни  у  одной
из них, как бы она ни была бедна, не было титула ниже баронессы, то  восторг
Джоза не поддается описанию. Он послал письмо Чатни, члену своего  клуба,  и
сообщил ему, что чины  бенгальской  службы  пользуются  в  Германии  большим
почетом,  что  он,  Джоз,  собирается  показать  своему  другу,   графу   де
Шлюссельбаку, как охотятся на кабанов в Индии, и что его августейшие друзья,
герцог и герцогиня, - олицетворенная доброта и учтивость.
     Эмми тоже была представлена августейшей фамилии, и так как в  известные
дни ношение траура при дворе не разрешается,  то  она  появилась  в  розовом
креповом платье с брильянтовым аграфом на корсаже, подаренным ей  братом,  и
была так хороша в этом наряде, что герцог и двор (мы уже не говорим о майоре
- он едва ли когда раньше видел Эмилию в вечернем туалете и клялся, что  она
выглядит не старше двадцати пяти лет) восхищались ею сверх всякой меры.
     В этом платье она на придворном балу  прошлась  в  полонезе  с  майором
Доббином, и в том же несложном танце мистер  Джоз  имел  честь  выступать  с
графиней фон Шлюссельбак, старой дамой, немного горбатой, но зато имевшей  в
семейном гербе не менее шестнадцати эмблем и девизов и связанной родством  с
половиной царствующих домов Германии.
     Пумперникель расположен в веселой долине, по которой текут, сверкая  на
солнце, плодоносные воды Пумпа, чтобы слиться где-то с Рейном, - у меня  под
рукой нет карты, и я не могу точно сказать, где именно. В  некоторых  местах
река настолько глубока, что по ней ходит паром; в других  она  только-только
вертит колеса мельниц.  В  самом  Пумперникеле  пред-пред-предпоследняя  его
лучезарность,  великий  и  прославленный  Виктор   Аврелий   XIV,   выстроил
грандиозный мост, на котором воздвигнута его собственная статуя,  окруженная
наядами и эмблемами победы, мира и изобилия. Ногой  своей  он  попирает  выю
поверженного  турка,  -  история  повествует,  что  при  освобождении   Вены
Собесским он вступил в бой с янычаром и  пронзил  его  насквозь.  Нимало  не
смущаясь страданиями этого поверженного магометанина, в муках  извивающегося
у его ног, герцог кротко улыбается  и  указывает  жезлом  по  направлению  к
Aurelius Platz {Площадь Аврелия (нем.).},  где  он  начал  воздвигать  новый
дворец, который стал бы чудом своего века, если бы только у славного герцога
хватило средств для окончания постройки. Но завершение  Монплезира  (честные
немцы называют его Монблезиром) было  отложено  из-за  отсутствия  свободных
денег, и ныне дворец и его  парк  и  сад  находятся  в  довольно  запущенном
состоянии и по своим размерам только  в  десять  раз  превышают  потребности
двора царствующего монарха.
     Разбитые здесь сады должны были соперничать  с  версальскими,  и  среди
террас  и  рощ  до  сих  пор  красуется  несколько  огромных  аллегорических
фонтанов, которые в дни  празднеств  извергают  чудовищные  пенистые  струи,
пугая зрителей таким разгулом водной стихии. Есть там и грот  Трофония,  где
свинцовые тритоны при помощи какого-то хитрого устройства  могут  не  только
извергать воду, но и извлекать ужаснейшие стоны из своих свинцовых  раковин;
есть и купальня нимф и  Ниагарский  водопад,  которым  окрестные  жители  не
устают восхищаться, когда  собираются  на  ежегодную  ярмарку  при  открытии
ландтага или на празднества, которыми этот счастливый  народец  до  сих  пор
отмечает дни рождения или бракосочетания своих владетельных правителей.
     Тогда из всех городов герцогства, простирающегося почти на десять миль,
- из Болкума, лежащего у его западной  границы  и  угрожающего  Пруссии;  из
Грогвица, где у князя есть охотничий домик и  где  его  владения  отделяются
рекою Пумп от владений соседнего князя Поцентальского;  из  всех  деревенек,
рассеянных по этому счастливому княжеству, с  ферм  и  мельниц  вдоль  Пумпа
поселянки  в  красных  юбках  и  бархатных  головных  уборах  и  поселяне  в
треугольных шляпах и с трубками в зубах  стекаются  в  столицу  и  принимают
участие в ярмарочных развлечениях и празднествах.  Тогда  театры  устраивают
даровые представления; тогда  играют  фонтаны  Монблезира  (к  счастью,  ими
любуется целое общество, а то смотреть на них в одиночестве страшно);  тогда
приезжают акробаты и бродячие цирки (всем  известно,  как  его  лучезарность
увлекся одной из цирковых наездниц, причем  распространено  мнение,  что  la
petite vivandiere {Маленькая маркитантка (франц.).}, как ее  называли,  была
шпионкой и собирала  сведения  в  пользу  Франции),  и  восхищенному  народу
разрешают проходить по всему великогерцогскому дворцу, из комнаты в комнату,
и любоваться скользким паркетом, богатыми драпировками и  плевательницами  у
дверей бесчисленных покоев. В Монблезире  есть  один  павильон,  построенный
Аврелием  Виктором  XV  -  великим  государем,   но   чересчур   падким   на
удовольствия;  мне  говорили,  что   этот   павильон   -   чудо   фривольной
элегантности. Он расписан эпизодами из истории Вакха и Ариадны, а стол в нем
вкатывается и выкатывается при помощи ворота,  что  избавляло  обедающих  от
вмешательства прислуги. Но  помещение  это  было  закрыто  Барбарой,  вдовой
Аврелия XV, суровой и  набожной  принцессой  из  дома  Болкумов  и  регентом
герцогства во время славного малолетства ее сына  и  после  смерти  супруга,
взятого могилой в расцвете слишком веселой жизни.
     Пумперникельский театр известен и знаменит в этой  части  Германии.  Он
пережил полосу упадка, когда нынешний герцог во дни своей юности настоял  на
исполнении в театре своих собственных опер. Рассказывают, что однажды,  сидя
в оркестре и слушая репетицию, герцог пришел в бешенство и  разбил  фагот  о
голову капельмейстера, который вел оперу в слишком медленном темпе. В эту же
пору герцогиня София писала комедии, которые, должно быть,  невыносимо  было
смотреть. Но теперь герцог  исполняет  свою  музыку  в  интимном  кружке,  а
герцогиня показывает свои пьесы только знатным  иностранцам,  посещающим  ее
гостеприимный двор.
     Двор содержится с немалым комфортом и пышностью. Когда устраивают балы,
то, будь даже за ужином четыреста приглашенных, все  же  на  каждых  четырех
гостей полагается один лакей в алой ливрее  и  кружевах  и  всем  подают  на
серебре. Празднества и развлечения следуют одно за другим  без  перерыва.  У
герцога есть свои камергеры и шталмейстеры, а у герцогини - свои  статс-дамы
и  фрейлины,  точь-в-точь  как   у   других   владетельных   князей,   более
могущественных.
     Конституция предусматривает, или предусматривала, умеренный  деспотизм,
ограниченный ландтагом, который мог быть, а мог и не быть избран.  Сам  я  в
бытность свою в Пумперникеле ни  разу  не  слышал,  чтобы  он  собирался  на
заседания. Премьер-министр жил в третьем этаже, а  министр  иностранных  дел
занимал  удобную  квартиру  над  кондитерской  Цвибака.  Армия  состояла  из
великолепного оркестра, который также выполнял свои обязанности и на  сцене,
где было чрезвычайно приятно видеть этих достойных молодцов,  марширующих  в
турецких костюмах, нарумяненных, с деревянными ятаганами в руках, или в виде
римских воинов с офиклеидами и тромбонами, - приятно, говорю я, было увидеть
их опять вечером, после того как вы все утро слышали их на  Aurelius  Platz,
где они играли напротив кафе, в котором вы завтракали. Кроме  оркестра,  был
еще пышный и многочисленный штаб офицеров и, кажется, несколько солдат.  Три
или четыре солдата в гусарской форме, вдобавок к постоянным  часовым,  несли
дежурство во дворце, но я никогда не видал их верхом на  лошади.  Да  и  что
было делать кавалерии во времена  безмятежного  мира?  И  куда,  скажите  на
милость, могли бы гусары ездить?
     Все члены общества, - конечно, мы говорим о благородном  обществе,  ибо
что касается бюргеров, то никто от нас не ожидает, чтобы мы обращали на  них
внимание, - ездили друг к другу в  гости.  Ее  превосходительство  мадам  де
Бурст принимала у себя раз в неделю, ее превосходительство мадам де Шнурбарт
тоже имела свой приемный день, театр был  открыт  дважды  в  неделю,  раз  в
неделю происходили всемилостивейшие приемы при дворе; таким  образом,  жизнь
превращалась   в   нескончаемую   цепь   удовольствий   в   непритязательном
пумперникельском Духе.
     Что в городе бывали распри - этого никто не может отрицать. Политикой в
Пумперникеле занимались с большой страстностью, и партии жестоко  враждовали
между  собой.  Существовала  фракция  Штрумф  и   партия   Ледерлунг;   одну
поддерживал наш посланник, другую - французский charge d'affaires  мосье  де
Макабо. И стоило только  нашему  посланнику  высказаться  за  мадам  Штрумф,
которая, несомненно, пела лучше, чем ее соперница мадам Ледерлунг, и считала
в своем диапазоне на три ноты больше, -  стоило  только,  говорю  я,  нашему
посланнику высказать хоть какое-нибудь мнение,  чтобы  французский  дипломат
сейчас же занял противоположную позицию.
     Все жители города примыкали к той или к другой  из  этих  двух  партий.
Ледерлунг, что и говорить, была миловидным созданием и голос имела если и по
большой, то очень приятный, а Штрумф, вне  всякого  сомнения,  была  уже  не
первой молодости и не в  расцвете  красоты  и  к  тому  же  чересчур  полна:
например, когда она выходила в  последней  сцене  в  "Сомнамбуле"  в  ночной
рубашке, с лампой в руке и ей нужно было вылезать из окна и  пробираться  по
доске через ручей у мельницы, она с трудом протискивалась в  окно,  а  доска
сгибалась и трещала под ее тяжестью. Но зато как она  пела  в  финале!  И  с
каким бурным чувством кидалась в объятия Эльвино, - кажется, еще немного - и
она задушила бы его!  Между  тем  как  маленькая  Ледерлунг...  но  довольно
сплетничать,  -  важно  то,  что  эти  да