ила она, слегка покраснев. - Он наплачется и заснет.
     И они снова заговорили об опере.
     Однако Родон, выскользнув украдкой  из  гостиной,  пошел  взглянуть  на
своего сына и наследника и, только убедившись,  что  верная  Долли  занялась
ребенком, вернулся к обществу. Туалетная комната полковника помещалась в той
же горней области, и там он потихоньку встречался с мальчиком. Каждое  утро,
когда полковник брился, у них происходили свидания: Родон-младший  взбирался
на сундук подле отца и с неизменным увлечением следил за  операцией  бритья.
Они с отцом  были  большие  приятели.  Родон-старший  приносил  ему  сласти,
утаенные от собственного десерта, и прятал их в старом футляре для эполет, и
ребенок ликовал, разыскав сокровище, - смеялся, но  не  громко,  потому  что
маменька внизу спала и ее нельзя было беспокоить: она ложилась очень  поздно
и редко вставала раньше полудня.
     Родон покупал сыну много книжек с  картинками  и  завалил  его  детскую
игрушками. Стены ее были все покрыты картинками, которые отец приобретал  на
наличные  деньги  и  приклеивал   собственноручно.   Когда   миссис   Кроули
освобождала его от обязанности сопровождать ее в Парк, он приходил к сыну  и
проводил с ним по нескольку часов; мальчик, усевшись к нему на грудь, дергал
его за длинные усы, как будто это были вожжи, и неутомимо  прыгал  и  скакал
вокруг него. Комната была довольно низкая, и однажды, когда ребенку не  было
еще пяти лет, отец, высоко подбросив его, так сильно стукнул бедного  малыша
головой  о  потолок,  что,  перепугавшись,  чуть  не  выронил  его  из  рук.
Родон-младший уже приготовился громко заплакать - удар был  так  силен,  что
вполне оправдывал это намерение, - но только что он скривил рожицу, как отец
зашикал на него: "Ради бога,  Роди,  не  разбуди  маму!"  И  ребенок,  очень
серьезно и жалобно посмотрев на отца, закусил губы, сжал кулачки и не  издал
ни звука. Родон рассказывал  об  этом  в  клубах,  за  обедом  в  офицерском
собрании и всем и каждому в городе.
     - Ей-богу, сэр, - говорил он, - что за мальчишка у меня  растет!  Такой
молодчина! Я чуть не прошиб его головенкой  потолок,  ей-богу,  а  он  и  не
заплакал, боялся обеспокоить мать.
     Иногда - раз или два в неделю - Ребекка поднималась  в  верхние  покои,
где жил ребенок. Она приходила, словно ожившая картинка из модного  журнала,
мило улыбаясь, в прелестном новом платье,  изящных  перчатках  и  башмачках.
Изумительные шарфы, кружева и драгоценности украшали ее. У нее  всегда  была
новая шляпка, отделанная неувядающими цветами или великолепными  страусовыми
перьями, кудрявыми и нежными, как лепестки камелии.  Она  покровительственно
кивала  мальчугану,  который  отрывался  от  обеда  или   от   раскрашивания
солдатиков на картинках. Когда она уходила,  в  детской  еще  долго  носился
запах розы или какое-нибудь другое волшебное благоухание. В  глазах  ребенка
мать была неземным существом - гораздо выше отца... выше всего  мира,  -  ей
можно было только поклоняться издали. Кататься с матерью в экипаже  казалось
ему священнодействием: он сидел на скамеечке, не осмеливаясь  произнести  ни
слова, и только глядел во все глаза на пышно разодетую  принцессу,  сидевшую
против него. Джентльмены, гарцующие  на  великолепных  конях,  подъезжали  к
экипажу и, улыбаясь, разговаривали с нею. Как блестели ее глаза,  когда  эти
кавалеры приближались! Как грациозно она помахивала  им  ручкой,  когда  они
проезжали мимо! В таких  случаях  на  мальчика  надевали  новенький  красный
костюмчик; для дома годился и старый, коричневого  полотна.  Изредка,  когда
мать уезжала и горничная Долли убирала ее постель, он входил в спальню.  Ему
эта комната казалась раем, волшебным царством роскоши и чудес.  В  гардеробе
висели чудесные платья - розовые, голубые  и  разноцветные.  Вот  отделанная
серебром  шкатулка  с  драгоценностями  и  таинственная  бронзовая  рука  на
туалете, сверкающая сотнями колец. А вот трюмо - чудо искусства,  -  где  он
мог видеть свое удивленное личико и отражение Долли  (странно  измененное  и
витающее на потолке), когда она взбивала и разглаживала подушки на  постели.
Бедный, одинокий, заброшенный мальчуган!
     Мать - это имя божества в устах  и  в  сердце  ребенка,  а  этот  малыш
боготворил камень!
     Родон Кроули, при всем своем  беспутстве,  обладал  некоторым  душевным
благородством и еще был способен на любовь к женщине и любовь к  ребенку.  К
Родону-младшему он питал тайную нежность, которая не ускользнула от Ребекки,
хотя она никогда не говорила об этом мужу. Это не раздражало ее -  она  была
слишком добродушна, - но только увеличивало ее  презрение  к  нему.  Он  сам
стыдился своих родительских чувств, скрывал их от жены и, только когда бывал
наедине с мальчиком, давал им волю.
     По утрам они вместе  гуляли;  сначала  заходили  в  конюшни,  а  оттуда
направлялись в Парк. Юный  лорд  Саутдаун  -  добрейший  человек,  способный
отдать последнее и считавший своим главным  занятием  в  жизни  приобретение
всяких безделушек, которые он потом раздавал направо  и  налево,  -  подарил
мальчику крошечного пони, немногим больше крупной  крысы,  как  говорил  сам
даривший, и на этого  вороного  шотландского  пони  рослый  отец  маленького
Родона с восторгом  сажал  сынишку  и  ходил  рядом  с  ним  по  Парку.  Ему
доставляло удовольствие видеть старые казармы и старых  товарищей-гвардейцев
в  Найтсбридже,  -  он  вспоминал  теперь  холостую  жизнь  с  чем-то  вроде
сожаления.  Старые  кавалеристы  также  были  рады  повидаться   с   прежним
сослуживцем и понянчить маленького  полковника.  Полковнику  Кроули  приятно
было обедать в собрании вместе с собратьями-офицерами.
     - Черт возьми, я недостаточно умен  для  нее...  я  знаю  это!  Она  не
заметит моего отсутствия, - говаривал он.
     И он был прав: жена действительно не замечала его отсутствия.
     Ребекка очень любила своего мужа. Она всегда была добродушна и  ласкова
с ним и лишь умеренно выказывала ему свое презрение,  -  может  быть,  он  и
нравился ей оттого, что был глуп. Он был ее старшим  слугой  и  метрдотелем,
ходил по ее поручениям, беспрекословно слушался  ее  приказаний,  безропотно
катался с нею в коляске, отвозил ее в Оперу, а сам развлекался в клубе, пока
шло представление, и возвращался за нею точно в надлежащее время. Он  жалел,
что она недостаточно ласкова к мальчику, но мирился и с этим.
     - Черт возьми, она ведь, знаете ли, такая умница, - пояснял он, -  а  я
неученый человек и все такое, знаете...
     Как мы уже говорили,  чтобы  выигрывать  в  карты  и  на  бильярде,  не
требуется большой мудрости, а на другие таланты Родон и не претендовал.
     Когда  в  доме  появилась   компаньонка,   его   домашние   обязанности
значительно  облегчились.  Жена  даже  поощряла  его  обедать  вне  дома   и
освободила от обязанности провожать ее в Оперу.
     - Нечего тебе нынче вечером сидеть и томиться дома: ты будешь  скучать,
милый, - говорила она. - У меня соберется несколько человек,  которые  будут
тебя только раздражать. Я бы их не приглашала, но, ты ведь знаешь,  это  для
твоей же пользы. А теперь, когда у меня есть овчарка, ты можешь за  меня  не
бояться.
     "Овчарка-компаньонка! У Бекки Шарп - компаньонка! Разве не  смешно?"  -
думала про себя миссис Кроули. Эта мысль очень забавляла ее.

     Однажды утром, в воскресенье, когда Родон Кроули, его  сынишка  и  пони
совершали обычную прогулку в Парке, они  встретили  давнишнего  знакомого  и
сослуживца  полковника  -  капрала  Клинка,  который  дружески  беседовал  с
каким-то старым джентльменом, державшим  на  коленях  мальчугана  такого  же
возраста, как и маленький Родон. Мальчуган схватил висевшую на груди капрала
медаль в намять битвы при Ватерлоо и с восхищением рассматривал ее.
     - Здравия желаю, ваша честь, - сказал  Клинк  в  ответ  на  приветствие
полковника: "Здорово, Клинк!" - Этот юный джентльмен -  ровесник  маленькому
полковнику, сэр, - продолжал капрал.
     - Его отец тоже сражался при Ватерлоо,  -  добавил  старый  джентльмен,
державший мальчика на коленях, - верно, Джорджи?
     - Да, - подтвердил Джорджи. Он и мальчуган, сидевший  верхом  на  пони,
пристально и важно рассматривали друг друга, как это бывает между детьми.
     - В пехоте, - сказал Клинк покровительственным тоном.
     - Он был капитаном ***  полка,  -  продолжал  не  без  гордости  старый
джентльмен. - Капитан Джордж Осборн, сэр. Может быть, вы его знали?  Он  пал
смертью храбрых, сэр, сражаясь против корсиканского тирана.
     Полковник Кроули вспыхнул.
     - Я знал его очень хорошо, сэр, - сказал он, - и его жену, его  славную
женушку, сэр. Как она поживает?
     - Это моя дочь,  сэр,  -  отвечал  старый  джентльмен,  спустив  с  рук
мальчика и  торжественно  вынимая  визитную  карточку,  которую  и  протянул
полковнику. На ней стояло:
     "Мистер Седли, доверенный  агент  компании  "Черный  алмаз,  беззольный
уголь". Угольная верфь, Темз-стрит и коттеджи Анна-Мария, Фулем-роуд".
     Маленький Джорджи подошел и стал рассматривать шотландского пони.
     - Хочешь прокатиться? - спросил Родон-младший с высоты своего седла.
     - Хочу, - отвечал Джорджи.
     Полковник, смотревший на него  с  некоторым  интересом,  поднял  его  и
посадил на пони, позади Родона-младшего.
     - Держись за него, Джорджи, - сказал он, - обхвати моего мальчугана  за
пояс; его зовут Родон!
     И оба мальчика засмеялись.
     - Пожалуй, во всем Парке не найдется более  красивой  пары,  -  заметил
добродушный капрал.
     И полковник, капрал и мистер Седли с зонтиком  в  руке  пошли  рядом  с
детьми.

ГЛАВА XXXVIII
     Семья в крайне стесненных обстоятельствах

     Предположим, что маленький Джордж  Осборн  от  Найтсбриджа  проехал  до
Фулема, - остановимся же и мы в этом пригороде  и  посмотрим,  как  поживают
наши друзья, которых мы там оставили. Как чувствует себя миссис Эмилия после
ватерлооской катастрофы? Жива ли  она,  здорова  ли?  Что  стало  с  майором
Доббином, чей кеб постоянно маячил  около  ее  дома?  Есть  ли  какие-нибудь
известия о коллекторе Богли-Уолаха?  Относительно  последнего  нам  известно
следующее:
     Наш достойный друг, толстяк  Джозеф  Седли,  вскоре  после  счастливого
своего спасения возвратился в Индию. Кончился ли срок его отпуска, или же он
опасался встречи со свидетелями своего бегства  из  Брюсселя,  но,  так  или
иначе, он вернулся  к  своим  обязанностям  в  Бенгалии  очень  скоро  после
водворения Наполеона на острове Святой Елены,  где  нашему  коллектору  даже
довелось увидеть бывшего императора.  Если  бы  вы  послушали,  что  говорил
мистер Седли на корабле, вы решили бы, что  это  не  первая  его  встреча  с
корсиканцем  и  что  сей  штатский  основательно  посчитался  с  французским
полководцем на плато Сен-Жан. Он рассказывал тысячу анекдотов  о  знаменитых
баталиях, он знал расположение каждого полка и понесенные им потери.  Он  не
отрицал, что сам причастен к этим победам, -  что  был  вместе  с  армией  и
доставлял депеши герцогу Веллингтону. Он судил обо всем,  что  герцог  делал
или говорил  в  любой  момент  исторической  битвы,  с  таким  знанием  всех
поступков и чувств его милости, что всякому становилось ясно:  этот  человек
делил лавры победителя и не разлучался с ним в течение всего того дня,  хотя
имя его, как лица невоенного, и не упоминалось в опубликованных  документах.
Вполне возможно, что со временем Джоз и сам этому поверил. Во всяком случае,
в течение некоторого времени он гремел  на  всю  Калькутту  и  даже  получил
прозвище "Седли Ватерлооского", каковое и оставалось за ним во все время его
пребывания в Бенгалии.
     Векселя, которые Джоз  выдал  при  покупке  злополучных  лошадей,  были
беспрекословно оплачены им и его агентами. Он никому и словом  не  заикнулся
об этой сделке, и никто не знал достоверно, что случилось с его  лошадьми  и
как он отделался от них и от  Исидора,  своего  слуги-бельгийца;  последнего
видели осенью 1815 года в  Валансьене,  где  он  продавал  серую  в  яблоках
лошадь, очень похожую на ту, на которой ускакал Джоз.
     Лондонским агентам Джоза было дано  распоряжение  выплачивать  ежегодно
сто двадцать фунтов его родителям в Фулеме. Это была главная  поддержка  для
старой четы, потому что спекуляции, предпринятые мистером  Седли  после  его
банкротства,  никоим  образом  не   могли   восстановить   его   разрушенное
благосостояние.  Он  пытался  торговать  вином,  углем,   был   агентом   по
распространению лотерейных билетов и т. д., и т. и. Взявшись  за  что-нибудь
новое, он немедленно рассылал  проспекты  друзьям,  заказывал  новую  медную
дощечку на дверь и важно заявлял, что он еще поправит свои дела. Но  фортуна
окончательно отвернулась от  слабого,  разбитого  старика.  Один  за  другим
друзья покидали его - им надоедало покупать у него дорогой  уголь  и  плохое
вино, - и, когда он с утра тащился в Сити, только жена его  еще  воображала,
что он вершит там какие-то дела. К концу дня старик тихонько брел обратно  и
вечера проводил в трактире, в маленьком местном клубе, где разглагольствовал
о государственных финансах.  Стоило  послушать,  с  каким  знанием  дела  он
толковал про миллионы, про лаж и дисконт и про то,  что  делают  Ротшильд  и
братья Беринги.  Он  с  такой  легкостью  бросался  огромными  цифрами,  что
завсегдатаи клуба (аптекарь, гробовщик, подрядчик плотничных и  строительных
работ, псаломщик, который заглядывал сюда украдкой, и наш старый знакомый  -
мистер Клен) проникались к нему уважением.
     - Я знавал лучшие дни, сэр, - не  упускал  он  случая  сказать  каждому
посетителю. - Мой сын сейчас занимает высокий служебный пост в Ремгандже,  в
Бенгальском округе, и получает четыре тысячи рупий в месяц. Моя  дочь  могла
бы стать полковницей хоть сию минуту, если бы только захотела. Я могу завтра
же выдать вексель на моего сына на  две  тысячи  фунтов,  и  Александер  без
всяких отсчитает мне денежки. Но, заметьте, сэр, я слишком горд  для  этого.
Седли всегда были горды.
     И вы и я, дорогой читатель, можем оказаться в  таком  положении:  разве
мало наших друзей доходило до этого? Счастье может изменить вам, силы  могут
вас оставить, ваше место на подмостках  займут  другие  актеры,  помоложе  и
поискуснее, и вы окажетесь на мели. При встрече с вами знакомые  постараются
перейти на другую сторону или, что еще хуже, сострадательно протянут вам два
пальца,  и  вы  будете  знать,  что,  едва  пройдя  мимо,  приятель   начнет
рассказывать: "Бедняга, каких  глупостей  он  наделал  и  какие  возможности
упустил!.." И все же собственный выезд и три тысячи годовых - это не  предел
благополучия на земле и не высшая награда небес.  Если  шарлатаны  столь  же
часто преуспевают, как и терпят крах, если шуты  благоденствуют,  а  негодяи
пользуются  милостями  фортуны  и  vice  versa,  так  что  на  долю  каждого
приходятся и удачи и неудачи,  как  это  бывает  и  с  самыми  способными  и
честными среди нас, то, право же,  брат  мой,  дары  и  развлечения  Ярмарки
Тщеславия не слишком многого стоят, и вероятно... Впрочем, мы уклонились  от
нашей темы.
     Когда бы миссис Седли была женщиной энергической и не  захотела  сидеть
сложа руки после разорения мужа, она могла бы  снять  большой  дом  и  взять
нахлебников. Придавленный судьбой, Седли отлично играл бы роль мужа  хозяйки
меблированных комнат - роль своего рода принца-супруга, номинального хозяина
и господина, - резал бы  жаркое  за  общим  столом,  исполнял  бы  должность
домоправителя и смиренного мужа  своей  жены,  восседающей  на  неприглядном
хозяйском троне. Я видел людей неглупых и с  хорошим  образованием,  которые
когда-то много обещали, удивляя всех своей  энергией,  которые  в  молодости
задавали пиры помещикам и держали охоту, а теперь покорно нарезают  баранину
для старых сварливых ведьм и делают вид, что занимают за  их  унылым  столом
почетное место. Но миссис Седли, как мы  сказали,  не  обладала  достаточной
силой духа, чтобы хлопотать ради "немногих избранных  пансионеров,  желающих
поселиться в приятном музыкальном  семействе",  как  гласят  подобного  рода
объявления в "Таймсе". Она успокоилась на том, что оказалась на  мели,  куда
ее выбросила фортуна; и, как видите, песня старой четы была спета.
     Я не думаю, чтобы  они  были  несчастны.  Может  быть,  они  были  даже
несколько более горды в своем падении, чем во  времена  процветания.  Миссис
Седли всегда оставалась важной особой в  глазах  своей  домохозяйки,  миссис
Клеп, к которой она часто спускалась вниз и с которой проводила долгие  часы
в ее опрятной кухне. Чепцы и ленты Бетти Фленниган,  горничной-ирландки,  ее
нахальство, лень, чудовищная расточительность, с какой она сжигала на  кухне
свечи, истребляла чай и сахар и т. д., занимали  и  развлекали  старую  леди
почти столько же, сколько поведение ее прежней челяди, когда у  нее  были  и
Самбо, и кучер, и грум, и мальчишка-посыльный, и  экономка  с  целой  армией
женской прислуги, - об этом добрая леди вспоминала сотни раз на дню. А кроме
Бетти Фленниган, миссис Седли наблюдала еще за всеми служанками в  околотке.
Она  знала,  аккуратно  ли  платит  каждый  наниматель  за  свой  домик  или
задерживает плату. Она отступала в сторону, когда мимо нее проходила актриса
миссис Ружемон со своим сомнительным семейством. Она задирала голову,  когда
миссис Песлер, аптекарша,  проезжала  мимо  в  одноконном  тарантасе  своего
супруга, служившем ему для объезда больных. Она  вела  беседы  с  зеленщиком
относительно грошовой брюквы для мистера Седли, следила за молочником  и  за
мальчишкой  из  булочной  и  наведывалась  к  мяснику,  которому,  вероятно,
доставляло меньше хлопот продать сотню туш другим хозяйкам, чем один бараний
бок придирчивой миссис Седли; она вела счет картофелю, который  подавался  к
жаркому в праздничные дни, и по воскресеньям, одетая в лучшее  свое  платье,
дважды посещала церковь, а по вечерам читала "Проповеди Блейра".
     По  воскресным  же  дням  -  так  как  в  будни  "дела"  мешали  такому
развлечению - мистер Седли любил совершать с маленьким  Джорджи  прогулки  в
соседние парки и в Кенсингтонский сад, смотреть на солдат или кормить  уток.
Джорджи был неравнодушен к красным  мундирам,  и  дедушка  рассказывал  ему,
каким храбрым воином был его  отец,  и  знакомил  мальчика  с  сержантами  и
другими военными, грудь  которых  была  украшена  ватерлооскими  медалями  и
которым старый джентльмен торжественно представлял внука как  сына  капитана
*** полка Осборна, геройски погибшего в славный день 18  июня.  Старик  иной
раз угощал отставного служивого стаканом  портера,  а  главное  -  обнаружил
пагубную склонность закармливать Джорджи  яблоками  и  имбирными  пряниками,
явно во вред его здоровью, так  что  Эмилия  даже  объявила,  что  не  будет
отпускать Джорджи с дедушкой, если тот не пообещает ей не давать ребенку  ни
пирожных, ни  леденцов,  ни  вообще  каких-либо  лакомств,  приобретаемых  с
лотков.
     Что касается миссис Седли, то между ней и  дочерью  установилась  из-за
мальчика некоторая  холодность  и  тщательно  скрываемая  ревность.  Однажды
вечером, когда Джорджи был еще младенцем, Эмилия, сидевшая с  работой  в  их
маленькой гостиной и не  заметившая,  что  старая  леди  вышла  из  комнаты,
внезапно услышала крик ребенка, который до того спокойно спал. Бросившись  в
спальню, она увидала, что миссис Седли с помощью чайной ложки тайком вливает
в  рот  ребенку  эликсир  Даффи.  При  виде  такого  посягательства  на   ее
материнские  права,  Эмилия,  добрейшая  и  кротчайшая  из   смертных,   вся
затрепетала от гнева. Щеки ее, обычно бледные, вспыхнули и стали  такими  же
красными, какими они были у нее в двенадцать лет. Она вырвала ребенка из рук
матери и схватила со стола  склянку,  чем  немало  разгневала  старую  леди,
кото