-  промолвил  мистер  Осборн  более  мягким
тоном, - нам с Джорджем  не  следует  расставаться  в  гневе,  это  так!  Но
послушайте меня. Я сделал для него столько, сколько не сделает для  сына  ни
один отец. Ручаюсь вам, что он получал от меня втрое больше денег,  чем  вам
когда-либо давал ваш батюшка! Но я не хвастаюсь этим. Как  я  трудился  ради
него, как работал, не жалея сил,  об  этом  я  говорить  не  буду.  Спросите
Чоппера. Спросите его самого. Спросите в лондонском Сити. И вот я  предлагаю
ему  вступить  в  такой  брак,  каким  может  гордиться   любой   английский
дворянин... Единственный раз в жизни я обратился к нему с просьбой  -  и  он
отказывает мне. Что же, разве я не прав? И разве это я затеял ссору? Чего же
я ищу, как не его блага, ради которою  я  с  самого  его  рождения  тружусь,
словно каторжник. Никто не  может  сказать,  что  во  мне  говорит  какой-то
эгоизм. Пусть он возвращается. Вот вам моя рука.  Я  говорю:  все  забыто  и
прощено! А о том. чтобы жениться теперь же, не может быть и речи. Пусть  они
с мисс Суорц помирятся, а пожениться могут потом, когда  он  вернется  домой
полковником, потому что он будет полковником, черт меня подери,  обязательно
будет, уж за деньгами дело не станет. Я рад, что вы его образумили. Я  знаю,
это сделали вы, Доббин! Вы л прежде не  раз  выручали  его  из  беды.  Пусть
возвращается! Мы с ним поладим. Приходите-ка сегодня к нам  на  Рассел-сквер
обедать - приходите оба. Прежний адрес, прежний час! Будет отличная оленина,
и никаких неприятных разговоров.
     Эти похвалы и доверие острой болью пронзили  сердце  Доббина.  По  мере
того как разговор продолжался в таком  тоне,  капитан  чувствовал  себя  все
более и более виноватым.
     - Сэр, - произнес он, - я  боюсь,  что  вы  себя  обманываете.  Я  даже
уверен, что это так.  Джордж  человек  слишком  возвышенных  понятий,  чтобы
жениться на деньгах. В ответ на угрозу, что вы в случае неповиновения лишите
его наследства, с его стороны может последовать только сопротивление.
     - Черт возьми, сэр, какая же это угроза,  -  предложить  ему  ежегодный
доход в восемь или десять тысяч фунтов? - заметил мистер Осборн все с тем же
вызывающим добродушием. - Если бы мисс Суорц пожелала  в  супруги  меня,  я,
черт подери, был бы к ее услугам! Я не обращаю особого внимания  на  оттенок
кожи! - И старый джентльмен хитро подмигнул и разразился хриплым смехом.
     - Вы  забываете,  сэр,  о  прежних  обязательствах,  принятых  на  себя
капитаном Осборном, - сказал Доббин очень серьезно.
     - Какие обязательства? На что вы, черт возьми, намекаете? Уж не  хотите
ли вы сказать, -  продолжал  мистер  Осборн,  вскипая  гневом  при  внезапно
осенившей его мысли, - уж не хотите ли вы сказать, что  он  такой  треклятый
болван, что все еще льнет к дочери этого старого мошенника и банкрота?  Ведь
не явились же вы сюда сообщить мне, что он хочет на ней  жениться?  Жениться
на ней - еще чего! Чтобы мой сын и наследник женился на  дочери  нищего!  Да
черт бы его побрал, если он это сделает! Пусть  тогда  купит  себе  метлу  и
подметает улицы! Она всегда лезла к нему и строила ему глазки,  я  прекрасно
помню. И, конечно же, по наущению старого пройдохи, ее папаши.
     - Мистер Седли был вашим  добрым  другом,  сэр,  -  перебил  Доббин,  с
радостью чувствуя, что в нем тоже закипает гнев. - Было время, когда  вы  не
называли его мошенником и негодяем. Этот брак - дело ваших  рук!  Джордж  не
имел права играть чувствами...
     - Чувствами? - взревел старик Осборн. - Играть чувствами!..  Черт  меня
возьми, ведь это те же самые слова, которые произнес и мой джентльмен, когда
важничал тут в четверг, две недели назад, и вел разговоры о британской армии
с отцом, который породил его.  Так  это  вы  настроили  его,  а?  Очень  вам
благодарен, господин капитан! Так это вы хотите ввести в  мою  семью  нищих!
Весьма вам признателен, капитан! Еще чего - жениться на ней! Ха-ха-ха! Да на
что это ему? Ручаюсь вам - она и без этого мигом к нему прибежит!
     - Сэр, - произнес Доббин с нескрываемой яростью, вскакивая на ноги, - я
никому не позволю оскорблять эту молодую особу в моем присутствии, и  меньше
всего - вам!
     - Ах, вот как! Вы, чего доброго, еще на дуэль меня вызовете? Подождите,
дайте я позвоню, чтобы нам подали пистолеты! Мистер Джордж прислал вас  сюда
затем, чтобы вы оскорбляли его отца? Так, что ли? -  кричал  мистер  Осборн,
дергая сонетку.
     -  Мистер  Осборн,  -  возразил  Доббин  дрожащим  голосом,  -  это  вы
оскорбляете лучшее в мире создание. Вам следовало бы пощадить ее, сэр,  ведь
она... жена вашего сына!
     И, произнеся эти слова, Доббин вышел, чувствуя, что не в  силах  больше
разговаривать, а мистер Осборн откинулся на спинку своего  кресла,  устремив
вслед уходившему безумный взор. Вошел клерк, послушный звонку.  И  не  успел
капитан выйти на улицу со двора, где помещалась контора мистера Осборна, как
его догнал мистер Чоппер, совсем запыхавшийся и без шляпы.
     - Ради бога, что случилось? - воскликнул мистер Чоппер, хватая капитана
за фалды. - Хозяину дурно! Скажите, что сделал мистер Джордж?
     - Он женился на мисс Седли пять дней тому назад, - отвечал Доббин. -  Я
был у него шафером, мистер Чоппер, а вы должны остаться ему другом.
     Старый клерк покачал головой.
     - Если вы принесли такие вести, капитан,  значит,  дело  плохо!  Хозяин
никогда ему этого не простит.
     Доббин попросил Чоппера сообщить ему о дальнейшем в гостиницу,  где  он
остановился, и угрюмо зашагал в западную часть города, сильно  взволнованный
мыслями о прошедшем и о будущем.
     Когда обитатели дома на Рассел-сквер собрались в этот  вечер  к  обеду,
они застали главу семьи на обычном месте, но выражение  его  лица  было  так
мрачно, что домочадцы, хорошо знавшие это выражение, не смели рта  раскрыть.
Девицы и мистер Буллок, обедавший у них, поняли,  что  новость  доведена  до
сведения мистера Осборна.  Его  грозный  вид  так  подействовал  на  мистера
Буллока, что тот затих и присмирел и только был необычайно предупредителен к
мисс  Марии,  рядом  с  которой   сидел,   и   к   ее   сестре,   занимавшей
председательское место.
     Мисс Уирт, таким образом, сидела в одиночестве на своей стороне  стола,
между нею и мисс Джейн  Осборн  оставалось  пустое  место.  Это  было  место
Джорджа, когда он обедал дома, и для  него,  как  мы  говорили,  всегда  был
приготовлен прибор на случай возвращения блудного сына. За время обеда ничто
не нарушало тишину, если не считать редких, шепотом произнесенных  замечаний
улыбавшегося мистера Фредерика да звона посуды  и  серебра.  Слуги  бесшумно
двигались вокруг стола, исполняя свои обязанности. Факельщики на похоронах -
и те не отличаются таким мрачным видом, какой был у лакеев мистера  Осборна!
Оленина,  на  которую  он  приглашал  Доббина,  была  разрезана  стариком  в
полнейшем молчании, но кусок дичины, взятый им себе, убрали со  стола  почти
нетронутым; зато пил он много, и дворецкий усердно наполнял его стакан.
     Наконец, когда было подано  последнее  блюдо,  глаза  мистера  Осборна,
которые  он  поочередно  устремлял  на  каждого,  остановились  на  приборе,
поставленном для Джорджа. Мистер Осборн указал на прибор левой рукой. Дочери
глядели на него, не понимая или не желая понять этот знак, да и лакеи сперва
его не поняли.
     - Убрать этот прибор! - крикнул он наконец, вставая из-за стола,  и,  с
проклятием оттолкнув кресло, удалился к себе.
     Позади столовой была комната, известная в доме под названием  кабинета.
Это было святилище главы семейства. Сюда мистер  Осборн  обычно  удалялся  в
воскресенье утром, когда ему не хотелось идти в церковь,  и  проводил  здесь
все утро, сидя в малиновом кожаном  кресле  и  читая  газету.  Здесь  стояли
два-три  стеклянных  книжных  шкафа  с  многотомными  изданиями  в   прочных
позолоченных переплетах: "Годичные ведомости",  "Журнал  для  джентльменов",
"Проповеди Блепра" и "Юм и Смоллет". Годами мистер Осборн не снимал с  полок
ни одного из этих томов, но никто из членов семейства никогда ни  под  каким
видом не посмел бы  до  них  дотронуться.  Исключением  являлись  те  редкие
воскресные вечера, когда не устраивалось званых  обедов.  Большая  Библия  в
красном переплете и молитвенник вынимались тогда из уголка, где  они  стояли
рядом с "Книгой пэров", прислуга созывалась звонком в парадную  гостиную,  и
Осборн читал своему семейству вечернюю службу неестественно громким и резким
голосом. Никто в доме, ни чада, ни домочадцы, не входил в  эту  комнату  без
некоторого  трепета.  Здесь  мистер  Осборн  проверял   счета   экономки   и
просматривал инвентарную книгу винного погреба, подаваемую дворецким. Отсюда
ему была видна в глубине чистого, усыпанного гравием  дворика  задняя  дверь
конюшни, куда был проведен один из звонков. Кучер  выходил  в  этот  дворик,
словно узник на казнь, и Осборн ругал его из окна кабинета.  Четыре  раза  в
год мисс Уирт являлась в эту комнату за своим жалованьем, а  дочери  мистера
Осборна - за своими карманными деньгами. Джорджа, когда  он  был  мальчиком,
частенько драли в этой комнате, а мать сидела в это  время  на  лестнице  ни
жива ни мертва, прислушиваясь к ударам плетки. Мальчик  никогда  не  кричал,
когда его пороли, а  после  наказания  бедная  женщина  украдкой  ласкала  и
целовала его и потихоньку давала ему денег.
     Над камином висел семейный портрет, перенесенный сюда из столовой после
смерти миссис Осборн: Джордж верхом на пони, старшая сестра подает ему букет
цветов, а младшую мать держит за  руку.  Все  с  румяными  щеками,  большими
красными ртами и глупо улыбаются  друг  другу,  как  принято  изображать  на
семейных портретах. Мать лежала теперь  в  земле,  давно  всеми  забытая:  у
сектор и  у  брата  появились  свои  разнообразные  интересы,  и  они  стали
совершенно чужими друг  другу.  Через  несколько  десятков  лет,  когда  все
изображенные на портрете состарились, какой горькой  сатирой  кажутся  такие
наивные хвастливые семейные портреты -  вся  эта  комедия  чувств  и  лживых
улыбок, и невинности, столь  застенчивой  и  столь  самодовольной!  Почетное
место в столовой, освобожденное семейной  группой,  занял  парадный  портрет
самого Осборна, его кресла и большой серебряной чернильницы.
     Вот в этот-то кабинет и  удалился  теперь  старик  Осборн,  к  великому
облегчению всего небольшого общества, которое он покинул. Когда слуги  ушли,
оставшиеся начали было беседовать оживленно, но вполголоса, а потом тихонько
отправились наверх, причем мистер Булкок  последовал  за  дамами,  осторожно
ступая в своих скрипучих башмаках. У него не хватило духу в одиночестве пить
вино, да еще так близко от страшного старого джентльмена, сидевшего рядом, у
себя в кабинете.
     Уже давно стемнело, когда дворецкий, не получая  никаких  распоряжений,
решился постучать в дверь и подать в кабинет восковые свечи  и  чай.  Хозяин
дома сидел в кресле, делая вид, будто читает газету, и когда слуга, поставив
около него свечи и чайный прибор, удалился, Осборн поднялся и запер  за  ним
дверь на ключ. На этот раз не оставалось  никаких  сомнений:  все  домочадцы
поняли, что надвигается какая-то страшная катастрофа и что  мистеру  Джорджу
несдобровать.
     В большом полированном бюро красного дерева у мистера Осборна был ящик,
отведенный для  дел  и  бумаг  его  сына.  Здесь  хранились  все  документы,
касавшиеся Джорджа, с тех самых пор, как он был  ребенком:  здесь  были  его
тетрадки и  альбомы  для  рисования  с  похвальными  отзывами,  с  пометками
учителей; здесь были его первые письма, написанные крупным круглым почерком,
с поцелуями папеньке и маменьке и с просьбой  о  присылке  пирогов.  Не  раз
упоминался  в  них  его  дорогой  крестный  Седли.  Проклятия  срывались   с
помертвевших губ старика Осборна, и страшная ненависть и  злоба  закипали  у
него в груди, когда он, просматривая письма, встречал это  имя.  Все  бумаги
были занумерованы, надписаны и перевязаны красной тесьмой. На них значилось:
"От Джорджи с просьбой о 5 шиллингах. 23 апреля 18..; ответ  -  25  апреля".
Или: "Джорджи: относительно пони, 13 октября", и так далее. В другом  пакете
были: "Счета доктора С.", "Счета портного Джорджи и за  экипировку;  векселя
на меня, выданные Дж. Осборном-младшим", и т. д. Его письма из  Вест-Индии;"
письма его агента и газеты, в которых было напечатано о  его  производствах.
Здесь же хранился детский хлыстик  Джорджа,  а  в  бумажке  медальон  с  его
локоном, который всегда носила его мать.
     Несчастный провел много часов, перебирая эти реликвии и раздумывая  над
ними. Его самые честолюбивые мечты,  самые  заветные  упования  -  все  было
здесь. Как он гордился  своим  мальчиком!  Более  красивого  ребенка  он  не
встречал. Все говорили, что он похож на сына настоящего аристократа. Одна из
принцесс королевской крови заметила его на прогулке в садах Кью,  поцеловала
и спросила, как его зовут. Какой еще делец из Сити  мог  похвастаться  таким
сыном? Ни об одном принце так не заботились, как о нем. Его  сын  имел  все,
что можно было приобрести за деньги. Сам Осборн приезжал и дни актов в школу
на четверке лошадей,  со  слугами  в  новых  ливреях,  и  одарял  новенькими
шиллингами учеников, товарищей Джорджа. А когда он отправился с Джорджем  на
судно его полка, перед тем как юноша отплыл  в  Канаду,  он  задал  офицерам
такой обед, что на нем мог бы присутствовать сам герцог Йоркский.  Разве  он
отказывался когда-либо платить по векселям, которые Джордж выдавал на  него?
Вот они, и все оплачены беспрекословно! Не у  всякого  генерала  были  такие
лошади, на каких ездил Джордж! Он вспоминал сына в самые  различные  периоды
жизни, и тот вставал перед его глазами то  после  обеда,  когда  приходил  в
столовую, смелый, как лорд, и отпивал из отцовской рюмки, сидя рядом  с  ним
во главе стола; то верхом на пони в  Брайтоне,  когда  он  перескочил  через
изгородь и не отставал от взрослых  охотников;  то  в  день,  когда  он  был
представлен принцу-регенту на парадном выходе и весь Сент-Джеймский двор  не
мог похвастаться другим таким молодцом!  И  вот  конец  всему!  Жениться  на
дочери банкрота, пренебречь сыновним долгом и богатством! Какое  унижение  и
ярость, какое крушение честолюбивых надежд и любви, какую боль оскорбленного
тщеславия и даже отцовской нежности познал теперь этот суетный старик!
     Перебрав бумаги и посидев в задумчивости то над одной, то  над  другой,
погруженный в горчайшую из всех беспомощных печалей - ту, с какой несчастные
вспоминают о счастливых минувших  временах,  отец  Джорджа  вынул  всю  кипу
документов из ящика, где он  держал  ее  так  долго,  и  запер  в  шкатулку,
перевязав и запечатав своей печатью. Затем он открыл книжный шкаф и  снял  с
полки  большую  красную  Библию,  о  которой  мы  уже  говорили,   -   пышно
разукрашенную и редко раскрываемую книгу, сверкающую золотом. Ее  фронтиспис
изображал Авраама, приносящего в жертву  Исаака.  Здесь,  на  первом  чистом
листе, Осборн, согласно обычаю, записывал  четким  писарским  почерком  даты
своего брака и смерти жены и дни рождения и имена своих  детей:  сперва  шла
Джейн, затем Джордж Седли  Осборн,  потом  Мария  Фрэнсис,  и  дни  крещения
каждого. Взяв перо, Осборн тщательно вычеркнул имя Джорджа, и  когда  листок
совершенно высох, поставил книгу обратно на место,  откуда  взял  ее.  Затем
вынул из другого ящика, где хранились его личные бумаги,  какой-то  документ
и, перечтя его, скомкал, зажег от одной из свечей и не спускал с него  глаз,
пока тот не  сгорел  дотла  на  каминной  решетке.  Это  было  его  духовное
завещание. Когда оно сгорело, Осборн  присел  к  столу  и  написал  какое-то
письмо, потом позвонил слуге и велел ему доставить утром по адресу.  А  утро
уже наступило: когда старик поднимался к себе в спальню, весь дом был  залит
солнечным светом и среди свежей зеленой листвы Рассел-сквер распевали птицы.
     Заботясь о  том,  чтобы  умилостивить  всех  членов  семейства  мистера
Осборна и их присных, и желая снискать Джорджу в час постигшей его  невзгоды
как можно больше  друзей,  Уильям  Доббин,  которому  было  известно,  какое
влияние оказывают на человеческую душу хороший обед и доброе вино,  придя  к
себе  в  гостиницу,  послал  самое  радушное  приглашение  Томасу   Чопперу,
эсквайру, прося этого джентльмена  отобедать  с  ним  на  следующий  день  у
Слотера. Письмо застало мистера Чоппера еще в Сити, и он немедленно  написал
ответ, гласивший, что "мистер Чоппер свидетельствует свое глубокое  уважение
капитану Доббину и будет иметь честь и удовольствие" и т. д.  Приглашение  и
черновик ответа на него были показаны  миссис  Чоппер  и  его  дочерям,  как
только  старший  клерк  воротился  вечером  домой,  в  Семерстаун;  и  когда
семейство уселось пить чай, то за столом только  и  было  разговора,  что  о
благородных офицерах и вест-эндских аристократах.  Когда  же  девочки  пошли
спать,  мистер  и  миссис  Чоппер   начали   обсуждать   странные   события,
происходящие в семействе хозяина. Никогда  еще  клерк  не  видел  его  таким
взволнованным. Войдя к мистеру Осборну после ухода капитана Доб-бина, мистер
Чоппер застал своего хозяина с почерневшим лицом и чуть ли  не  в  обмороке.
Старый конторщик был уверен, что между мистером Осборном и молодым капитаном
произошла какая-то ужасная ссора. Чопперу было дано  распоряжение  составить
выписку всех сумм, выплаченных капитану Осборну за последние  три  года.  "И
цифра  получилась  не  маленькая",  -  заявил  он,  проникаясь  еще  большим
уважением к своим хозяевам - и старому и молодому - за ту щедрость, с  какой
они сорили гинеями. Спор вышел как будто бы из-за мисс Седли. Миссис  Чоппер
клятвенно заверяла, что ей очень жаль  бедную  девушку:  подумать  только  -
потерять такого красивого молодого человека, как капитан! Мистер  Чоппер  не
питал особого уважения к мисс Седли, как к дочери неудачливого спекулянта, и
всегда-то платившего очень скудный дивиденд. Он уважал фирму Осборна превыше
всех других в лондонском Сиги, и его надеждой и желанием было, чтобы капитан
Джордж женился на дочери какого-нибудь аристократа. Клерк спал  в  эту  ночь
гораздо спокойнее своего принципала. А после раннего  завтрака  (который  он
съел с отменным аппетитом, хотя его скромная чаша жизни подслащалась  только
сахарным песком) приласкал детей, нарядился в лучшее свое платье и рубашку с
брыжами и отправился в контору, пообещав восхищенной его видом жене не очень
налегать вечером на портвейн капитана Доббина.
     Когда мистер Осборн явился в свое обычное время в Сити, вид его поразил
всех подчиненных, привыкших,  по  вполне  понятным  причинам,  наблюдать  за
выражением хозяйского лица, - до того он был бледен и утомлен. В  двенадцать
часов мистер Хигс (адвокатская контора  Хигс  и  Болтунигс  на  Бедфор-роу),
явившийся по экстренному вызову, был проведен в кабинет  мистера  Осборна  и
беседовал с ним наедине свыше часа. Около часу  дня  мистер  Чоппер  получил
записку, принесенную денщиком капитана  Доббина,  со  вложением  письма  для
мистера Осборна, которое клерк и передал по  назначению,  войдя  в  кабинет.
Немного спустя туда снова были  приглашены  мистер  Чоппер  и  мистер  Берч,
второй клерк, которым было предложено расписаться в качестве  свидетелей  на
представленном им документе. "Я составил новое завещание", -  сказал  мистер
Осборн, и вышеупомянутые джентльмены  снабдили  документ  своими  подписями.
Совершилось это в полном молчании. У мистера Хигса был чрезвычайно серьезный
вид, когда он вышел в помещение  конторы;  он  строго  поглядел  на  мистера
Чоппера, но никаких объяснений не последовало.  Было  замечено,  что  мистер
Осборн в тот день держал себя как-то особенно  тихо  и  кротко,  к  великому
изумлению тех, кто с самого утра ждал бури. Он никого не разносил,  ни  разу