Его  следовало
бы расстрелять, сэр, - предать военно-полевому суду и расстрелять, ей-богу!
     - Мы собираемся прогнать Бони,  сэр,  -  сказал  Доббин,  встревоженный
яростью старика: жилы вздулись у него на лбу, и он гневно барабанил  кулаком
по своим бумагам. - Мы собираемся прогнать его, сэр, - герцог уже в Бельгии,
и мы со дня на день ждем приказа о выступлении.
     - Не давайте ему пощады! Привезите нам голову негодяя, сэр! Пристрелите
подлеца, сэр! - ревел Седли. - Я и сам пошел бы в  армию,  клянусь...  Но  я
разбитый старик, разоренный этим проклятым  негодяем...  и  шайкой  воров  и
мошенников, наших же англичан, которых я сам вывел в люди,  сэр,  и  которые
катаются теперь в каретах, - добавил он дрогнувшим голосом.
     Доббин был немало взволнован при виде  этого  некогда  доброго  старого
друга, почти обезумевшего от горя и кипевшего старческой  злобой.  Пожалейте
падшего джентльмена, вы все, для кого деньги и репутация - главнейшие блага.
А ведь так оно и есть на Ярмарке Тщеславия.
     - Да, - продолжал старик, - бывают же такие ехидны - ты их отогреваешь,
а потом они жалят тебя. Бывают такие  нищие  -  ты  помогаешь  им  сесть  на
лошадь, а они же первые давят тебя. Вы знаете, на  кого  я  намекаю.  Уильям
Доббин, мой мальчик. Я говорю об этом гордеце, об этом разбогатевшем негодяе
с Рассел-сквер, которого я знавал без гроша в кармане. Молю бога и  надеюсь,
что еще увижу его таким же пищим, каким он был до того, как я ему помог.
     - Я кое-что слышал об этом, сэр, от  моего  друга  Джорджа,  -  заметил
Доббин, стараясь поскорее подойти к цели. - Ссора между  вами  и  его  отцом
крайне огорчила его, сэр. И я даже имею к вам поручение от Джорджа.
     - А, так вот какое у вас дело! -  крикнул  старик,  вскочив  со  своего
места. - Что? Пожалуй, он еще шлет мне соболезнование? Так, что  ли?  Весьма
любезно со стороны этого напыщенного нахала с  его  фатовскими  замашками  и
вест-эндским чванством. Он, чего доброго, все еще шатается около моего дома.
Если бы мой сын обладал храбростью настоящего мужчины, он пристрелил бы его.
Это такой же негодяй, как и его отец. Не желаю, чтобы его имя упоминалось  в
моем доме. Проклинаю тот день, когда я позволил ему переступить мой порог. Я
предпочту увидеть свою дочь мертвой, чем замужем за ним.
     - Джордж не виноват в жестокости своего отца, сэр. Если ваша дочь любит
его, то вы сами немало способствовали этому. Кто дал вам  право  надругаться
над привязанностью двух молодых людей? Неужели ради своего каприза вы готовы
сделать их несчастными?
     - Запомните, это не его отец разрывает брак, - выкрикнул старый  Седли.
- Это я запрещаю! Его семья и моя расстались навеки.  Я  низко  пал,  но  но
настолько. Нет, нет! И вы так и скажите всему их  отродью  -  сыну,  отцу  и
сестрам, всем, всем!
     - Я убежден, сэр, что у вас нет ни  власти,  ни  права  разлучать  этих
молодых людей, - отвечал Доббин тихим голосом. - И если вы не дадите  дочери
своего согласия, она никоим образом не должна считаться с вашей  волей.  Нет
разумного оправдания тому, чтобы она умерла или влачила жалкое существование
только из-за вашего упорства. По моему мнению, она уже  так  крепко  связана
брачным обязательством, как если бы оглашение их брака было сделано во  всех
лондонских церквах. И может ли быть лучший ответ на обвинения Осборна,  -  а
ведь он вас действительно обвиняет, - чем просьба  его  сына  позволить  ему
войти в вашу семью и жениться на вашей дочери?
     Казалось, проблеск чего-то похожего на удовлетворение пробежал по  лицу
старого Седли, когда перед ним был  выдвинут  этот  довод.  Но  он  все  еще
продолжал твердить, что никогда не даст согласия на брак Эмилии с Джорджем.
     - Придется обойтись без вашего согласия, - заявил, улыбаясь,  Доббин  и
рассказал мистеру Седли, как  давеча  рассказывал  миссис  Седли,  о  побеге
Ребекки с капитаном Кроули. Это, очевидно, позабавило старого джентльмена.
     - Вы, господа капитаны, ужасный народ! - промолвил он, перевязывая свои
бумаги, и на лице его показалось какое-то подобие улыбки, к изумлению только
что вошедшего подслеповатого лакея, который еще не разу не  видал  подобного
выражения лица у мистера Седли, с тех пор как тот  повадился  в  эту  унылую
кофейню.
     Мысль о нанесении своему врагу, Осборну, такого удара, видимо, смягчила
старого  джентльмена,  и,  когда  их  беседа  закончилась,  они  с  Доббином
расстались добрыми друзьями.

     - Сестры говорят, что у нее  брильянты  с  голубиное  яйцо,  -  смеясь,
говорил Джордж. - Представляю, как они идут  к  ее  цвету  лица!  Когда  она
увешается  своими  драгоценностями  -  должно  быть,  получается   настоящая
иллюминация. А ее черные волосы вьются, как у Самбо. Наверное,  она  продела
себе в нос кольцо, когда ездила представляться ко двору... Ей  бы  в  волосы
пучок перьев - и это будет  настоящая  belle  sauvage!  {Прекрасная  дикарка
(франц.).}
     Так Джордж, беседуя с Эмилией, потешался над наружностью молодой особы,
с которой недавно познакомились его отец и сестры и которая  была  предметом
величайшего поклонения для семейства на Рассел-сквер. Говорили,  что  у  нее
без счету всяких  плантаций  в  Вест-Индии,  куча  денег  в  государственных
бумагах и  что  имя  ее  отмечено  тремя  звездочками  в  списке  акционеров
Ост-Индской компании. У нее был дворец за Темзой и  дом  на  Портленд-Плейс.
Имя богатой вест-индской наследницы было упомянуто весьма лестно в  "Морнинг
пост". Миссис  Хаггистон,  вдова  полковника  Хаггистона,  ее  родственница,
вывозила ее в свет и вела ее  дом.  Она  только  что  вышла  из  школы,  где
заканчивала образование, и Джордж с сестрами встретился с нею  на  вечере  в
доме старого  Халкера,  на  Девон-шир-Плеис  ("Халкер,  Буллок  и  Кo"  были
постоянными лондонскими агентами ее семьи в  Вест-Индии);  обе  мисс  Осборн
осыпали ее любезностями, и наследница принимала их авансы весьма добродушно.
"Быть сиротой в ее положении и при  ее  деньгах  -  как  это  интересно!"  -
говорили девицы Осборн. Вернувшись с бала, они просто бредили новой подругой
и  без  конца  рассказывали  о  ней  своей  компаньонке  мисс  Уирт.  Сестры
сговорились с новой знакомой о постоянных встречах и на  следующий  же  день
взяли карету и поехали ее  навестить.  Миссис  Хаггистон,  вдова  полковника
Хаггистона и  родственница  лорда  Бинки,  беспрестанно  о  нем  говорившая,
неприятно поразила  неискушенных  девиц  своим  надменным  видом  и  слишком
большой склонностью вспоминать на каждом слове своих знатных  родственников.
Но сама Рода была выше всяких похвал - искреннейшее,  милейшее,  приятнейшее
создание  -  правда,  нуждающееся  в  легкой  шлифовке,  но  зато  уж  такое
безобидное. Девушки сразу стали называть друг друга по имени.
     - Посмотрела бы ты на нее в придворном  туалете,  Эмми,  -  рассказывал
Осборн, смеясь. - Она примчалась к сестрам показать его, перед тем как ехать
представляться  ко  двору  во  всем  параде.  Вывозит   ее   миледи   Бинки,
родственница  Хаггистон.  Эта  Хаггистон  в  родстве  буквально  со   всеми.
Брильянты у нее горели огнями, как Воксхолл в тот вечер, когда мы  там  были
(помнишь  Воксхолл,  Эмми?  И  как  Джоз   распевал   там   своей   душечке,
м-милоч-чке?). Брильянты  и  бронза,  дорогая,  -  подумай,  какое  чудесное
сочетание. А в волосах - то есть в шерсти - белые перья. Серьги величиной  с
подсвечник,  их  прямо  можно  зажечь,  ей-богу!  А  желтый  атласный  шлейф
волочился за нею, словно хвост кометы.
     -  Сколько  ей  лет?  -  спросила  Эмми,  которой  Джордж  трещал   про
смуглолицую красотку в утро их примирения, - трещал так,  как,  наверно,  не
мог бы никто в мире.
     - Да этой чернокожей принцессе, хотя она только что со школьной скамьи,
должно быть, года двадцать два, двадцать три.  А  посмотрела  бы  ты  на  ее
каракули! Полковница Хаггистон пишет за нее все письма, но как-то  в  минуту
откровенности она сама вооружилась пером и написала моим сестрам. Она  пишет
вместо "атлас" - "атласт", а вместо "дворец" - "творец".
     - Ах, это, наверное, мисс Суорц,  наша  пансионерка,  та,  что  жила  в
отдельной комнате, - догадалась Эмми, вспомнив добродушную  девочку-мулатку,
которая так бурно сокрушалась, когда Эмилия покидала пансион мисс Пинкертон.
     - Она, совершенно верно! - подхватил Джордж. -  Отец  ее  был  немецкий
еврей, говорят - рабовладелец, имевший какое-то  отношение  к  Каннибальским
островам. Он "мер в прошлом году, и мисс Пинкертон завершила ее образование.
Она может сыграть на фортепьяно две пьески, умеет петь  три  романса,  может
писать, когда рядом сидит миссис Хаггистон и исправляет ей ошибки.  Джейн  и
Мария уже полюбили ее, как сестру.
     - Жаль, что они меня не полюбили, - промолвила задумчиво  Эмми.  -  Они
всегда обходились со мной так холодно.
     - Дорогое мое дитя, они полюбили бы тебя, если бы у  тебя  было  двести
тысяч фунтов, - отвечал Джордж. - Так уж они  воспитаны.  В  нашем  обществе
поклоняются чистогану. Мы живем среди банкиров и крупных дельцов Сити,  черт
бы их всех побрал, и  каждый,  кто  разговаривает  с  тобой,  побрякивает  в
кармане гинеями. Таков этот осел Фред Буллок, который собирается жениться на
Марии, таков Голдмор, директор Ост-Индской компании, таков  Дипли,  торговец
салом, - это по нашей линии,  -  добавил  Джордж  с  принужденным  смехом  и
краснея. - Проклятие всей  этой  шайке  пошляков  и  загребателей  денег!  Я
засыпаю на их торжественных обедах. Я стыжусь дурацких  парадных  вечеров  у
моего  отца.  Я  привык  жить  с  джентльменами,  с   людьми   светскими   и
благовоспитанными, Эмми, а не с кучкой  торгашей,  объедающихся  черепаховым
супом. Милочка, ты одна в нашем кругу настоящая леди и по наружности,  и  по
речам, и по образу мыслей. И это потому, что  ты  ангел,  и  иначе  быть  не
может. Не возражай! Ты у нас одна-единственная леди. Разве не говорила  того
же мисс Кроули, которая вращалась в лучших кругах  Европы?  А  что  касается
Кроули, лейб-гвардейца, то, черт его побери, он  славный  малый.  И  мне  он
нравится тем, что женился на девушке, которую полюбил.
     Эмилия тоже восхищалась мистером Кроули, и по той же причине. Она  была
уверена, что Ребекка будет с ним счастлива, и, смеясь, выражала надежду, что
Джоз утешится. Наша парочка продолжала болтать,  как  в  старые  времена.  К
Эмилии вернулась ее прежняя вера в Джорджа, хоть она то  и  дело  из  милого
кокетства поминала мисс Суорц и даже призналась - какая лицемерка! - что  ее
ужасно пугает, как бы Джордж не позабыл ее  для  этой  наследницы,  ради  ее
капиталов и угодий на Сент-Китсе. На самом деле она была слишком  счастлива,
чтобы испытывать какие-либо опасения, сомнения  или  предчувствия,  и,  видя
опять рядом с собой Джорджа, не боялась никаких наследниц, никаких красавиц,
да и вообще ничего на свете.
     Капитан Доббин вернулся к молодым людям,  преисполненный  сочувствия  к
ним, - и на сердце у него потеплело,  когда  он  увидел,  как  Эмилия  опять
расцвела, как она смеется, щебечет и распевает за фортепьяно старые знакомые
романсы; исполнение их прервал звонок, возвещавший о приходе мистера  Седли.
Еще до его появления Джорджу было приказано ретироваться.
     Если не считать первой приветственной улыбки - да и та была лицемерной,
так как Эмилия сочла прибытие капитана Доббина несвоевременным, - мисс Седли
ни разу не обратила внимания на Доббина в течение  его  визита.  Но  он  был
доволен уж тем,  что  видел  Эмилию  счастливой  и  сам  содействовал  этому
счастью.

ГЛАВА XXI
     Ссора из-за наследницы

     Нетрудно  воспылать  любовью  к  молодой   особе,   наделенной   такими
достоинствами, как мисс Суорц. И вот в душу старого мистера Осборна вкралась
великая честолюбивая мечта, и мисс Суорц призвана была  ее  осуществить.  Он
поощрял с величайшим, рвением и дружелюбием нежную приязнь своих  дочерей  к
молодой наследнице и заявлял, что ему,  как  отцу,  доставляет  искреннейшее
удовольствие видеть, что любовь его девочек избрала себе достойный предмет.
     - В нашем скромном особняке на Рассел-сквер, моя дорогая,  -  говаривал
он мисс Роде, - вы не найдете того великолепия и не встретите того круга,  к
которому привыкли в Вест-Энде. Мои дочери простые, бесхитростные девочки, но
сердце у них золотое, и они питают к вам привязанность,  которая  делает  им
честь, - да, делает им честь. Я простой,  обыкновенный  скромный  английский
купец, честный, как могут засвидетельствовать мои почтенные друзья Халкер  и
Буллок, бывшие доверенные вашего покойного батюшки, царствие  ему  небесное.
Вы найдете у нас дружную, простую, счастливую и - надеюсь, могу так  сказать
- почтенную семью; простой стол, простых людей, но  горячий  прием,  дорогая
моя мисс... Рода, - позвольте мне так вас называть, потому что  сердце  мое,
право, полно горячей  к  вам  приязни.  Я  человек  откровенный,  и  вы  мне
нравитесь. Бокал шампанского! Хикс, шампанского мисс Суорц!
     Нет никакого сомнения, что старик Осборн верил всему,  что  говорил,  а
его дочери совершенно искренне заявляли о  своей  любви  к  мисс  Суорц.  На
Ярмарке Тщеславия люди, естественно, льнут к богачам. И если самый заурядный
обыватель  с  умилением  взирает  на  большое  богатство   (вызываю   любого
представителя пашей так называемой порядочной публики положа руку на  сердце
сказать, что понятие "богатство" не заключает в себе чего-то приятного ему и
внушающего благоговение; да и вы сами, если вам шепнуть, что  ваш  сосед  за
столом - счастливый обладатель полумиллиона, - разве не будете  разглядывать
его с особым интересом?),  если  даже  заурядный  обыватель  тает  при  виде
богатства, то что уж говорить об испытанных людях света. Их  чувства,  можно
сказать, рвутся наружу, чтобы приветствовать большие деньги, а сердце готово
воспылать любовью к неотразимому обладателю оных. Я  знаю  многих  почтенных
особ, которые не считают себя вправе снизойти  до  дружбы  с  человеком,  не
имеющим известного веса или  положения  в  обществе.  Они  дают  волю  своим
чувствам только в подобающих случаях. И вот вам доказательство:  большинство
членов семьи Осборнов на протяжении пятнадцати лет не способно было проявить
хоть сколько-нибудь сердечное отношение к Эмилии Седли, а к мисс  Суорц  они
за один вечер воспылали такой любовью, которой только может  пожелать  самый
восторженный поклонник дружбы с первого взгляда.
     Какая это была бы партия для  Джорджа  (в  полном  единодушии  заявляли
сестры и мисс Уирт) и насколько же мисс Суорц лучше этой  ничтожной  Эмилии!
Такой блестящий молодой человек, как Джордж, с его прекрасной  внешностью  и
положением, с его дарованиями,  был  бы  для  нее  самым  подходящим  мужем.
Картины балов на  Порт-ленд-Плейс,  представлений  ко  двору,  знакомства  с
доброй половиной пэров волновали воображение молодых девиц, и они  только  и
говорили что о своей  милой  новой  подруге,  о  Джордже  да  о  его  важных
знакомых.
     Старик Осборн тоже думал, что мулатка будет отличной  партией  для  его
сына. Джордж выйдет в отставку, пройдет в парламент, займет видное место и в
высшем свете, и в государстве. Кровь у него вскипела радостным волнением  от
переизбытка верноподданнических чувств, и он уже  видел,  как  имя  Осборнов
украшено дворянским титулом, пожалованным его сыну,  и  мечтал  о  том,  что
станет родоначальником славной линии баронетов.  Он  усиленно  разнюхивал  в
Сити и на бирже, пока не разузнал  все  относительно  состояния  наследницы,
порядка и способа размещения ее капиталов и местоположения принадлежащих  ей
недвижимостей.
     Фред Буллок, один из его главных осведомителей, был бы не прочь  и  сам
поторговаться за нее (как выразился наш  юный  банкир),  но  только  он  уже
записал себе на приход Марию Осборн. Не  имея  возможности  заполучить  мисс
Суорц в качестве жены,  бескорыстный  Фред  весьма  одобрял  ее  в  качестве
невестки. "Пусть Джордж вступает в игру и выигрывает ее,  -  таков  был  его
совет. - Но только куй железо,  пока  горячо.  Сейчас  ее  еще  не  знают  в
Лондоне,  а  через  несколько  недель  явится  из   Вест-Энда   какой-нибудь
распроклятый молодчик с титулом и разоренным родовым поместьем и выставит за
двери всех нас, дельцов из Сити, как это сделал в прошлом году лорд Фицруфус
с мисс Грогрем, даром что она уже была просватана за Подера из фирмы  "Подер
и Браун". Чем скорее, тем лучше, мистер Осборн. Вот мое мнение", - советовал
наш мудрец. Впрочем, когда мистер  Осборн  покинул  приемную  банка,  мистер
Буллок вспомнил Эмилию, какая  она  хорошенькая,  как  привязана  к  Джорджу
Осборну, и потратил, по крайней  мере,  десять  секунд  своего  драгоценного
времени на сожаления о злой беде, обрушившейся на несчастную девушку.
     Таким образом, в то время как благие намерения самого Джорджа Осборна и
его добрый друг и гений Доббин влекли нашего повесу обратно к ногам  Эмилии,
родитель  Джорджа  и  его  сестры  занимались  устройством  для  него   этой
великолепной партии, ни на минуту не помышляя, что он  может  воспротивиться
их плану.
     Когда  Осборн-старший,  по  его  собственному   выражению,   изъяснялся
"намеками", то даже самый заведомый тупица не мог понять его превратно. Так,
спуская лакея с лестницы основательным пинком, он как бы давал  ему  понять,
что в его услугах больше не нуждаются. Миссис Хаггистон он заявил  со  своей
обычной прямотой и деликатностью, что выпишет ей чек на пять тысяч фунтов  в
тот самый день, когда его сын женится на ее подопечной. Это тоже был  тонкий
намек и чрезвычайно ловкий дипломатический ход. В конце концов он и  Джорджу
сделал соответствующий намек - то есть приказал ему жениться на мисс  Суорц,
и баста, - как приказал бы дворецкому откупорить бутылку вина или конторщику
составить деловое письмо. Этот властный  намек  сильно  смутил  Джорджа.  Он
переживал первые восторги  и  сладость  своего  второго  романа  с  Эмилией,
невыразимо для него приятного. Контраст между манерами и внешностью Эмилии и
наследницы делал самую мысль о союзе с последней смешной и ненавистной.  Что
толку в пышных экипажах и оперных ложах, думал он, если  его  увидят  там  в
обществе черномазой прелестницы! Прибавьте ко всему, что  Осборн-младшпй  не
уступал в упрямстве старшему: когда ему чего-либо хотелось, он  был  так  же
тверд в стремлении добиться своего и так же быстро приходил в ярость,  когда
бывал раздражен, как и его отец в свои наиболее грозные минуты.
     В первый день, когда мистер Осборн сделал  ему  недвусмысленный  намек,
что он должен повергнуть свои чувства к ногам мисс Суорц,  Джордж  попытался
оттянуть решение.
     - Вам следовало бы подумать об этом раньше, сэр, - сказал он. -  Сейчас
ничего не  сделаешь,  когда  мы  каждую  минуту  ждем  приказа  выступать  в
заграничный поход. Подождите до моего возвращения, если только я вернусь.  -
И тут он стал доказывать, что время выбрано крайне неудачно, так как полк со
дня на день может покинуть Англию; что те немногие дни и недели, которые ему
еще остается пробыть дома, должны быть посвящены делам,  а  не  ухаживаниям.
Это успеется, когда он вернется домой в майорском чине. - А я обещаю вам,  -
сказал он с самоуверенным видом, - что  так  или  иначе,  но  вы  увидите  в
"Газете" имя Джорджа Осборна.
     Ответ на это отца основывался на сведениях, полученных им в  Сити;  при
малейшем промедлении вест-эндские молодчики обязательно зацапают наследницу.
Если сын не женится на мисс  Суорц  сейчас,  то,  во  всяком  случае,  может
заручиться  письменным  ее  обещанием,  которое  вступит  в  силу   по   его
возвращении в Англию. А кроме того, человек, который может  получать  десять
тысяч в год дома, должен быть  дураком,  чтобы  рисковать  своей  жизнью  за
границей.
     - Значит, вы хотите, чтобы я оказался трусом,  сэр,  а  наше  имя  было
опозорено ради денег мисс Суорц? - п