ет  божий;  где  еще  не  воздвигалась  арка  Пимлико  и
безобразное конное чудовище не подавляло ее и всю окрестность, - и,  миновав
Бромптон, подъехали к некоей церкви вблизи Фулем-роуд.
     Здесь ожидала карета, запряженная четверкой, и рядом - парадный наемный
экипаж. Из-за проливного дождя собралась лишь очень небольшая кучка зевак.
     - Что за чертовщина! - воскликнул Джордж. - Ведь я заказал просто пару.
     - Мой барин велел заложить четверку, - ответил  слуга  мистера  Джозефа
Седли, поджидавший их; он вместе с лакеем  мистера  Осборна  проследовал  за
Джорджем и Уильямом в церковь,  и  оба  ливрейных  аристократа  решили,  что
"свадьба совсем никудышная, нет ни завтрака, ни свадебных бантов".
     - Ну, вот и вы,  -  сказал  наш  старый  друг  Джоз  Седли,  выходя  им
навстречу. - Ты опоздал на пять минут, милый Джордж. Что за погодка, а? Черт
подери, точь-в-точь начало дождливого сезона в Бенгалии. Но ты увидишь,  что
моя карета непроницаема для дождя. Ну, идемте! Матушка с Эмми в ризнице.
     Джоз Седли был великолепен. Он раздобрел  еще  больше.  Воротничок  его
рубашки стал еще выше; лицо у  него  покраснело  еще  сильнее;  брыжи  пеной
вздымались из-под пестрого жилета. Лакированная  обувь  тогда  еще  не  была
изобретена, но гессенские сапоги на его внушительных ногах сияли так, что их
можно было принять за  ту  самую  пару,  перед  которой  брился  джентльмен,
изображенный на  старинной  картинке.  А  на  светло-зеленом  сюртуке  Джоза
красовался пышный свадебный бант, подобный огромной белой магнолии.
     Словом, Джордж принял великое решение: он  собирался  жениться.  Отсюда
его бледность и взвинченность, его бессонная ночь  и  утреннее  возбуждение.
Многие мне признавались, что, проходя через это,  они  испытывали  такие  же
точно чувства. Без сомнения, проделав эту церемонию три-четыре  раза,  вы  к
ней привыкнете, - но окунуться в первый раз -  страшно,  с  этим  согласится
всякий.
     Невеста была одета в коричневую шелковую ротонду (как потом сообщил мне
капитан Доббин), а на  голове  у  нее  была  соломенная  шляпка  с  розовыми
лентами. На шляпку была накинута вуаль из белых кружев  шантильи  -  подарок
невесте от мистера Джозефа Седли, ее брата. Капитан Доббин, в свою  очередь,
испросил позволения подарить ей золотые часы  с  цепочкой,  которыми  она  и
щеголяла,  а  мать  подарила  ей  свою  брильянтовую  брошь,  чуть   ли   не
единственную драгоценность, которую ей удалось сохранить. Во время  венчания
миссис Седли сидела на скамье,  заливаясь  слезами,  а  ирландка-прислуга  и
миссис Клен,  квартирная  хозяйка,  утешали  ее.  Старик  Седли  не  пожелал
присутствовать. Посаженым отцом был поэтому Джоз, а капитан Доббин  выступал
в роли шафера своего друга Джорджа.
     В церкви не было никого,  кроме  церковнослужителей,  небольшого  числа
участников брачной церемонии да их прислуги.  Оба  лакея  сидели  поодаль  с
презрительным видом. Дождь хлестал в окна. В перерывы службы был слышен  его
шум и рыдания старой миссис Седли. Голос пастора мрачным эхом  отдавался  от
голых стен. Слова Осборна: "Да, обещаю", - прозвучали глубоким басом.  Ответ
Эмми, сорвавшийся с ее губок, шел прямо от сердца, но его едва ли кто-нибудь
расслышал, кроме капитана Доббина.
     Когда служба окончилась, Джоз Седли выступил вперед и поцеловал  сестру
в первый раз за много месяцев. От меланхолии Джорджа не  осталось  и  следа,
вид у него был гордый и сияющий.
     - Теперь твоя очередь, Уильям, - сказал он, ласково кладя руку на плечо
Доббина. Доббин подошел и прикоснулся губами к щечке Эмилии.
     Затем они прошли в ризницу и расписались в церковной книге.
     - Бог да благословит тебя, старый мой друг Доббин! - воскликнул Джордж,
схватив друга за руку, и что-то  очень  похожее  на  слезы  блеснуло  в  его
глазах.
     Уильям ответил лишь кивком. Сердце его было так переполнено, что он  не
мог сказать ни слова.
     - Пиши сейчас же и приезжай как  можно  скорее,  слышишь?  -  промолвил
Осборн.
     Миссис Седли  с  истерическими  рыданиями  распрощалась  с  дочерью,  и
новобрачные направились к карете.
     - Прочь с дороги, чертенята! - цыкнул Джордж  на  промокших  мальчишек,
облепивших церковные двери. Дождь хлестал в лицо молодым, когда  они  шли  к
экипажу. Банты форейторов уныло болтались на их куртках, с которых струилась
вода. Несколько ребятишек прокричали  довольно  печальное  "ура",  и  карета
тронулась, разбрызгивая грязь.
     Уильям Доббин, стоя  на  паперти,  провожал  ее  глазами,  являя  собой
довольно-таки нелепую фигуру. Кучка зевак  потешалась  над  ним.  Но  он  не
замечал ни их хохота, ни их самих.
     - Поедем домой и закусим, Доббин, - раздался чей-то голос, пухлая  рука
легла ему на плечо, и честный малый очнулся от своих грез... Но душа у  него
не лежала к пиршеству с Джозом Седли. Он усадил плачущую миссис Седли вместе
с ее спутницами и Джозом в карету и расстался с ними без всяких лишних слов.
Эта карета тоже отъехала, и мальчишки опять прокричали ей вслед  насмешливое
напутствие.
     - Вот вам, пострелята, - сказал Доббин и роздал им несколько медяков, а
затем отправился восвояси один,  под  проливным  дождем.  Все  кончено.  Они
повенчаны и счастливы, дай им этого бог! Никогда еще, со дня своего детства,
он не чувствовал себя таким несчастным и  одиноким.  С  болью  в  сердце  он
нетерпеливо ждал, когда пройдут первые несколько  дней  и  он  опять  увидит
Эмилию.

     Дней через десять после только что описанной  церемонии  трое  знакомых
нам  молодых  людей  наслаждались  тем  великолепным  видом,  какой  Брайтон
раскрывает перед путешественником: на стрельчатые окна  с  одной  стороны  и
синее море - с другой. Иной  раз  восхищенный  лондонец  смотрит  на  океан,
улыбающийся бесконечными морщинками ряби,  испещренный  белыми  парусами,  с
сотнями кабинок для купания, лобзающих кайму его синей одежды.
     А то,  наоборот,  какой-нибудь  чудак,  которого  человеческая  природа
интересует больше, чем красивые виды, предпочитает обратить  свои  взоры  на
стрельчатые окна и на многообразную человеческую жизнь за  ними.  Из  одного
окна доносятся звуки фортепьяно,  на  котором  молодая  особа  в  локончиках
упражняется по шести часов ежедневно, к великой  радости  своих  соседей.  У
другого окна смазливая нянька Полли укачивает на руках мистера Омниума, в то
время как у окна этажом ниже Джекоб, его  папаша,  завтракает  креветками  и
пожирает страницы "Таймса". Вот там, еще дальше, девицы Лири выглядывают  из
окон, поджидая, когда по берегу промаршируют молодые артиллерийские офицеры.
А там - делец из Сити, с видом заправского  моряка  и  с  подзорной  трубой,
похожей на пушку-шестифунтовку, наводит свой снаряд  на  море  и  следит  за
каждой купальной кабинкой, за каждой лодкой для катанья, за каждой  рыбачьей
лодкой, которая приближается к берегу или отходит от него, и т. д. Но  разве
у нас есть досуг заниматься описанием Брайтона: Брайтона - этого чистенького
Неаполя с благовоспитанными лаццарони,  Брайтона,  который  всегда  выглядит
блестящим, веселым и праздничным, словно куртка арлекина; Брайтона,  который
во времена нашего повествования отстоял от Лондона  на  семь  часов,  теперь
отделен от него только сотней минут и может  приблизиться  к  нему  еще  бог
знает насколько,  если  только  не  явится  Жуанвиль  и  не  подвергнет  его
невзначай бомбардировке?
     - Что за чертовски красивая девушка вот там, в квартире над  модисткой!
- обратился один из трех прогуливавшихся джентльменов к другому.  -  Честное
слово, Кроули, вы заметили, как она мне подмигнула, когда я проходил мимо?
     - Не разбивайте ей сердца, Джоз, плут вы этакий! - ответил другой. - Не
играйте ее чувствами, этакий вы донжуан!
     - Ах, полно! - сказал Джоз Седли, испытывая  искреннее  удовольствие  и
самым убийственным образом строй глазки  горничной,  о  которой  только  что
говорилось. В Брайтоне Джоз был  еще  великолепнее,  чем  на  свадьбе  своей
сестры. На нем были  роскошные  жилеты,  любой  из  коих  мог  бы  послужить
украшением записному франту. Фигуру его  облекал  сюртук  военного  образца,
украшенный галуном, кисточками,  черными  пуговицами  и  шнурами.  Последнее
время он усвоил себе военную выправку и военные привычки. Он прогуливался со
своими двумя друзьями офицерами, позвякивая шпорами,  невероятно  чванясь  и
бросая смертоубийственные взгляды на всех служанок, достойных  погибнуть  от
его взоров.
     - Что же мы станем  делать,  друзья,  до  возвращения  дам?  -  спросил
щеголь.
     (Дамы поехали кататься в его коляске.)
     - Давайте сыграем на бильярде, - предложит один из друзей - высокий,  с
нафабренными усами.
     - Нет, к черту! Нет, капитан, - ответил Джоз, несколько  встревоженный.
- Сегодня никаких бильярдов, любезный мой Кроули! Достаточно вчерашнего дня!
     - Вы очень хорошо играете, - заметил Кроули со смехом. - Как по-вашему,
Осборн? Ведь он замечательно срезал пятерку, а?
     - Феноменально! -  подтвердил  Осборн.  -  Джоз  дьявольски  играет  на
бильярде, да и во всем  другом  столь  же  силен!  Жаль,  что  здесь  нельзя
поохотиться на тигра, а то бы мы уложили несколько штучек до обеда! (Смотри,
какая идет хорошенькая девочка! Что за ножка, а, Джоз?) Расскажи-ка нам  эту
историю об охоте на тигра и как ты убил его  в  джунглях.  Это  изумительная
история, Кроули! - Тут Джордж Осборн зевнул.  -  А  здесь,  надо  сознаться,
скучновато. Чем же мы займемся?
     - Пойдемте посмотрим на лошадей, которых Спефлер  привел  с  ярмарки  в
Льюисе, - предложил Кроули.
     - А не пойти ли нам к Даттону  поесть  пирожного?  -  сказал  проказник
Джоз, испытывавший желание погнаться сразу за двумя зайцами. - Там у Даттона
есть дьявольски хорошенькая девчонка!
     - А не пойти ли нам встретить "Молнию"? Сейчас как раз время, -  сказал
Джордж. Это предложение одержало верх и над  конюшнями  и  над  пирожным,  и
молодые люди направились к конторе пассажирских карет,  чтобы  поглазеть  на
прибытие "Молнии".
     По дороге они повстречались с экипажем - открытой коляской Джоза Седли,
украшенной пышными гербами, - с тем самым великолепным экипажем,  в  котором
Джоз обычно разъезжал по Челтнему, сложив на груди руки и в шляпе набекрень,
величественный и одинокий, или же, в более счастливые дни, в компании дам.
     Сейчас дам в  экипаже  было  две:  одна  -  миниатюрная,  с  рыжеватыми
волосами, одетая по последней моде; другая - в коричневой шелковой ротонде и
в соломенной
     шляпке с розовыми лептами, с румяным  круглым  счастливым  личиком,  на
которое радостно было смотреть. Она остановила экипаж, когда тот приблизился
к трем джентльменам, но после такого проявления самостоятельности  смутилась
и покраснела самым нелепым образом.
     - Мы чудно прокатились, Джордж, - сказала она, - и мы... и мы так рады,
что вернулись. А ты, Джозеф, пожалуйста, приходи с ним домой пораньше.
     - Не вводите наших супругов в соблазн, мистер Сед-ли, гадкий, гадкий вы
человек! - добавила Ребекка, грозя Джозу прехорошеньким пальчиком в  изящной
французской  лайковой  перчатке.  -  Никаких  бильярдов,  никакого  курения,
никаких шалостей!
     - Дорогая моя миссис Кроули... что вы! Честное слово! -  вот  все,  что
мог в ответ произнести Джоз. Но зато ему удалось принять живописную позу: он
стоял, склонив голову на плечо, глядя с веселой улыбкой снизу вверх на  свою
жертву и заложив за спину руку, опирающуюся на трость, а другой (на  которой
было брильянтовое кольцо) теребя свои брыжи и жилеты. Когда экипаж отъезжал,
он послал дамам воздушный поцелуй рукою, украшенной брильянтом. Ах, как  ему
хотелось, чтобы весь Челтнем, весь Чауринги, вся Калькутта видели его в этой
позе, когда он махал рукой  такой  красавице,  находясь  в  общество  такого
знаменитого щеголя, как гвардеец Родон Кроули!
     Наши юные новобрачные  выбрали  Брайтон  местом  своего  пребывания  на
первые несколько дней после свадьбы. Сняв комнаты в  Корабельной  гостинице,
они наслаждались полным комфортом и покоем,  пока  к  ним  не  присоединился
Джоз. Но он был не  единственным,  кого  они  здесь  встретили.  Возвращаясь
как-то  днем  к  себе  в  гостиницу  после  прогулки  по  берегу  моря,  они
нежданно-негаданно столкнулись с Ребеккой  и  ее  супругом.  Все  тотчас  же
узнатли друг друга. Ребекка кинулась в объятия своей драгоценнейшей подруги,
Кроули и Осборн обменялись довольно сердечным рукопожатием; и Бекки за  один
день добилась того, что Джордж позабыл  о  краткой,  но  неприятной  беседе,
которая как-то произошла между ними.
     - Помните, как мы встретились с вами в последний раз у мисс Кроули и  я
так грубо обошлась с вами, дорогой капитан Осборн? Мне  показалось,  что  вы
недостаточно внимательны к нашей дорогой Эмилии. Это-то меня и рассердило! И
я была с вами дерзка, неприветлива, бестактна! Простите меня, пожалуйста!
     Тут Ребекка протянула ему руку с такой прямотой,  с  такой  подкупающей
грацией, что Осборну лишь оставалось пожать эту руку. Смиренным  и  открытым
признанием своей неправоты чего только  не  добьешься,  сын  мой!  Я  знавал
одного джентльмена, весьма достойного участника Ярмарки  Тщеславия,  который
нарочно чинил мелкие неприятности своим ближним, чтобы потом самым искренним
и благородным образом просить у них прощенья. И что же? Мой друг  Кроки  Дил
был повсюду любим и считался хоть и несколько  несдержанным,  но  честнейшим
малым. Так ц Джордж Осборн принял смирение Бекки за искренность.
     У обеих молодых парочек нашлось много о чем поговорить друг  с  другом.
Был дан подробный отчет об обеих свадьбах;  жизненные  планы  обсуждались  с
величайшей откровенностью и взаимным интересом. О свадьбе Джорджа должен был
сообщить его отцу  капитан  Доббин,  друг  новобрачного,  и  молодой  Осборн
порядком трепетал в ожидании результатов этого сообщения.  Мисс  Кроули,  на
которую возлагал надежды  Родон,  все  еще  выдерживала  характер.  Не  имея
возможности получить доступ в ее  дом  на  Парк-лейн,  любящие  племянник  и
племянница последовали за нею в Брайтон, где их  эмиссары  вечно  торчали  у
тетушкиных дверей.
     - Посмотрели бы вы на тех друзей Родона, которые вечно торчат  у  наших
дверей, - со смехом сказала Ребекка. - Тебе приходилось когда-нибудь  видеть
кредиторов, милочка? Или  бейлифа  и  его  помощника?  Двое  этих  противных
субъектов всю прошлую неделю дежурили напротив нас, у лавочки зеленщика, так
что мы до воскресенья не могли выйти из дому. Если тетушка не смилостивится,
то что же мы будем делать?
     Родон с громким хохотом рассказал с десяток забавных анекдотов о  своих
кредиторах и об умелом и ловком обращении с ними Ребекки.  Он  клялся  самым
торжественным образом, что во всей Европе нет женщины, которая так умела  бы
заговаривать зубы кредиторам, как его жена. Ее практика началась  немедленно
после их свадьбы, и супруг нашел в своей жене бесценное сокровище. У них был
самый широкий кредит, но и счетов к оплате было видимо-невидимо. Наличных же
денег  почти  никогда  не   хватало,   и   супругам   приходилось   всячески
изворачиваться. Быть может, эти денежные  затруднения  плохо  отражались  на
состоянии духа  Родона?  Ничуть.  Всякий  на  Ярмарке  Тщеславия,  вероятно,
замечал, как отлично живут те, кто увяз по уши в долгах, как они  ни  в  чем
себе не откалывают, как они жизнерадостны и легкомысленны. У Родона с  женой
были лучшие комнаты в гостинице, хозяин,  внося  в  столовую  первое  блюдо,
низко кланялся им, как самым своим именитым постояльцам. Родон ругал обеды и
вина с дерзостью, которой не мог бы превзойти ни  один  вельможа  в  стране.
Долговременная привычка, благородная осанка, безукоризненная обувь и платье,
прочно усвоенная надменность в обращении часто  выручают  человека  не  хуже
крупного счета в банке.
     Молодые супруги постоянно посещали друг друга в гостинице.  После  двух
или трех встреч джентльмены сыграли как-то вечером в  пикет,  пока  их  жены
сидели в сторонке, занимаясь болтовней. Такое времяпрепровождение,  а  также
приезд Джоза Седли, который появился в Брайтоне  в  своей  большой  открытой
коляске и не  замедлил  сыграть  с  капитаном  Кроули  несколько  партий  на
бильярде, в известной степени пополнили  кошелек  Родона  и  обеспечили  ему
некоторый запас наличных денег,  без  коих  даже  величайшие  умы  иной  раз
обрекаются на бездействие.
     Итак, наши три джентльмена отправились  встречать  карету  "Молния".  С
точностью до одной  минуты,  переполненная  пассажирами  внутри  и  снаружи,
словно подгоняемая знакомыми звуками почтового рожка, "Молния"  стремительно
пролетела по улице и подкатила к конторе.
     - Смотрите-ка! Старина Доббин! - в восторге закричал  Джордж,  усмотрев
на империале своего старого приятеля, которого он уже давно поджидал.
     - Ну, как поживаешь, старина? Вот хорошо, что приехал! Эмми  будет  так
рада! - сказал Осборн, горячо пожимая руку своему товарищу, как  только  тот
спустился на землю. А затем добавил более тихим и взволнованным  голосом:  -
Что нового? Был ты на Рассел-сквер? Что говорят отец? Расскажи мне обо всем.
     Доббин был очень бледен и серьезен.
     - Я видел твоего отца, - ответил он. - Как  здоровье  Эмилии...  миссис
Джордж? Я расскажу тебе все, но я привез одну, самую главную, новость, и она
заключается в том, что...
     - Ну же, выкладывай, старина! - воскликнул Джордж.
     - Мы получили приказ выступать в Бельгию. Уходит вся армия... гвардия и
все. У Хэвитопа  разыгралась  подагра,  и  он  в  бешенстве,  что  не  может
двинуться с места. Командование полком переходит к О'Дауду, и  мы  отплываем
из Чатема на будущей неделе.
     Это известие громом разразилось над нашими влюбленными и заставило всех
джентльменов очень серьезно задуматься.

ГЛАВА XXIII
     Капитан Доббин вербует союзников

     Что  это  за  таинственный  месмеризм,  который  присущ  дружбе  и  под
действием  которого  человек,  обычно  неповоротливый,   холодный,   робкий,
становится сообразительным, деятельным  и  решительным  ради  чужого  блага?
Подобно тому как Алексис после нескольких пассов доктора Эллиотсона начинает
презирать  боль,  читает  затылком,  видит  на   расстоянии   многих   миль,
заглядывает в будущую неделю и совершает прочие чудеса,  на  которые  он  не
способен в обычном состоянии, - точно так  же  мы  видим  и  в  повседневных
делах, как под  влиянием  магнетизма  дружбы  скромник  становится  дерзким,
лентяй  -  деятельным,  застенчивый  человек  -  самоуверенным,  а   человек
вспыльчивый - осмотрительным и миролюбивым. С другой стороны, что заставляет
законника отказываться от ведения собственного дела и обращаться за  советом
к ученому собрату? И что побуждает доктора, если он захворает,  посылать  за
своим соперником, вместо того чтобы обследовать  свой  язык  перед  каминным
зеркалом и написать самому себе рецепт  за  собственным  письменным  столом?
Предлагаю ответить на эти вопросы рассудительным читателям,  которые  знают,
какими мы бываем в одно и то же время легковерными и скептиками, уступчивыми
и упрямыми, твердыми, когда речь идет о других, и нерешительными, когда дело
касается нас самих. Во всяком случае, верно одно: наш  друг  Уильям  Доббин,
который обладал таким покладистым характером,  что,  если  бы  его  родители
нажали на него хорошенько, он, вероятно, пошел бы в кухню и  женился  бы  на
кухарке, и которому ради собственных интересов трудно было бы перейти  через
улицу, проявил такую  энергию  и  рачительность  в  устройстве  дел  Джорджа
Осборна, на какую не способен самый  хитроумный  эгоист,  преследующий  свои
цели.
     Пока  наш  друг  Джордж  и  его  молодая  жена   наслаждались   первыми
безоблачными  днями  своего  медового  месяца  в  Брайтоне,  честный  Уильям
оставался в Лондоне в качестве  полномочного  представителя  Джорджа,  чтобы
довершить деловую