и прекрасные зубы. - Убедите  ее  встать,  сударыня,
стащите ее с постели и заставьте воспрянуть духом, настаивайте на том, чтобы
она предпринимала небольшие прогулки в экипаже. Они восстановят  розы  и  на
ваших щеках, если только я смею  дать  такой  совет  уважаемой  миссис  Бьют
Кроули.
     - Она может случайно увидеть своего ужасного племянника  в  Парке;  мне
говорили, что этот субъект  катается  там  с  бесстыжей  соучастницей  своих
преступлений, - заметила миссис Бьют (выпустив  кота  из  мешка),  -  и  это
нанесет ей такой удар, что нам придется опять уложить ее в постель.  Пока  я
при ней, я не позволю ей выезжать. А что касается моего здоровья, то что мне
до него! Я с радостью отдаю  его,  сэр.  Я  приношу  эту  жертву  на  алтарь
семейного долга.
     - Честное слово, сударыня, - объявил тут напрямик мистер Кламп, - я  не
отвечаю за ее жизнь, если она  по-прежнему  будет  сидеть  взаперти  в  этой
темной комнате. Она так нервна, что мы можем потерять ее  в  любой  день.  И
если вы желаете, чтобы капитан Кроули стал ее наследником,  то  предупреждаю
вас откровенно, сударыня, вы делаете буквально все, чтобы угодить ему.
     - Боже милостивый! Разве ее жизнь в  опасности?  -  воскликнула  миссис
Бьют. - Почему, почему же, мистер Кламп, вы не сказали мне об этом раньше?
     Накануне вечером, за бутылкой вина в доме сэра Лаппина  Кроля,  супруга
которого собиралась подарить ему тринадцатое благословение неба,  у  мистера
Клампа было совещание с доктором Сквилсом  относительно  мисс  Кроули  и  ее
болезни.
     - Что за гарпия эта бабенка из Хэмпшира, Кламп! Зацапала  в  свои  лапы
старуху Тилли Кроули, - заметил Сквплс. - Отличная мадера, не правда ли!
     - Что за дурак Родон Кроули, - ответил Кламп, - взял да  и  женился  на
гувернантке! Хотя в девчонке что-то есть.
     - Зеленые  глазки,  прекрасный  цвет  лица,  чудесная  фигурка,  хорошо
развитая грудная клетка, - заметил Сквплс. - Что-то в ней есть... А Кроули и
всегда был дурак, поверьте мне, Кламп.
     - Еще бы не дурак, - согласился аптекарь.
     - Конечно, старуха от него откажется, - сказал врач и  после  минутного
молчания  прибавил:  -  Надо  думать,  что,  когда  она  умрет,  наследникам
достанется немало.
     - Умрет? - подхватил Кламп с усмешкой. - Да  предложи  мне  кто  двести
фунтов в год, я и то не пожелаю ей смерти.
     - Эта хэмпширская баба доконает ее в два месяца, мой милый, если  будет
с ней еще возиться, - продолжал доктор Сквилс. -  Женщина  старая,  охотница
покушать,  нервный  субъект;  начнется  сердцебиение,  давление   на   мозг,
апоплексия - и готово. Поднимайте ее на ноги, Кламп, вывозите гулять - иначе
плакали ваши двести фунтов в год - никто их вам тогда не предложит.
     И вот на основании этого-то совета достойный  аптекарь  и  поговорил  с
миссис Бьют Кроули так откровенно.
     Захватив в свои руки старуху, одинокую, без близких людей,  прикованную
к постели, миссис Бьют не раз приставала к ней с разговорами о завещании. Но
у мисс Кроули такие мрачные разговоры еще больше усиливали страх  смерти.  И
миссис Бьют поняла, что надо сперва вернуть  пациентке  бодрое  расположение
духа  и  поправить  ее  здоровье,  а  тогда  уж  можно  будет   подумать   о
благочестивой цели,  которую  почтенная  пасторша  имела  в  виду.  Но  куда
вывозить ее - вот новая головоломка! Единственным местом,  где  старуха,  по
всей вероятности, не встретилась бы с противным Родоном,  была  церковь,  но
миссис Бьют справедливо считала, что посещение церкви  не  очень  развеселит
мисс  Кроули.  "Надо  будет  съездить  осмотреть  замечательные  окрестности
Лондона, - решила миссис Бьют. - Я слышала,  что  во  всем  мире  нет  таких
живописных уголков". И вот у нее пробудился внезапный интерес к  Хэмстеду  и
Хорнси; она нашла, что и Далич по-своему очарователен, и, усадив свою жертву
в карету, стала таскать ее по всем этим идиллическим местам, разнообразя  их
маленькие путешествия беседами о Родоне и его жене и рассказывая старой леди
всевозможные истории, которые могли бы еще больше вооружить ее  против  этой
нечестивой четы.
     Пожалуй, миссис Бьют натянула струну  чересчур  уж  туго.  Хоть  она  и
добилась того, что мисс Кроули и слышать не хотела о строптивом  племяннике,
но зато старуха возненавидела и свою мучительницу и  втайне  боялась  ее,  а
потому жаждала от нее отделаться. Вскоре она решительно взбунтовалась против
Хайгета и Хорнси. Ей хотелось прокатиться по Парку. Миссис Бьют  знала,  что
они могут встретиться там с ненавистным ей Родоном, и была нрава. Однажды на
круговой аллее показалась открытая коляска Родона. Ребекка  сидела  рядом  с
мужем. Во вражеском экипаже мисс Кроули занимала свое  обычное  место,  имея
слева от себя миссис Бьют, а напротив - пуделя  и  мисс  Бригс.  Момент  был
захватывающий, и у  Ребекки  сердце  забилось  быстрее  при  виде  знакомого
выезда. Едва оба экипажа поравнялись, она всплеснула  руками  и  обратила  к
старой деве лицо, дышащее любовью и преданностью.  Сам  Родон  вздрогнул,  и
щеки его под нафабренными усами покрылись густым румянцем. Однако  в  другом
экипаже  только  старая  Бригс  почувствовала  волнение   и   в   превеликой
растерянности уставилась на своих прежних  друзей.  Капор  мисс  Кроули  был
решительно обращен в сторону Серпентайна, а миссис Бьют в эту минуту как раз
восторгалась пуделем, называя его милочкой, деткой, красавчиком. Оба экипажа
продолжали путь в веренице других, каждый в свою сторону.
     - Все пропало, ей-богу, - сказал Родон жене.
     - Попробуй еще разок, Родон, - отвечала Ребекки. - Не удастся  ли  тебе
сцепиться с ними колесами, милый?
     У Родона не хватило смелости  проделать  такой  маневр.  Когда  экипажи
опять встретились, он только привстал в своей коляске и выжидательно  поднес
руку к шляпе, глядя на старуху во все глаза. На  этот  раз  мисс  Кроули  не
отвернулась; она и миссис Бьют взглянули племяннику прямо в лицо, словно  не
узнавая его. Родон с проклятием упал на сиденье и,  выбравшись  из  вереницы
экипажей, пустился во весь дух домой.
     Это был  блестящий  и  решительный  триумф  для  миссис  Бьют.  Но  она
чувствовала опасность повторения  подобных  встреч,  так  как  видела  явное
волнение мисс Кроули, и потому решила, что для здоровья  ее  дорогого  друга
необходимо оставить на время столицу, и  весьма  настоятельно  рекомендовала
Брайтон.

ГЛАВА XX,
     в которой капитан Доббин берет на себя роль вестника Гименея

     Сам не зная как, капитан Уильям  Доббин  оказался  главным  зачинщиком,
устроителем и распорядителем свадьбы Джорджа Осборна и Эмилии.  Если  бы  не
он, брак его друга не состоялся бы; капитан не  мог  не  признаться  в  этом
самому себе и горько улыбался при мысли,  что  именно  ему  на  долю  выпали
заботы об этом брачном союзе. И хотя такое посредничество было,  несомненно,
самой тягостной задачей, какая могла ему представиться, однако,  когда  речь
шла о долге, капитан  Доббин  доводил  дело  до  конца  без  лишних  слов  и
колебаний. Придя к неоспоримому выводу, что мисс Седли не снесет удара, если
будет обманута своим суженым, он  решил  сделать  все,  чтобы  сохранить  ей
жизнь.
     Не стану вдаваться в мельчайшие подробности встречи  между  Джорджем  и
Эмилией, когда наш бравый капитан был приведен обратно к стопам (не лучше ли
сказать - в объятия?) своей юной возлюбленной стараниями  честного  Уильяма,
своего друга. И более холодное сердце, чем Джорджа,  растаяло  бы  при  виде
этого милого личика, столь сильно изменившегося от горя и  отчаяния,  и  при
звуках нежного голоса и простых и ласковых слов, которые рассказали  ему  ее
многострадальную повесть.  И  так  как  Эмилия  не  лишилась  чувств,  когда
трепещущая мать привела к ней Осборна, а только склонила голову на  плечо  к
возлюбленному и  залилась  сладостными,  обильными  и  освежающими  слезами,
облегчавшими ей сердце, старая миссис Седли, также  почувствовав  величайшее
облегчение, сочла за лучшее предоставить молодых людей самим  себе.  Поэтому
она покинула Эмми, которая плакала, припав к  руке  Джорджа  и  смиренно  ее
целуя, как будто Осборн был ее верховым властелином и  повелителем,  а  она,
Эмилия, - кающейся грешницей, ожидающей милости и снисхождения.
     Такое преклонение и нежная безропотная покорность необычайно растрогали
Джорджа Осборна и польстили ему. В этом простом, смиренном, верном  создании
он видел преданную рабыню, и душа его втайне трепетала  от  сознания  своего
могущества. Он пожелал быть  великодушным  султаном,  поднять  до  себя  эту
коленопреклоненную Эсфирь и сделать ее  королевой.  К  тому  же  ее  горе  и
красота растрогали его не меньше, чем покорность, поэтому он ободрил девушку
и, так сказать, поднял ее и простил, Все  надежды  и  чувства,  увядавшие  и
иссыхавшие в ней, с тех пор как солнце ее затмилось,  сразу  ожили  под  его
щедрыми лучами. Вы не узнали бы в сияющем личике Эмилии, покоившемся  в  тот
вечер на подушке, ту  самую  девушку,  которая  лежала  тут  накануне  такая
измученная, безжизненная, такая равнодушная ко  всему  окружающему.  Честная
горничная-ирландка, восхищенная переменой, попросила  разрешения  поцеловать
это личико, так внезапно порозовевшее. Эмилия, словно  дитя,  обвила  руками
шею девушки и поцеловала ее о г всего сердца. Да она и была почти что  дитя.
В эту ночь она и спала, как ребенок,  глубоким  здоровым  сном,  -  а  какой
источник неописуемого счастья открылся ей, когда она  проснулась  при  ярком
свете утреннего солнца!
     "Сегодня он опять будет  здесь,  -  подумала  Эмилия.  -  Нет  человека
благороднее и лучше". И, по правде сказать,  Джордж  считал  себя  одним  из
самых великодушных людей  на  свете  и  полагал,  что  приносит  невероятную
жертву, женясь на этом юном создании.
     Пока  Эмилия  и  Осборн  проводили  время  наверху   в   восхитительном
tete-a-tete, старая  миссис  Седли  и  капитан  Доббин  беседовали  внизу  о
положении дел и о надеждах и будущем устройстве молодых людей. Миссис Седли,
соединив влюбленных и оставив  их  крепко  обнявшимися,  с  истинно  женской
логикой утверждала, что никакая сила  не  может  склонить  мистера  Седли  к
согласию на брак его дочери с сыном человека,  который  так  бесстыдно,  так
чудовищно обошелся с ним. И  она  начала  пространно  рассказывать  о  более
счастливых днях и былом великолепии,  когда  Осборн  жил  очень  скромно  на
Нью-роуд и жена его бывала предовольна,  получая  кое-какие  обноски  Джоза,
которыми миссис Седли снабжала ее при рождении  какого-нибудь  из  маленьких
Осборнов. Дьявольская неблагодарность этого человека - она в том  уверена  -
разбила сердце мистера Седли. Нет, никогда, никогда не согласится он на этот
брак.
     - Так, значит, им придется бежать, сударыня, - сказал Доббин, смеясь, -
по примеру капитана  Родона  Кроули  и  приятельницы  мисс  Эмми,  маленькой
гувернантки.
     - Да неужели? Вот никогда бы не  подумала!  -  Миссис  Седли  пришла  в
необычайное волнение, услышав эту новость. Рассказать бы об этом Бленкинсоп:
Бленкинсоп всегда относилась с недовернем к мисс Шарп. "Счастливо  отделался
Джоз!" - И она пустилась описывать  хорошо  нам  знакомую  историю  любовных
похождений Ребекки и коллектора Богли-Уолаха.
     Впрочем, Доббин не так  страшился  гнева  мистера  Седли,  как  другого
заинтересованного родителя, и признавался себе, что его весьма  беспокоит  и
смущает поведение старого угрюмого тирана, коммерсанта с Рассел-сквер. "Ведь
он  решительно  запретил  этот  брак,  -  размышлял  Доббин,  которому  было
известно, каким диким упорством отличался Осборн и как  он  всегда  держался
своего слова. - Единственным для Джорджа шансом на примирение,  -  рассуждал
его друг, - было бы отличиться в предстоящей кампании. Если он умрет, за ним
умрет и Эмилия. А если ему не удастся  отличиться?..  Что  ж,  у  него  есть
какие-то деньги от матери - их хватит на покупку  майорского  чина...  А  то
придется ему бросить армию, уехать за море и попытать счастья где-нибудь  на
приисках  Канады  или  грудью  встретить  трудности   жизни   где-нибудь   в
деревенской глуши". Сам Доббин с такой спутницей  жизни  не  побоялся  бы  и
Сибири.   Странно   сказать:   этот   бестолковый   и   в   высшей   степени
неосмотрительный молодой человек ни на минуту  не  задумался  над  тем,  что
недостаток средств для содержания изящного экипажа и  лошадей  и  отсутствие
надлежащего дохода, который позволил бы его обладателям  достойно  принимать
своих друзей, должны  были  бы  явиться  безусловным  препятствием  к  союзу
Джорджа и мисс Седли.
     Все эти веские соображения заставили его  прийти  к  выводу,  что  брак
должен состояться как можно скорее. Как знать, уж не хотелось ли ему самому,
чтобы со всем этим было раз навсегда  покончено?  Так  иные,  когда  умирает
близкий человек, торопятся с похоронами или, если решено расстаться,  спешат
с разлукой. Несомненно одно: мистер Доббин, взяв дело в свои руки, повел его
с необычайным рвением. Он неотступно доказывал другу, что  надо  действовать
твердо и решительно, уверял, что примирение с отцом не заставит себя  ждать,
пусть только в  "Газете"  будет  с  похвалой  упомянуто  имя  Джорджа.  Если
понадобится, он сам отправится и к тому и к другому родителю и  поговорит  с
ними. Во всяком случае, он молил Джорджа  покончить  с  этим  до  приказа  о
выступлении полка в заграничный поход, которого ждали со дня на день.
     Поглощенный этими матримониальными проектами, мистер Доббин с одобрения
и согласия миссис Седли,  не  пожелавшей  обсуждать  этот  вопрос  со  своим
супругом, отправился на поиски Джона Седли в кофейню "Тапиока", обычное  его
теперь пристанище в Сити, где с закрытием его собственной конторы, с тех пор
как на него обрушилась судьба, бедный  разбитый  старик  ежедневно  проводил
время, - здесь он писал письма,  получал  письма,  связывал  их  в  какие-то
таинственные пачки, которые постоянно торчали из карманов его сюртука. Я  не
знаю ничего более плачевного, чем деловитость, суетливость и  таинственность
разорившегося человека. Он показывает вам письма от богачей, он раскладывает
перед вами эти затасканные, засаленные документы, говорящие о  сочувствии  и
обещающие поддержку, и в глазах его светится тоскливый огонек: здесь все его
надежды на восстановление доброго имени и  благосостояния.  Моего  любезного
читателя, без сомнения, не раз останавливал такой злосчастный неудачник.  Он
отводит вас куда-нибудь в уголок,  вытаскивает  из  оттопырившегося  кармана
сюртука связку бумаг, развязывает ее и,  взяв  веревочку  в  зубы,  отбирает
излюбленные письма и раскладывает перед вами. Кому незнаком  этот  скорбный,
беспокойный,  полубезумный  взгляд,  устремленный  на   вас   с   выражением
безнадежности?
     Доббин  в  таком  именно  состоянии  и  застал  Джона  Седли,   некогда
жизнерадостного,  цветущего  и  преуспевающего.  Сюртук  его,  обычно  такой
щеголеватый и опрятный, побелел по швам, а на пуговицах сквозила медь.  Лицо
осунулось и было небрито; жабо и  галстук  повисли  тряпкой  над  мешковатым
жилетом. Бывало, в прежние времена, угощая приятеля в кофейне, Седли  кричал
и смеялся громче всех, и все лакеи суетились около  него.  А  теперь  просто
больно было смотреть, как смиренно и вежливо разговаривал он в  "Тапиоке"  с
Джоном, старым подслеповатым слугой в грязных чулках и стоптанных туфлях, на
обязанности которого было подавать рюмки с облатками, оловянные  чернильницы
вместо оловянных кружек и клочки бумаги вместо сандвичей  посетителям  этого
мрачного  увеселительного  заведения,  где,  кажется,  ничего  иного  и   не
употреблялось. Что  же  касается  Уильяма  Доббина,  которому  мистер  Седли
частенько жертвовал монету-другую в дни его юности и над которым  сотни  раз
подшучивал, то старый джентльмен очень робко  и  нерешительно  протянул  ему
руку и назвал его "сэром". Под впечатлением  этой  робости  и  искательности
бедного старика чувство стыда и раскаяния овладело Уильямом Доббином, словно
он и сам был как-то повинен в неудачах, доведших Седли до такого унижения.
     - Очень рад вас видеть, капитан Доббин, сэр, - произнес старик, несмело
взглянув на посетителя (чья долговязая фигура  и  военная  выправка  вызвали
искру  какого-то  оживления  в  подслеповатых   глазах   лакея,   шмыгавшего
взад-вперед в стоптанных бальных  туфлях,  и  разбудили  старуху  в  черном,
дремавшую за стойкой, среди грязных надбитых кофейных чашек). - Как поживают
достойные олдермен и миледи, ваша добрейшая матушка, сэр?  -  Произнося  это
"миледи", он оглянулся на лакея, словно желая  сказать:  "Слышите,  Джон,  у
меня еще есть друзья,  и  к  тому  же  особы  знатные  и  почтенные".  -  Вы
пожаловали ко мне по какому-нибудь делу, сэр? Мои  молодые  друзья,  Дейл  и
Спигот, ведут за меня все дела, пока не будет готова моя новая контора. Ведь
я здесь только временно, капитан. Чем мы можем служить вам, сэр?  Не  угодно
ли чего-нибудь выпить или закусить?
     Доббин в  величайшем  замешательстве  стал  отказываться,  уверяя,  что
ничуть не голоден и не испытывает жажды. Дел у него никаких решительно  нет,
и он зашел только осведомиться  о  здоровье  мистера  Седли  и  пожать  руку
старому другу. И, безбожно кривя душой, капитан добавил:
     - Матушка моя вполне здорова... то есть была очень нездорова  и  только
ожидает первого ясного дня, чтобы  выехать  и  посетить  миссис  Седли.  Как
поживает миссис Седли, сэр? Надеюсь, она в добром здоровье?
     Тут он умолк, пораженный полнейшим несообразием своих  слов,  ибо  день
был такой ясный и солнце  так  ярко  светило,  как  только  это  возможно  в
Кофин-Корте, где находится кофейня "Тапиока"; мистер Доббин также  вспомнил,
что видел миссис Седли всего час тому назад, когда подвез Осборна в Фулем на
своем шарабане и оставил его там tete-a-tete с мисс Эмилией.
     - Моя жена будет  счастлива  повидаться  с  миледи,  -  отвечал  Седли,
вытаскивая свои бумаги. - У меня  тут  очень  любезное  письмецо  от  вашего
батюшки, сэр. Прошу вас передать ему от меня  почтительнейший  привет.  Леди
Доббин найдет нас в домике, который несколько меньше того, где  мы  привыкли
принимать наших друзей. Но он уютен, а перемена  воздуха  полезна  для  моей
дочери... она все хворала в городе... Вы помните маленькую Эмми, сэр?..  Да,
она сильно прихварывала.
     Взоры старого джентльмена блуждали, пока он говорил. Он думал о  чем-то
другом, перебирая в руках бумаги и теребя красный истертый шнурок.
     - Вы человек военный, - продолжал он, - и я спрашиваю вас, Уил  Доббин,
мог ли кто рассчитывать на возвращение этого корсиканского злодея  с  Эльбы?
Когда союзные монархи были здесь в прошлом году и мы задали им обед в  Сити,
сэр, и любовались на  Храм  Согласия,  на  фейерверки  и  китайский  мост  в
Сент-Джеймском парке, мог ли какой разумный человек предположить, что мир на
самом деле не заключен, хотя мы уже отслужили  благодарственные  молебны?  Я
спрашиваю вас, Уильям, мог ли я предполагать, что  австрийский  император  -
изменник, проклятый изменник, и ничего больше? Я говорю то,  что  есть:  это
подлый изменник и интриган, который только и думает, как бы  вернуть  своего
зятя. И я утверждаю, что бегство Бонн с Эльбы - это не что иное, как заговор
и хитрый обман, сэр, в котором замешана добрая половина европейских  держав,
- они спят и видят, как бы вызвать падение государственных бумаг и  разорить
нашу страну. Вот почему я здесь, Уильям. Вот почему мое  имя  пропечатали  в
"Газете". Я доверился русскому императору и принцу-регенту. Вот  посмотрите.
Вот мои бумаги. Вот какой был курс на государственные бумаги первого марта и
что стоили французские пятипроцентные, когда я купил их на срок. А какой  их
курс теперь? Тут был сговор, сэр, иначе этот мерзавец никогда не  удрал  бы.
Где был английский комиссар? Почему он позволил ему убежать?