▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
бы повели на город бронепоезд-то? Даже шпал не хотели разби- рать, а тут тебе мост. Омраченье!.. Васька уткнул курчавую голову в плечи и поднял воротник. - Жалко мне, Знобов, китайца-то! А, думаю, в рай он удет - за крестьянску веру пострадал. - А дурак ты, Васька. - Чего? - В бога веруешь. - А ты нет? - Никаких!.. - Стерва ты, Знобов. А, впрочем, дела твои, братан. Ноне свобода, ко- го хошь, того и лижи. Только мне без веры нельзя - у меня вся семья из веку кержацкая, раскольной веры. - Вери-ители!.. Знобов рассмеялся. Васька тоскливо вздохнул: - Пусти ты меня, Никита Егорыч, - постреляю хоть! - Нельзя. Раз ты штаб, значит и сиди в штабной квартире. - Телеги-то! Задребезжало и с мягким звоном упало стекло в стрелочной. Снаряд упал рядом. Вершинин вдруг озлился и столкнул секретаря: - Сиди тут. А ночь, как придет - пушшай костер палят. А не то слезут с поезда-то и в лес удерут, либо чорт их знат, што им в голову придет. Вершинин погнал лошадь вдоль линии железной дороги вслед убегающему бронепоезду: - Не уйдешь, курва! Лохматая, как собака, лошаденка трясла большим, как бочка, животом. Телега подпрыгивала. Вершинин встал на ноги, натянул вожжи: - Ну-у!.. Лошаденка натянула ноги, закрутила хвостом и понесла. Знобов, подска- кивая грузным телом, крепко держался за грядку телеги, уговаривая Верши- нина. - А ты не гони, не догонишь! А убить-то тебя за дешеву монету убьют. - Никуда он не убежит. Но-о, пошел! Он хлестнул лошадь кнутом по потной спине. Васька закричал: - Гони! Весь штаб делат смотр войскам! А на капитана етова с поездом его плевать. Гони, Егорыч!.. Пошел! Телеги бежали мимо окопавшихся мужиков. Мужики подымались на колени и молча провожали глазами стоящего на телеге, потом клали винтовки на руки и ждали проносящийся мимо поезд, чтобы стрелять. Бронепоезд с грохотом, выстрелами несся навстречу. Васька зажмурился. - Высоко берет, - сказал Знобов, - вишь не хватат. Они там, должно, очумели, ни черта не видят! - Ни лешева! - яростно заорал Васька и, схватив прут, начал стегать лошадь. Вершинин был огромный, брови рвались по мокрому лицу. - Не выдавай, товарищи! - Крой! - орал Васька. Телега дребезжала, об колеса билась лагушка, из-под сиденья валилось на землю выбрасываемое толчками сено. Мужики в кустарниках не по-сол- датски отвечали: - Ничего!.. И это казалось крепким и своим, и даже Знобов вскочил на колени и, махая винтовкой, закричал: - А дуй, паря, пропадать, так пропадать! Опять навстречу мчался уже не страшный бронепоезд и Васька грозил ку- лаком: - Доберемся! Среди огней молчаливых костров стремительно в темноте серые коробки вагонов с грохотом носились взад и вперед. А волосатый человек на телеге приказывал. Мужики подтаскивали бревна на насыпи и, медленно подталкивая их впереди себя, ползли. Бронепоезд подходил и бил в упор. Бревна были, как трупы, и трупы, как бревна - хрустели ветки и руки, и молодое и здоровое тело было у деревьев и людей. Небо было темное и тяжелое, выкованное из чугуна, и ревело сверху гулким паровозным ревом. Мужики крестились, заряжали винтовки и подталкивали бревна. Пахло от бревен смолой, а от мужиков потом. Пихты были как пики и хрупко ломались о броню подходившего поезда. Васька, изгибаясь по телеге, хохотал: - Не пьешь, стерва. Мы, брат, до тебя доберемся. Не ускочишь. Задарма мы тебе китайца отдали. Знобов высчитывал: - Завтра у них вода выдет. Возьмем. Это обязательно. Вершинин сказал: - Надо в город-то на подмогу итти. Как спелые плоды от ветра - падали люди и целовали смертельным пос- ледним поцелуем землю. Руки уже не упирались, а мягко падало все тело и не ушибалось больше - земля жалела. Сначала их были десятки. Тихо плакали за опушкою, на просеке бабы. Потом сотни - и выше и выше подымался вой. Носить их стало некому и трупы мешали подтаскивать бревна. Мужики все лезли и лезли. Броневик продолжал жевать, не уставая и точно теряя путь от дыма пус- тующих костров, все меньше и меньше делал свои шаги от будки стрелочника до деревянного мостика через речонку. Потом остановился. Тогда то далеко еще до крика Вершинина: - Пашел!.. Та-ва-ри-щи!.. Мужики повели наступление. Падали, отрываясь от стальных стенок, кусочки свинца и меди в тела, рвали груди, пробивая насквозь, застегивая навсегда со смертью в одну петлю. Мужики ревели: - О-а-а-а-о!!. Травы ползли по груди, животу. О сучья кустарников цеплялись лица, путались и рвались бороды и из потного мокрого волоса лезли наружу губы: - О-а-а-а-о-о!!! Костры остались за спиной, а тут недалеко стояли темные, похожие на амбары вагоны, и не было пути к людям, боязливо спрятавшимся за стальны- ми стенками. Партизан бросил бомбу к колесам. Она разорвалась, стукнувшись у каж- дого в груди. Мужики отступили. Светало. Когда при свете увидели трупы, заорали, точно им сразу сцарапнули со спины кожу, и опять полезли на вагоны. Вершинин снял сапоги и шел босиком. Знобов, часто приседая, почти на четвереньках осторожно и, почему-то, обходя кусты, полз. Васька Окорок восторженно глядел на Вершинина и кричал: - А ты, Никита Егорыч, Еруслан! Лицо у Васьки было веселое и только на глазах блестели слезы. Броневик гудел. - Заткни ему глотку-то, - закричал пронзительно Окорок и вдруг под- нялся с колен и, схватившись за грудь, проговорил тоненьким голоском, каким говорят обиженные дети: - Господи... и меня!.. Упал. Партизаны, не глядя на Ваську, лезли к насыпи, высокой, желтой, похо- жей на огромную могилу. Васька судорожно дрыгал всем телом, торопясь куда-то, умер. Партизаны опять отступили. III. Мокрые от пота солдаты, громыхая битонами, охлаждали у бойниц пулеме- ты. Были у них робко торопливые и словно стыдливые движения исцарапанных рук. Поезд трясся мелкой сыпучей дрожью и был весь горячий, как больной в тифозном бреду. Темно-багровый мрак трепещущими сгустками заполнял голову капитана Незеласова. От висков колючим треугольником - тупым концом вниз шла и оседала у сердца коробящая тело жаркая, зябкая дрожь. - Мерзавцы! - кричал капитан. В руках у него был неизвестно как попавший кавалерийский карабин и затвор его был удивительно тепел и мягок. Незеласов, задевая прикладом за двери, бегал по вагонам. - Мерзавцы! - кричал он визгливо. - Мерзавцы!.. Было обидно, что не мог подыскать такого слова, которое было б похоже на приказание и ругань ему казалась наиболее подходящей и наиболее легко вспоминаемой. Мужики вели наступление на поезд. Через просветы бойниц среди кустарников, похожих на свалявшуюся жел- тую шерсть, видно было, как пробегали горбатые спины и сбоку их мелькали винтовки, похожие на дощечки. За кустарниками леса и всегда неожиданно толстые, темно-зеленые соп- ки, похожие на груди. Но страшнее огромных сопок были эти торопливо пе- ребегающие по кустарникам спины, похожие на куски коры. И солдаты чувствовали этот страх и, чтоб заглушить непонятно хриплый рев из кустарников, заглушали его пулеметами. Неустанно, несравнимо ни с чем, ни с кем - бил по кустарникам пуле- мет. Капитан Незеласов несколько раз пробежал мимо своего купэ. Зайти туда было почему-то страшно, через дверку виден был литографированный портрет Колчака, план театра европейской войны и чугунный божок, заменявший пе- пельницу. Капитан чувствовал, что, попав в купэ, он заплачет и не вый- дет, забившись куда-нибудь в угол, как этот непонятно где визжавший ще- нок. Мужики наступали. Стыдно было сознаться, но он не знал, сколько было наступлений, а спросить было нельзя у солдат, такой злобой были наполнены их глаза. Их не подымали с затворов винтовок и пулеметных лент и нельзя было эти гла- за оторвать безнаказанно - убьют. Капитан бегал среди них и карабин, бивший его по голенищу сапога, был легок, как камышевая трость. Уже уходил бронепоезд в ночь и тьма неохотно пускала тяжелые стальные коробки. Обрывками капитану думалось, что если он услышит шум ветра в лесу... Солдаты угрюмо били из ружей и пулеметов в тьму. Пулеметы словно резали огромное, яростно кричащее тело. Какой-то бледноволосый солдат наливал керосин в лампу. Керосин давно уже тек у него по коленям, и капитан, остановившись подле ощутил легкий запах яблок. - Щенка надо... напоить!.. - сказал Незеласов торопливо. Бледноволосый послушно вытянул губы и позвал: - Н, ах...н, пх...н, ах!.. Другой с тонкими, но страшно короткими руками, переобувал сапоги и, подымая портянку, долго нюхал и сказал очень спокойно капитану: - Керосин, ваше благородие. У нас в поселке керосин по керенке фунт... --------------- ...Их было много, много... И всем почему-то нужно было умирать и ле- жать вблизи бронепоезда в кустарниках, похожих на желтую свалявшуюся шерсть. Зажгли костры. Они горели, как свечи, ровно, чуть вздрагивая и не видно было, кто подбрасывал дров. Горели сопки. - Камень не горит!.. - Горит!.. - Горит!.. Опять наступление. Кто-то бежит к поезду и падает. Отбегает обратно и опять бежит. - Это наступление? Ерунда. Они полежат - эти в кустарниках, встанут, отбегут и опять. ...Побежали!.. --------------- Через пулеметы, мимо звонких маленьких жерл, пронесся и пал в вагоны каменный густой рев: - Оо-у-ое!.. И тонко, тонко: - Ой... Ой!.. Солдат со впавшими серыми щеками сказал: - Причитают... там в тайге, бабы по ним!.. И осел на скамью. Пуля попала ему в ухо и на другой стороне головы прорвала дыру в ку- лак. - Почему видно все во тьме? - сказал Незеласов. Там костры, а тут должно быть темно. Костры во тьме, за ними рев баб. А может быть сопки ревут?.. - Ерунда!.. Сопки горят!.. - Нет, тоже ерунда, это горят костры!.. Пулеметчик обжег бок и заплакал по-мальчишески. Старый, бородатый, как поп, доброволец пристрелил его из нагана. Капитан хотел закричать, но почему-то смолчал и только потрогал свои сухие, как бумага, и тонкие веки. --------------- Карабин становился тяжелей, но надо для чего-то таскать его с собой. У капитана Незеласова белая мягкая кожа и на ней, как цветок на шел- ку, - глаза. Уже проходит ночь. Скоро взойдет солнце. Бледноволосый солдатик спал у пулемета, а тот стрелял сонный. Хотя, быть может, стрелял и не его пулемет, а соседа. Или у соседа спал пуле- мет, а сосед кричал: - Туды вашу!.. туды вашу!.. --------------- От горла к подбородку тянулась боль, словно гвоздем сцарапывали кожу. И тут увидал Незеласов у своего лица: трясутся худые руки с грязными длинными ногтями. Потом забыл об этом. Многое забыл в эту ночь... Что-то нужно забы- вать, а то тяжело все нести... тяжело... И вдруг тишина... Там, за порогами вагонов, в кустарниках. Нужно уснуть. Кажется, утро, а может быть вечер. Не нужно помнить все дни... Не стреляют там, в сопках. У насыпи лежат спокойные, выпачкавшиеся в крови мужики. Лежать им, конечно, неудобно. А здесь на глаза - тьма. Ослеп капитан. - Это от тишины... И глазами и душой ослеп. Показалось даже весело. Но тут все почувствовали, сначала слегка, а потом точно обжигаясь, - тишину терпеть нельзя. Бледноволосый солдат, поднимая руки, побежал к дверям. - Тьма. В тьме не видно его поднятых рук. И капитан сразу почувствовал: сейчас из всех семи вагонов бросились к дверям люди. По песку легче держаться и можно куда-то убежать... --------------- На мгновенье стошнило. Тошнота не только в животе, но и в ногах, в руках, в плече. Но плечо вдруг ослабло, а под ногой капитан почувствовал траву, и колени скосились. Впереди себя увидел капитан бородатую рубаху, на штыке погон и кусок мяса... ... Его, капитана Незеласова, мясо... Котлеты из свиного мяса... Ресторан "Олимпия"... Мексиканский негр дирижирует румынским... Осина... Осень... --------------- Поезда на насыпи нет. Значит - ночь. Пощупал под рукой - волос чело- веческий в поту. Половина оторванного уха, как суконка, прореха, гвоздем разорвал... ... Кустарник - в руке, а другой руки не чувствует. Кустарник можно отломить спокойно и даже сунуть в рот. Это не ухо. А на сапоге карабин, значит тоже из поезда ушел. Незеласов обрадовался. Не мог вспомнить, откуда очутился пояс с пат- ронами поверх френча. Чему-то поверил. Рассмеялся и, может быть, захохотал. Вязко пахнул кустарник теплой кровью. Из сопок дул черный колючий ве- тер, дул ветвями длинными и мокрыми. Может быть, мокрые в крови... Дальше прополз Обаб со щенком под мышкой. Его галифе было похоже на колеса телеги. Вытянулся бледноволосый, доложил тихо: - Прикажете выезжать? - Пошел к чорту! Беженка в коричневом манто зашептала в ухо: - Идут!.. идут!.. Капитан Незеласов и сам знал, что идут. Ему нужно занять удобную по- зицию. Он пополз на холм, поднял карабин и выстрелил. Но одной руки оказывается не хватает. Одной рукой неудобно. Но можно на колено. С колена мушки не видать... Почему не стрелял в поезде, а здесь... Здесь один, а ползет, ишь их сколько, бородатые, сволочь в землю по- падают, а то бы... Так стрелял торопливо капитан Незеласов в тьму до тех пор, пока не расстрелял все патроны. Потом отложил карабин, сполз с холма в куст и, уткнув лицо в траву, - умер. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. I. В жирных темных полях сытно шумели гаоляны. Медный китайский дракон желтыми звенящими кольцами бьется в лесу. А в кольцах перекатываются, звенят, грохочут квадратные серые коробки... На желтой чешуе дракона - дым, пепел, искры... Сталь по стали звенит, кует!.. Дым. Искры. Гаоляны. Тучные поля. Может быть дракон китайский из сопок, может быть леса... Желтые листья, желтое небо, желтая насыпь. Гаоляны!.. --------------- У дверцы купэ лысолицый старикашка, примеряя широчайшие синие галифе прапорщика Обаба, мальчишески задорным голосом кричал: - Вот халипа!.. Чиста юбка, а коленко-то голым голо: огурец!.. Пепел на столике. В окна врывается дым. Окна настежь. Двери настежь. Сундуки настежь. Китайский чугунный божок на полу, заплеван, ухмыляется жалобно. Смеш- ной чудачок... За насыпью - другой бог ползет из сопок, желтый, литыми кольцами зве- нит... Жирные гаоляны, черные! Взгляд жирный у человека, сытый и довольный. - О-хо-хо!.. - Конец чертям!.. - Бу-де-е!.. На паровозе уцепились мужики, ерзают по стали горячими хмельными те- лами. Один в красной рубахе кулаком грозит: - Мы тебе покажем! Кому, кто? Неизвестно! А грозить всегда надо! Красная рубаха, как красный бант на серой шинели. Бант! - О-о-о-о!.. - Тяни, Гаврила-а!.. - А-а-а!.. Бант. Бронепоезд "Полярный" за N 14.69 под красным флагом. Бант!.. На рыжем драконе из сопок - на рыжем - бант!.. --------------- Здесь было колесо - через минуту за две версты. Молчат рельсы не гу- дят, напуганы... Ага?.. Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках, с бебутом. - Дыня на Иртыше плохо родится... больше подсолнух и арбуз. А народ ни злой, ни ласковой... Не знаю - какой народ. - Про народ кто знат? - Сам бог рукой махнул... - О-о!.. - Ну вас, грит, к едреной матери!.. - О-о!.. Литографированный Колчак в клозете на полу. Приказы на полу, газеты на полу... Люди пола не замечают, ходят - не чувствуют... - А-а-а!.. "Полярный" под красным флагом... Ага? Огромный, важный - по ветру плывет поезд - лоскут красной материи. Кровяной, живой, орущий: - О-о-о!.. У Пеклеванова очки на нос пытаются прыгнуть, не удается; сам куда-то пытается прыгнуть и телом и словами: - В Америке - со дня на день! Орет Знобов: - Знаю... Сам с американским буржуем пропаганду вел!.. - Изучили!.. - В Англии, товарищи!.. Вставай проклятьем заклейменай... - О-о-о!!. Очки на нос вспрыгнули. Увидели глаза: дым, табак, пулеметы на полу, винтовки, патроны, как зерна, мужицкий волос, глаза жирные, хмельные. - Ревком, товарищи, имея задачей!.. - Знаем!.. - Буде... Сам орать хочу!.. Салавей, салавей, пташечка, Канареючка-а!.. На кровати - Вершинин: дышет глубоко и мерно, лишь внутри горит - от дыханья его тяжело в купэ. Хоть двери и настежь. Земляной воздух, тяже- лый, мужицкий. Рядом - баба. Откуда пришла - поддалась грудями вперед вся трепыхает. Орет Знобов: - Нашла? Он парень добрай!.. За дверцами кто-то плачет пьяно: - Ваську-то... сволочи, Ваську - убили... Я им за Ваську пятерям брю- хо вспорю - за Ваську и за китайца... Сволочи... - Ну их к... Собаки... - Я их... за Ваську-то!.. II. Ночью опять пришла жена, задышала-запыхалась, замерла. Видно было при месяце ее белые зубы - холодные и охлаждающие тело и то же тело, как зу- бы, но теплое и вздрагивающее. Говорила слова прежние, детские и было в ней детское, а в руках сила не своя, чужая - земляная. И в ногах - тоже... - А-та-та-та!.. - Ах!.. - Ах!.. Это бронепоезд - к городу, к морю. Люди тоже идут - Может быть туда же, может быть еще дальше... Им надо итти дальше, на то они и люди... --------------- - Я говорю, я: Зверем мы рождаемся ночью, зверем!! Знаю - и радуюсь... Верю... Пахнет земля - из-за стали слышно, хоть и двери настежь, души нас- тежь. Пахнет она травами осенними, тонко, радостно и благословляюще. Леса нежные, ночные идут к человеку, дрожат и радуются - он господин. Знаю! Верю! Человек дрожит - он тоже лист на дереве огромном и прекрасном. Его небо и его земля и он - небо и земля. Тьма густая и синяя, душа густая и синяя, земля радостная и опьянен- ная. Хорошо, хорошо - всем верить, все знать и любить. Все так надо и так будет - всегда и в каждом сердце! --------------- - О-о-о! - Сенька, Степка!.. Кикимора-а!.. - Ну-у!.. Рев жирный у этих людей - они в стальных одеждах; радуются им, что ли, гнутся стальные листья; содрогается огромный паровоз и тьма масляным гулом расползается: - У-о-у-а... у-у-у!.. Бронепоезд "Полярный"... Вся линия знает, город знает, вся Россия... На Байкале, небойсь, и на Оби... Ага!.. --------------- Станция. Японский офицер вышел из тьмы и ровной, чужой походкой подошел к бро- непоезду. Чувствовалась за ним чужая, спрятавшаяся в темноте сила и по- тому должно быть было весело, холодновато и страшновато. Навстречу пошел Знобов. Сначала была толпа Знобовых - лохматых, гус- то-волосых, а потом отделился один. Быстро и ловко протянул офицер руку и сказал по-русски, нарочно ко- веркая слова: - Мий - нитралитеты!.. И, повышая голос, заговорил звонко и повелительно по-японски. Было у него в голосе презрение и какая-то непонятная скука. И сказал Знобов: - Нитралитет - эта ладно, а только много вас?.. - Двасать тысись... - сказал японец и, повернувшись по-военному, ка- кой-то ненужный и опять весь чужой, ушел. Постоял Знобов, тоже повернулся и сказал про себя шопотом: - А нас - мильен, сволочь ты!.. А партизанам объяснил: - Трусют. Нитралитет, грит, и желам на острова ехать - рис разво- дить... Нам чорт с тобой - поезжай. И в ладонь свою зло плюнул: - Еще руку трясет, стерва!.. - Одно - вешать их! - решили партизаны. --------------- Плачущего с девичьим розовым личиком вели офицера. Плакал он тоже по-девичьи глазами и губами. Хромой, с пустым грязным мешком, перекинутым

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє