▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
ва вторая. - Ночи, письма и постановления. Вечером пришел Кандин, привел порубщика; порубщик залез на дерево, драл лыко, оборвался, зацепился оборками от лаптей за сучья, повис, у него вытекли глаза. Некульев приказал отпустить порубщика. Мужик стоял в темноте, руки по швам, босой, покойно сказал: - "Мне бы провожатого, господин-товарищ, - глаза-те у меня вытекли." Некульев наклонился к му- жику, увидел дремучую бороду, пустые глазницы уже затянулись; шапку му- жик держал в руках, - и Некульеву стало тошно, повернулся, пошел в дом. - Дом был чужд, враждебен: в этом доме убили князя, в этом доме убили его, Некульева, предшественника, - дом был враждебен этим лесам и степи; Некульеву надо было жить здесь. Опять была луна, и кололись под горой на воде сотни лун. Некульев стал у окна, пересыпал песочные часы, - отбро- сил часы от себя - и они разбились, рассыпался песок... - Когда бывали досуги, Некульев забирался в одиночестве на вершину Медынской горы, на лысый утес, разжигал там костер, и думал, сидя у костра; оттуда широко было видно Волгу и заволжье, и там горько пахло полынью. Некульев вышел из дому, прошел усадьбой - у людской избы на пороге сидели Маряша и Ка- тяша, на земле около них Егор и Кузя, и сидел на стуле широкоплечий му- жичище, не по летнему в кафтане и в лаптях с белыми обмотками. - Не- кульев вернулся с горы поздно. У людской избы было мирно. Луна поблескивала в навозе перед избой. За избой вверх к лесам шла гора, заросшая орешником и некленом, - Маряша все время прислушивалась к колокольчику в орешнике, чтобы не зашла дале- ко корова. Дверь в избу была открыта и там стонал ослепший мужик. Кузя встал с полена, лег на навоз перед порогом, стал продолжать сказку. - ... ну вот, шасть Аннушка - да прямо в третью церкву, а ей навстре- чу третий поп: - "Так и так, здравствуй, Аннушка", - а потом в сторону: - "Не желаешь ли ты со мной провести время те-на-те?" - Так Аннушке и не пришлось побывать у обедни, пришла домой и плачет, кстати сказать, от стыда. Неминуемо - заметьте - рассказала мужу. А муж Илья Иваныч, чело- век рассудительный, говорит: - "Иди в церкву, жди как поп от обедни пой- дет и сейчас ему говори, чтобы, значит, приходил половина десятого. А второму попу, чтобы к десяти, а третьему - и так и далее. А сама помал- кивай." - Пошла Аннушка, поп идет из церкви: - "Ну, как же, Аннушка, насчет зорьки?" - "Приходите, батюшка, вечерком в половине десятого, - муж к куму уйдет, пьяный напьется." - И второй поп навстречу: - "Ну, как же, Аннушка, насчет переночевать?" - Ну, она, как муж, и так и далее... Пришел вечер, а была, кстати сказать, зима лютая, крещенские морозы. Пришел поп, бороду расправил, перекрестился на красный угол, вынает - заметьте - из-за пазухи бутылку, белая головка. - "Ну, говорит, самовар- чик давай поскорее, селедочку, да спать." - А она ему: - "Чтой-то вы, батюшка, ночь-то длинная, наспимся, попитайтесь чайком", - ну, кстати сказать, то да се, семеро на одном колесе. Только что поп разомлел, ряд- ком уселся, руку за пазуху к ей засунул, - стук-стук в окно. Ну, Аннушка всполошилась - "ахти, мол, муж!" - Поп под лавку было сунулся, не влеза- ет, кряхтит, испугался. А Аннушка говорит, как муж велел: - "Уж и не знаю, куда спрятать? - Вот нешто на подоловке муж новый ларь делает, - в ларь полезай". - Спрятался первый поп, а на его место второй пришел, то- же водки принес, белая головка. И только он рукой за пазуху, - стук-стук в окно. - Ну и второй поп в ларе на первом попу оказался, лежат друг на друга шепчутся, щипаются, ругаются. А как третий поп начал подвальяжи- вать - стук в калитку, - муж кричит, вроде выпимши - "жена, отворяй!" - Так три попа и оказались друг на друге. Муж, заметьте, Илья Иваныч, в избу вошел, спрашивает жену, шепчет: - "В ларе?" Аннушка отвечает: - "В ларе!" - Ну тут муж, Илья Иваныч, как пьяный, в кураж вошел. - "Жена, говорит, желаю я новый ларь на мороз в амбар поставить, овес пересы- пать!" - Полез на подоловку. Илья Иваныч так рассудил, заметьте, что от- несет он попов на мороз, запрет в амбаре, попы там на холоду померзнут денек, холод свое возьмет, взбунтуются попы, амбар сломают, побегут, как очумелые, всему селу потеха. Однако, вышло совсем наоборот, не до смеху: стал он тащить ларь с подоловки, - попы жирные, девяти-пудовые, - не осилил Илья Иваныч, полетел ларь вниз по лестнице. Да так угодил ларь, что ткнулись все попы головами и помер- ли сразу!.. Да... - Кузя достал кисет, сел на корточки, стал скручивать собачку, заклеивая тщательно газетину языком, - собрался было дальше рассказывать. Луна зацепилась за гору. Колокольчик коровы загремел рядом, мирно, корова жевала жвачку. Мимо прошел Некульев, пошел в гору, к обрыву. За- молчали, проводили молча глазами - Некульева, пока он не скрылся во мра- ке. Сказал шепотом Егорушка: - Гля, - пошел, Антон-от! Опять пошел - отправился. Костры сжигать... Груня Вязовская, знающая бабочка, баит - колдун и колдун. Я ходил, по- дозревал: наломает сухостою, костер разведет, ляжет возле, щеки упрет и - гляит, гляит на огонь, глаза страшные, и стекла на носу-те, горят как угли, - а сам травинку жует... Очень страшно!.. А то встанет к костру спиной, у самого яру, руки назад заложит и стоит, стоит, смотрит за Вол- гу, как только не оборвется. Ну, меня страх взял, я ползком, ползком, до просеки, да бегом домой. Гляжу потом, идет домой, вроде, как ничего. - И к бабе своей ездит, - сказал Кузя. - Приедет, сейчас в степь гу- лять, за руки возьмутся. И тоже, заметьте, костер раскладывать... Пошли они раз к рощице, я спрятался, а они сели - ну, в двух шагах от меня, никак не дале, двинуться мне невозможно, а меня мошка жигат. Начали они про коммуну говорить, поцеловались раз, очень благородно, терпят, - а мне нет никакого терпенья, а двинуться никак нельзя, я и говорю: - "Из- вините меня, Антон Иваныч, мошка заела!" - Она как вскочит, на него - "это что такое?" - Сердито так. - Мне он ничего не сказал, как бы и не было... - Надо-ть идтить часы стоять, - пойду я, до-свиданьица, - сказал ста- рик в кафтане. - И то ступай с богом, спать надо-ть, - отозвалась Маряша и зевнула. Кузя высек искру, запалил трут, раскурил цигарку, осветились его ко- шачьи усы. - "Так, стало-ть, кстати сказать, мужику в смысле глаз помочь никак невозможно?" - строго спросил он, - "ни молитвой, ни заговором?" - Помочь ему никак нельзя, леший глаза вылупил. Надо-ть подорожником прикладывать, чтобы мозги не вытекли, - сказал старик. - Прощевайте! - старик поднялся, пошел не спеша, с батогом в руке вниз к Волге, светлели из-под кафтана белые обмотки и лапти. Вслед ему крикнула Катяша: - "Отец Игнат, ты, баю, зайди, у моего бычка бельма на глазах, полечи!" Заговорил напевно Кузя: - "Да-а, вот, кстати сказать, выходит, хотел Илья Иваныч над попами потешаться, а вышло совсем наоборот... - Я тебе яичек принесла, Маряш, - сказала, перебивая Кузю, Катяша. - Для барина. Ты почем ему носишь? - По сорок пять. - Я за двадцать у немцев взяла. Потом сочтемся. - У тебя, Ягорушка, как в смысле хлеба? - спросил Кузя. - Хлеба у нас нет, все на избу истратили. Мужик лесу теперь не берет, - сам ворует. В смысле хлеба - табак. Вот брату моему в городе повезло, прямо сказать, счастье привалило. Приходит к нему со станции свояк, го- ворит: - "Вот тебе сорок пудов хлеба, продай за меня на базаре, отблаго- дарю, - а мне продавать никак некогда." Ну, брат согласился, продал всю муку, деньги в бочку, в яму, - осталось всего три пуда. Тут его и сцапа- ли, брата-то, - милиция. Мука-то выходит ворованная, со станции. Ну, брата в холодную. - "Где вся мука?" - "Не знаю." - "Где взял муку?" - "На базаре, у кого - не припомню." Так на этом и уперся, как бык в воро- та, свояка не выдал, три недели в тюрьме держали, все допрашивали, по- том, конечно, отпустили. Свояк было к нему подкатился, - а он на него: - "Ах ты, пятая нога, ворованным торговать?! В ноги кланяйся, что не вы- дал!" - "А деньги?" - "Все, брат, отобрали, бога надо благодарить, что шкура цела осталась..." - Свояк так и ушел ни с чем, даже благодарил брата, самогон выставлял... А брат с этих денег пошел и пошел, торговлю открыл, в галошах ходит, - прямо с неба свалилось счастье, - Егор помол- чал. - Яйца у меня в картузе, восемь штук, - возьми, Маряш. - Лесничий, кстати сказать, как приехал, - прямо все масло да яйца, хлеб ест без оглядки, с собой привез. И все примечает, все примечает, глаз очень вострый, заметьте, - сказал Кузя. - И ист, и ист, все сметану, да масло, да яйца, - прямо господская жизнь! - оживленно заговорила Маряша. - Крупы привез грешенной, отродясь не видала, у нас не сеют, - варила, себе отсыпала, ребята ели, как са- хар, облизывались. И исподнее велит стирать с мылом, неделю проносит и скинет, совсем чистое, - а с мылом!.. Я посуду мыла, а он бает - "Вы ее с мылом мойте", - а я ему: - "что-е-те мыло, баю, у нас почитатца пога- ным!.." В избе вдруг полетело с дребезгом ведро, пискнул раздавленный ципле- нок, закудахтала курица, - на пороге появился мужик, тот, что ослеп, - с протянутыми вперед руками, в белой рубахе, залитой кровью, - бородатая голова была запрокинута вверх, мертвых глазниц не было видно, руки шари- ли бессмысленно. - Мужик заорал визгливо, в неистовой боли и злобе: - Глазыньки, глазыньки мои отдайте! Глазыньки мои острые!.. - упал вперед, в навоз, споткнувшись о порог. - Вперед лыка не дери, - успокоительно сказал Кузя. - Видишь отца звали, сказал, ничего не выйдет. Бабы и Кузя потащили мужика обратно в избу. Егорушка отходил нес- колько шагов от избы, к амбару, к обрыву, помочиться, вернулся, раздум- чиво сказал: - "Потух костер-от, идет, значит, назад. Спать надо-ть", - зевнул и перекрестил рот. - "Отдай тогда яички, сочтемся." - Егор и Ка- тяша пошли к себе на другой конец усадьбы, в сторожку. Кузя в людской зажег самодельную свечу, снял картуз; - побежали по столу тараканы. На постели на нарах стонал мужик. На печи спали дети. Висела посреди комна- ты люлька. Кузя из печки достал чугунок. Картошка была холодная, насыпал на стол горку соли (таракан подбежал, понюхал, медленно отошел), - стал есть картошку, кожу с картошки не снимал. Потом лег, как был, на пол против печки. Маряша тоже поела картошки, сняла платье, осталась в ру- башке, сшитой из мешка, распустила волосы, качнула люльку, - кинула ря- дом с Кузей его овчинную куртку, дунула на свечу и, почесываясь и взды- хая, легла рядом с Кузей. Вскоре в люльке заплакал ребенок, - в неверо- ятной позе, задрав вверх ногу, ногою стала Маряша качать люльку - и, ка- чая, спала. Прокричал мирно в корридоре петух. На утро и у Кузи и у Егорушки были свои дела. Маряша встала со све- том, доила корову, бегали по двору за ней ее трое детей, мытые последний раз год назад и с огромными пузами; шестилетняя старшая - единственная говорившая - Женька, тащила мать за подол, кричала - "тря-ря-ря, тяптя, тяптя" - просила молока. Корова переходила, молока давала мало, - Маряша молока детям не дала, поставила его на погреб. Потом Маряша сидела на террасе у большого дома, подкарауливала, скучая, когда проснется лесни- чий, гнала от себя детей, чтобы не шумели. Лесничий, бодрый, вышел на солнышко, пошел на Волгу купаться. Лесничий поздоровался с Маряшей, - Маряша хихикнула, голову опустила долу, руку засунула за кофту, - и со свирепым лицом - "кыш вы, озари!" - стремительно побежала в людскую, по- тащила на террасу самовар, потом с погреба отнесла кринку с молоком и - в подоле - восемь штук яиц. Проходила мимо с ведрами Катяша, сказала ядовито и с завистью: - "Стараисси? Спать с собой скоро положит!" - Ма- ряша огрызнулась: - "Ну-к что ж, - мене, а не тебе!" Было Маряше всего года двадцать три, но выглядела она сорокалетней, высока и худа была, как палка, - Катяша же была низка, ширококостна, вся в морщинах, как дождевой гриб, как и подобало ей быть в ее тридцать пять лет. Кузя поутру ушел в лес, винтовку на веревочке вниз дулом повесил на плечо, руки спрятал в карманы, шел не спеша, без дороги, ему одному зна- комыми тропинками, посматривал степенно по сторонам. Спустился в овраг, влез на гору, зашел в места совсем забытые и заброшенные, глухо росли здесь дубы и клены, подрастал орешник, - стал спускаться по обрыву, цеп- ляясь за кусты, посыпался пыльный щебень. Нашел в старой листве змеиную выползину, змеиную кожу, подобрал ее, расправил, положил в картуз за подкладку, - картуз надел набекрень. Прошел еще четверть версты по обры- ву и пришел к пещере. Кузя окликнул: - "Есть что ли кто? Андрей, Васят- ка?" - Вышел парень, сказал: - "Отец на Волгу пошел, сейчас придет". - Кузя сел на землю около пещеры, закурил, парень вернулся в пещеру, ска- зал оттуда: - "Может хочешь стаканчик свеженькой?" - Кузя ответил: - "Не." - Замолчали, из пещеры душно пахло сивухой. Минут через десять из-под горы пришел мужик, с бородой в аршин. Кузя сказал: - "Варите? - Хлеб у меня весь вышел, ни муки, ни зерна. Достань мне, кстати сказать, пудика два. Потом Егор влазины исправлять будет, нужен ему самогон, са- мый лучший. Доставь. Лесничий после обеда на корье поедет, на обдирку, а потом к бабе своей завернет. В это время и снорови, отдашь Маряше." - Поговорили о делах, о дороговизне, о качестве самогона. Распрощались. Вышел из пещеры парень; сказал: - "Кузь, дай бабахнуть!" - Кузя передал ему винтовку, ответил: - "Пальни!" Парень выстрелил, - отец покачал сок- рушенно головой, сказал: - "В дизеках ведь ходит, Василий-то..." На обратном пути Кузя заходил в Липовую долину на пчельник к Игнату, покурили. Игнат, по прозвищу Арендатель, сидел на пне и рассуждал о странностях бытия: - "Например, раз, сижу вот на этом самом пне, а мне чижик с дерева говорит: - пить тебе сегодня водку!" Я ему отвечаю: - ну, что, мол, ты глупость говоришь, кака еще така водка?.. - Ан, вышло по его: пришел вечером кум и принес самогонки!.. Птица - она премудрость божия. Или, например, раз, твой новый барин; зашел я к нему, разговори- лись; - я его спрашиваю, как он понимает, при венчании вокруг налоя по- солонь надо ходить или против солнца? А он мне в ответ: - ежели, гово- рит, в таком деле с солнцем надо считаться, то придется стоять на одном месте и чтобы налой вокруг тебя носили; потому как солнце в небе непод- вижно, а вертится земля. - Отпалил, да-а! А я ему: - А как же, например, раз Исус Навин, выходит, землю остановил, а не солнце?.. И все это пошло от Куперника. Этого Куперника на костре сожгли; мало, я-бы его по кусоч- кам, по косточкам, изрезал бы, своими руками... А табак - это верно, чортова трава. Я тут посадил себе самосадки, для курева, две колоды меда пришлось выкинуть"... Уже совсем дома, у самой усадьбы Кузя напал на полянку со щавелем, - лег на землю, исползал брюхом всю полянку, ел щавель. Дома Маряша дала мурцовки. Поел и пошел чистить лошадь, выскреб, обмыл, стал запрягать в дрожки. Вышел из дома Некульев, - поехали в леса. Катяша и Егорушка на селе строили новый дом. Постройка была кончена, оставалось отправить влазины и освятить. Давно уже Егорушка изготовил из княжеского шкафа - из красного дерева - кивот, - и с самого утра, подоив корову, Катяша занималась его уборкой. Непонятно, как у нее имелись эти- кетки пивоваренного завода "Пиво Сокол на Волге", с золотым соколом по средине, - Катяша расклеивала их по кивоту, по красному дереву, вдоль и поперек, и вверх ногами, потому что грамотной она не была. И у Егорушки, и у Катяши был праздник - влазины; Некульев дал Егору отпуск на неделю. Утром же Егорушка и Катяша ходили к Игнату на пчельник узнавать свою судьбу. Игнат изводил их страхом. Игнат сидел в избе на конике, - на Егорушку и Катяшу даже не взглянул, только рукой махнул, - садитесь, мол. Между ног у себя Игнат поставил глиняный печной горшок, стал смот- реть в него и говорить, - не весть что. Плюнул направо, налево, в Катяшу (та утерлась покорно), и началось у Игната лицо корчиться судорогами. Потом встал из-за стола и пошел в чулан, поманил молча Егора и Катяшу; там было темно и душно, и удушливо пахло медом и пересохшей травой. Иг- нат взял с полки две церковные свечи, взял за руки Егора и повернул его на месте три раза, посолонь, - поставил его сзади себя, перегнулся впе- ред и начал замысловато скручивать свечи, - одну свечу дал Егору, другую - Катяше: сам же стал что-то поспешно бормотать; затем свечи опять отоб- рал себе, сложил обе вместе, взял руками за концы, уцепился зубами за середину, ощерились зубы, перекосилось лицо, - и Егорушка и Катяша без- молвствовали в благоговейном ужасе, - Игнат зашипел, заревел, заскреже- тал зубами, глаза - так показалось в темноте и Егорушке и Катяше - нали- лись кровью, закричал: "Согни его судорогой, вверх тормашками, вверх но- гами. Расшиби его на семьсот семьдесят семь кусочков, вытяни у него жилу живота на тридцать три сажени." - Потом Игнат совершенно покойно объяс- нил, что жить "в новом дому" они будут хорошо, сытно, проживут долго, сноха будет черноволосая, и будет только одно несчастье "через темное число дней, ночей и месяцев", - ослепнет бычок, придется пустить его на мясо. - Катяша и Егорушка шли домой радостные, дружные, чуть подавленные чудесами, - свечи Игнат им отдал и научил, что с ними делать: в новом дому подойти к воротному столбу, зажечь там свечу и попалить столб, а потом с зажженной свечей пойти в избу, прилепить там свечу к косяку и так три ночи подряд, и так сноровить, чтобы последний раз сгорели свечи до-тла и потухли-б сразу, - первые же два раза тушить свечи левой рукой, обязательно большим и четвертым пальцами, - и чтобы не ошибиться, а то отпадут пальцы. - Некульев уже уехал, когда вернулись Катяша и Егор, принесли Егору ведро самогону. Егор стал запрягать лошадь, Катяша задер- жалась, замешкалась со сборами, наклеивала на кивот - "пиво Сокол на Волге", "пиво Сокол на Волге". Егорушка от нечего делать ходил в барский дом, зашел в комнату, где поселился Некульев, потрогал его постель, при- лег на нее, примериваясь; на столе лежали недоеденная сметана и в короб- ке из под монпансье сахарный песок, - слюнил палец и тыкал им сначала в сметану, потом в сахар, - потом облизывал палец; на окне лежали зубной порошок, щетка, бритва: Егорушка задержался тут надолго, - попробовал порошок, пожевал его и выплюнул, помотав недоуменно головой, - взял зер- кальце и зубной щеткой разгладил себе бороду и усы; - лежала около зер- кальца безопасная бритва, рассыпаны были ножички, - Егорушка все их ос- мотрел, пересчитал, выбрал, какой похуже, и спрятал его себе в карман; в конторе Егорушка сел за письменный стол Некульева, сделал строгое лицо, оперся о ручки кресла, расставив локти и сказал: - "Ну что, которые там, лесокрады! - Выходи!.." - - В семейных отношениях Егорушки главенствова- ла Катяша; - вскоре перед их избой стоял воз; были на возу и кивот "в соколах на Волге", и поломанное кресло с золоченой спинкой, и две кор- зинки - одна с черным петухом (вымененным у Маряши), другая с черным ко- том (прибереженным еще с весны; кот и петух нужны были для в лазин), - и сундук с Катяшиным - еще от девичества - добром; - и на самом верху воза сидела сама Катяша, уже подвыпившая самогону, она махала красным платочком, приплясывала сидя, орала "саратовскую", - "шарабан мой, шарабан"... - Маряша с детишками стояла рядом с возом, смотрела восхищенно и завистливо; Катяша смолкла, покрестилась, покрестились и Егор, и Маряша, и дети, - Катяша сказала: - "Трогай с богом!" Попросила Маряшу:

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє