Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
шком отправился в
Вешенскую.
Дуняшка, укладывая ему харчи в подсумок, с досадой и горечью
воскликнула:
- Ты все со мной в молчанку играешь? Скажи хоть, надолго ли идешь и по
какому делу? Что это за черт, за жизня! Собрался идти - и слова от него не
добьешься!.. Муж ты мне или пришей-пристебай?
- Иду в Вешки, на комиссию, чего я тебе ишо скажу? Вернусь, тогда все
узнаешь.
Придерживая рукой подсумок, Мишка спустился к Дону, сел в баркас и
ходко погнал его на ту сторону.
В Вешенской после осмотра на врачебной комиссии доктор коротко сказал
Мишке:
- Не годитесь вы, дорогой товарищ, для службы в рядах Красной Армии.
Очень вас малярия истрепала. Лечиться надо, а то будет плохо. Такие
Красной Армии не нужны.
- А какие же ей нужны? Два года служил, а теперь не нужен стал?
- Нужны прежде всего здоровые люди. Станете здоровым - и вы
понадобитесь. Возьмите рецепт, в аптеке получите хинин.
- Та-а-ак, все понятно. - Кошевой надевал гимнастерку, словно хомут на
норовистую лошадь: все никак не мог просунуть голову в воротник, штаны
застегнул уже на улице и прямиком направился в окружной комитет партии.
...Вернулся в Татарский Мишка председателем хуторского ревкома. Наскоро
поздоровавшись с женой, сказал:
- Ну, теперь поглядим!
- Ты об чем это? - удивленно спросила Дуняшка.
- Все об том же.
- Об чем?
- Председателем меня назначили. Понятно?
Дуняшка горестно всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но Мишка
не стал ее слушать, он оправил перед зеркалом ремень на вылинявшей
защитной гимнастерке и зашагал в Совет.
Председателем ревкома с самой зимы был старик Михеев. Подслеповатый и
глухой, он тяготился своими обязанностями и с превеликой радостью узнал от
Кошевого о том, что пришла ему смена.
- Вот бумажки, соколик ты мой, вот хуторская печать, бери их, ради
Христа, - говорил он с непритворной радостью, крестясь и потирая руки. -
Восьмой десяток мне, сроду в должности не ходил, а тут вот на старости
годов пришлось... Это самое ваше молодое дело; а мне где уж там! И
недовижу и недослышу... Богу молиться пора, а меня председателем
назначили...
Мишка бегло просмотрел предписания и приказы, присланные станичным
ревкомом, спросил:
- Секретарь где?
- Ась?
- Э, черт, секретарь где, говорю?
- Секельтарь? Житу сеет. Он, пострели его гром, в неделю раз сюда
заходит. Иной раз из станицы прийдет бумага, какую надо почитать, а его и
с собаками не сыщешь. Так и лежит важная бумага по скольку дней нечитаная.
А из меня грамотей плохой, ох, плохой! Со трудом расписываюсь, а читать
вовсе не могу, только и могу, что печать становить...
Сдвинув брови, Кошевой рассматривал ошарпанную комнату ревкома,
украшенную одним стареньким, засиженным мухами плакатом.
Старик до того обрадовался неожиданному увольнению, что даже отважился
на шутку: передавая Кошевому завернутую в тряпицу печать, сказал:
- Вот и все хуторское хозяйство, денежных суммов нету, а насеки
атаманской при Советской власти иметь не полагается. Коли хочешь - свой
стариковский костыль могу отдать. - И протянул, беззубо улыбаясь,
отполированную ладонями ясеневую палку.
Но Кошевой не был расположен к шуткам. Еще раз оглядел жалкую в своей
неприглядности комнату ревкома, нахмурился и со вздохом сказал:
- Будем считать, дед, что дела от тебя я принял. Теперь катись отседова
к едреной бабушке, - и выразительно показал глазами на дверь.
А потом сел за стол, широко расставил локти и долго сидел в
одиночестве, стиснув зубы, выставив вперед нижнюю челюсть. Боже мой, каким
же сукиным сыном был он все это время, когда рылся в земле, не поднимая
головы и по-настоящему не вслушиваясь в то, что творилось кругом... Злой
донельзя на себя и на все окружающее, Мишка встал из-за стола, оправил
гимнастерку, сказал, глядя в пространство, не разжимая зубов:
- Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!
Дверь он плотно прикрыл, накинув цепку на пробой, зашагал через площадь
к дому. Около церкви встретил подростка Обнизова, небрежно кивнул ему
головой, прошел мимо и, вдруг озаренный догадкой, повернулся, окликнул:
- Эй, Андрюшка! Постой-ка, пойди сюда!
Белобрысый, застенчивый паренек молча подошел к нему. Мишка, как
взрослому, протянул ему руку, спросил:
- Ты куда направился? На энтот край? Ну-ну, гуляешь, значит? По делу?
Вот что я у тебя хочу спросить: ты вроде в высшем начальном учился?
Учился? Это хорошо. А канцелярию-то знаешь?
- Какую?
- Ну, обыкновенную. Разные там уходящие-выходящие знаешь?
- Ты про что говоришь, товарищ Кошевой?
- Ну, про бумажки, какие бывают. Ты это знаешь? Ну, бывают уходящие, а
бывают всякие другие. - Мишка неопределенно пошевелил пальцами и, не
дожидаясь ответа, твердо сказал: - Ежли не знаешь, потом выучишься. Я
зараз председатель хуторского ревкома, а тебя - как грамотного парнишку -
назначаю секретарем. Иди в помещение ревкома и карауль там дела, они все
на столе лежат, а я вскорости вернусь. Понятно?
- Товарищ Кошевой!
Мишка махнул рукой, нетерпеливо сказал:
- Это потом мы с тобой потолкуем, иди занимай должность. - И медленно,
размеренным шагом пошел по улице.
Дома он надел новые шаровары, сунул в карман наган и, тщательно
поправляя перед зеркалом фуражку, сказал жене:
- Схожу тут в одно место по делу. Ежли кто будет спрашивать, где, мол,
председатель, - скажи, что скоро возвернется.
Должность председателя кое к чему обязывала... Мишка шел медленно и
важно; походка его была столь необычна, что кое-кто из хуторных при
встрече останавливался и с улыбкой смотрел ему вслед. Прохор Зыков,
повстречавшийся ему в переулке, с шутливой почтительностью попятился к
плетню, спросил:
- Да ты что это, Михаил? В будний день во все доброе вырядился и
выступаешь, как на параде... Уж не сызнова ли свататься идешь?
- Вроде этого, - ответил Мишка, значительно сжав губы.
Около ворот громовского база он, не останавливаясь, полез в карман за
кисетом, зорко оглядел широкое подворье, разбросанные по нему дворовые
постройки, окна куреня.
Мать Кирилла Громова только что вышла из сеней. Откинувшись назад, она
несла таз с мелко нарезанными кусками кормовой тыквы. Мишка почтительно
поздоровался с ней, шагнул на крыльцо:
- Дома Кирилл, тетенька?
- Дома, дома, проходи, - сторонясь, сказала старуха.
Мишка вошел в темные сени, в полутьме нащупал дверную ручку.
Кирилл сам открыл ему дверь в горницу, отступил на шаг. Чисто выбритый,
улыбающийся и слегка хмельной, он окинул Мишку коротким изучающим
взглядом, непринужденно сказал:
- Ишо один служивый! Проходи, Кошевой, садись, гостем будешь. А мы тут
выпиваем, так, по маленькой...
- Хлеб-соль да сладкая чарка. - Мишка пожал руку хозяина, оглядывая
сидевших за столом гостей.
Приход его был явно не ко времени. Широкоплечий незнакомый Михаилу
казак, развалившийся в переднем углу, коротко и вопросительно взглянул на
Кирилла, отодвинул стакан. Сидевший по ту сторону стола Ахваткин Семен -
дальний родственник Коршуновых, увидев Михаила, нахмурился и отвел глаза.
Хозяин пригласил Мишку к столу.
- Спасибо за приглашение.
- Нет, ты садись, не обижай, выпей с нами.
Мишка присел к столу. Принимая из рук хозяина стакан с самогонкой,
кивнул головой:
- С прибытием тебя, Кирилл Иванович!
- Спасибо. Ты-то давно из армии?
- Давно. Успел обжиться.
- И обжиться и жениться, говорят, успел? Да ты что же это кривишь
душой? Пей по всей!
- Не хочу. У меня к тебе дело есть.
- Это уж нет! Это ты не балуйся! Нынче я об делах не гутарю. Нынче я
гуляю с друзьями. Ежли ты по делу, приходи завтра.
Мишка встал из-за стола, спокойно улыбаясь, сказал:
- Оно и дело пустяшное, да не терпит. Давай выйдем на минутку.
Кирилл, поглаживая тщательно закрученные черные усы, некоторое время
молчал, потом встал:
- Может, тут скажешь? Чего же мы будем компанию рушить?
- Нет, давай выйдем, - сдержанно, но настойчиво попросил Мишка.
- Да выйди ты с ним, чего торгуетесь? - сказал незнакомый Мишке
широкоплечий казак.
Кирилл неохотно пошел в кухню. Жене, хлопотавшей у печи, шепнул:
- Выйди отседова, Катерина! - И, садясь на лавку, сухо спросил: - Какое
дело?
- Ты сколько дней дома?
- А что?
- Сколько, спрашиваю, дома живешь?
- Четвертый день, кажись.
- А в ревком заходил?
- Нет пока.
- А в Вешки думаешь идти, в военкомат?
- Ты к чему это гнешь? Ты по делу пришел, так об деле и говори.
- Я об деле и говорю.
- Тогда ступай ты к черту! Ты что такое есть за кочка на ровном месте,
что я тебе должен отчет давать?
- Я председатель ревкома. Покажи удостоверение из части.
- Во-о-он что! - протянул Кирилл и острыми потрезвевшими глазами глянул
в зрачки Михаила. - Во-о-он ты куда!
- Туда самое. Давай удостоверение!
- Нынче приду в Совет и принесу.
- Сейчас давай!
- Оно у меня где-то прибратое.
- Найди.
- Нет, зараз не буду искать. Ступай домой, Михаил, ступай от скандалу.
- У меня с тобой скандал короткий... - Мишка положил руку в правый
карман. - Одевайся!
- Брось, Михаил! Ты меня лучше не трогай...
- Пойдем, я тебе говорю!
- Куда?
- В ревком.
- Мне что-то не хочется. - Кирилл побледнел, но говорил, насмешливо
улыбаясь.
Качнувшись влево, Мишка вытащил из кармана наган, взвел курок.
- Ты пойдешь или нет? - спросил он тихо.
Кирилл молча шагнул к горнице, но Мишка стал ему на пути, глазами
указал на дверь в сени.
- Ребята! - с деланной непринужденностью крикнул Кирилл. - Меня тут
вроде арестовали! Допивайте водку без меня!
Дверь из горницы широко распахнулась, Ахваткин ступил было через порог,
но, увидев направленный на него наган, поспешно отшатнулся за притолоку.
- Иди, - приказал Мишка Кириллу.
Тот вразвалку пошел к выходу, лениво взялся за скобу и вдруг одним
прыжком перемахнул сени, бешено хлопнул наружной дверью, прыгнул с
крыльца. Пока он, пригибаясь, бежал через двор к саду, - Мишка выстрелил
по нему два раза и не попал. Положив ствол нагана на локоть согнутой левой
руки, широко расставив ноги, Мишка тщательно целился. После третьего
выстрела Кирилл как будто споткнулся, но, оправившись, легко прыгнул через
плетень. Мишка сбежал с крыльца. Вслед ему из дома грохнул сухой и
отрывистый винтовочный выстрел. Впереди, в побеленной стене сарая пуля
выхватила глину и, цокнув, осыпала на землю серые каменные брызги.
Кирилл бежал легко и быстро. Согнутая фигура его мелькала между
зелеными шатрами яблонь. Мишка перепрыгнул плетень, упал, лежа выстрелил
по убегающему еще два раза и повернулся лицом к дому. Наружная дверь была
широко распахнута. На крыльце стояла мать Кирилла, козырьком приложив к
глазам ладонь, смотрела в сад. "Надо было его без разговоров стрелять на
месте!" - тупо подумал Мишка. Он еще несколько минут лежал под плетнем,
посматривая на дом, и каким-то размеренным, механическим движением счищал
прилипшую к коленям грязь, а потом встал, тяжело перелез через плетень и,
опустив дуло нагана, пошел к дому.
V
Вместе с Кириллом Громовым скрылись Ахваткин и тот незнакомый казак,
которого видел Кошевой, когда пришел к Громовым. В ночь еще двое казаков
исчезли из хутора. Из Вешенской в Татарский приехал небольшой отряд
Дончека. Кое-кого из казаков арестовали, четырех, явившихся из частей без
документов, направили в Вешенскую в штрафную роту.
Кошевой целыми днями просиживал в ревкоме, в сумерках приходил домой,
возле кровати клал заряженную винтовку, наган засовывал под подушку и
ложился спать не раздеваясь. На третий день после случая с Кириллом он
сказал Дуняшке:
- Давай спать в сенцах.
- Чего ради? - изумилась Дуняшка.
- В окно могут стрельнуть. Кровать возле окна.
Дуняшка молча переставила кровать в сени, а вечером спросила:
- Что ж, так и будем на заячьем положении жить? И зима прийдет, а мы
все будем в сенцах ютиться?
- До зимы далеко, а пока прийдется так жить.
- И докуда же это "пока" будет?
- Пока Кирюшку не шлепну.
- Так он тебе лоб и подставил!
- Когда-нибудь подставит, - уверенно ответил Мишка.
Но расчеты его не оправдались: Кирилл Громов, скрывшийся вместе со
своими приятелями где-то за Доном, - услышав о приближении Махно,
перебрался на правую сторону Дона и отправился в станицу Краснокутскую,
где, по слухам, оказались передовые отряды махновской банды. Ночью он
побывал в хуторе, на улице случайно встретил Прохора Зыкова и приказал
передать Кошевому, что, мол, Громов низко кланяется и просит ждать в
гости. Прохор утром рассказал Мишке о встрече и разговоре с Кириллом.
- Что ж, пусть является. Один раз ушел, а в другой уже не вырвется.
Научил он меня, как с ихним братом надо обходиться, и за это спасибо, -
сказал Мишка, выслушав рассказ.
Махно действительно появился в пределах Верхнедонского округа. Под
хутором Коньковом в коротком бою он разбил пехотный батальон, высланный
ему навстречу из Вешенской, но на окружной центр не пошел, а двинулся к
станции Миллерово, севернее ее пересек железную дорогу и ушел по
направлению к Старобельску. Наиболее активные белогвардейцы-казаки
примкнули к нему, но большинство их остались дома, выжидая.
Все так же настороженно жил Кошевой, внимательно присматриваясь ко
всему, что происходило в хуторе. А жизнь в Татарском была не очень-то
нарядная. Казаки усердно поругивали Советскую власть за все те нехватки,
которые приходилось им испытывать. В крохотной лавчонке недавно
организованного ЕПО [единое потребительское общество] почти ничего не
было. Мыло, сахар, соль, керосин, спички, махорка, колесная мазь - все эти
предметы первой необходимости отсутствовали в продаже, и на голых полках
сиротливо лежали одни дорогие асмоловские папиросы да кое-что из скобяных
товаров, на которые месяцами не находилось покупателя.
Вместо керосина по ночам жгли в блюдцах топленое коровье масло и жир.
Махорку заменял доморощенный табак - самосад. В широком ходу за
отсутствием спичек были кремни и наспех выделываемые кузнецами стальные
кресала. Трут вываривали в кипятке с подсолнечной золой, чтобы скорее
загорался, но все же с непривычки огонь добывался трудно. Не раз Мишка, по
вечерам возвращаясь из ревкома, наблюдал, как курцы, собравшись где-нибудь
на проулке в кружок и дружно высекая из кремней искры, вполголоса матерно
ругались, приговаривали: "Власть Советская, дай огня!" Наконец у кого-либо
искра, попавшая в сухой трут, возгоралась, все дружно дули на тлеющий
огонек и, закурив, молча присаживались на корточки, делились новостями. Не
было и бумаги на раскурку. В церковной караулке растащили все метрические
книги, а когда покурили их, по домам пошло на цигарки все, включая старые
ребячьи учебники и даже стариковские священные книги.
Прохор Зыков, довольно часто захаживавший на старое мелеховское
подворье, разживался у Михаила бумагой на курение, печально говорил:
- У бабы моей крышка на сундуке была обклеена старыми газетами - содрал
и покурил. Новый завет был, такая святая книжка, - тоже искурил. Старый
завет искурил. Мало этих заветов святые угодники написали... У бабы книжка
была поминальная, все сродствие там, живое и мертвое, прописанное, - тоже
искурил. Что же, зараз мне надо капустные листья курить али, скажем,
лопухи вялить на бумагу? Нет, Михаил, как хочешь, а давай газетку. Я без
курева не могу. Я на германском фронте свою пайку хлеба иной раз на
восьмушку махорки менял.
Невеселая была жизнь в Татарском в ту осень... Визжали на ходах и арбах
неподмазанные колеса, сохла и лопалась без дегтя ременная упряжь и обувка,
но скучнее всего было без соли. За пять фунтов соли в Вешенской отдавали
татарцы сытых баранов и возвращались домой, кляня Советскую власть и
разруху. Эта проклятая соль много огорчений причинила Михаилу... Как-то в
Совет пришли старики. Они чинно поздоровались с председателем, сняли
шапки, расселись по лавкам.
- Соли нету, господин председатель, - сказал один из них.
- Господ нету зараз, - поправил Мишка.
- Извиняй, пожалуйста, это все по старой привычке... Без господ-то жить
можно, а без соли нельзя.
- Так что вы хотели, старики?
- Ты, председатель, хлопочи, чтоб привезли соль. С Маныча на быках ее
не навозишься.
- Я докладал об этом в округе. Там это известно. Должны вскорости
привезти.
- Пока солнце взойдет - роса очи выест, - сказал один из стариков,
глядя в землю.
Мишка вспыхнул, встал из-за стола. Багровый от гнева, он вывернул
карманы.
- У меня соли нету. Видите? С собой не ношу и из пальца вам я ее не
высосу. Понятно, старики?
- Куда она подевалась, эта соль? - после некоторого молчания спросил
кривой старик Чумаков, удивленно оглядывая всех единственным глазом. -
Раньше, при старой власти, об ней и речей никто не вел, бугры ее лежали
везде, а зараз и щепотки не добудешь...
- Наша власть тут ни при чем, - уже спокойнее сказал Мишка. - Тут одна
власть виноватая: бывшая ваша кадетская власть! Это она разруху такую
учинила, что даже соль представить, может, не на чем! Все железные дороги
побитые, вагоны - то же самое...
Мишка долго рассказывал старикам о том, как белые при отступлении
уничтожали государственное имущество, взрывали заводы, жгли склады.
Кое-что он видел сам во время войны, кое о чем слышал, остальное же
вдохновенно придумал с единственной целью - отвести недовольство от родной
Советской власти. Чтобы оградить эту власть от упреков, он безобидно врал,
ловчился, а про себя думал: "Не дюже большая беда будет, ежели я на
сволочей и наговорю немножко. Все одно они сволочи, и им от этого не
убудет, а нам явится польза..."
- Вы думаете, они - эти буржуи - пальцем деланные, что ли? Они не
дураки! Они все запасы сахару и соли, огромные тыщи пудов, собрали со всей
России и увезли ишо загодя в Крым, а там погрузили на пароходы и - в
другие страны, продавать, - блестя глазами, говорил Мишка.
- Что ж они, и мазут весь увезли? - недоверчиво спросил кривой Чумаков.
- А ты думал, дед, тебе оставили? Очень ты им нужен, как и весь
трудящийся народ. Они и мазут найдут кому продать! Они бы все с собой
забрали, ежели б могли, чтобы народ тут с голоду подыхал.
- Это, конечно, так, - согласился один из стариков. - Богатые - все
такие гущееды. Спокон веков известно: чем ни богаче человек, тем он
жаднее. В Вешках один купец, когда первое отступление было, все на подводы
сложил, все имущество забрал до нитки, и вот уж красные близко подходют, а
он все не выезжает с двора, одетый в шубе бегает по куреню, щипцами гвозди
из стен вынает. "Не хочу, говорит, им, проклятым, ни одного гвоздя
оставить!" Так что нехитро, что они и мазут забрали с собой.
- Так как же все-таки без соли будем? - под конец разговора добродушно
спросил старик Максаев.
- Соли наши рабочие скоро новой нароют, а пока можно на Маныч послать
подводы, - осторожно посоветовал Мишка.
- Народ не хочет туда ехать. Калмыки там шкодят, соли на озерах не
дают, быков грабежом забирают. Один мой знакомец пришел оттуда с одним
кнутом. Ночью за Великокняжеской подъехали трое оружейных калмыков, быков
угнали, а ему показали на горло: "Молчи, говорят, бачка, а то плохо
п