аккарти  высрал  в  толчок  какое-то  чудовище?
Породил на свет Зверя в Унитазе? И вправду  звучит,  как  пародия  на  фильм
ужасов! И даже если так оно и есть, Зверь в  Унитазе,  вероятно,  давно  уже
утонул, утонул и провалился вниз.
   И тут на ум пришла фраза  из  истории,  которую  они  по  очереди  читали
Даддитсу. Хорошо, что их было четверо, потому что Даддитс никогда не уставал
от того, что ему нравилось.
   "Тай пуд, - требовал он, подбегая к ним с  высоко  поднятой  над  головой
книгой; точно так же он держал коробку в тот, первый день. -  Тай  пуд,  тай
пуд!"
   Что  в  этом  случае  означало  ?читай  ?Пруд?.  Книга   доктора   Сьюсса
называлась ?Пруд Макэллигота?, и первое четверостишие он до сих  пор  помнил
наизусть:

   А фермер смеется:
   Да ты, брат, в бреду!
   Не водится рыба
   В этом пруду.

   Но рыба была, по крайней мере в воображении маленького героя той истории.
Много рыбы. Большой рыбы.
   Но вот под ним никаких больше всплесков. Никто не бьется  о  крышку,  вот
уже  несколько  минут.  Может,  рискнуть?  Только   взглянуть   по-быстрому,
приподнять крышку и захлопнуть снова, если...
   Но...
   "Сиди, как пришитый, приятель?,  -  последнее,  что  сказал  Джоунси,  и,
пожалуй, лучше его послушаться.
   Джоунси скорее всего уже в миле отсюда, констатирует злобный голосишко. В
миле отсюда и мчится как у горелый.
   - Ну уж нет, - громко сказал Бивер. - Только не Джоунси.
   И слегка заерзал на закрытом сиденье, ожидая, пока эта штука  подпрыгнет,
но ничего не произошло. Должно быть, давно уже в шестидесяти  ярдах  отсюда,
плавает с дерьмом в сточном резервуаре. Джоунси сказал, она  такая  большая,
что не пролезет в сток, но поскольку ни один из  них  ее  не  видел,  трудно
сказать наверняка. И так или иначе, в  любом  случае  мсье  Бивер  Кларендон
обречен сидеть на месте. Потому что пообещал. Потому что время всегда  течет
медленнее, когда ты  встревожен  или  испуган.  И  потому  что  он  доверяет
Джоунси. Джоунси и Генри никогда не обижали его, не издевались ни  над  ним,
ни над Питом. И никто из них никогда не обижал и не смеялся над Даддитсом.
   Бив смешливо фыркнул. Даддитс и его коробка для завтраков  со  Скуби  Ду.
Даддитс, лежа на животе, дует на  одуванчики.  Даддитс  резвится  на  заднем
дворе, счастливый, как птичка на дереве, а люди,  называющие  детишек  вроде
него не такими, как все, просто  ни  черта  не  понимают.  Он  действительно
особый, не такой, как все, подарок их четверке от подлого поганого мира,  от
которого  обычно  не  дождешься  прошлогоднего  снега.   Даддитс   -   нечто
поразительное, облагородившее их души, и они любили его.

5

   Они сидят в углу светлой кухоньки, залитой солнцем -  облака  рассеялись,
словно по волшебству, - пьют чай со льдом и наблюдают за  Даддитсом,  пьющим
свой ЗаРекс  (мерзкую  на  вид  оранжевую  бурду).  В  три-четыре  огромных,
захлебывающих глотка он приканчивает стакан и бежит играть.
   Генри берет на себя роль рассказчика, объясняя миссис Кэвелл,  что  парни
всего лишь ?вроде как толкали Даддитса из рук в руки, немного  разгорячились
и порвали ему майку, ну и, мэм, испугали его и довели до слез?. Ни  слова  о
том, как Ричи Гренадо с дружками раздели Даддитса едва  не  догола  и  какую
мерзость заставляли есть, а когда миссис Кэвелл спрашивает, знаком ли  Генри
с этими парнями, тот слегка колеблется  и  говорит  ?нет?,  просто  какие-то
старшеклассники, имен он не знает.
   Она смотрит  на  Джоунси,  Бивера  и  Пита,  но  все  старательно  трясут
головами. Может, это и ошибка, и в будущем опасно для Даддитса,  но  они  не
способны так разом переступить законы и правила, которым подчинена их жизнь.
Бивер и так не понимает, как они вообще посмели вмешаться, а остальные позже
скажут то же самое. Они поражены не только собственной отвагой,  но  и  тем,
что ухитрились не попасть на хрен в больницу.
   Роберта грустно вздыхает, и до Бивера вдруг доходит, что она знает многое
из того, что они не досказывают, возможно, столько, что  проведет  бессонную
ночь. Но тут она улыбается.  Улыбается  Биверу,  и  того  словно  иголочками
пронизывает до самых ног.
   - Сколько же молний на твоей куртке! - восклицает она.
   - Да, мэм, - ухмыляется Бивер.  -  Это  моя  ?Фонзи-куртка?.  Сначала  ее
старший брат носил, мои дружки над ней подсмеиваются,  но  я  все  равно  ее
люблю.
   - ?Счастливые дни?, - кивает она. - Нам тоже они  нравятся.  И  Даддитсу.
Может, как-нибудь вечером зайдете, посмотрите с нами. С ним.
   Улыбка становится чуть жалобной, словно она понимает что этому не бывать.
   - Да, было бы неплохо, - соглашается Бив.
   - И то верно, - поддакивает Пит.
   Несколько минут они молчат, глядя, как прыгает во дворе Даддитс.  Кто-то,
видимо, отец, укрепил во дворе качели с двумя сиденьями.  Даддитс  пробегает
мимо,  толкает  их,  заставляя  раскачиваться.  Иногда  он  останавливается,
скрещивает руки на груди, поворачивает к небу круглый  циферблат  физиономии
со стертыми цифрами и смеется.
   - Похоже, он в порядке, - говорит Джоунси, допивая чай. - Успел обо  всем
забыть.
   Миссис Кэвелл, привставшая было, снова садится и  растерянно  смотрит  на
него.
   - О нет, вовсе нет, - качает она головой. - Он помнит. Не так, как вы или
я, но многое. Сегодня ночью наверняка будет видеть кошмары,  а  когда  мы  с
отцом зайдем к нему, не сумеет объяснить. Это для него хуже всего: не  может
сказать, что видит, думает и чувствует. Слов недостает.
   Она вздыхает.
   - В любом случае эти  парни  про  него  не  забудут.  Что,  если  захотят
отомстить ему? Или вам?
   - Мы о себе позаботимся, - говорит  Джоунси,  и  хотя  голос  не  дрожит,
взгляд куда-то убегает.
   - Возможно, - кивает она. - А Даддитс? Я могу провожать его в школу,  как
когда-то, и, наверное, снова придется, хотя бы некоторое время.  Но  он  так
любит сам возвращаться домой!
   - Должно быть, это позволяет ему чувствовать себя взрослым,  -  вставляет
Пит.
   Она протягивает руку и  касается  пальцев  Пита,  отчего  тот  заливается
краской.
   - Верно, это позволяет ему чувствовать себя взрослым.
   - Знаете, - предлагает Генри, - мы могли бы провожать его. Мы все ходим в
среднюю школу, и оттуда до Канзас-стрит рукой подать.
   Роберта Кэвелл ничего не  говорит  на  это:  маленькая  женщина-птичка  в
цветастом платье  внимательно  смотрит  на  Генри,  как  человек,  ожидающий
?изюминки? анекдота.
   - Вы согласны, миссус Кэвелл? - спрашивает Бивер. - Потому  что  нам  это
запросто. Или не хотите?
   Что-то странное творится с  лицом  миссис  Кэвелл:  под  кожей  пробегают
крошечные  волны  судорог,  одно  веко  приспущено,  словно  она  собирается
подмигнуть, а второй глаз в самом деле подмигивает. Она вынимает из  кармана
платок и усердно сморкается. ?Наверное, старается не засмеяться над нами?, -
думает Бивер. Когда он говорит об этом Генри по пути домой (Джоунси и  Питер
уже разбрелись в разные стороны),  тот  изумленно  таращится  на  него.  ?Не
заплакать она старалась, вот что, - объясняет он и, помолчав, с  насмешливой
нежностью добавляет:
   - Дубина?.
   - И вы это сделали бы? - говорит она, а когда Генри кивает за себя и всех
остальных, слегка изменяет вопрос:
   - Почему вы сделали бы это?
   Генри  оглядывается  на  друзей,  словно  говоря:  ?Может,  хоть   кто-то
выскажется на этот раз?"
   - Нам он нравится, мэм, - бормочет Пит.
   -  Особенно,  как  он  носит  коробку  для  завтраков  над  головой...  -
присоединяется Джоунси.
   - Да, охренеть можно, - вторит Пит. Генри  пинает  его  под  столом.  Пит
соображает, что ляпнул (со стороны отчетливо видно, как движутся  шестеренки
у него в мозгу), и багровеет от смущения. Но миссис Кэвелл делает  вид,  что
не замечает. Она занята другим: так и ест Генри напряженным взглядом.
   - Он должен выходить без четверти восемь, - говорит она наконец.
   - Обычно к этому времени мы уже почти рядом с  вашим  домом,  -  сообщает
Генри. - Правда, парни?
   И хотя семь сорок пять - немного рановато, все хором поддакивают.
   - И вы это сделаете? - снова спрашивает миссис Кэвелл, и теперь Бивер без
труда читает ее мысли: в ней говорит  скепти-чтоб-ему-цизм,  то  есть,  если
перевести на человеческий язык, она попросту им не верит.
   - Конечно, - заверяет Генри, - только вот Даддитс.., ну.., вы знаете...
   - Не захочет, чтобы мы его провожали, - заканчивает Джоунси.
   - Вы что, спятили? - охает она. Биверу кажется, что она  говорит  сама  с
собой, пытается убедить себя, что на кухне действительно сидит эта  орава  и
предлагает немыслимое. Что все происходит на самом деле. - Дружить  с  вами?
Мальчиками, которые, как говорит Даддитс, ходят в  настоящую  школу?  Да  он
подумает, что в рай попал!
   - О'кей, - заключает Генри. - Мы придем к без четверти восемь, проводим в
школу и обратно.
   - Он заканчивает в...
   - Мы знаем, когда в Академии Дебилов отпускают учеников, -  жизнерадостно
сообщает Бивер,  но  за  мгновение  до  того,  как  видит  потрясенные  лица
приятелей,  с  ужасом  понимает,  что  выпалил  кое-что  куда  похуже,   чем
?охренеть?,  и  поспешно  прикрывает  рот  ладонью.  Испуганные  глаза   над
грязноватой ладошкой похожи на два блюдца. Джоунси пинает его  в  коленку  с
такой силой, что Бив едва не опрокидывается.
   - Не обращайте на него внимания, мэм, - говорит Генри чересчур  поспешно:
верный признак смущения. - Он просто...
   - Ничего страшного, - отмахивается она. - Я знаю, как люди называют  Мэри
М. Сноу. Иногда и Элфи, бывает, обмолвится.
   Как ни странно, но эта тема почти не интересует ее.
   - Почему? - повторяет она, и хотя при этом смотрит на Генри, Бивер храбро
отвечает, несмотря на пылающие щеки и сокрушенный вид:
   - Потому что он классный.
   Остальные кивают.
   Они будут провожать Даддитса в школу и из школы, почти пять лет, если  не
считать дней, когда он болен или когда они уезжают в ?Дыру в стене?. К концу
этого срока Даддитс переходит  из  Мэри  М.  Сноу,  иначе  говоря,  Академии
Дебилов,  в  профессионально-техническое  училище  Дерри,  где  учится  печь
пирожные (?петь озые? на языке Даддитса), менять аккумуляторы в  автомобилях
и завязывать галстук (узел всегда идеален, хотя временами и висит едва не  у
пупка).
   История  с  Джози  Ринкенхауэр  давно  уже  прошедшее  время:   маленькое
девятидневное чудо забыто всеми, кроме родителей Джози, которые, разумеется,
будут помнить его до конца жизни.
   Они уже успели научить Даддитса играть в  парчизи  и  упрощенный  вариант
монополии, а также изобрели Игру Даддитса и бесконечно в нее играют,  иногда
гогоча так оглушительно, что Элфи Кэвелл (в отличие от жены высокий, но тоже
чем-то напоминающий птицу) выходит на площадку лестницы, той,  что  ведет  в
комнату для игр, и громко требует объяснить, что у  них  творится,  что  там
такого смешного, и  они  честно  пытаются  объяснить,  что  Даддитс  воткнул
колышек Генри в пятнадцатую лунку вместо второй или что Даддитс  лишил  Пита
пятнадцати честно заработанных очков, но до  Элфи,  похоже,  такие  вещи  не
доходят: вот он стоит на площадке с газетным блоком  в  руках  и  недоуменно
улыбается, неизменно повторяя одно и то же: ?Не так громко,  мальчики...?  И
прикрывает дверь, вновь предоставляя их самим себе. Из всех развлечений Игра
Даддитса - самая забавная, ?отпад?,  -  как  сказал  бы  Пит.  Иногда  Бивер
закатывается так, что, кажется, вот-вот лопнет, а Даддитс, сидящий на  ковре
в позе лотоса рядом со старой доской для криббиджа, улыбается во  весь  рот,
как Будда. Полный улет!
   Но все это впереди, а сейчас -  только  эта  кухня,  поразительно  теплое
солнце и Даддитс во дворе, толкающий качели. Даддитс, который - они с самого
начала это понимали - не похож ни на одного из тех, кого они знают.
   - Не пойму, как они могли, - внезапно  восклицает  Пит,  -  выносить  его
плач. Не пойму, как они могли и дальше над ним издеваться.
   Роберта Кэвелл печально смотрит на него:
   - Взрослые мальчики просто не слышат того, что  расслышали  вы.  Надеюсь,
вам никогда и не придется это понять.

6

   - Джоунси!!! - надрывался Бивер. - Эй, Джоунси!
   На этот раз до него донесся ответ -  слабый,  но  отчетливый.  Сарай  для
снегохода завален всяким хламом, и среди прочей  дребедени  там  хранится  и
старомодный клаксон-груша, один из тех, которые  разносчики  в  двадцатых  -
тридцатых годах прикрепляли на руль  велосипедов.  И  теперь  Бивер  услышал
протяжный гудок его: би-и-и.., би-и-и...
   Вой, от которого Даддитс хохотал бы до слез,  -  старина  Дадс,  вот  кто
любитель оглушительных, сочных звуков!
   Прозрачная синяя  занавеска  зашуршала,  и  у  Бивера  по  коже  побежали
мурашки. Он едва не вскочил, вообразив, что это Маккарти, но тут  же  понял,
что сам задел занавеску локтем: ничего не поделаешь, уж очень здесь тесно. И
снова уселся поудобнее.
   Под ним по-прежнему не было никакого движения: эта тварь, кем бы  она  ни
была, либо мертва, либо болтается в сточном резервуаре. Наверняка.
   Ну.., почти наверняка.
   Бив завел руку за спину, нащупал кнопку смыва, но тут же передумал.
   "Сиди, как пришитый?, - велел Джоунси, и Бивер  сидит,  но  какого  хрена
Джоунси все не возвращается? Если не смог найти ленту, почему  не  прийти  с
пустыми руками? Прошло не меньше десяти минут, верно ведь?  А  ему  кажется,
черт возьми, что не меньше часа. А  Бив  тем  временем  сидит  на  толчке  в
обществе мертвеца, чей зад выглядит так, словно в него натолкали динамита  и
подожгли, вот тебе и просраться...
   - Ну бибикни еще раз, - бормочет Бив. - Нажми  эту  чертову  клизму,  дай
знать, что ты все еще здесь.
   Но Джоунси молчит.

7

   Джоунси не мог найти ленту.
   Обыскал все, но найти не мог. Куда она запропастилась?
   Он был уверен, что лента есть, но ни на одном гвозде ее  не  нашлось.  Не
оказалось ни на захламленном верстаке, ни за банками с краской, ни на крючке
под респираторами, болтавшимися на пожелтевшей тесьме.
   Джоунси посмотрел под столом,  заглянул  в  ящики,  сложенные  у  дальней
стены, в  бардачок  под  пассажирским  сиденьем  ?арктик  кэт?.  Там  лежали
запасная фара, все еще в коробке, и полпачки ?Лаки Страйк?, но чертова лента
как сквозь землю провалилась.
   Он физически ощущал, как утекают минуты.  В  какую-то  из  них  ему  ясно
послышался голос Бива, зовущий его, но Джоунси  не  хотел  возвращаться  без
ленты, поэтому просто поднял старый клаксон, валявшийся на полу, и несколько
раз нажал резиновую потрескавшуюся грушу, извлекая  заунывный  вой,  который
наверняка страшно понравился бы Даддитсу.
   Чем яростнее он расшвыривал барахло в поисках  ленты,  тем  настоятельнее
казалась необходимость отыскать ее. Нашелся, правда, моток шпагата, но  как,
спрашивается, закрепить туалетное сиденье шпагатом?!  Кажется,  в  одном  из
кухонных шкафчиков спрятан скотч, Джоунси был почти в этом уверен, но  тварь
в туалете, судя по плеску, довольно сильна,  что-то  вроде  рыбы  приличного
размера. Скотч просто не выдержит.
   Джоунси нерешительно переминался, оглядывая сарай, теребя волосы  (он  не
надел перчатки и не слишком  долго  пробыл  здесь,  чтобы  замерзнуть),  при
каждом выдохе выпуская на волю белые комочки пара.
   - Где же, мать твою? - вопросил  он  вслух,  злобно  треснув  кулаком  по
верстаку. От удара невысокий штабель  ящичков,  набитых  гвоздями,  шайбами,
гайками  и  шурупами,  перевернулся,  содержимое  рассыпалось,  и  по   полу
покатился большой рулон изоленты. Подумать только, он, должно  быть,  десять
раз смотрел на нее, не замечая!
   Джоунси сгреб рулон, сунул в карман куртки (хорошо еще, не забыл  одеться
потеплее, хотя даже не потрудился застегнуть молнию) и повернулся к двери. И
тут  раздался  пронзительный  вопль  Бивера.  Леденящие  кровь  звуки   едва
доносились сюда, но Джоунси без труда их расслышал.  Истошные,  мучительные,
полные боли.
   Джоунси рванулся к двери.

8

   Биверова мама недаром твердила, что зубочистки рано или поздно  прикончат
его, но разве в голову ей могло прийти подобное?!
   Послушно сидя на закрытой крышке унитаза,  Бив  сунул  руку  в  нагрудный
карман комбинезона, чтобы вытащить очередную зубочистку. Но там не  осталось
ни одной - все рассыпались  по  полу.  Две-три,  правда,  не  были  измазаны
кровью, но для того чтобы  их  достать,  пришлось  бы  приподняться  и  чуть
наклониться вперед.
   Бивер яростно спорил с собой. ?Сиди, как пришитый?, - велел  Джоунси,  но
эта тварь в туалете наверняка провалилась вниз,  ?погружаемся,  погружаемся,
погружаемся? - как говорили в старых военных  фильмах  про  подводников.  Но
даже если и нет, он всего лишь оторвет зад  от  сиденья  на  секунду-другую.
Если тварь прыгнет, Бивер плюхнется обратно всей тяжестью, может, сломает ей
тонкую чешуйчатую шею (при условии, что таковая имеется).
   Бив с тоской взирал на зубочистки. Парочка достаточно близко, только руку
протяни, но класть в рот окровавленные зубочистки, особенно если  вспомнить,
откуда взялась кровь..,  бр-р-р...  И  кроме  того,  эта  странная  мохнатая
плесень, растущая в крови, в полосках цемента между кафелем, и.., да, теперь
он ясно видит.., и на зубочистках тоже, правда, не на тех, которые не попали
в кровь. Абсолютно чистые и белые, и он никогда  в  жизни  не  нуждался  так
отчаянно в привычных ощущениях, в кусочке дерева, успокаивающе хрустящем под
зубами, как сейчас.
   - Хрен с ним, - пробормотал Бив и, подавшись вперед, вытянул руку. Пальцы
чуть-чуть не доставали до  ближайшей  чистой  зубочистки.  Он  напряг  мышцы
бедра, и зад соскользнул с сиденья. Он как раз подцепил  зубочистку  -  ага,
поймал, - в это  мгновение  что-то  ударилось  в  закрытую  крышку  сиденья,
ударилось с ужасающей силой, едва не вбив крышку в его незащищенные яйца,  и
вытолкнуло его вперед. Бивер схватился за  душевую  занавеску,  в  отчаянном
усилии удержаться на  ногах,  но  занавеска  с  металлическим  лязгом  колец
оторвалась от карниза, подошвы заскользили в крови, и  Бивер  растянулся  на
полу с головокружительной скоростью человека,  выброшенного  катапультой  из
кресла пилота. Позади взметнулось сиденье, с грохотом ударилось об унитаз, и
что-то мокрое и тяжелое рухнуло Биверу на спину.  Что-то,  показавшееся  ему
мускулистым хвостом, червем  или  оторванным  от  чьего-то  уродливого  тела
пластинчатым щупальцем, свернувшимся между его ногами  и  стиснувшим  и  без
того ноющую мошонку в мощном питоноподобном объятии. Бивер взвыл,  приподняв
голову  с  окровавленного  кафеля  (на  подбородке  большая  ссадина,  глаза
вылезают из орбит). Тварь, мокрая и  холодная,  растянулась  от  затылка  до
поясницы,  как  живой  свернутый   ковер,   издавая   пронзительно-оголтелое
чириканье, стрекот взбесившейся обезьяны.
   Бивер снова вскрикнул, пополз на животе к двери, потом кое-как  встал  на
четвереньки, пытаясь стряхнуть тварь. Стальная  веревка  между  ног  сжалась
снова, и откуда-то из жидкого  марева  боли,  бывшего  когда-то  его  пахом,
раздался тихий хлопок.
   Иисусе, успел подумать Бив. Член  Иисуса  всемогущего,  похоже,  это  мое
яйцо...
   Визжа, потея, с высунутым, болтающимся по-собачьи  языком,  Бивер  сделал
единственное, что пришло в голову: перевернулся на спину, в тщетной  попытке
раздавить гадину о кафель. Тварь снова зачирикала, едва не  оглушив  его,  и
принялась лихорадочно извиваться.  Бивер  сгреб  хвост,  свернувшийся  между
бедрами, гладкий, безволосый.., шипастый, словно усеянный снизу крючками  из
жесткой щетины. И мокрый. Вода? Кровь? И то, и другое вместе?
   - А-а-а-а! О Боже, отпусти! Сука гребаная, отпусти! Иисусе! Мои  долбаные
яйца! Иисусе-е-е!
   Но прежде чем он успел запустить руку  под  хвост,  в  затылок  вонзилась
пригоршня игл. Бивер с ревом вскинулся, и тварь  неожиданно  отвалилась.  Он
попытался встать на ноги. Пришлось отталкиваться руками, потому что  сил  не
осталось, а ладони