зад.
   Джоунси метнулся к телефону, наплевав на бедро, молясь,  чтобы  линия  не
расползлась, не разъединилась, прежде чем он успеет подбежать.
   - Алло! Алло! - твердил он, стараясь удержаться  на  дрожащем,  прыгающем
полу. Офис раскачивало, как судно в шторм.
   Чего он никак не думал услышать, так это голос Роберты.
   - Да, доктор, сейчас будете говорить.
   Раздался  щелчок,  такой  резкий,  что  Джоунси   поморщился.   Наступило
молчание.  Джоунси  застонал  и  уже  хотел  было  положить  трубку,   когда
последовал еще один щелчок.
   - Джоунси?
   Это Генри! Едва слышно, но все равно Генри!
   - Где ты? - завопил Джоунси. - Боже мой, Генри, это место  рушится!  И  я
распадаюсь вместе с ним!
   - Я в "Госслине", только я не там. Где бы ты ни был, ты тоже не там. Мы в
больнице, куда тебя привезли после наезда...
   Треск, жужжание, шум - и снова Генри, на этот раз куда  ближе  и  громче.
Его единственная соломинка в катастрофе и хаосе.., но и не там тоже!
   - Что?!
   - Мы в Ловце снов, Джоунси! Мы в Ловце  снов,  и  всегда  там  сидели!  С
самого семьдесят восьмого! Ловец - это Даддитс, но он умирает!  Держится  из
последних сил, но не знаю, сколько еще...
   Щелчок,   сопровождаемый   жужжанием,   противным,    покалывающим    ухо
статическими разрядами.
   - Генри! Генри!!!
   - ..выходи! - Опять еле слышно, но голос у Генри отчаянный:
   - Ты должен выйти, Джоунси! Навстречу мне. Беги по Ловцу  навстречу  мне!
Еще есть время! Мы можем достать этого сукина сына! Слышишь? Мы можем...
   Очередной щелчок, и  линия  отключилась.  Корпус  его  детского  телефона
треснул, распался и выблевал беспорядочную путаницу проводов. Все, как один,
оранжевые. Пораженные байрумом.
   Джоунси уронил аппарат и поднял глаза  к  качающемуся  Ловцу  снов,  этой
эфемерной паутине. Он вспомнил фразу, которую они  так  любили  повторять  в
детстве, подхваченную из репертуара какого-то комика: "Где б ты ни был,  там
ты и есть".
   Одно время она почти затмила "День другой, дерьмо все то же", а может,  и
вышла на первое место, когда они стали старше и воображали себя  умудренными
жизнью, пресыщенными всезнайками. Где бы, ты ни был, там ты и есть.  Только,
если верить Генри, это не правда. Где бы они, по их  мнению,  ни  были,  они
были не там.
   Они находились в Ловце снов.
   Джоунси снова поднял голову к потолку. И заметил,  что  от  центра  Ловца
отходят четыре основных луча, на которых держались поперечные нити  паутины.
Эти четыре луча скрещиваются в  середине,  ядре  этой  маленькой  вселенной,
основе всего сооружения.
   Беги по Ловцу навстречу мне! Еще есть время!
   Джоунси повернулся и бросился к двери.

10

   Мистер Грей тоже стоял у двери, той, что вела в  помещение  опоры.  Дверь
была закрыта. Неудивительно, учитывая все,  что  произошло  с  русской.  Как
говорил Джоунси, поздно закрывать  дверь  конюшни  после  того,  как  лошадь
украли. Будь у него лом, все обошлось бы куда  проще.  Но  и  сейчас  он  не
слишком тревожился. Как ему удалось обнаружить, весьма  интересным  побочным
эффектом  эмоциональной  стороны  человеческой   натуры   была   способность
рассчитывать наперед, чтобы не  спровоцировать  взрыв  накопившихся  эмоций,
если замыслы пойдут прахом. Может, это явилось одной из причин,  по  которой
этим созданиям удавалось выжить так долго.
   Предложение Джоунси сдаться, стать своим, таким же туземцем, то,  которое
почти заворожило мистера Грея, показалось таинственным и экзотичным, снова и
снова приходило на ум, но мистер Грей упрямо  его  отбрасывал.  Он  выполнит
свою миссию здесь, пойдет до конца. А потом - кто знает? Сандвичи с беконом.
И то, что разум Джоунси определял как  "коктейль".  Прохладный,  освежающий,
слегка пьянящий напиток.
   Со стороны водохранилища прилетел злой ветер, залепив лицо мокрым снегом,
на мгновение ослепив мистера Грея. Все равно что  удар  влажным  полотенцем,
вернувший его в настоящее, там, где у него имелась незаконченная работа.
   Он попятился к краю квадратной гранитной ступеньки, поскользнулся и  упал
на колени, не обращая внимания на кинжальный удар боли в бедро. Не для  того
он прошел весь этот путь, черные световые годы и белые мили, чтобы свалиться
с лестницы и сломать шею либо нырнуть в Куэббин и умереть от  переохлаждения
в ледяной воде.
   Верхнюю ступеньку подпирала  насыпь  из  дробленого  камня.  Перегнувшись
через низкие перила, мистер Грей смахнул снег с насыпи и попытался  вытащить
разболтавшийся булыжник. Рядом с дверью  тянулся  ряд  окон,  узких,  но  не
слишком.
   Звук был приглушен и  ослаблен  тяжелым  сплошным  покрывалом  снега,  но
мистер Грей все же услышал его, рев приближающейся машины. Где-то рыщет  еще
одна, но та уже остановилась, вероятно, в конце Ист-стрит. Они едут, но  уже
поздно. Все кончено. До опоры еще не меньше мили, по неровной,  предательски
скользкой дороге. К тому времени, как они доберутся сюда, собака  уже  будет
лежать на дне шахты, дохлая, но успевшая исторгнуть из себя байрум.
   Он сумел  вытащить  камень,  стараясь  действовать  осторожно,  чтобы  не
потревожить пульсирующее чужой жизнью тело спящей у него на  плечах  собаки.
Отполз от края ступеньки и попытался встать. Но не мог. Огненный шар в бедре
Джоунси снова распух. Неимоверным усилием он все-таки вскочил, хотя боль  на
мгновение ослепила его и, казалось, отдалась даже в зубах и висках.
   Мистер Грей прикрыл глаза, постоял немного, перенося тяжесть на  здоровую
ногу, совсем как лошадь, которой  в  подкову  попал  камешек.  Прислонясь  к
запертой двери. Когда боль немного утихла, он камнем выбил стекло в левом от
двери окне, порезав при этом руку Джоунси в нескольких  местах.  Один  порез
оказался довольно глубоким, и несколько больших осколков свисали  с  верхней
фрамуги, как топор самодельной гильотины,  но  на  такие  вещи  мистер  Грей
внимания не обращал. Как и на то, что Джоунси наконец покинул свое укрытие.
   Мистер Грей протиснулся сквозь окно, приземлился  на  холодном  цементном
полу и огляделся.
   Квадратное помещение длиной около тридцати футов. В дальнем  конце  окно,
из которого, вне сомнения, открывается великолепный  вид  на  водохранилище,
особенно в ясный день. Но  сейчас  на  него  наброшено  что-то  вроде  белой
простыни. С одной стороны висит нечто, похожее на гигантское стальное ведро,
с россыпью красных пятен на боках, только это не байрум,  а  окись,  которую
Джоунси идентифицирует как "ржавчину". Мистер  Грей  не  был  уверен  в  его
предназначении, но предполагал, что в  случае  необходимости  в  этом  ведре
спускают людей в шахту.
   Железная крышка диаметром фута четыре на  месте,  лежит  точно  в  центре
пола. Он видит квадратную бороздку с одной стороны и оглядывается.  К  стене
прислонены инструменты, и среди них лом,  валяющийся  в  брызгах  стекла  из
разбитого  окна.  Возможно,  именно  тот,  которым  русская  перед   смертью
отодвинула крышку.
   Насколько я слышал, подумал мистер Грей, народ в Бостоне будет пить этого
последнего байрума с утренним кофе как раз накануне Валентинова дня.
   Он поднял лом, с трудом, натужно дыша, дохромал  до  середины  комнаты  и
сунул в щель.
   Лом вошел легко, как смазанный маслом.

11

   Генри вешает трубку, набирает  в  легкие  воздух,  задерживает  его..,  и
рвется к двери с табличкой: ОФИС. НЕ ВХОДИТЬ.
   - Эй, - квакает старая Рини Госслин со своего места у кассы.  -  Вернись,
парнишка! Туда нельзя!
   Но Генри не останавливается, даже не замедляет  шага,  но,  вломившись  в
дверь, вдруг понимает, да, он в самом деле парнишка, ниже своего теперешнего
роста почти на фут, и хотя носит очки,  но  далеко  не  такие  сильные,  как
нынче. Он мальчишка, но под разлетающимися волосами (немного  поредевшими  к
тому времени, когда он переступил порог тридцатилетия) все же скрыт взрослый
мозг.
   Я два, два, два в одном флаконе, думает он,  вваливаясь  в  офис  старого
Госслина, и бешено кудахчет, заливается смехом, как в прежние деньки,  когда
все лучи Ловца были целы и сходились в центре, а Даддитс расставлял колышки.
"Я чуть живот не надорвал, - говорили они, - чуть живот не надорвал, что  за
срань господня!"
   Он оказывается в офисе, но это не офис старика Госслина, где  человек  по
имени Оуэн Андерхилл когда-то ставил  человеку  по  имени  не  Абрахам  Курц
запись серых человечков, говоривших голосами знаменитых людей. Это  коридор,
больничный коридор, и Генри ничуть не удивлен. Это Массачусетская  больница.
Он ее создал.
   Здесь сыро и куда холоднее, чем  в  обычном  коридоре,  а  стены  заросли
байрумом. Откуда-то доносятся стоны: Мне не нужны вы, не нужен укол, я  хочу
Джоунси. Джоунси знал Даддитса.  Джоунси  умер,  умер  в  "скорой",  Джоунси
единственный, кто годится. Валите отсюда, поцелуйте меня в задницу,  я  хочу
Джоунси.
   Но он не уйдет. Он старый, коварный мистер Смерть, и не собирается жаться
в сторонке. У него тут дело.
   Он  невидимкой  крадется  по  коридору,  где  так  холодно,  что  дыхание
вырывается белым паром, мальчик в оранжевой  куртке,  которая  скоро  станет
тесна. Жаль, что у него нет ружья, того, который зарядил для него отец Пита,
но и ружье пропало, забыто, похоронено под грузом лет,  вместе  с  телефоном
Джоунси, украшенным наклейкой из "Звездных войн"  (как  они  все  завидовали
этому телефону!), курткой Бивера, исполосованной молниями, и свитером Пита с
эмблемой НАСА на груди. Похоронены под грузом лет. Некоторые мечты умирают и
улетают на свободу, вот еще одна  из  горьких  истин  мира.  Как  их  много,
горьких истин...
   Он проходит  мимо  парочки  смеющихся,  болтающих  сестер,  одна  из  них
повзрослевшая  Джози  Ринкенхауэр,  а  другая  -   женщина   с   полароидной
фотографии, которую они видели в тот день через окно офиса "Братьев Трекер".
Они не видят Генри, потому что для них он не существует, он сейчас  в  Ловце
снов, бежит назад по лучу, к самому центру.
   Я эггмен, думает  он.  Время  замедлилось,  пространство  искривилось,  и
эггмен идет вперед. Все дальше и дальше.
   Генри крадется по коридору на звук голоса мистера Грея.

12

   Сквозь разбитое  окно  машины  Курц  отчетливо  слышал  неровные  строчки
выстрелов из автоматического  ружья,  пробудившие  давно  знакомые  ощущения
неловкости и нетерпения: злости на то, что стрельба  началась  без  него,  и
страха, что все закончится, прежде чем он успеет оказаться на  месте,  и  не
останется никого, кроме раненых, скулящих: врача-врача-врача.
   - Жми, Фредди, - бросил он, перекрывая храп Перлмуттера.
   - Уж очень скользко, босс.
   - Все равно. У меня такое чувство, что мы почти...
   Он увидел розовое пятно на чистом белом  занавесе  снега,  размытое,  как
кровь, сочившаяся из пореза на лице сквозь крем для бритья, и  только  потом
различил силуэт "субару", уткнувшегося носом в землю. И в  следующий  момент
Курц искренне раскаялся в недобрых мыслях по поводу водительского мастерства
Фредди. Его  заместитель  попросту  крутанул  "баранку"  вправо  и  прибавил
скорости, когда "хамви" едва не забуксовал. Огромная машина, покорная  рулю,
буквально перемахнула через  трещину.  Толчок  был  весьма  ощутимым.  Курц,
подброшенный вверх, ударился макушкой о крышу, да так, что из глаз посыпался
фонтан искр. Руки  Перлмуттера  повисли,  как  у  трупа,  голова  откинулась
сначала назад, потом вперед. "Хамви" промчался рядом с "субару" так  близко,
что едва не задел ручку дверцы, и мощно попер вперед, по единственным теперь
рубчатым слешам шин, примявших свежевыпавший снег.
   Теперь я у тебя на хвосте, Оуэн. Дышу прямо тебе в затылок,  Оуэн,  сгнои
Господь твои голубые глаза, торжествующе твердил про себя Курц.
   Единственное, что беспокоило его, - недолгий взрыв пальбы.  Что  все  это
значит? Но как бы там ни было, а больше не стреляли.
   Впереди замаячило еще одно пятно, на этот раз оливково-зеленое. "Хаммер".
Они ушли, возможно, ушли, но...
   - Готовность номер один, - сказал он  Фредди.  -  Кое-кому  пора  платить
долги.

13

   К тому времени, когда Оуэн добрался до  места,  где  Ист-стрит  кончалась
(вернее, растворялась в идущей на северо-восток Фицпатрик-роуд, как  хотите,
в зависимости от вашего воображения), вдали  раздался  шум  моторов  второго
"хамви". Вероятно,  Курц,  в  свою  очередь,  слышал  его,  "хамви"  не  так
громогласны, как "харли", но и воркующими голубицами их не назовешь.
   Следы  Джоунси  окончательно  исчезли,  но  Оуэн  еще   видел   тропинку,
отходившую от основной дороги и вьющуюся вдоль берега водохранилища.
   Оуэн заглушил мотор.
   - Генри, похоже, отсюда придется идти не...
   И осекся. Он так усердно пялился  в  лобовое  стекло,  так  боялся  вновь
слететь в кювет, что ни разу не обернулся назад и не  взглянул  в  зеркальце
заднего обзора. И поэтому оказался совершенно не готов к тому,  что  увидит.
Потрясен и поражен.
   Генри и Даддитс слились в том,  что  Оуэн  посчитал  последним  объятием,
прижавшись друг к другу щетинистыми щеками. Глаза  закрыты,  лица  и  куртки
измазаны кровью. Дыхания не было слышно,  и  Оуэн  решил,  что  оба  умерли:
Даддитс  -  от  лейкемии,  Генри  -  от  сердечного   приступа,   вызванного
переутомлением  и  невероятным,  немыслимым,   невыносимым   тридцатичасовым
стрессом. Он едва не вскрикнул, но тут веки чуть вздрогнули. У обоих.
   Обнявшиеся. Забрызганные кровью. Но не мертвые. Спящие.
   Спят и видят сны...
   Оуэн хотел было окликнуть Генри, но раздумал.  Генри  отказался  покинуть
лагерь в Джефферсон-трект и бросить заключенных на произвол судьбы,  и  хотя
им это сошло с рук, но только по чистой случайности.., офигительному везению
или улыбке судьбы..,  если  вы  верите,  что  таковая  бывает  не  только  в
телесериалах. Так или иначе, улизнуть незамеченным  не  удалось.  На  хвосте
сидит Курц, вцепился, как бультерьер, и такого наверняка не случилось бы, не
исчезни Оуэн и Генри потихоньку, под вой и свист бури.
   Что ж, как ни крути, ничего не изменишь, подумал  Оуэн,  открывая  дверцу
машины и спрыгнув на землю. Откуда-то с  севера,  из  белой  пустоты  снега,
донесся крик орла, противно нудившего насчет погоды. Сзади, с юга,  слышался
приближающийся рев машины Курца, этого надоедливого психа. Из-за  долбанного
снега невозможно сказать точно, насколько он  успел  подобраться  к  ним.  В
такую погоду все звуки обманчивы, приглушены снегом. Он может  находиться  в
двух милях отсюда, а может и гораздо ближе. И Фредди с ним,  чертов  Фредди,
идеальный солдат, Дольф Лундгрен из ада.
   Оуэн обошел машины, то и дело  спотыкаясь,  проклиная  все  на  свете,  и
открыл кузов, надеясь найти автоматы, а может, и миномет. Никаких минометов,
никаких гранат, зато нашлись четыре автоматические винтовки МП-5 и коробка с
обоймами, в каждой по сто двадцать патронов.
   Там, в лагере, он вел игру  по  правилам  Генри,  им,  наверное,  удалось
спасти несколько жизней, но на этот раз будет так, как посчитает нужным  он,
видит Бог, если он еще не заплатил сполна за чертово блюдо Рейплоу,  значит,
придется так и ходить в должниках. С этим  он  проживет,  но  недолго,  если
повезет не ему, а Курцу.
   Генри либо спит, либо в обмороке, либо соединился с  умирающим  другом  в
каком-то  безумном,  недоступном  Оуэну  слиянии   сознаний.   Пусть   себе.
Проснувшийся  Генри,  Генри  бодрый  и  соображающий,  наверняка  попытается
помешать тому, что должно случиться, что необходимо сделать,  особенно  если
он прав относительно того, что Джоунси жив и скрывается  где-то  в  глубинах
разума, захваченного инопланетянином. Рука Оуэна не дрогнет..,  и  поскольку
телепатии конец, он не услышит Джоунси, молящего о пощаде, даже если он  все
еще там. "Глок" хорошее оружие, но недостаточно надежное.
   МП-5 разорвет тело Гэри Джоунса в кровавые клочья.
   Оуэн схватил ружье, рассовал по карманам три дополнительные обоймы.  Курц
совсем близко - близко, близко, близко.
   Оуэн оглянулся, почти ожидая увидеть зеленовато-коричневую  тушу  второго
"хамви", возникающую на Ист-стрит, одетым в камуфляж привидением, но  дорога
оставалась пуста. Хвала Иисусу, как сказал бы Курц.
   Окна "хаммера"  уже  заволокло  снегом,  но  Оуэн,  семеня  мимо  громады
грузовика,  разглядел  силуэты  двух  тел  на  заднем  сиденье,  по-прежнему
сплетенных в объятиях.
   - Прощайте, мальчики, - прошептал он. - Приятных сновидений.
   Если повезет, они так и не проснутся, когда Курц и Фредди придут за  ними
и положат конец их существованию перед началом охоты на главную добычу.
   Оуэн внезапно замер, поскользнулся и схватился за капот "хамви".  Даддитс
уже отработанный материал, но спасти Генри Девлина еще можно.
   Нет! - вопила часть разума, когда он взялся за ручку задней дверцы.  Нет,
времени не осталось!
   Но Оуэн решил рискнуть. Поставить на карту весь мир. Может, заплатить еще
немного, в счет долга за блюдо Рейплоу, может, за то, что сделал вчера  (эти
голые серые  фигурки,  стоящие  вокруг  разбившегося  корабля,  с  поднятыми
руками, словно сдаваясь), возможно, просто ради Генри, сказавшего,  что  они
герои, и мужественно пытавшегося исполнить свое предназначение.
   Не сочувствие, к дьяволу, подумал он, открывая дверь. Нет, сэр,  никакого
сочувствия к мудаку.
   Даддитс сидел ближе. Оуэн схватил его за  воротник  просторной  куртки  и
дернул. Даддитс боком рухнул на сиденье. Кепка свалилась, открывая блестящий
лысый череп. Генри, так и не отнявший рук от Даддитса,  упал  сверху  и,  не
открывая глаз, тихо застонал. Оуэн наклонился и  свирепо  прошептал  ему  на
ухо:
   - Только не вставай. Ради Господа Бога, Генри, не вставай. После чего  он
захлопнул дверцу, отступил шага на три и, прижав ствол к  бедру,  дал  залп.
Стекла "хамви" пошли трещинами, побелели и рассыпались. Гильзы  запрыгали  у
ног Оуэна. Он снова подошел поближе и  заглянул  в  дыру.  Генри  и  Даддитс
по-прежнему лежали неподвижно, засыпанные крошками  стекла,  залитые  кровью
Даддитса, и на первый взгляд казались самыми  мертвыми  из  всех  мертвецов,
которых когда-либо видел Оуэн. Оставалось надеяться, что Курц не будет долго
присматриваться. Слишком спешит. В любом случае Оуэн сделал все, что мог.
   Услышав резкий металлический лязг, он  ухмыльнулся.  Теперь-то  он  точно
знает, где Курц: у той промоины, где закончил свой путь "субару". Хорошо бы,
Курц и Фредди влепились носом в зад гребаной  развалюхи,  но,  к  сожалению,
звук был не настолько громким. Все же теперь ясно, где они. В миле от них, в
целой миле. Не так плохо, как он думал.
   - Полно времени, - буркнул Оуэн. Это, конечно, верно в  отношении  Курца,
но как насчет другой стороны? Где мистер Грей сейчас?
   Держа винтовку за ремень, Оуэн пустился по тропе, ведущей к опоре ј 12.

14

   Мистер Грей открыл для себя еще одну  неприятную  человеческую  эмоцию  -
панику. Он прошел весь этот путь: световые годы сквозь  космос,  сотни  миль
сквозь снег, чтобы в конце дороги его так бездарно  подвели  мышцы  Джоунси,
безнадежно ослабевшие, отказавшиеся  функционировать.  К  тому  же  железная
крышка оказалась тяжелее, чем он представлял.
   В отчаянии он налег на лом так,  что  спина  Джоунси,  казалось,  вот-вот
переломится - и наконец  был  вознагражден  узким  ломтиком  тьмы  по  краям
ржавого железа. И скрежетом этого самого железа по  бетону.  Сдвинулась!  На
дюйм-другой, не больше, но сдвинулась!
   Но тут  поясницу  Джоунси  прихватило  так,  что  мистер  Грей,  шатаясь,
прижимая  ладони  к  больному  месту  и  скрипя  зубами  (благодаря   своему
иммунитету, Джоунси сохранил все до одного), отступил. Похоже,  он  в  самом
деле разваливается.
   Лэд жалобно завизжал. Посмотрев на него, мистер Грей  увидел,  что  тварь
готова вырваться на волю. Хотя пес  по-прежнему  спал,  брюхо  раздулось  до
такой степени, что одна лапа неподвижно торчала в воздухе. Кожа внизу  брюха
натянулась, и казалось, вот-вот  лопнет,  вены  быстро-бы