пустело
даже при ясной погоде, - заносы успели убрать. Мистер Грей увеличил скорость
до сорока миль в час. Они миновали три поворота, которые  Джоунси  помнил  с
детства (Канзас-стрит,  аэропорт,  Ап-майл-Хилл,  Строфорд-парк),  и  машина
замедлила ход.
   Внезапно Джоунси все понял.
   Он взглянул на коробки, которые успел затащить сюда, почти все с пометкой
ДАДДИТС, остальные с надписью ДЕРРИ. Эти  он  успел  захватить  в  последний
момент. Мистер Грей воображает, что все необходимые воспоминания  -  вернее,
необходимая  информация  -  остались  у  него,  но  если  Джоунси  правильно
сообразил, куда они едут (а это вполне логично), мистера Грея ждет  сюрприз.
Джоунси не знал, то ли  бояться,  то  ли  радоваться,  и  вдруг  понял,  что
испытывает и страх, и радость одновременно.
   А вот и зеленая  табличка  с  надписью:  ПОВОРОТ  25,  УИЧЕМ-СТРИТ.  Рука
Джоунси легла на поворотник.
   Он спустился на Уичем-стрит, повернул влево, проехал полмили  и  оказался
на  Картер-стрит,  поднимавшейся  под   крутым   углом   к   Апмайл-Хилл   и
Канзас-стрит, на другой стороне которой когда-то возвышался лесистый холм  и
располагалось цветущее поселение индейцев племени микмак. Улицу, похоже,  не
чистили уже несколько часов, но  колеса  упорно  мяли  снег.  ?Рэм?  яростно
пробивался между  заметенными  снегом  пригорками  вдоль  обочин:  машинами,
припаркованными  на   улице,   назло   мэрии,   заранее   предупредившей   о
необходимости убрать транспорт ввиду приближающейся метели.
   На  полпути  мистер  Грей  снова  свернул  в  узкий  переулок,  именуемый
Картер-лукаут <Наблюдательный  пункт  (англ.).>.  ?Рэм?  подпрыгнул,  задние
колеса повело. Лэд поднял голову, тявкнул,  но  тут  же  положил  голову  на
коврик и закрыл глаза, едва шины впились в снег, и машина грузно выползла из
сугроба. Джоунси не отходил  от  окна,  ожидая,  что  сделает  мистер  Грей,
обнаружив.., скажем так - обнаружив.
   Сначала мистер Грей ничуть не расстроился, когда лучи фар,  скользнув  по
гребню, не выхватили ничего, кроме все той же  снежной  круговерти.  Он  был
уверен, что через несколько  секунд  увидит..,  всего  несколько  секунд,  и
откроется  высокая  белая  башня,  стоящая  в   самом   начале   спуска   на
Канзас-стрит, башня с окнами, восходящими к крыше по спирали. Еще  несколько
секунд...
   Только вот секунд уже не было. ?Рэм? дожевал  расстояние,  оставшееся  до
вершины того, что  когда-то  называлось  Стендпайп-хилл,  Холм  Водонапорной
Башни. Здесь сходились Картер-лукаут и еще три самые маленькие  улочки.  Они
оказались на самом высоком, самом открытом месте Дерри. Ветер  завывал,  как
баньши, со скоростью не менее пятидесяти миль в час, порывы до семидесяти, а
может,  и  до  восьмидесяти.  В  световых  полосах  снег,  казалось,   падал
горизонтально, сотнями крошечных ледяных кинжалов.
   Мистер Грей сидел неподвижно. Руки Джоунси сползли с руля и повисли,  как
подстреленные птицы. Наконец он пробормотал:
   - Где она?
   Его левая рука поднялась, повозилась с ручкой  дверцы  и  нажала.  Мистер
Грей вышел, повалился в снег на колени  Джоунси,  и  злобный  ветер  тут  же
вырвал у него ручку. Он снова поднялся, обошел грузовик: полы куртки хлопали
по ногам, штанины раздувались, как  паруса.  Холод  стоял  жуткий  (в  офисе
братьев  Трекер  температура  могла  упасть  от  умеренной  до  холодной  за
несколько мгновений), но красно-черному облаку,  населявшему  большую  часть
мозга Джоунси и укравшему его тело, было все равно.
   - Где она? - завопил мистер Грей прямо в распяленное жерло урагана. - Где
эта хренова Водонапорная Башня?!
   А вот Джоунси кричать было ни к  чему:  буря  не  буря,  но  мистер  Грей
расслышит даже шепот.
   - Ха-ха, мистер Грей, - сказал он. - Обманули дурака.., похоже,  вы  сами
вырыли себе яму! Башню снесли в восемьдесят пятом.

6

   Джоунси подумал, что на месте мистера Грея он закатил бы сейчас  истерику
по полной программе и, словно наглый испорченный ребенок, уже катался бы  на
снегу, дрыгая ногами и  заливаясь  слезами:  несмотря  на  все  старания  не
поддаваться эмоциям Джоунси, мистер Грей был так же бессилен устоять  против
желания выплеснуть злость, как алкоголик перед бочонком бренди.
   Но вместо того чтобы забиться  в  припадке  или  полезть  в  бутылку,  он
потащил тело Джоунси вдоль  голой  вершины  холма  к  квадратному  каменному
пьедесталу,  стоявшему  на  том  месте,  где  он  ожидал  увидеть  городское
хранилище пресной воды на семьсот тысяч галлонов. И только тут упал в  снег,
поднялся, прихрамывая и потирая больное бедро  Джоунси,  снова  упал,  снова
поднялся, не переставая посылать в  воздух  поток  детских  проклятий  Бива:
хрень собачья, поцелуй меня  в  задницу,  мутотень  чертова,  насри  в  свою
хренову шляпу и надень на башку задом наперед...
   В устах Бивера (или Генри, или Пита) это звучало бы забавно. Здесь же, на
этом заброшенном холме,  вопли  шатающегося,  бредущего  в  снегу  чудовища,
походившего на человеческое существо, казались ужасными.
   Он, то есть мистер Грей, наконец добрался до пьедестала, ярко освещенного
фарами ?рэма?. Высотой примерно пять футов, в рост ребенка, он был сложен из
обыкновенного камня, как большинство стен в Новой Англии. Наверху стояли две
бронзовые фигуры, мальчика и девочки, державшихся за  руки  и  с  опущенными
головами, словно в скорби или молитве.
   Пьедестал почти занесло снегом, но верхушка привинченной спереди таблички
еще виднелась. Мистер Грей встал на колени Джоунси, смахнул снег и прочитал:

   ПОГИБШИМ В БУРЮ
   31 МАЯ 1985 ГОДА
   И ДЕТЯМ
   ВСЕМ ДЕТЯМ
   С ЛЮБОВЬЮ
   ОТ БИЛЛА, БЕНА, БЕВ, ЭДДИ, РИЧИ, СТЕЙНА, МАЙКА
   КЛУБ НЕУДАЧНИКОВ

   Поперек таблички  тянулись  напыленные  спреем  неровные  красные  буквы,
броско выделявшиеся в золотистых лучах:
   ПЕННИУАЙЗ ЖИВ.

7

   Мистер Грей неподвижно простоял еще минут пять, полностью  игнорируя  все
возрастающее онемение в конечностях Джоунси (и что ему за  дело?  Джоунси  -
всего лишь взятая напрокат машина, гони, не жалей, и туши окурки о сиденье).
Ему и в самом деле было не до того.  Он  пытался  понять  написанное.  Буря?
Дети? Неудачники? Кто  или  что  такое  этот  Пенниуайз?  Но  главное,  куда
подевалась водонапорная  башня,  которая,  судя  по  воспоминаниям  Джоунси,
должна здесь стоять?
   Наконец он поднялся, прохромал к грузовику, сел и  включил  обогреватель.
Под струями теплого воздуха Джоунси начало трясти. Но мистер Грей уже торчал
под запертой дверью, требуя объяснений.
   - Почему  вы  так  сердитесь?  -  мягко  осведомился  Джоунси,  улыбаясь.
Интересно, может мистер Грей почувствовать его улыбку? - Вы что же,  ожидали
от меня помощи? Бросьте, приятель, подробности мне  неизвестны,  разумеется,
но примерный план я себе  представляю:  еще  двадцать  лет,  и  вся  планета
превратится в большой раскаленный шар.  Никакой  озоновой  дыры  и  никаких,
естественно, людей.
   - Нечего тут умничать! Он еще будет мне лекции читать!
   Джоунси мужественно подавил искушение довести мистера Грея до  очередного
истерического припадка. Он не верил, что непрошеный гость способен  взломать
дверь, даже в приступе  бешенства,  но  зачем  зря  рисковать?  Кроме  того,
Джоунси был эмоционально и физически истощен: нервы натянуты, как струны,  а
во рту противный привкус меди.
   - Каким образом она исчезла? - Мистер Грей по недавно обретенной привычке
стукнул кулаком по рулевому колесу. Клаксон отозвался жалобным воплем.  Лэд,
бордер-колли, поднял голову  и  уставился  на  человека  за  рулем  большими
тревожными глазами. - Ты не мог солгать! У меня твои воспоминания!
   - Ну.., кое-что я приберег. Помнишь?
   - Что именно? Скажи!
   - С чего это вдруг? А что ты дашь взамен?  Мистер  Грей  молчал.  Джоунси
ощущал, как тот перебирает  различные  файлы.  Внезапно  из-под  двери  и  в
вентиляцию начали просачиваться запахи. Его любимые: поп-корн, кофе,  густая
рыбная похлебка, которую варила мать. Желудок немедленно взбунтовался, прося
еды.
   - Конечно, я не могу обещать тебе материнскую похлебку, -  сказал  мистер
Грей, - но накормлю, пожалуй. Ты ведь голоден, так?
   - Еще бы! Ты не даешь отдыха моему телу,  безжалостно  растрачиваешь  мои
эмоции и хочешь, чтобы я ко всему прочему обходился без пищи?
   - К югу отсюда есть такое местечко,  ?Дайзерт?.  Если  верить  тебе,  оно
открыто двадцать четыре часа в сутки, то есть, по-вашему, постоянно. Или  ты
и тут соврал?
   - Я вообще не лгал, -  отозвался  Джоунси.  -  Ты  сам  сказал,  что  это
невозможно. У тебя в руках все кнопки, ты завладел  банком  памяти,  получил
все, кроме того, что заперто здесь.
   - Где здесь? Как может существовать это самое здесь?
   - Понятия не имею, - честно ответил Джоунси. - И откуда  мне  знать,  что
накормишь?
   - Придется,  -  сказал  мистер  Грей  с  той  стороны  двери,  и  Джоунси
сообразил, что он тоже говорит правду. Если время от  времени  не  подливать
бензин в машину, она остановится. - Но если удовлетворишь  мое  любопытство,
накормлю тебя любимыми блюдами. Если же нет...
   В щель поползла вонь переваренной брокколи и брюссельской капусты.
   - Так и быть, - согласился Джоунси. -  Расскажу  все,  что  смогу,  а  ты
возьмешь в ?Дайзерте? оладьи с  беконом.  Завтрак  двадцать  четыре  часа  в
сутки, сам знаешь. Идет?
   - Идет. Открой  дверь,  и  пожмем  друг  другу  руки.  Джоунси  удивленно
ухмыльнулся: черт возьми, мистер Грей впервые попытался пошутить, и  не  так
уж неуклюже. Поглядев в зеркальце заднего обзора, он увидел точно  такую  же
ухмылку на лице, больше ему не принадлежащем. От этого мороз шел по коже.
   - Может, ту часть протокола, где говорится о рукопожатии, стоит опустить,
- сказал он.
   - Рассказывай.
   - Да, но предупреждаю: попробуешь увильнуть - больше ничего  от  меня  не
дождешься.
   - Буду иметь в виду.
   Грузовик стоял на вершине холма, слегка покачиваясь на рессорах. Огни фар
прорезали в темноте световые конусы, в которых плясали снежинки,  и  Джоунси
поведал мистеру Грею то,  что  знал.  По  его  мнению,  это  место  идеально
подходило для страшных историй.

8

   Годы восемьдесят четвертый и восемьдесят пятый выдались для Дерри,  мягко
говоря,  неудачными.  Летом   восемьдесят   четвертого   местные   подростки
утопили  ?голубого?  в  Канале.  За  десять  последующих  месяцев  несколько
ребятишек погибли от  руки  неизвестного  маньяка,  иногда  рядившегося  под
клоуна.
   - Кто этот Джон Уэйн Гейси? - спросил  мистер  Грей.  -  Тот  самый,  что
убивал детей?
   - Нет, просто кое-кто со Среднего Запада и с подобным modus  operand!,  -
сказал Джоунси. - Вы совсем не понимаете, что такое  ?ассоциативные  связи?,
верно? Впрочем, откуда? Бьюсь об заклад, там, откуда вы явились, не  так  уж
много поэтов.
   Мистер Грей не ответил. Джоунси сильно сомневался,  что  он  вообще  знал
значение слова ?поэт?. И вряд ли интересовался.
   - Как бы то ни было, - продолжил Джоунси, - через Дерри пронесся страшный
ураган. Он разразился тридцать первого мая восемьдесят пятого года.  Погибло
больше шестидесяти человек. Водонапорную башню снесло, как подрезанную.  Она
покатилась по склону холма прямо на  дома  Канзас-стрит.  -  Он  показал  на
уходивший в темноту обрыв справа от грузовика. - Почти три четверти миллиона
галлонов  воды  обрушились  на  деловую  часть   города,   принося   ужасные
разрушения. Все это случилось, когда я сдавал выпускные экзамены в колледже.
Отец позвонил и  передал  подробности,  но  я  и  без  этого  все  узнал  из
теленовостей и газет.
   Джоунси помолчал, размышляя, оглядывая офис, уже не ободранный и грязный,
а прекрасно обставленный (подсознание добавило диван из  дома  и  стул  Имса
<Известный мебельный мастер начала  прошлого  века.>,  который  он  видел  в
каталоге Музея современного искусства, прелестный, но никак  не  по  карману
университетскому преподавателю). Мило и очень уютно: несравненно лучше  того
ледяного мира, в котором приходилось существовать его оккупанту.
   - Генри тоже был  в  университете.  В  Гарварде.  Пит  вместе  со  своими
дружками-хиппи  шатался  по   Западному   побережью...   Бивер   страдал   в
двухгодичном колледже,  упражняясь,  по  его  словам,  в  курении  гашиша  и
видеоиграх. - Только Даддитс  оставался  здесь,  в  Дерри,  когда  на  город
налетел  ураган...  Но  Джоунси  обнаружил,  что  не  желает  упоминать  имя
Даддитса.
   Мистер Грей ничего не сказал, но Джоунси  остро  ощущал  его  нетерпение.
Мистера Грея интересовала только водонапорная  башня  и  то,  каким  образом
Джоунси удалось его одурачить.
   - Послушайте, мистер Грей, если кто кого здесь и обманул, так  я  тут  ни
при чем. Вините себя. У меня здесь несколько коробок ДЕРРИ, только и  всего.
Я принес их сюда, пока вы были заняты, убивая несчастного солдата.
   - Эти несчастные солдаты прилетели с неба на кораблях и убили  всех  моих
сородичей, которых смогли найти.
   -  Ах,  бросьте!  Можно  подумать,  вы  пришли  сюда  пригласить  нас   в
Галактическую воскресную школу.
   - А если и так, вы что, встретили бы нас по-другому?
   - Я попросил бы избавить меня от гипотез, - сказал  Джоунси,  -  особенно
после того, что вы сотворили с Питом и тем малым, водителем грузовика.  И  я
не имею ни малейшего желания вступать с вами в интеллектуальные дискуссии.
   - Мы делаем то, что должны делать.
   - Возможно, но вы полный псих, если ожидаете, что я стану вам помогать.
   Пес уставился на Джоунси с еще большим смущением. Очевидно, не  привык  к
хозяевам, которые ведут столь оживленные беседы сами с собой.
   - Водонапорная башня упала в восемьдесят пятом - шестнадцать лет назад, -
но ты украл это воспоминание?
   - В общем, да, хотя вряд ли  бы  судья  и  присяжные  были  бы  на  вашей
стороне, поскольку это все-таки мои собственные воспоминания.
   - Что еще ты украл?
   - Это дело  мое,  а  ваше  -  гадать  и  догадываться.  В  дверь  громко,
раздраженно заколотили, и Джоунси снова вспомнил сказку  о  трех  поросятах.
?Дуньте и плюньте, мистер Грей, наслаждайтесь  сомнительными  удовольствиями
истерической ярости?.
   Но мистер Грей, очевидно, отошел от двери.
   - Мистер Грей, - позвал Джоунси, - не стоит сердиться, хорошо?
   Очевидно, мистер  Грей  снова  отправился  на  поиски  информации.  Башня
рухнула, но Дерри по-прежнему на месте, следовательно, вода должна откуда-то
поступать. Знает ли Джоунси, откуда именно?
   Джоунси не знал. Смутно помнил, как приходилось бутылками закупать  воду,
когда он  приехал  из  колледжа  на  лето,  но  и  только.  Со  временем  из
водопровода снова стала литься вода, но в двадцать один год больше думаешь о
том, как залезть в трусики Мэри Шратт, чем о какой-то башне. Вода  есть,  ты
ее пьешь и не вспоминаешь о ней, пока не затошнит или живот не заболит.
   Импульсы фрустрации, исходящие  от  мистера  Грея?  Или  это  всего  лишь
воображение? Джоунси искренне надеялся, что нет.
   Здорово получилось.., то, что  их  четверка  в  дни  растраченной  юности
называла ?охрененный бэмс?.

9

   Роберта Кэвелл пробудилась от дурного  сна  и  огляделась,  почти  ожидая
увидеть  непроглядный  мрак.  Но  на  циферблате  часов  по-прежнему  мигали
приветливые голубые цифры, значит, электричество не  выключено,  что  весьма
удивительно, учитывая, с какой силой дребезжат от ветра оконные рамы.
   Судя по часам, сейчас четыре минуты второго. Роберта  включила  лампу  на
тумбочке: хоть немного побыть при свете, прежде чем  порвутся  провода.  Что
разбудило ее?  Ветер?  Страшный  сон?  Что-то  насчет  пришельцев  с  лучами
смерти.., кругом паника, все бегут.., нет, вряд ли это сон.
   Но тут ветер на минуту стих, и  она  поняла,  что  именно  подняло  ее  с
постели. Голос Даддитса,  доносящийся  снизу.  Даддитс  поет?!  Неужели  это
возможно? И это после ужасного вчерашнего дня и вечера, доведшего ее едва не
до безумия?
   - Ие мев! - кричал он несколько часов подряд: ?Бивер мертв!"
   Она ничем не могла его утешить, и в  конце  концов  у  Даддитса  из  носа
хлынула кровь. Роберта ужасно  этого  боялась.  Иногда  кровь  не  удавалось
остановить, и приходилось везти Даддитса в больницу.  На  этот  раз  Роберта
сумела справиться сама. Пришлось сунуть Даддитсу в  ноздри  ватные  тампоны,
запрокинуть ему голову и сжимать переносицу. Она позвонила  доктору  Бриско,
чтобы узнать, стоит ли дать Даддитсу  таблетку  валиума,  но  доктор  Бриско
уехал в Нассау, простите, но сегодня его не будет. Остальные разъехались  по
вызовам, один, молодой петушок, в глаза не видел Даддитса, и Роберта даже не
потрудилась ему позвонить. Она на свой страх и риск  дала  Даддитсу  валиум,
провела  по  бледным  пересохшим  губам  и  во  рту  тампоном,   пропитанным
глицерином с лимонным запахом. Даддитса постоянно мучили стоматит и язвочки,
несмотря на то что химиотерапия давно закончилась. Навсегда.
   Доктора - ни Бриско, ни остальные - старались не упоминать об этом и  так
и не сняли пластиковый катетер, но все было кончено. Роберта не позволит еще
раз провести через этот ад своего сына. Как только  он  проглотил  таблетку,
Роберта уложила его, сама легла рядом, обняла, стараясь не  коснуться  левой
руки, где из-под повязки торчал катетер, и стала  петь.  Но  не  колыбельную
Бивера. Не сегодня.
   Наконец, когда он стал успокаиваться и, кажется,  заснул,  она  осторожно
вынула вату у него из ноздрей. Второй тампон присох к ноздре, и Даддитс  тут
же открыл глаза: поразительная зеленая вспышка, казалось,  озарила  комнату.
Роберта иногда думала, что его настоящий  дар  -  именно  глаза,  а  не  то,
другое.., способность видеть линию, и все, с этим связанное.
   - Ама?
   - Что, Дадди?
   - Ие аю?
   Сердце сжало щемящей болью при этих словах и при мысли о дурацкой кожаной
куртке Бивера, которую тот любил так, что заносил до дыр. Будь на его  месте
кто-то еще, любой из четверки его друзей, она усомнилась бы в  предчувствиях
сына. Но если Даддитс сказал, что Бивер мертв, значит, почти наверняка так и
есть.
   - Да, милый, я уверена, что Бивер в раю. А теперь пора спать.
   Несколько бесконечных мгновений зеленые глаза смотрели, кажется, в  самую
ее душу. И Роберте показалось, что он вот-вот заплачет: и в самом деле  одна
слеза, огромная, идеальной формы, покатилась  по  небритой  щеке.  Последнее
время он почти не мог бриться, даже от  электробритвы  появлялось  множество
крошечных порезов, из которых часами сочилась сукровица.  Но  тут  его  веки
опустились, и она на цыпочках вышла.
   Вечером, когда она варила ему овсянку (любая еда, кроме самой  безвкусной
и водянистой, немедленно вызывала тошноту: еще один признак близкого конца),
кошмар начался снова. И без того напуганная более чем  странными  новостями,
доходившими из Джефферсон-трект, Роберта,  задыхаясь,  помчалась  в  спальню
Даддитса. Он уже сидел в кровати, по-детски упрямо поматывая головой, словно
споря с кем-то. Кровотечение возобновилось, и при каждом  взмахе  головы  во
все стороны летели красные капли, пятная  подушку,  фото  Остина  Пауэрса  с
автографом (?Привет, беби? - было написано внизу) и флаконы на столе: зубной
эликсир, компазин, перкосет, мультивитамины, от  которых  не  было  никакого
толку, высокую коробку с глицерино-лимонными тампонами.
   На этот раз он оплакивал Пита, который, по его словам, тоже умер.  Милый,
добрый (пусть и не слишком смышленый) Питер Мур. Господи Боже,  неужели  это
правда? Все правда? Или только часть?
   Второй приступ  истерических  рыданий  длился  не  так  долго,  вероятно,
потому, что Даддитса уже измучил первый. К счастью,  ей  удалось  остановить
кровотечение, и Роберта сменила  белье,  предварительно  усадив  Даддитса  в
кресло у окна. Он покорно уставился в темноту, где  ветер  со  свистом  гнал
снежные вихри, иногда всхлипывая и глубоко,  прерывисто,  горестно  вздыхая,
отчего у Роберты все внутри  переворачивалось