и повезет, дружище, Оуэн Андерхилл отправится в ад, даже  не  поняв,
что уже сдох.

22

   Телевизионный пульт, прямоугольник черного пластика,  покрытый  байрумом,
лежит на тумбочке  мистера  Грея.  Джоунси  хватает  его,  голосом,  странно
похожим на тенор Бивера, бормочет:
   - Мать твою, дерьмо чертово, - и со всех сил грохает  им  о  край  стола,
будто  крутое  яйцо  разбивает.  Пульт  лопается,  выплескивая  батарейки  и
оставляя в руках Джоунси  уродливый  пластмассовый  обломок.  Он  тянется  к
подушке, которую Генри прижимает к лицу барахтающейся твари. И на  мгновение
колеблется, вспоминая первую  встречу  с  мистером  Греем,  их  единственную
встречу. Дверная ручка ванной, точно так же оставшаяся в его  ладони,  после
того как лопнул стержень. Ощущение полной тьмы, когда тень существа упала на
него. Тогда все казалось достаточно реальным. Реальным, как розы.  Реальным,
как дождевые капли. Джоунси повернулся и увидел его - кем бы ни  был  мистер
Грей, прежде чем стал  мистером  Греем  -  стоящего  в  большой  центральной
комнате.  Герой   сотен   художественных   и   документальных   фильмов   "о
необъяснимом". Только очень старый. Старый  и  больной.  Уже  тогда  готовый
пациент блока интенсивной терапии.
   - Марси, - сказало ОНО, вылущив слово прямо  из  мозга  Джоунси.  Вытащив
его, как пробку. Проделав дыру,  через  которую  смогло  вползти.  И  потом,
взорвавшись,  как  хлопушка  в  Новый  год,  засыпало  все  байрумом  вместо
конфетти, и... и я довообразил остальное. Так ведь  было,  верно?  Очередной
случай интергалактической шизофрении. Вот и все.
   Джоунси! - вопит Генри. Если собираешься сделать это, давай!
   Ну вот, мистер Грей, думает Джоунси, готовьтесь платить...

23

   Мистер Грей  наполовину  протолкнул  тело  Лэда  в  шахту,  когда  голову
заполнил голос Джоунси.
   Ну вот, мистер Грей, готовьтесь платить по счетам. Своей шкурой.
   Горло Джоунси разрывает боль. Мистер  Грей  поднимает  руки  Джоунси,  из
глотки вырывается ужасающее бульканье, так и не сумевшее перейти в вопль.  И
на этот раз рвется не заросшая щетиной шея Джоунси, а его собственная плоть.
Его захлестывает волна потрясенного неверия, последняя эмоция, украденная им
у Джоунси.
   Этого не может быть.., не может быть.., поможет...
   Они всегда прибывали в кораблях,  эти  артефакты,  они  всегда  поднимали
руки, сдаваясь, они всегда побеждали. Этого не может быть.
   И все же каким-то непостижимым образом оказалось, что может.
   Сознание  байрума  не  столько  меркнет,  сколько  распадается.   Умирая,
сущность, когда-то бывшая мистером Греем, возвратилась в исходное состояние.
По мере того как он превращался в оно (и как раз за миг  до  того,  как  оно
стало ничем), мистер Грей дал собаке отчаянный злобный пинок. Лэд  нырнул  в
отверстие, но умудрился застрять на полпути.
   Последней, окрашенной Джоунси мыслью байрума было:
   Мне следовало бы принять предложение. Стать чело...

24

   Джоунси полосует острым обломком ТВ-пульта голую морщинистую шею  мистера
Грея. Рана распахивается, как огромный рот, и оттуда  выплескивается  облако
красновато-золотистой пыли,  окрашивая  воздух  алым,  оседая  на  покрывале
хлопьями пыли и пуха.
   Тело мистера Грея дергается, словно пораженное током, под руками  Джоунси
и Генри и внезапно съеживается, как сон, которым всегда и было, и становится
чем-то знакомым. Сначала Джоунси не может сообразить, чем именно, но тут его
осеняет. Останки мистера Грея выглядят совсем  как  резинки,  валяющиеся  на
полу заброшенного офиса депо братьев Трекер.
   Он...
   ...мертв! - хочет договорить Джоунси и корчится от подлого  удара  рвущей
боли. На этот раз не в бедре, а в  голове.  И  горле.  Шею  обвило  огненное
ожерелье. И вся комната становится прозрачной, будь он проклят, если это  не
так. Он смотрит прямо сквозь стену и  заглядывает  в  помещение  опоры,  где
собака,  застрявшая  в  дыре,  производит  на  свет  омерзительное   красное
создание, похожее на хорька,  скрещенного  с  огромным,  пропитанным  кровью
червем. Джоунси знает, что это такое: очередной байрум.
   Покрытая кровью, дерьмом и пленочными  лохмотьями  собственной  плаценты,
тварь смотрит на него бессмысленными черными глазами  (его  глазами,  думает
Джоунси,  глазами  мистера  Грея),  оно  рождается  прямо  в  этот   момент,
вытягивает свое неестественно гибкое тело, пытаясь  освободиться,  упасть  в
темноту, полететь навстречу переливам бегущей воды.
   Джоунси смотрит на Генри.
   Генри смотрит на Джоунси.
   На мгновение юные перепуганные  глаза  встречаются..,  и  сами  они  тоже
исчезают.
   Даддитс,  шепчет  Генри  откуда-то  издалека..,  издалека..,  издалека...
Даддитс уходит, Джоунси,..
   Прощай. Возможно, Генри хочет  сказать  "прощай".  Но  не  успевает.  Оба
растаяли.

25

   Отчаянное головокружение, и Джоунси оказывается нигде, в пустоте, где ему
плохо, ужасно плохо, невероятно  плохо.  Наверное,  он  умирает,  убил  себя
вместе с мистером Греем, перерезал собственное горло, как говорится.
   В себя его привела боль. Не в горле, эта прошла, и можно снова дышать. Он
даже слышал, как воздух входит и выходит, громкими  сухими  всхлипами.  Нет,
эта боль - старая знакомая. Бедро. Боль поймала его  и  швырнула  обратно  в
мир, раскручивая вокруг распухшей, вопящей оси, как волчок.
   По крайней мере эта часть реальна, подумал он.  Эта  часть  не  попала  в
паутину Ловца.
   Этот чудовищный стрекот.
   Джоунси увидел хорькоподобную тварь, свесившуюся в  темноту,  цеплявшуюся
за край хвостом, который еще не вышел из собаки. Джоунси рванулся  вперед  и
обхватил руками скользкое трясущееся тело как раз в тот  момент,  когда  оно
освободилось.  Он  подался  назад,  стараясь   не   обращать   внимания   на
пульсирующее жаром бедро, держа извивающуюся, чирикающую тварь над  головой,
как укротитель с  боа-констриктором.  "Боа"  конвульсивно  дергался,  клацая
зубами, выгибаясь, пытаясь вцепиться в руку Джоунси. Твари удалось добраться
до рукава куртки и располосовать его, выпустив почти невесомые  белые  пряди
набивки.
   Словно почувствовав чей-то взгляд, Джоунси повернулся и  увидел  мужчину,
застывшего в разбитом окне, через которое пробрался мистер Грей.  Незнакомец
с вытянутым от изумления лицом был в камуфляжной куртке и держал ружье.
   Джоунси  отшвырнул  сопротивляющегося  хорька  как  можно   дальше,   что
оказалось не слишком трудно. Тварь пролетела  футов  десять,  прежде  чем  с
мокрым хлюпаньем приземлилась на пол и немедленно  поползла  к  шахте.  Тело
собаки заткнуло отверстие, но не до конца. Места оставалось достаточно.
   - Стреляй! - завопил Джоунси мужчине с ружьем. - Ради Бога, стреляй, пока
она не добралась до воды!
   Но мужчина в окне словно оцепенел. Последняя  надежда  мира  стояла,  как
пригвожденная к месту, тупо раскрыв рот.

26

   Оуэн просто не верил собственным глазам. Какая-то красная тварь,  жуткий,
уродливый, безногий хорек. Одно дело - слышать о подобных  вещах,  и  совсем
другое - видеть. Оно подбиралось к дыре посреди  пола,  в  которой  застряла
собака, вытянувшая неестественно застывшие лапы вверх, словно прося пощады.
   Мужчина, должно быть, Тифозный Джоунси, орет, требуя, чтобы он  застрелил
тварь, но руки Оуэна не поднимаются, словно покрытые свинцом. Тварь  вот-вот
улизнет, после всего, что было, то, что он  надеялся  предотвратить,  сейчас
произойдет прямо перед его носом. Все равно что попасть в ад и  жариться  на
сковороде.
   Он зачарованно наблюдал, как тварь скользит  все  ближе,  издавая  жуткий
обезьяний щебет, отдающийся, кажется, в самом центре  мозга,  наблюдал,  как
Джоунси рвется вперед в отчаянной надежде схватить ее или  по  крайней  мере
отогнать. Бесполезно. Мешала собака.
   Оуэн снова скомандовал рукам поднять ружье и прицелиться,  но  ничего  не
вышло. МП-5 с таким же успехом  могла  находиться  в  другой  галактике.  Он
вот-вот позволит твари удрать. Будет торчать здесь, как чучело,  и  позволит
ей улизнуть. Боже, помоги ему.
   Боже, помоги им всем.

27

   Генри пошевелился и, как пьяный, не разлепив еще  сомкнутых  век,  сел  и
прислонился к  спинке  сиденья.  В  волосах  застряли  какие-то  крошки.  Он
стряхнул их, все еще захваченный сном о больнице (только  это  был  не  сон,
подумал он),  и  тут  же  острый  укол  боли  вернул  его  во  что-то  вроде
реальности. Стекло? Голова  забита  кусочками  стекла.  Все  сиденье  и  пол
переливались сотнями крошечных радуг. И Даддитс.
   - Дадс?
   Бесполезно, разумеется. Даддитс мертв. Должно быть,  мертв.  Он  потратил
остатки угасающей энергии на то, чтобы привести Генри и Джоунси в больничную
палату.
   Но Даддитс застонал. Глаза его открылись, и  глядя  в  них,  Генри  вновь
вернулся на снежную дорогу-тупик. Дорогу в один конец. Глаза  Даддитса  были
красно-кровавыми нолями. Глаза сивиллы.
   - Уби, - вскрикнул Даддитс. Руки его поднялись,  словно  держа  невидимое
ружье. Он словно целился в невидимую мишень. - Убу-у! Поа а аоту!
   Пора за работу...
   В ответ откуда-то из леса донеслись два ружейных выстрела.
   Пауза.
   Третий выстрел.
   - Дад... - прошептал Генри. - Даддитс! Даддитс увидел его.  Даже  полными
крови глазами Даддитс видел его. Генри более чем чувствовал это: на  миг  он
действительно  видел  себя  глазами  Даддитса.  Все  равно  что  смотреть  в
волшебное зеркало. Он видел когдатошнего Генри, парнишку, глядевшего на  мир
сквозь роговые очки, чересчур большие для его лица и всегда  соскальзывающие
на  кончик  носа.  Он  чувствовал   любовь   Даддитса   к   нему,   простую,
незамысловатую эмоцию, не замутненную ни сомнением,  ни  эгоизмом,  ни  даже
благодарностью.
   Генри обнял Даддитса и, ощутив невесомость его тела, заплакал.
   - Тебе везло, приятель, - прошептал он,  жалея,  что  нет  рядом  Бивера.
Бивер мог сделать недоступное Генри - убаюкать Даддитса.  -  Ты  всегда  был
самым счастливым из нас, вот что я думаю.
   - Ени,  -  пробормотал  Даддитс,  осторожно  коснувшись  щеки  Генри.  Он
улыбался и выговорил на удивление правильно:
   - Я люблю тебя, Ени.

28

   Впереди раздались два выстрела - хлесткие удары карабина.  Не  так  уж  и
далеко. Курц остановился. Фредди отошел уже футов  на  двадцать  и  замер  у
таблички, воспрещавшей рыбалку вблизи от опор.
   Третий выстрел, и тишина.
   - Босс, - сказал Фредди, - там какая-то заварушка.
   - Ты ничего не видишь?
   Фредди покачал головой.
   Курц приблизился к нему, даже в этот момент немного развеселившись, когда
Фредди нервно дернулся, ощутив на плече руку босса. Дернулся? И не зря.  Нюх
у него что надо. Если Эйбу Курцу удастся  пережить  следующие  пятнадцать  -
двадцать минут, в новый сияющий мир он намерен отправиться  один.  Никто  не
будет висеть над душой, никто тяжким  грузом  не  ляжет  на  плечи,  никаких
свидетелей его последней  партизанской  войны.  Фредди  может  питать  какие
угодно подозрения, но  наверняка  не  знает  правды.  Ничего  не  поделаешь,
телепатия прошла, как грипп. Печально, конечно. Печально для Фредди.
   - Похоже, Оуэн нашел кого еще убить, - прошептал Курц Фредди  на  ухо,  в
котором еще оставалось несколько прядей Рипли, побелевших и сухих.
   - Пожалуй, стоит его достать.
   - Господи, ни за что, - вскинулся Курц. -  И  не  думай.  Похоже,  пришло
время - к сожалению, оно  когда-нибудь,  да  приходит,  -  когда  мы  должны
отступить. Спрячемся за деревьями. Посмотрим, кто останется и кто  вернется.
Если кто-то вообще вернется. Дадим им десять минут, согласен? Думаю,  десяти
минут более чем достаточно.

29

   Слова, наполнившие  мозг  Оуэна  Андерхилла,  хоть  и  не  имели  смысла,
различались вполне ясно: "Скуби! Скуби Ду! Пора за работу!"
   Карабин поднялся. Не он его  поднял,  но  когда  сила,  поднявшая  ружье,
покинула его, Оуэн обрел собственную. Он поставил переводчик автоматического
оружия в режим одиночных  выстрелов,  прицелился  и  дважды  спустил  курок.
Первая пуля ударила в пол  перед  головой  хорька  и  срикошетила.  Полетели
осколки цемента. Тварь отпрянула, повернулась, увидела его и ощерила  полную
пасть острых иголок.
   - Правильно, красавица, -  кивнул  Оуэн.  -  Улыбнись  в  камеру,  сейчас
вылетит птичка.
   Вторая пуля влепилась прямо в безрадостную  ухмылку  хорька.  Он  отлетел
назад, ударился о стену и сполз на пол. Но в безголовом теле еще сохранились
инстинкты. Оно снова, уже медленнее,  поползло  вперед.  Оуэн  снова  поднял
ружье и, щурясь в прицел, подумал о Рейплоу, Дике  и  Айрин.  Хорошие  люди.
Добрые соседи. Если нужна чашка сахара  или  пинта  молока  (или  плечо,  на
котором можно поплакать), стоило только  постучаться  в  соседнюю  дверь,  и
глядишь, все в порядке.
   "Говорят, это  удар!"  -  крикнул  мистер  Рейплоу,  а  Оуэну  показалось
"подарок". Ребенок, что с него возьмешь!
   Так что этот за Рейплоу. И за малыша, понявшего все не так.
   Оуэн выстрелил в третий раз. Пуля разорвала тварь надвое. Кровавые  куски
дернулись.., дернулись.., замерли.
   Оуэн снова вскинул карабин.  Дуло  уставилось  в  самый  центр  лба  Гэри
Джоунса.
   Тот не мигая смотрел на него. Оуэн был измучен..,  почти  до  смерти,  но
даже сейчас держался достойно. Презирая боль и усталость.
   Джоунси поднял руки.
   - Можете мне не верить, - начал он, - но мистер Грей мертв.  Я  перерезал
ему глотку, пока Генри душил его подушкой, ну прямо как в "Крестном отце".
   - Неужели? - обронил Оуэн без всякого ехидства.  -  И  где  же,  если  не
секрет, состоялась казнь?
   - В Массачусетской больнице нашего сознания, - пояснил  Джоунси,  коротко
засмеявшись. Более грустного смеха Оуэн в жизни не слышал.  -  Там,  где  по
коридорам бродит олень и  по  телевизору  передают  единственную  программу:
старое кино "Сочувствие дьяволу".
   Оуэн слегка дернулся.
   - Стреляй, если считаешь нужным, солдат. Я спас мир - с некоторой огневой
поддержкой, разумеется. Твоей, чего уж тут скрывать. Можешь отплатить мне за
услугу традиционным способом. Кроме того, ублюдок снова  сломал  мне  бедро.
Небольшой прощальный подарок от человечка, которого здесь не было.  Боль,  -
Джоунси хищно ощерился, - почти нестерпима.
   Оуэн продолжал целиться еще с секунду, потом опустил ружье.
   - Это можно пережить, - усмехнулся он. Джоунси бессильно  упал  навзничь,
застонал и кое-как перенес вес тела на здоровый бок.
   - Даддитс мертв. Он стоил нас двоих, вместе взятых... И теперь он  мертв.
- Он на мгновение прикрыл глаза. - Господи, что за хрень собачья! Так сказал
бы Бивер. Полная хрень.  В  противоположность  термину  "охренительно",  что
по-биверски означало "необыкновенное  удовольствие,  причем  не  обязательно
сексуального характера".
   До Оуэна никак не доходило, о чем  толкует  этот  тип.  Вполне  вероятно,
просто бредит.
   - Даддитс, может, и мертв, а вот Генри  -  нет.  За  нами  гонятся  люди,
Джоунси. Страшные люди. Вы меня слышите? Знаете, кто они?
   Джоунси, по-прежнему лежавший на холодном, усеянном листьями полу, устало
повел головой из стороны в сторону.
   - Похоже, я вернулся к стандартным пяти чувствам.  Телепатия  вся  вышла.
Данайцы могут приносить дары, но потом, как индейцы,  забирают  их  обратно.
Черт, - усмехнулся он, -  за  подобные  шуточки  можно  и  работу  потерять.
Уверены, что не хотите пристрелить меня?
   Оуэн обратил на последнюю рацею не больше внимания, чем на  семантические
различия между хренью собачьей и "охренительно". Сейчас главная  проблема  -
Курц. Он не слышал шума мотора, но за этим снегом черта с два что услышишь -
кроме выстрелов, конечно.
   - Мне нужно вернуться на трассу, - сказал он. - Оставайтесь здесь.
   - Можно подумать, у меня есть выбор, - ответил  Джоунси,  снова  закрывая
глаза. - Господи, как бы мне хотелось вернуться в свой теплый  уютный  офис.
Никогда не думал, что скажу такое, но, видно, пришлось.
   Оуэн повернулся и, скользя и спотыкаясь, стал спускаться  вниз.  Каким-то
чудом ему удалось сохранять равновесие. Перед тем как отправиться в путь, он
осмотрел темнеющий лес, но  не  слишком  внимательно.  Если  Курц  и  Фредди
залегли в лесу, где-то  между  ним  и  "хаммером",  вряд  ли  он  успеет  их
заметить. Конечно, можно искать  следы,  но  к  тому  времени  он  настолько
приблизится к ним, что эти самые следы окажутся  последним,  что  он  вообще
увидит. Осталось надеяться, что они еще не успели  его  нагнать,  довериться
удаче, спутнице дураков, которым всегда везет. Той самой, которая всегда его
вывозила. Может, и на этот раз...
   Первая пуля ударила его в живот,  опрокинув  на  землю.  Куртка  уродливо
задралась, раскинувшись черными крыльями. Оуэн попытался встать, опираясь на
ружье. Боли не было, только  ощущение  нокаута,  полученного  исподтишка  от
подлого противника, спрятавшего в перчатку свинцовый кастет.
   Вторая пуля чиркнула по голове, и ссадину сразу  защипало,  будто  кто-то
налил в рану спирта. Третья ударила в грудь, справа, Кэти,  запри  дверь,  -
все сразу кончилось. Ружье выпало из рук. Сил подняться не осталось.
   Что  сказал  Джоунси?  Насчет  того,  что  тому,  кто  спас  мир,  платят
традиционным способом. В общем-то это неплохо: в конце концов  Иисус  умирал
шесть часов под прибитой наверху издевательской надписью, а  когда  наступил
час коктейлей, ему подносили уксус с горькой водой.
   Он  полулежал  на  покрытой  снегом  тропе,  как   сквозь   туман   слыша
истерические  вопли,  но  это  не  он..,  не  он..,  что-то  вроде  огромной
разъяренной голубой сойки.
   Это орел, подумал Оуэн.
   Наконец ему удалось вдохнуть, и хотя в  выдохе  было  больше  крови,  чем
воздуха, он сумел приподняться на локтях. И увидел две фигуры,  отделившиеся
от деревьев. Они появились из мешанины берез и сосен и, пригибаясь,  как  во
время боя, стали  подкрадываться  к  нему.  Один  коренастый,  широкоплечий,
другой - седовласый, худощавый и буквально светящийся  энергией.  Джонсон  и
Курц. Бульдог и гончая. Значит, удача перебежала к сильнейшему.  Как  всякая
женщина.
   Курц встал на колени рядом с ним, сверкая глазами. В одной руке он держал
бумажный треугольник, потрепанный, с  загибавшимися  краями,  помятый  после
долгого путешествия в заднем кармане, но все же вполне узнаваемый.  Бумажная
треуголка. Шутовской колпак.
   - Не повезло, дружище, - бросил Курц.
   Оуэн кивнул. Что верно, то верно. Не повезло.
   - Вижу, вы нашли время сделать мне подарочек.
   - Нашел. Но ты по крайней  мере  достиг  главной  цели?  -  Курц  показал
подбородком на помещение опоры.
   - Достал его, - едва выговорил Оуэн. Во рту с угрожающей  силой  копилась
кровь. Он выплюнул ее, попытался снова вдохнуть  и  услышал,  как  воздух  с
клекотом вышел из новой дыры.
   - Что ж, - благодушно продолжал Курц, - все хорошо, что хорошо кончается,
не так ли?
   Он осторожно  водрузил  треуголку  на  голову  Оуэна.  Кровь,  брызнувшая
фонтаном, немедленно залила ее, пропитывая заметку о НЛО.
   Где-то над водохранилищем снова раздался вопль.  Возможно,  с  одного  из
островков,  бывших  холмов,  вопреки  всем  затоплениям   все   еще   упрямо
выглядывающих из воды.
   - Это орел, - сообщил Курц,  похлопав  Оуэна  по  плечу.  -  Считай  себя
счастливчиком, парнишка. Господь послал тебе вестника войны, чтобы тот  спел
те...
   Голова Курца взорвалась фонтаном  крови,  мозгов  и  костей.  Оуэн  успел
увидеть последнее выражение в голубых, окаймленных белыми  ресницами  глазах
мужчины: потрясенное неверие. Потом Курц повалился  ничком,  вниз  тем,  что
осталось от его лица.  Позади  стоял  Фредди  Джонсон,  так  и  не  успевший
опустить карабин. Из дула вился дымок.
   "Фредди", - попытался сказать Оуэн, но ни звука не сорвалось с беспомощно
шевелившихся губ. Однако Фредди кивнул. Должно быть, понял.
   - Не хотел, парень, но ублюдок собирался сделать это со мной. Не стоило и
читать его мысли, чтобы догадаться. И это п