истская,  тайнофашистская,   политически   некорректная,   гнусная
свинья, разжигатель войны и подлый тип, хвала Господу, но для всех, кто меня
слушает, я Абрахам Питер Курц, отставник ВВС США, личный номер 241771699,  и
я руковожу операцией, я здесь главный.
   Он перевел дыхание, не сводя взгляда с неподвижных вертолетов.
   - Но, парни, я здесь, чтобы сказать вам: эти серые человечки лезли к  нам
с конца сороковых, а я стал следить за ними с  конца  семидесятых  и  должен
объяснить, что если кто-то  идет  к  вам  навстречу  с  поднятыми  руками  и
говорит, что сдается, это еще не означает,  хвала  Господу,  что  у  него  в
заднице не запрятана пинта нитроглицерина. Так вот,  старые  мудрые  золотые
рыбки, что плавают в специальных мыслительных  аквариумах,  утверждают,  что
серые человечки  стали  появляться,  когда  мы  начали  взрывать  атомные  и
водородные бомбы, подобно тому, как мотыльки летят на свет. Я не  мыслитель,
я этого не знаю и предоставляю думать другим, пусть  лошадь  думает,  у  нее
голова большая, но с глазами у меня все в порядке, парни, и говорю вам,  эти
серые человечки - настоящие сукины дети. И так  же  безопасны,  как  волк  в
курятнике. За эти годы мы сумели заполучить несколько таких, но ни  один  не
выжил. После смерти их тела быстро разлагаются и превращаются в ту мерзость,
какую вы видите, то, что называют  грибком  Рипли.  Иногда  они  взрываются.
Дошло? Они взрываются! А, грибок, который они переносят.., может, они  всего
лишь упаковка для грибка: по крайней  мере  так  считают  некоторые  золотые
рыбки в мыслительном аквариуме, так вот, этот грибок быстро  погибает,  если
не  попадет  на  ;:'"ивой  организм,  повторяю,  живой  организм,  а  лучшим
образцом,  похоже,  лучшим,  хвала  Господу,  является  старый  добрый  хомо
сапиенс. Даже если крошка попадет па кожу - все,  кранты,  можно  заказывать
гроб.
   Все вышесказанное было не совсем правдой - вернее,  не  имело  с  правдой
ничего общего, - но никто не сражается отчаяннее перепуганного солдата.  Это
Курц знал по опыту.
   - Мальчики, наши маленькие серые приятели -  телепаты,  и  похоже,  могут
передавать эту способность по воздуху. Даже если мы  не  заразимся  грибком,
телепатию наверняка подхватим, и хотя вы можете  посчитать  забавным  чтение
чужих мыслей, того рода штукой, что имеет успех на вечеринках, но  я  открою
вам, куда ведет эта дорога:  шизофрения,  паранойя,  уход  от  реальности  и
полное,  повторяю,  ПОЛНОЕ,  МАТЬ  ЕГО,  БЕЗУМИЕ.  Рыбки   из   мыслительных
аквариумов,  благослови  их  Господь,  уверены,  что  именно  эта  телепатия
краткосрочна, но не стоит  и  говорить,  что  может  случиться,  если  серым
человечкам позволят устроиться на земле со всеми удобствами. Я хочу,  парни,
чтобы вы очень внимательно выслушали все, что я сейчас скажу. Слушайте  так,
словно от этого зависит ваша жизнь. Когда они захватят нас, повторяю,  когда
они захватят нас, а все вы знаете о похищениях, правда, большинство из  тех,
кто утверждает, что стал жертвой похищения, врут, как последние сволочи,  но
кое-кто говорит правду. Так вот, тем, кто на деле  стал  жертвой  похищения,
частенько вживляют кое-что в мозг и под кожу. Иногда это всего лишь приборы:
разного рода передатчики  или  мониторы.  Но  бывает,  что  внутри  человека
начинают расти живые существа, которые выедают изнутри  хозяина,  жиреют,  а
потом прогрызают себе путь наружу. И все это проделывают те  голые  невинные
создания, которые толпятся там,  внизу.  Они  твердят,  что  среди  них  нет
инфекции, хотя мы знаем, что они ею набиты, заражены грибком, как говорится,
от носа до хвоста. Я видел все эти штуки в действии, в течение двадцати пяти
лет или более того, и говорю: это оно и есть, это нашествие, это  Суперкубок
из Суперкубков, и это  вам,  парни,  приходится  защищаться.  Они  вовсе  не
беспомощные маленькие инопланетяне, малыши, ожидающие, что кто-то подарит им
телефонную карту ?Нью-Инглендтел?, чтобы они могли позвонить  домой.  Они  -
смертельно опасная болезнь. Зараза. Ползучий,  слепой  в  своей  злобе  рак,
хвала  Иисусу,  и,  мальчики,  мы  -  одна  большая  радиоактивная  инъекция
химиотерапии. Вы меня слышите?
   На этот раз подтверждений не было. Ни единого ?принято, так точно,  сэр?,
и  тому  подобное.  Только   нервные,   возбужденные,   горящие   ненавистью
одобрительные  крики,  только  подрагивающие   нетерпением   голоса.   Эфир,
казалось, вот-вот взорвется от напряжения.
   - Рак, мальчики. Они - рак. Лучше объяснить я не могу, вы  знаете,  я  не
оратор. Оуэн, вы приняли сообщение?
   - Принял, босс.
   Бесстрастно. Бесстрастно и спокойно, пропади он пропадом.  Что  ж,  пусть
рисуется. Пусть  разыгрывает  безразличие,  пока  может.  Оуэн  Андерхилл  -
человек конченый.
   Курц поднял колпак и восхищенно  посмотрел  на  него.  Оуэн  Андерхилл  -
меньше, чем ничто.
   - Что там внизу, Оуэн? Что крутится около корабля?  Что  позабыло  надеть
штаны и ботинки, прежде чем выйти из дому утром?
   - Рак, босс.
   - Верно. Отдавайте приказ и начинаем. Заводите свою песню, Оуэн.
   И подчеркнуто медленно, зная, что люди  в  вертолетах  наблюдают  за  ним
(никогда, разве что в мечтах, он не  произносил  такой  проповеди,  никогда,
причем экспромтом, ни одного заранее обдуманного слова), Курц повернул кепку
козырьком назад.

7

   Оуэн видел, как Тони Эдварде поворачивает кепку козырьком назад,  слышал,
как  Брайсон  и  Бертинелли  расчехляют  пулеметы,  и  понял,   что   сейчас
произойдет. Он мог  вскочить  в  машину  и  уехать  или  стоять  на  дороге,
дожидаясь, пока его собьют. Третьего не дано. Курц не дал.
   Но было что-то еще, что-то недоброе, из прошлого, из детства,  когда  ему
было.., сколько? Восемь? Семь? А может, еще меньше? Он стоял  на  газоне  их
дома, в Падуке, отец все еще на  работе,  мать  куда-то  ушла,  возможно,  в
баптистский  молельный  дом,  готовиться  к  бесчисленным  благотворительным
распродажам пирогов (в отличие от Курца если Ренди Андерхилл возносила хвалу
Богу, то делала это искренне), и к  крыльцу  их  соседей  Рейплоу  подкатила
?скорая помощь?. Никакой сирены, только  тревожное  мелькание  синих  огней.
Двое мужчин в комбинезонах, очень похожих на тот, в котором был сейчас Оуэн,
бегом направились в дом, на ходу разворачивая блестящие носилки.  Даже  шага
не замедлили. Настоящий фокус!
   Минут через десять они вновь показались па пороге, с  миссис  Рейплоу  на
носилках. Глаза ее были закрыты. За ними следовал мистер  Рейплоу,  даже  не
позаботившийся запереть дверь. Мистер Рейплоу, ровесник  отца  Оуэна,  вдруг
постарел на сто лет. Еще один волшебный  фокус.  Пока  люди  в  комбинезонах
укладывали его жену в машину, мистер Рейплоу повернул голову и заметил Оуэна
в коротких штанишках, игравшего в мяч на газоне. ?Они сказали, что это удар,
- крикнул он. - Больница Святой Марии! Передай маме, Оуэн!? Он  взобрался  в
машину, и ?скорая? умчалась. Минут пять после этого Оуэн продолжал играть  с
мячом, подкидывал и ловил, по между бросками поглядывал  на  дверь,  которую
мистер Рейплоу оставил  открытой.  Наверное,  нужно  бы  ее  запереть?  Мать
наверняка бы назвала такой поступок Актом Христианского Милосердия.
   Наконец он пересек газон Рейплоу. Они были добры к  нему.  Ничего  такого
особенного (ничего такого, из-за  чего  стоит  вскакивать  ночью  и  мчаться
благодарить, как выражалась мать), но  миссис  Рейплоу  часто  пекла  разные
вкусности и никогда не забывала его угостить,  не  говоря  уже  о  том,  что
позволяла вылизывать дочиста миски с глазурью и  кремом.  А  мистер  Рейплоу
показал ему, как делать бумажные самолетики, которые и в самом деле  летали.
И не один, а три вида. Поэтому Рейплоу заслуживали милосердия, христианского
милосердия,  но  Оуэн  прекрасно  знал,  что  пришел  сюда   вовсе   не   из
христианского милосердия. От одного христианского милосердия твой  динг-донг
не твердеет.
   Минут пять - а может, и пятнадцать или полчаса, время  текло,  словно  во
сне, - Оуэн обходил дом Рейплоу, ничего не делая, ни к чему  не  прикасаясь,
но все это время его динг-донг оставался твердым как камень, таким  твердым,
что пульсировал, словно сердце, и если вы подумали, что это больно,  значит,
ошиблись - Оуэну было хорошо, и только много лет спустя  он  сообразил,  что
означало это молчаливое блуждание по чужому дому: прелюдия, любовная игра. И
тот факт, что он ничего не имел против Рейплоу, мало  того,  любил  Рейплоу,
только усиливал остроту ощущений. Если бы его поймали  (а  этого  так  и  не
случилось) и спросили, зачем он это сделал, Оуэн с  чистым  сердцем  ответил
бы, что не знает, и при этом не солгал.
   Да он и не натворил ничего  особенного.  В  ванной  первого  этажа  нашел
зубную щетку с выдавленным на ней именем ?Дик?. Диком звали мистера Рейплоу.
Оуэн попытался было помочиться на щетину, уж очень захотелось почему-то,  но
динг-донг оставался таким твердым, что не удалось выдавить ни единой  капли.
Поэтому пришлось вместо этого плюнуть на щетину, старательно втереть слюну и
положить щетку обратно в стаканчик. Оказавшись на  кухне,  он  вылил  стакан
воды на конфорки электроплиты.  Потом  взял  из  буфета  большое  фарфоровое
блюдо.
   - Они сказали, что это.., подарок? - вспоминал Оуэн, поднимая  блюдо  над
головой. - Должно быть, малыш родится, потому он и сказал про подарок.
   И вслед за этим швырнул блюдо в  угол,  где  оно  разлетелось  на  тысячу
осколков. А потом немедленно смылся. То,  что  так  будоражило  его,  отчего
динг-донг совсем не гнулся, а глаза лезли из орбит, развеялось, как сон,  от
звона бьющегося фарфора, лопнуло, как гнойник, и не беспокойся так  родители
за миссис Рейплоу, непременно поняли бы, что с ним что-то  неладно.  А  так,
возможно, просто предположили, что и он волнуется за миссис Р.
   Всю следующую неделю он почти  не  спал,  а  редкие  тревожные  сны  были
населены кошмарами.  В  одном  из  них  миссис  Рейплоу  вернулась  домой  с
ребенком, которого подарил аист, только малыш  был  почерневшим  и  мертвым.
Оуэн сгорал от стыда и угрызений совести (правда, признаться, ему и в голову
не  приходило,  что,  во  имя  Господа,  он  ответил,   спроси   его   мать,
благочестивая баптистка, что на него нашло), и все же на всю жизнь  запомнил
ощущение безрассудного удовольствия от  стояния  на  коленях  со  спущенными
штанишками, в бесплодной попытке надуть на зубную щетку мистера Рейплоу, или
неистовое возбуждение, охватившее его в тот момент, когда  блюдо  разбилось.
Будь Оуэн старше, наверняка кончил бы прямо в шорты. Непорочность состояла в
бессмысленности  поступка,  радость  -  в  звоне  осколков,  прелесть  -   в
возможности упиваться раскаянием за содеянное и страхом разоблачения. Мистер
Рейплоу сказал, что это подарок,  но  отец  Оуэна,  придя  домой  с  работы,
объяснил, что сын не так понял, и речь шла об ударе. Что  кровяной  сосуд  в
мозгу миссис Рейплоу лопнул, поэтому и случился удар.
   И вот теперь, похоже, все повторялось.
   Может, на этот раз я все-таки кончу, подумал он.  Это  наверняка  классом
куда повыше, чем всего-то помочиться на щетку мистера Рейплоу.  Забава  хоть
куда. И повернув собственную кепку козырьком назад, мысленно добавил:  Хотел
принцип, в сущности, тот же.
   - Оуэн! - Это Курц. - Ты тут, сынок? Если немедленно не ответишь  мне,  я
подумаю, что ты либо не можешь, либо не...
   - Босс, я здесь. -  Голос  ровный.  Но  перед  глазами  стоит  вспотевший
мальчишка с поднятым над головой большим фарфоровым блюдом. -  Мальчики,  вы
готовы хорошенько отодрать маленькую инопланетную жопу?
   Одобрительный рев, в котором едва можно  различить  ?еще  бы?  и  ?мы  им
покажем?.
   - Что хотите сначала, мальчики?
   "Скуэйд Энтим? и ?Стоунзы? хреновы, и немедленно!
   - Если кто-то хочет выйти из дела, скажите. Радио молчало. А в это  время
на другой частоте, куда Оуэн больше не подумает  забрести,  серые  человечки
молят десятками  знакомых  голосов.  Ниже  и  чуть  справа  висит  маленькая
?кайова-ОН-58?. Оуэну  не  нужен  бинокль,  чтобы  разглядеть  Курца,  кепка
которого тоже повернута козырьком назад. Курц наблюдает за ним.  На  коленях
газета, почему-то свернутая треугольником. Шесть лет подряд  Оуэн  Андерхилл
не нуждался еще в одном шансе, и это хорошо, потому что Курц их не раздавал.
В душе, наверное, Оуэн всегда понимал это. Позже он об этом  подумает.  Если
придется, конечно. В голове мелькает последняя связная мысль: Рак - это  ты,
Курц, ты... - и умирает от ужаса. На ее месте - полная и абсолютная темнота.
   - ?Блю-группа?, это  Блю-Бой-Лидер.  Слушайте  меня.  Открываем  огонь  с
двухсот ярдов. Постарайтесь не попадать в Блю-Бой, но этих мудозвонов  нужно
вымести начисто. Конк, ставь ?Энтим?.
   Джин Конклин щелкнул переключателем  и  вставил  компакт-диск  в  плейер,
стоящий на полу Блю-Бой-два. Оуэн, выбравшись  из  водоворота  воспоминаний,
подался вперед и увеличил звук.
   Голос Мика Джаггера ворвался в наушники. Оуэн поднял  руку,  увидел,  как
Курц отдает ему салют - то ли в насмешку, то ли всерьез, Оуэн не знал  и  не
хотел знать, - и резко бросил руку вниз. И пока Джаггер выпевал-проговаривал
слова ?Энтим?, гимна, под звуки которого они  всегда  шли  в  ад,  вертолеты
снизились, застыли на миг и ринулись к цели.

8

   Серые человечки - те, что еще остались в живых - жались в  тени  корабля,
лежавшего в конце просеки,  по  обеим  сторонам  которой  валялись  деревья,
погубленные его крушением. Человечки не пытались ни бежать,  ни  скрываться,
наоборот, многие выступили вперед, смешно переваливаясь на босых ступнях без
пальцев,  наверное,  мерзнувших  в   снежной   слякоти,   кое-где   усеянной
красновато-золотым мхом. Серые  лица  подняты  к  надвигающимся  вертолетам,
длиннопалые руки воздеты к небу: должно быть, показывают,  что  руки  у  них
пусты. Огромные черные глаза поблескивают в сереньком свете.
   Вертолеты не снизили скорости, хотя в  ушах  команд  по-прежнему  звучала
последняя передача: ?Пожалуйста, пощадите нас, мы беспомощны, мы умираем...?
Но бессмысленные  мольбы  словно  стилетом  разрезал  голос  Мика  Джаггера:
?Позвольте объясниться: я человек богатый, со  вкусом  и  бывалый,  укравший
много душ и идеалов..."
   Вертолеты  наступали  боевым  строем,   как   оркестр,   марширующий   по
футбольному  полю  перед   матчем   ?Розовая   Чаша?   <Матч   двух   лучших
университетских команд на стадионе ?Розовая Чаща?  в  Пасадене.  Открывается
парадом машин, украшенных розами.>.  Раздались  первые  пулеметные  очереди.
Пули тонули в снегу, сбивали мертвые  ветви  с  мертвых  деревьев,  высекали
бледные искры из борта инопланетного корабля.
   Впивались  в  съежившихся  серых  человечков,  по-прежнему   стоявших   с
поднятыми руками, и раздирали их в клочья. Руки отрывались от  подобия  тел,
из ран сочилась розовая слизь.  Головы  взрывались,  как  тыквы,  выбрасывая
красноватые фонтаны на корабль и еще живых инопланетян, не  кровь,  а  споры
проклятого грибка, которыми были забиты эти самые  головы,  как  пластиковые
корзинки - мусором. Некоторые, разорванные пополам, так и падали с поднятыми
руками. Серые тела тут же белели и, казалось, вскипали.
   "Я рядом был, когда Иисус Христос, в сомнении и  муке...?  -  признавался
Мик Джаггер.
   Последние серые, стоявшие в тени  корабля,  повернулись,  словно  пытаясь
сбежать, но бежать было некуда. Почти всех убили сразу,  оставшиеся  четверо
забились поглубже в тень и, похоже, возились с чем-то. Ужасное  предчувствие
пронзило Оуэна.
   - Я их достану, - протрещало радио. Дефорест,  в  Блю-Бой-четыре,  только
что не пыхтит от усердия. Не дожидаясь приказа, пилот снизил  ?Чинук?  почти
до земли. Винты вихрили мокрый снег,  падавший  грязными  комками  в  мутную
воду.
   - Нет, не разрешаю, отставить, назад, на прежнюю позицию  плюс  пятьдесят
ярдов! - завопил Оуэн, стукнув Тони по  плечу.  Тони,  лицо  которого,  даже
полускрытое прозрачной  маской,  осталось  вполне  узнаваемым,  отвел  ручку
управления, и  Блю-Бой-Лидер  поднялся  к  облакам.  Даже  сквозь  музыку  -
безумные  ритмы  бонго,  вопли  припева  (?Сочувствие  дьяволу?  не   успели
прокрутить до конца даже  один  раз)  -  Оуэн  слышал  недовольное  ворчание
команды. А вот ?кайова?, как он  заметил,  уже  успела  последовать  примеру
Лидера. Несмотря на все странности мышления и явное умственное расстройство,
дураком Курца не назовешь. И интуиция у него безошибочная.
   - Ну, босс, - возмущенно начал Дефорест, явно изнемогая от злости.
   -  Повторяю,  повторяю,   вернитесь   на   прежнее   место,   Блю-группа,
вернитесь...
   Взрыв вбил его в кресло и швырнул ?Чинук? вверх, как детскую игрушку. Рев
перекрывали проклятия Тони Эдвардса,  сражавшегося  с  рукоятью  управления.
Сзади раздавались крики, но хотя почти все были ранены, погиб  только  Пинки
Брайсон, высунувшийся наружу поглядеть, что происходит  внизу,  -  был  сбит
взрывной волной.
   - Понял, понял, понял, - твердил Тони, но, по  мнению  Оуэна,  прошло  не
менее тридцати секунд, прежде чем до Тони дошло, и каждая  секунда  казалась
часом. В наушниках стих рев Мика Джаггера, что не сулило Конку и мальчикам в
Блю-Бой-два ничего хорошего.
   Тони сделал разворот, и Оуэн заметил, что лобовое стекло треснуло.  Сзади
все еще кричали: оказалось, что Маккавано потерял два пальца.
   - Охренеть! - пробормотал Тони. - Вы спасли наши задницы, босс. Спасибо.
   Но Оуэн не слушал. Он смотрел на корабль, развалившийся на  три  огромных
ломтя. Или больше? Трудно сказать, потому что оттуда летело всякое дерьмо, и
воздух  сделался  красновато-оранжевым.  А  вот  остатки  корабля  Дефореста
разглядеть было легче. Он лежал на боку, в грязи и тине, а вокруг  возникали
и лопались пузыри. Отломившаяся  лопасть  плавала  в  воде,  как  гигантское
весло. Ярдах в пятидесяти  валялись  черные  искореженные  винты  и  метался
яростный клубок желто-белого пламени. Это догорали Конклин и Блю-Бой-два.
   Из радио донесся тревожный писк. Блейки в Блю-Бой-три.
   - Босс, эй, босс, я вижу...
   - Третий, это Лидер. Приказываю...
   -  Лидер,  это  третий.  Вижу  уцелевших,  повторяю,  вижу  уцелевших   с
Блю-Бой-четыре.., не меньше трех, нет, четырех, спускаюсь...
   - Запрещаю, Блю-Бой-три, ни в коем случае, поднимайтесь на прежнюю высоту
плюс пятьдесят, отставить, сто пятьдесят.., один, пять, ноль, и немедленно!
   - Но, сэр.., то есть босс.., я вижу Фридмана, он горит заживо...
   - Джо Блейки, слушай меня, -  раздался  характерный  хрип  Курца.  Курца,
успевшего вовремя выскользнуть из красного дерьма. Словно,  думал  Оуэн,  он
заранее знал, что случится.
   - Немедленно уноси отсюда свою задницу, иначе гарантирую, что к следующей
неделе станешь выгребать верблюжий  навоз  в  жарком  климате,  где  выпивка
запрещена законом. Вон!
   Ответа не последовало.  Оба  уцелевших  вертолета  поднялись  на  прежнюю
высоту  плюс  сто  пятьдесят  ярдов,  Оуэн   молча   наблюдал   за   яростно
вздымавшимися к небу  спиралями  грибка  Рипли,  гадая,  знал  ли  Курц  или
проинтуичил. Интересно, сумели он и Блейки увернуться от заразы? Потому  что
серые человечки и в самом деле заразны: что бы там ни твердили, этот  грибок
в самом деле хуже рака. Оуэн не знал, оправдывало ли это массовые  убийства,
но вполне вероятно, выжившие при взрыве - все равно  что  ходячие  мертвецы.
Или, что еще хуже, мутанты, превращающиеся в бог весть что.
   - Оуэн! - Это радио.
   Тони, подняв брови, взглянул на него.
   - Оуэн.
   Оуэн, вздохнув, перевел подбородком рычажок на личный канал Курца.
   - Я здесь, босс.

9

   Курц сидел в ?кайове? с газетой на коленях. На нем и Фредди  были  маски,
как, впрочем, и на всех остальных ребятах  из  команды.  Вероятно,  даже  те
бедняги, что сейчас подыхали на сырой земле, тоже не успели их снять. Маски,
вполне возможно, были ни к чему,  но  Курц  не  имел  ни  малейше