на моих глазах  происходил  кошмар; весь ужас,
который хранится у нас в генетической  памяти,  развертывался передо мной на
экране кинотеатра.
     Примерно  двадцать  два  года   спустя  мне  выпала  возможность  снова
посмотреть "Тварь  из Черной  лагуны" - не по  телевизору, когда впечатление
нарушается рекламой подержанных автомобилей, музыкальных альбомов и  нижнего
белья;  слава богу,  фильм  я  смотрел  нетронутый,  несокращенный и даже  в
стереоварианте. Те, кто, подобно мне, носит очки, с трудом пользуются очками
для стерео; спросите  у  любого  очкарика, как ему нравятся  картонные очки,
которые  дают  при  входе   в  кинотеатр.  Если  стереофильмы  снова  начнут
производить в больших  количествах,  я намерен отправиться в ближайший центр
коррекции зрения и заплатить семьдесят  баксов за специальные защитные линзы
- одну красную, другую зеленую. Не  говоря уже о  раздражающих очках, должен
упомянуть, что я взял с собой своего сына Джо - ему было пять лет,  примерно
столько же,  сколько  было  мне в том  драйв-ин-кинотеатре  (и  представьте,
каково было мне обнаружить, что картина, которая привела меня в такой ужас в
тот далекий вечер,  была экспертами  ААК <Американская  ассоциация кино -
центральная организация  американской кинопромышленности, ведающая вопросами
производства и проката фильмов.> отнесена к группе  Джи -  точно  так же,
как фильмы Диснея <В одном  из моих  любимых  рассказов Артура Кларка это
действительно  происходит.  В  этой  небольшой  новелле  чужаки  из  космоса
высаживаются на Земле после  Большого  Взрыва. В финале рассказа  лучшие умы
культуры этих  чужаков пытаются понять смысл фильма, который они отыскали  и
научились проигрывать. Фильм кончается  словами "Производство Уолта Диснея".
Иногда мне кажется, что не может быть лучшей эпитафии человечеству или миру,
в котором  единственным разумным  существом, получившим  абсолютную гарантию
бессмертия, стал не Гитлер,  не Карл Великий, не  Альберт Швейцер и  даже не
Иисус  Христос  - а  Ричард Никсон,  чье  имя  выгравировано  на  пластинке,
помещенной на мертвой поверхности Луны - Примеч. автора.>).
     В результате  я  испытал  то  странное  чувство  возвращения  назад  во
времени, которое, я уверен, испытывает большинство родителей, когда  смотрят
вместе с детьми фильмы Диснея, или читают им книги про Винни Пуха, или берут
с  собой  в  Шрайн   <"Храм  Солнца"  -  памятник  юмористу  У  Роджерсу;
представляет собой  башню высотой в 30 м.> или в цирк  "Барнум и  Бейли".
Популярная  запись  способна  создать  определенную "установку"  в  сознании
слушателя именно из-за своей короткой  - от трех  недель  до  трех месяцев -
жизни, и  потому старые золотые диски звучат до сих пор - это  эмоциональный
эквивалент  растворимого кофе. Когда по  радио  "Бич Бойз" <Рок-группа из
Лос-Анджелеса, ставшая популярной в 60-е годы.> поют "Помоги мне, Ронда",
я всегда испытываю удивительную виноватую радость первого чувства (и если вы
учтете мой нынешний возраст - тридцать три года - и проделаете вычитание, то
поймете, что я в этом отношении чуть отставал). Книги и фильмы делают  то же
самое, хотя, на  мой взгляд, возрождаемая  ими мысленная  установка в случае
кино по глубине и текстуре богаче и глубже, а в случае книг - сложнее.
     В тот день с  Джо я как бы посмотрел "Тварь из Черной лагуны" с другого
конца  телескопа,  но  теория  возрождаемой  мысленной установки по-прежнему
применима;  в сущности, она остается неопровержимой. Время, возраст  и  опыт
наложили на  меня, как и на всех, свой отпечаток; время не река, как полагал
Эйнштейн, а большое стадо бизонов, которые  проносятся над нами и втаптывают
нас в землю, оставляя мертвыми и окровавленными, со слуховым аппаратом в ухе
и с мешочком  для постоянного принятия испражнений на ноге вместо кольта-44.
Двадцать два года назад я не  знал,  что Тварь на самом деле - добрый старый
Рику  Браунинг,  знаменитый подводный каскадер, в костюме из  латекса, и  на
этот раз подавить недоверие мне было гораздо труднее. Но я его подавил - что
ничего не значит, а может быть (я  надеюсь!), означает, что стадо бизонов до
меня еще не добралось. Но когда недоверие наконец исчезло, нахлынуло прежнее
чувство, как пять лет назад, когда я впервые повел  Джо и Наоми, мою дочь, в
кино - на новую версию "Белоснежки и  семи  гномов". В  фильме есть сцена, в
которой,  после  того как Белоснежка надкусила  отравленное яблоко,  гномы с
плачем уносят ее в лес. Половина детишек, сидящих в зале, утопала  в слезах;
у  остальных   глаза   тоже   были  на  мокром  месте.  Мысленная  установка
восстановилась  настолько, что я тоже  почувствовал прилив слез. Я ненавидел
себя за  то, что мной  можно так откровенно манипулировать,  но тем не менее
поддавался -  сидел, пуская в бороду слезы из-за героев мультика.  Но это не
Дисней манипулировал мной - я сам. Это проснулся во мне ребенок, проснулся и
заплакал.., и на какое-то время ожил.
     Когда "Тварь  из  Черной лагуны" уже подходила к  концу, груз недоверия
уравновесился  где-то  у  меня  над головой, и режиссер  Джек  Арнолд  вновь
произвел  передо  мной древнее  уравнение  волшебной сказки -  каждый символ
отчетливый,  крупный, и с ними управляться  легко, как  с детскими кубиками.
Когда мы смотрим  фильм, ребенок просыпается в нас  и начинает понимать, что
такое умирание. Умирание  -  это когда Тварь из Черной лагуны перегораживает
выход. Умирание - это когда чудовище добирается до тебя.
     В конце концов герой и  героиня,  разумеется,  не только выживают, но и
одерживают  победу  -  как Гензель  и Гретель.  Когда в кинотеатре  драйв-ин
вспыхнул  свет и  на большом белом экране появилась надпись "Спокойной ночи,
ведите  машину  осторожней" (а также  напоминание "Не забудьте посетить вашу
церковь"), на короткое время пришло  чувство  облегчения, почти воскрешения.
Но более основательным было ощущение того,  что добрый старый Ричард Карлсон
и добрая старая Джулия Адаме исчезнут в третий  раз, а останется - останется
навсегда -  Тварь, которая медлительно и  терпеливо ждет свою жертву  на дне
Черной лагуны; даже сейчас  я вижу, как она выглядывает из-за растущей стены
грязи и веток.
     Ее глаза. Ее древние глаза.

        "Глава 5"

        "РАДИО И ДЕКОРАЦИИ РЕАЛЬНОСТИ"

        "1"

     Книги и фильмы - дело хорошее, и скоро мы к ним  вернемся, но сначала я
хочу немного поговорить о радио  середины 50-х годов. Начну с самого себя, и
от меня мы сможем перейти к обобщениям.
     Я принадлежу  к  последней  четверти последнего поколения, которое  еще
помнит  радиопостановки  как  форму   драматического  искусства  со   своими
собственными декорациями реальности. Впрочем, к пониманию значения радио нас
это утверждение не  приближает, каким бы справедливым оно ни  было.  Золотой
век радио  кончился  примерно в 1950  году, и в  том же году начался период,
скромная попытка осветить который предпринята в книге; в тот  год я встретил
свой  третий день рождения и научился пользоваться горшком.  Я присутствовал
при рождении рок-н-ролла и видел, как он  растет - здоровым  и сильным... Но
также я присутствовал у смертного одра радио, когда оно умирало  как  мощное
средство передачи произведений искусства.
     Бог свидетель, драму по-прежнему можно найти на радио - "Театр загадок"
(Mystery Theater) Си-би-эс <"Коламбиа бродкастинг систем"  - национальная
телерадиокомпания, одна из так называемой большой тройки.> тому пример; и
даже  комедию, как  знает всякий преданный поклонник удивительно  абсурдного
супергероя  -  Чикенмена  <Чикенмен,  Крылатый  воин  -  петух,  персонаж
радиопередач.  Полицейский, борющийся  с  преступностью. Передача  создана в
конце 60-х годов и идет до сих пор.>. Но "Театр загадок" выглядит странно
плоским и  мертвым  - всего лишь антикварная вещица. Нет  той  эмоциональной
энергии,   которой  бурлила  радиосеть,  когда   каждую  неделю  со  скрипом
открывалась дверь  "Внутреннего  святилища" (Inner Sanctum), или  начинались
передачи "Неизвестное  измерение" (Dimension  Х), "Я люблю тайны" (I  Love a
Mystery), или  в первые дни  "Саспенса"  (Suspense).  Хотя  я слушаю  "Театр
загадок", когда выпадает время (и когда И. Дж. Маршалл бывает в ударе), я не
особенно  рекомендовал бы  его  публике:  он похож на  "студебекер", который
только по  непонятной  случайности еще  на  ходу,  или на  последнюю в  мире
бескрылую гагару. "Театр  загадок" Си-би-эс похож  на силовой кабель,  через
который  когда-то подавался мощный,  почти  смертоносный  ток,  а теперь  он
валяется  в углу, необъяснимо холодный и совершенно безвредный. "Приключения
Чикенмена"  (The   Adventures   of   Chickenman),   объединенная  комедийная
программа, воспринимается  лучше (но  это свойство  комедий  вообще,  что на
радио, что  в  театре), однако к  неустрашимому  Чикенмену все же необходимо
привыкнуть,   как  к  нюхательному  табаку   или   виноградным   улиткам.  В
приключениях  Чикенмена мне больше  всего нравится  тот момент, когда он,  в
сапогах, трико и  шляпе,  приходит на остановку  междугородного  автобуса  и
обнаруживает, что поскольку у него нет карманов, то нет и ни единой монетки,
чтобы  заплатить  за  проезд  <А  на  многих  людей  Чикенмен  вообще  не
действует. Мой добрый друг Мэк Маккатчен однажды проигрывал  его приключения
группе друзей, а те сидели  с непроницаемым вежливым выражением на лице. Как
говорит  Стив  Мартин  в "Тупице"  (The Jerk):  "Уберите  от нее  тарелку  с
устрицами и принесите  ей сандвич с сыром, как я и говорил с самого начала".
- Примеч. автора.>. Но как  ни мил  этот Чикенмен, весело  переходящий от
одной нелепой ситуации к  другой, в компании со  своей еврейской мамой, с ее
бесценными  советами и куриным  бульоном  с  шариками мацы, он всегда как-то
размыт, всегда  словно не  в  фокусе..,  за исключением,  может  быть,  того
бесценного момента, когда он стоит перед шофером автобуса, зажав шляпу между
ног. Я улыбаюсь, слушая приключения Чикенмена; иногда даже смеюсь, но все же
таких  потрясающе  смешных  моментов,  как  с  Фиббером  Макги  <Персонаж
популярного радиошоу "Фиббер Макги  и Молли">, который  подходит к своему
шкафу, неудержимым, как само  время, или с Честером Ф. Райли,  погруженным в
долгий  и тревожный разговор с  соседом,  гробовщиком по имени Диггер О'Делл
("Он думает, что он большая шишка"), еще не встречал.
     Наиболее  отчетливо  я   помню  только  одну  радиопрограмму,  которая,
безусловно, относилась к  танцу  смерти - "Саспенс", и она тоже передавалась
радиосетью Си-би-эс.
     Мы  вместе  с моим  дедом (тем самым, что в молодости работал с Уинслоу
Хомером)  слушали радио  вместе.  В восемьдесят  два года дед был  здоров  и
силен, но  его речь понять было невозможно из-за  густой бороды и отсутствия
зубов.  Он  говорил  -  и  очень много, - но только  моя мать  была способна
разобрать его бормотание. "Гиззен-группен  фазззава-групп?" -  спрашивал  он
меня,  когда  мы  вместе  слушали  старый настольный  радиоприемник  "Филко"
<Товарный знак  американской компании "Филко-Форд",  производящей бытовую
радиоэлектронику>. "Конечно, дедушка",  - отвечал я, не имея ни малейшего
представления о том, с чем согласился. Тем не менее радио нас объединяло.
     В то время - 1958  год -  мои бабушка и дедушка  жили в  одной комнате,
которая  служила  одновременно  гостиной и  спальней, самой  большой комнате
маленького  новоанглийского дома. Дедушка  ходил - с трудом,  но бабушка уже
ослепла, была прикована к постели и ужасно тучна; она страдала  гипертонией.
Иногда сознание  ее прояснялось, и тогда она  разражалась длинными тирадами,
требуя, чтобы мы  накормили лошадь, погасили  свет  или помогли  ей  встать,
чтобы  она могла испечь на ужин пирог. Временами она разговаривала с Флосси,
одной из моих теток по  материнской  линии. Флосси умерла от менингита сорок
лет назад. Итак, ситуация в  комнате была такой: дед сохраняет  ясный ум, но
понять его невозможно; бабушка вполне понятна, но впала в маразм.
     И между ними двумя - дедушкин радиоприемник.
     По радиовечерам я  приносил стул,  ставил его в дедушкином углу,  а дед
закуривал одну из  своих  большущих сигар.  Звучал гонг, возвещающий  начало
"Саспенса", или Джонни Доллар начинал еженедельный рассказ о своих расходах,
или из  динамика доносился голос Билла Конрада в исполнении  Мэтта  Диллона,
глубокий и порой невыразимо вульгарный: "Это делает человека бдительным.., и
немного одиноким". Для меня  запах крепкой сигары в маленькой комнате до сих
пор связан с воспоминанием, как я  воскресным вечером  вместе с дедом слушаю
радио.  Скрип  двери,  звон  шпор.., или  вопль  в конце  классической серии
"Саспенса": "Вчера ночью ты умер".
     И   они   действительно  умерли,   одна   за   другой,  все   последние
радиопрограммы. Первой ушла в  небытие "Пороховой дым" (Gunsmoke).  Сейчас у
телезрителей  лицо  Мэтта Диллона, которое в  прошлые годы можно было только
воображать, ассоциируется с Джеймсом Арнессом, лицо  Аманды Блейк - с Китти,
Милбурна Стоуна - с Доком, а лицо Денниса Уивера, разумеется, с Честером. Их
лица и голоса затмили  голоса, приходящие по радио. И даже  сейчас, двадцать
лет спустя, энергичный, слегка подвывающий голос Уивера у меня связывается с
Честером   Гудом  (или,  как   он  именовался  в   радиопередачах,  Честером
Праудфутом); я вижу, как он торопливо идет  по тротуару Додж-Сити  и кричит:
"Мистер  Диллон!  Мистер  Диллон!  Там, на  Лонг-бренч,  что-то  случилось!"
"Джонни Доллар" продержался еще с год или чуть дольше;  он закрыл  последнее
дело  и исчез  в том аду, куда  попадают все ушедшие в отставку  следователи
страховых компаний.
     "Саспенс",  последний из  радиоужастиков,  умер  в  тот же день,  что и
"Джимми Доллар",  -  30 сентября  1962  года.  К  тому  времени  телевидение
продемонстрировало  свои  способности производить  ужасы;  как и  "Пороховой
дым", "Внутреннее  святилище"  перепрыгнуло  с радио на видео, и мы  наконец
смогли  увидеть  скрипучую   дверь.  Она  была   поистине  ужасна  -  слегка
покосившаяся, покрытая  паутиной,  и  тем  не менее  в  этом  было  какое-то
облегчение.  Ничего нет ужаснее, чем  звучащая дверь. Я не собираюсь  писать
длинную диссертацию на тему, почему умерло радио или почему оно по сравнению
с  телевидением предъявляет повышенные требования  к  воображению  слушателя
(хотя мы вкратце коснемся  этой темы,  когда будем  говорить о великом  Арчи
Оболере);   радиодраму  и  без  того  слишком  много  анализировали  и  явно
перехваливали.  Легкая ностальгия полезна для души, но, мне  кажется,  я уже
достаточно отдал ей дань.
     Однако я хочу кое-что сказать о воображении как инструменте искусства и
об  умении внушить  страх. Эта мысль  не принадлежит мне: я  слышал,  как ее
выразил в 1979 году Уильям Ф. Нолан  на Всемирной конвенции фантастов. Нолан
сказал, что ничто не пугает  так сильно, как то,  что  находится за запертой
дверью. Вы подходите  к двери в старом покинутом  доме и слышите, как что-то
скребется за ней. Аудитория замирает вместе с героем, когда он или она (чаще
она) подходит к запертой двери. Героиня распахивает дверь и  видит насекомое
размером с автомобиль. Аудитория  кричит, но  в  этом крике  звучит странное
облегчение.  "Насекомое  в  десять футов -  это, конечно,  ужасно, -  думает
зритель, - но с десятифутовым насекомым я справлюсь. Я боялся, что оно будет
в сто футов ростом".
     Если хотите, задумайтесь над самой страшной  серией  из "Подмененного".
Героиня (Триш ван Девере) бежит к дому с привидениями, который снял ее новый
друг (Джордж Скотт), уверенная, что тот нуждается в ее помощи. На самом деле
Скотта в доме  нет, но множество негромких вкрадчивых звуков  заставляют  ее
думать, что есть. Загипнотизированная публика  смотрит, как Триш поднимается
на второй этаж, на третий; наконец, взбирается по узкой, затянутой  паутиной
лестнице, ведущей на чердак,  где  восемьдесят лет  назад  был  жестоко убит
мальчик.  И  когда  она  заходит  на  чердак,  кресло мальчика на  колесиках
неожиданно поворачивается и устремляется к ней,  гонится за ней по всем трем
этажам,  по коридору  и отрезает путь к входной двери. Публика кричит, когда
пустое кресло преследует героиню,  но самое страшное  не это; самое страшное
происходит,  когда  камера  задерживается на длинных  темных  лестницах и мы
пытаемся   вообразить,  как  сами  поднимаемся  по  этим  лестницам  к   еще
неведомому, но уже ждущему нас ужасу.
     Приводя пример с большим насекомым, Нолан говорил как сценарист, но его
мысль  применима к  любым видам  искусства. То, что таится за дверью  или на
верху  лестницы,  никогда  не пугает так,  как  сама лестница  или  дверь. И
поэтому возникает парадокс: вызванный средствами искусства ужас почти всегда
разочаровывает.  Можно очень долго пугать  неизвестным (классический пример,
на  который  также  указал Билл  Нолан,  это фильм  Жака Турнюра  "Проклятие
демона"  (Curse  of  the Demon), с Даной  Эндрюс), но  рано  или  поздно вам
придется выложить карты. Придется открыть дверь и показать публике, что там,
за ней. И  даже если  за ней насекомое не в десять,  а в сто  футов  ростом,
публика облегченно вздохнет и подумает: "Насекомое в сто футов - это ужасно,
но с ним я справлюсь. Я боялся, что оно будет в  тысячу футов". Дело в том -
и  это  очень удачно  для  человечества, потому  что позволяет  справиться с
такими  ужасами, как  Дахау, Хиросима, крестовый поход детей <Злополучный
поход,  предпринятый для освобождения  Иерусалима от  сарацинов в  1212 году
тысячами французских и немецких детей. Все дети  либо погибли, либо попали в
рабство>, массовый голод в Камбодже  и то,  что произошло в Джонстауне, в
Гвиане,  - итак, дело в том, что  человеческое сознание способно  справиться
почти со всем, чем угодно.., и перед писателем или режиссером, работающими в
жанре  ужаса, возникает  проблема: как изобрести  психологический эквивалент
перемещения быстрее света, если есть уравнение Е = mc2.
     Существует и всегда существовала  школа писателей (я не принадлежу к их
числу),  которые  считают, что преодолеть это  затруднение можно,  вообще не
открывая дверь. Классический пример этого -  там даже есть дверь - созданная
Робертом  Уайзом  версия  романа  Шерли  Джексон  "Призрак  Хиллхауза"  (The
Haunting of Hill House).  По сюжету  роман и фильм не  очень различаются, но
мне  кажется,  они  существенно различны в пафосе,  точке  зрения и конечном
эффекте. (Мы ведь говорим о радио, кажется? Что ж, рано или поздно мы к нему
вернемся.) Позже  мы  поговорим  о  превосходном  романе миссис  Джексон, но
сейчас  давайте  разберемся  с  фильмом.  В  нем  некий  антрополог  (Ричард
Джонсон), чье хобби - поиски привидений,  приглашает трех человек провести с
ним лето в пользующемся дурной славой Хиллхаузе, где  в прошлом  происходило
много страшных  событий и где время  от  времени люди видят  (или  не видят)
привидения. В эту группу входят две женщины (Джули Харрис и Клейр Блуми),  у
которых ранее уже был опыт контакта с невидимым миром, и беспечный племянник
нынешнего  владельца дома  (его  играет Расе  Тамблин,  этот старый пляшущий
придурок из киноверсии "Вестсайдской истории" (West Side Story)).
     Экономка миссис Дадли делает каждому  простое  пугающее предупреждение:
"Ближе чем в городе нет ни одной живой души. Никто не придет сюда.  Никто не
услышит ваш крик. Ночью. В темноте".
     Конечно, миссис Дадли оказывается права, и выясняется  это очень скоро.
Все четверо переживают серию ужасных  происшествий, одно страшнее другого, и
беспечный Люк заявляет в конце концов, что дом,  унаследовать который он так
стремился, нужно сжечь дотла.., а почву посыпать солью.
     Для нас самое любопытное здесь в том, что зритель так и не узнает,  что
же такое  ужасное таится  в  Хиллхаузе.  Что-то в нем