улись друг другу. Бояться-то нечего: двое ребят постарше  пугают
малышей.  Конечно,  нечего,  но  не  помню, чтобы  мы  когда-нибудь еще  раз
забрались в  этот  дом. Там  могло быть.., что-то. А  ведь это  было даже не
настоящее Плохое Место.
     Много лет спустя я прочел теоретическую статью, в которой высказывалось
предположение,  что так называемые дома с привидениями  - это  на самом деле
психические аккумуляторы, поглощающие эмоции,  как автомобильный аккумулятор
запасает электричество. Таким  образом, продолжает автор статьи, психический
феномен,  который  мы  называем   "привидениями",  может  быть  своего  рода
паранормальным  кинофильмом  -  проецированием  старых  голосов  и  образов,
которые были частью событий прошлого. А тот факт, что "домов с привидениями"
сторонятся и что у  них репутация  Плохих Мест,  объясняется тем,  что самые
сильные эмоции - примитивные: гнев, страх и ненависть.
     Не хочу сказать, что эта идея кажется мне истинной, как Святое Писание,
-  я  полагаю,  что  писатель,  который  в  своем  творчестве  имеет  дело с
психическими  феноменами,  должен  относиться  к  ним  с  уважением,  но  не
преклоняться   перед  ними,  однако  это  предположение  представляется  мне
любопытным  -  и  само  по  себе,  и  потому, что оно  находит  неясный,  но
интригующий отклик в моем собственном опыте: прошлое - это  призрак, который
постоянно  тревожит  нашу  текущую  жизнь.  И  с  моим строгим  методистским
воспитанием,  я начинаю думать,  не  превращается  ли  дом с привидениями  в
своего рода  символ неискупленного греха.., эта мысль  окажется ключевой для
"Сияния".
     Думаю,  что мысль понравилась мне и сама  по  себе, в отрыве от всякого
символизма  или  морали, потому  что  мне  всегда трудно  было понять, зачем
мертвым крутиться вокруг старых покинутых домов и, звякая цепями и призрачно
стеная, пугать прохожих.., если  они  могут отправиться куда угодно. Мне это
казалось нелогичным. Теория  предполагала, что обитатели дома, умерев, могут
оставить  некие  психические  следы. Но даже  и так  (как выражается  Кеннет
Петчен),  это  еще  не значит,  что  эти следы не  могут быть  исключительно
вредоносными, как  свинцовая краска, которой  можно отравиться годы  спустя,
проглотив пару чешуек.
     То, что мы  с  приятелем пережили  в  заброшенном  доме, скрестилось  с
материалом  статьи  и еще - с изучением "Дракулы"  Стокера,  и  в результате
появился  на свет  вымышленный  дом  Марстенов, который  смотрит на  городок
Жребий  со  своего  холма  недалеко от кладбища Хармони-Хилл. Но  "Жребий" -
книга  о вампирах, а не о призраках; дом  Марстенов на самом деле всего лишь
украшение, завитушка, готический  эквивалент аппендикса. Он присутствует, но
никакой  особой роли не играет, только создает атмосферу (в телеверсии Тоуба
Хупера  он  становится несколько важнее, но его главной функцией по-прежнему
остается  стоять на  холме и мрачно взирать  на город). Поэтому я вернулся к
теории  дома-как-психического-аккумулятора и постарался написать  книгу, где
это было  бы  центральной идеей. Действие "Сияния" происходит в очень Плохом
Месте: это  не просто дом с привидениями - это отель с привидениями, и почти
в каждом из его номеров разыгрывается свой особый "реальный" фильм ужасов.
     Нет нужды напоминать, что перечень  Плохих Мест не  начинается домами с
привидениями  и не заканчивается отелями с привидениями; существуют рассказы
о  населенных  призраками  железнодорожных   станциях,  автомашинах,  лугах,
конторах. Перечень бесконечен и, вероятно, восходит к первобытному человеку,
который выскочил из  своей пещеры в скале, потому что ему показалось, что он
услышал в темноте голоса. Были ли это настоящие голоса  или просто шум ветра
- этот вопрос мы по-прежнему задаем себе по ночам.
     Пользуясь случаем, хочу поговорить о двух произведениях, имеющих дело с
архетипом Плохое Место:  одно из  них - хорошее,  другое -  великое. Так  уж
случилось, что в обоих фигурирует дом  с привидениями.  На  мой взгляд,  это
правильно:   населенные   призраками   машины   и  железнодорожные   вокзалы
отвратительны, а дом - это, как все полагают, место, где можно снять доспехи
и  отложить  щит.  Дом  - это место, где человек  может позволить себе  быть
предельно уязвимым, место,  где мы  раздеваемся и ложимся  спать без  всякой
охраны   (за   исключением,  может  быть,   таких   достижений   современной
цивилизации,  как противопожарная  сигнализация). Роберт Фрост  говорит, что
дом - это место, куда тебя обязаны  впустить. Старый афоризм утверждает, что
дом там,  где сердце;  дом создается любовью. Мы должны поддерживать огонь в
доме,  и  когда летчик  возвращается  с  боевого  задания,  он  говорит, что
"возвращается домой". И даже если вы  чужеземец  в  чужой стране, вы сможете
найти ресторан, который временно  утолит вашу тоску по дому, а также и голод
- большой тарелкой жаренной по-домашнему картошки.
     Не  вредно  лишний  раз  подчеркнуть,  что  литература  ужасов   -  это
прикосновение холода среди теплого дня, а хорошая литература ужасов касается
нас внезапно и с неожиданной  силой. Придя домой и закрыв дверь на засов, мы
предпочитаем  думать,  что  отгородились  от  всех  неприятностей.   Хорошее
произведение ужасов голосом Плохого  Места нашептывает нам,  что мы не можем
отгородиться от мира, мы закрываемся, но.., вместе с ними.
     Оба  произведения точно  придерживаются  общепринятой  формулы  дома  с
привидениями; нам дозволяется увидеть целую  вереницу призраков, которые все
вместе подкрепляют репутацию дома как Плохого Места. Можно даже сказать, что
самое  точное определение  дома  с привидениями - "дом  с плохой  историей".
Автор должен сделать нечто большее, чем просто провести  перед нами компанию
призраков, украсив ее звоном цепей, хлопаньем  дверей среди ночи и странными
звуками  в  подвале или на  чердаке (на чердаке особенно  хорошо  дрожать от
ужаса;  когда  вы  в  последний  раз  бродили  по нему  со  свечой  в руке -
электричество  отключили   -  и  слушали  вой  осеннего   ветра   снаружи?);
произведение о доме с привидениями нуждается в историческом контексте.
     И в  "Доме  по соседству"  (The  House Next Door)  Энн  Риверс  Сиддонс
(1978), и в "Призраке Хиллхауза" (The  Haunting of Hill House) Ширли Джексон
такой исторический  контекст  есть.  Джексон дает  его в  первом  же  абзаце
романа:

     "Ни  один организм не  может  долго  оставаться  нормальным в  условиях
абсолютной реальности; полагают, что  даже жаворонки  и кузнечики видят сны.
Хиллхауз не нормален; он стоит одиноко на холме, замкнув в себе темноту; так
он стоял восемьдесят лет и может простоять еще восемьдесят.
     Внутри  стены  прямые,  кирпичи  уложены  плотно, полы  прочные,  двери
закрыты; тишина лежит на  дереве и камне Хиллхауза, и кто бы ни вошел  сюда,
он входит один".

     Это  прекрасная,  сказочная  проза;  восхитительнее  описания,  на  мой
взгляд, трудно найти  на английском языке. Каждый писатель надеется на такое
прозрение: слова превосходят себя,  из  них складывается нечто  большее, чем
просто  сумма понятий.  Анализ  такого  абзаца  - низкое дело;  его  следует
оставить  профессорам  университетов   и  колледжей,  этим   энтомологам  от
литературы,  которые,  завидев  красивую бабочку, хотят немедленно бежать за
ней с сачком, поймать, убить каплей хлороформа и поместить на  широкую доску
под стекло, где  она будет  по-прежнему прекрасна.., и  мертва, как  конский
навоз.
     А  теперь, после всего сказанного,  давайте все же проанализируем  этот
абзац. Обещаю не  убивать бабочку  и не помещать под стекло:  у меня нет для
этого  ни умения,  ни намерения  (но  дайте  мне любую  выпускную работу  по
английской/американской  литературе,  и  я   покажу  вам  множество  мертвых
бабочек,  убитых  неряшливо  и размещенных  неверно). Я  только усыплю ее на
мгновение, а потом отпущу снова летать.
     Просто мне хочется показать вам, насколько содержателен этот  необычный
абзац. Он  начинается  с  предположения,  что  Хиллхауз  -  живой  организм:
говорит,  что ни один  организм  не может существовать в условиях абсолютной
реальности; что если он не видит снов (хотя здесь я должен оговориться, что,
возможно,  делаю  вывод,  который не входил в  планы миссис  Джексон), то он
ненормален. Кроме  того,  абзац сообщает нам о  том,  что Хиллхауз  обладает
долгой  историей,  и  таким  образом  сразу  устанавливает  тот исторический
контекст, который столь  важен для  повествования о  доме с  привидениями, и
напоследок дает  нам  знать,  что  по  залам  и  коридорам Хиллхауза  что-то
перемещается. И все это всего в двух предложениях.
     Кроме  того, в  подтекст  Джексон  вводит еще  более  тревожную  мысль:
предположение  о  том,  что Хиллхауз  внешне  выглядит  нормальным.  Это  не
жутковатый  старый  дом  из  "Жребия",   с  его  забитыми   досками  окнами,
прохудившейся  крышей  и  облупленными  стенами.  Это  не  полуразвалившийся
мрачный дом в конце улицы -  из тех, в которые днем мальчишки бросают камни,
а ночью  боятся пройти мимо.  Хиллхауз выглядит прекрасно.  Но  Норман Бейтс
тоже внешне выглядел прекрасно.
     В Хиллхаузе нет сквозняков, но он (и те, кто будет столь неразумен, что
решится  туда пойти, догадываемся  мы) не  существует в условиях  абсолютной
реальности;  следовательно,  он  не  видит снов; значит, он  ненормален.  И,
очевидно, он убивает.
     Если Ширли Джексон предлагает  нам в  качестве исходной точки историю -
некую замену источника сверхъестественного, - то Энн Риверс Сиддонс дает сам
источник.
     "Дом по  соседству"  - роман  только в  том смысле,  что  повествование
ведется  от первого  лица: от лица  Колкит  Кеннеди, которая вместе со своим
мужем  Уолтером живет по соседству с домом с  привидениями. Мы видим, как  в
результате  такого  соседства  меняется  их жизнь,  образ  мыслей,  и  роман
становится романом как таковым,  только когда Колкит и Уолтер чувствуют, что
вынуждены "ввязаться  в историю".  Это  происходит  на  последних пятидесяти
страницах книги, а до того Колкит  и  Уолтер  - второстепенные образы. Роман
разделен на три большие  части,  и  каждая  имеет самостоятельный сюжет. Нам
рассказывают истории Нарральсонов, Шиханов и Гринов, и соседний дом мы видим
главным  образом  их  глазами.  Иными словами,  если в "Призраке  Хиллхауза"
источник сверхъестественного -  невеста, которая гибнет за несколько  секунд
до того, как  должна увидеть  Хиллхауз, - просто  фон, то "Дом по соседству"
можно было назвать "Сотворение дома с привидениями".
     Такой принцип  вполне  хорош  для мисс Сиддонс,  которая  не  настолько
блестяще  владеет языком, как миссис  Джексон,  но тем не  менее  выходит из
положения  с  достоинством.  Книга превосходно продумана  и населена  живыми
людьми ("Такие, как мы, не  появляются на страницах журнала "Пипл", - гласит
первая фраза книги,  а дальше Колкит рассказывает  нам, как они с мужем, два
скромных  обывателя,  не только попали на  страницы "Пипл", но и подверглись
ненависти  со  стороны всего  города и уже  готовы были сжечь  соседний  дом
дотла). Это  не  средневековое поместье, увитое  клочьями  болотного тумана;
здесь  нет  ни  башенок,  ни рва  с  водой,  ни  даже  "вдовьей  дорожки"  -
огражденной  платформы  на  крыше...  Да и  кто  слышал  о  подобных вещах в
пригороде Атланты? Когда начинается рассказ, дом с привидениями даже еще  не
построен.
     Колкит и  Уолтер  живут в богатом и  комфортабельном пригороде Атланты.
Механизм социального общения в  этом поселке - Колкит рассказывает  нам, что
здесь,  в  пригороде  южного города,  еще  живы  многие  традиционные  южные
ценности -  работает  гладко и почти беззвучно,  хорошо  смазанный деньгами.
Рядом с их домом расположен лесистый участок, плохо пригодный для застройки.
Но  появляется  молодой энергичный архитектор Ким  Догерти и строит там дом,
который как нельзя лучше вписывается в этот неудобный участок. В сущности..,
дом кажется почти живым. Увидев план дома, Колкит была поражена:

     "Я  затаила  дыхание.  Он  был  великолепен.  Обычно  мне  не  нравится
современная архитектура, но... Этот дом  совсем не такой. Он возвышается над
вами  и  одновременно   как-то  успокаивает.  Он  поднялся  из  нарисованной
карандашом земли, словно дух этого места, который много лет провел взаперти,
стремясь к свету, ожидая освобождения... Я с трудом  могла представить  себе
руки и механизмы, способные построить такой дом. Мне казалось, что он должен
начаться  с  семечка, потом  пустить корни и  много  лет  расти, согреваемый
солнцем и питаемый дождями. На плане лес оставался нетронутым. Ручей обвивал
дом и, казалось, питал его корни. Дом выглядел - неизбежным".

     Развитие событий предопределено. В аполлониевом  пригороде,  где доныне
всему находилось  место  и  все было на  своем месте, начинаются  дионисиевы
перемены. Вечером, когда Колкит впервые слышит,  как на  участке, где должен
быть построен дом Догерти, кричит сова, она завязывает угол простыни  узлом,
чтобы отвратить зло, как учила ее бабушка.
     Догерти строит дом  для молодой пары  -  Харральсонов  (но за  выпивкой
признается супругам  Кеннеди,  что с такой же охотой  построил  бы  дом  для
Гитлера  и  Евы  Браун; его интересует только  сам дом, а не его владельцы).
Бадди Харральсон - перспективный молодой юрист. Его девочка-жена, воплощение
"Чи-Омеги"   и   "Младшей   лиги"   <"Чи-Омега"  -  женская  студенческая
организация из числа тех, что  называют "братствами" -  fraternity; "Младшая
лига"  - Junior League - женская благотворительная организация.>, которую
муж  зовет Пирожком <Пирожок или  Тыквенный  Пирожок -  довольно  обычное
ласковое прозвище  девочек  в  американских  семьях.>  (отец  называл  ее
Тыквенным Пирожком), теряет  вначале  ребенка  - выкидыш случился, когда она
была  на четвертом  месяце,  потом  собаку и,  наконец, в ночь новоселья все
остальное.
     Харральсоны уходят,  появляются Шиханы. Бак  и его  жена Анита пытаются
прийти в  себя  после  известия  о гибели их единственного сына: он погиб  в
горящем вертолете,  во  Вьетнаме. Анита,  которая  только-только  оправилась
после душевного  срыва (кроме  сына, она потеряла отца и брата - они погибли
годом раньше), вдруг видит по телевизору  сцену ужасной смерти  своего сына.
Соседка, что  была  в это время у нее,  тоже это видит. Происходят  и другие
события..,  наступает кульминация..,  и  Шиханы исчезают.  Наконец  на сцену
этого театра ужасов выходят Грины.
     Все это до боли знакомо и ни у кого из нас не вызывает  удивления. "Дом
по соседству"  - каркасная конструкция; иногда думаешь,  что  нечто подобное
написал бы Чосер, если бы сочинял для "Странных рассказов". Кинематографисты
используют такую форму жанра ужасов чаще, чем писатели. В сущности, кино как
будто  много  раз  пыталось  доказать известное  утверждение  критиков,  что
произведение ужасов  действует лучше, когда оно кратко  и  сразу формулирует
суть (при  этом, как правило, ссылаются на По, но  Колридж сформулировал его
раньше, а По, в сущности, дал нам руководство, как писать любые рассказы, не
только о сверхъестественном или оккультном). Любопытна, что на практике этот
принцип   иногда  себя  не  оправдывает.  Большинство  фильмов  с  каркасной
конструкцией, содержащих несколько  независимых сюжетов, сделаны неровно или
просто  плохо <Но, очевидно,  из  каждого  правила  есть исключения.  Два
сериала,  снятых  по  старым комиксам  -  "Байки из склепа" (Tales from  the
Crypt) и  "Склеп  ужасов"  (Vault  of Horror), - были жалкими неудачами,  но
Роберт  Блох  сделал два "каркасных" фильма для английской  компании "Амикус
продакшн":  "Дом,  истекающий кровью"  (The  House  That  Dripped  Blood)  и
"Психушка" (Asylum). В обоих фильмах  использованы сюжеты  рассказов  самого
Блоха, и оба фильма весьма интересны. Но, конечно, лучшим все равно остается
"Полночь" (Dead of Night), английский фильм 1946 года, с Майклом Редгрейвом;
режиссеры  Роберт  Хеймер,  Кавальканти,  Чарлз Крайтон  и Бэзил  Диерден. -
Примеч. автора.>.
     Выполняет  ли свою  задачу  "Дом по соседству"?  Я думаю,  да.  Не  так
хорошо, как  мог бы, и у зрителя остается немало неясностей насчет Уолтера и
Колкит Кеннеди, но все же книга действует.

     "Подозреваю,  что  "Дом  по соседству" появился  потому,  что я  всегда
любила произведения жанра ужасов, оккультные  или как их там еще называют, -
пишет  мисс Сиддонс. - Мне  кажется,  что все мои любимые писатели в то  или
иное время обращались к  историям о привидениях: Генри Джеймс,  Эдит Уортон,
Натаниэль  Готорн, Диккенс и  т.д.;  и  произведениями современных писателей
этого жанра  я  наслаждалась  не  меньше,  чем классикой.  "Хиллхауз"  Ширли
Джексон,  может  быть,  лучшая  книга  о  доме  с  привидениями,  какую  мне
доводилось  читать..,  а  больше  всего  я  люблю  очаровательную  маленькую
книжечку М.Ф.К.  Фишера "Потерянные,  заблудившиеся, украденные"  (The Lost,
Strayed, Stolen).
     Суть  в  том,  что,  как  убеждают  нас  все  предисловия  к  сборникам
произведений  ужасов,  рассказы  о призраках  не  привязаны к  определенному
времени; им наплевать на все границы культур, классов и уровней образования;
они  обращаются  непосредственно  к  тому  скорчившемуся  существу,  которое
по-прежнему в абсолютном ужасе смотрит  из-за костра в темноту за выходом из
пещеры. Как все кошки в темноте серы, так и все люди боятся темноты.
     Дом с привидениями всегда казался мне  особым и  самым главным символом
ужаса. Может  быть,  потому, что  дом так  много  значит для женщины: это ее
царство, ее ответственность, ее утешение, весь ее мир.., для большинства  из
нас, даже  если  кто-то  этого и  не  осознает. Это  наше  продолжение;  оно
созвучно одной из самых  основных мелодий  человека. Мое убежище. Моя земля.
Моя вторая кожа.  Мое. И это  понятие настолько священно,  что любая попытка
его осквернить, любое вторжение чужака воспринимается  как нечто  ужасное  и
отвратительное. Одновременно  пугающее  и.., насильственное,  как  хитрый  и
страшный грабитель. Потревоженный дом - одна из самых страшных вещей в мире,
а для обитателей дома - самая страшная.
     Я решила написать  о  таком  новом  доме, который был  бы..,  допустим,
злобным..,  просто потому, что мне хотелось проверить, смогу ли  я  написать
хорошую историю о привидениях... За два  года я устала  и отупела от тяжелой
серьезной  "литературы",  но мне хотелось работать,  и  мысль  об истории  с
привидениями показалась  мне довольно забавной.., и как  раз когда я  искала
хорошую  зацепку,  молодой  архитектор по соседству купил лесистый участок и
начал  строить на  нем  современный  дом. Мой кабинет  на втором этаже,  под
крышей нашего старого дома, выходит прямо на него, и я часто сидела у окна и
смотрела, как исчезает лес на холме и растет  дом, и однажды у меня в голове
возникло  неизбежное  "а что,  если"  -  то самое, с  которого начинают  все
писатели... И я начала. "Что, если, - подумала я, - вместо  древнего замка в
Корнуэлле, или фермы  в округе  Бакс,  стоящей еще с дореволюционных времен,
или довоенного дома на какой-нибудь плантации, в котором призрак в кринолине
у погасшего  камина  оплакивает  свой ушедший  мир, - что, если вместо всего
этого  будет  современный  дом, вырастающий  в  богатом  пригороде  большого
города? От замка,  старой фермы или плантации можно ждать, что они  населены
призраками.  Но  современный  дом?  Не  будет  ли это  даже  еще  страшнее и
отвратительнее? Может быть, по контрасту ужас будет сильнее?" Я почти в этом
не сомневалась...
     Я  не  знаю, откуда у меня  взялась мысль,  чтобы дом с помощью  своего
очарования  привлекал  людей, а  потом использовал  их слабости, их уязвимые
места против  них же  самих. Мне  казалось,  что  в наши  дни прагматизма  и
материализма  обычн