он  усмехнулся.  Единственное,
чего он так и не сделал ни до диверсии на "Ла Миссион", ни после, так это не
отрастил бороду: она была бы самой настоящей меткой. Люди ведь  думают,  что
революционеры обязательно бородатые  и  нечесаные.  Георгос  же  внимательно
следил за тем, чтобы казаться полной  противоположностью.  Когда  бы  он  ни
посещал свой скромный ист-сайдский домик, его вполне можно было  принять  за
биржевого маклера или даже мелкого банкира.  Это  давалось  ему  без  труда,
потому что он любил хорошо одеваться. Деньги, которые афинский юрист все еще
регулярно пересылал на счет Георгоса  в  Чикагском  банке,  позволяли  вести
безбедную жизнь. Правда, сейчас размер суммы уменьшился, а Георгос  нуждался
в значительных средствах для финансирования будущих планов "Друзей свободы".
К счастью, он уже получал кое-какую помощь от неких  доброжелателей,  и  она
должна была возрасти.
   Лишь  одна  деталь  в  облике  Георгоса  не  соответствовала  старательно
играемой им роли обычного служащего - руки.  Еще  со  времени  начала  своих
увлечений химическими веществами, а потом и взрывчаткой он был неосторожен и
работал без защитных перчаток. И вот теперь руки его были  покрыты  шрамами,
обезображены пятнами. Сейчас он старался быть более осторожным, но было  уже
поздно. Он даже хотел провести  пересадку  кожи,  но  риск  казался  слишком
большим, и ему не оставалось ничего другого, как стараться прятать  руки  от
посторонних взглядов, когда он бывал вне дома.
   Аппетитный запах фаршированного сладкого перца доносился до него  сверху.
Его женщина, Иветта, была прекрасной стряпухой,  она  знала,  что  нравилось
Георгосу, и старалась угодить ему. Вдобавок  она  с  благоговейным  трепетом
относилась к его учебе, так как самой ей почти не пришлось ходить в школу.
   Он делил Иветту еще с тремя "борцами за свободу", жившими в этом доме,  -
Уэйдом, ученым вроде  Георгоса  и  приверженцем  Маркса  и  Энгельса,  Ютом,
американским  индейцем,  испытывавшим   жгучую   ненависть   к   официальным
институтам, грозившим уничтожением национальной самобытности его  народа,  и
Феликсом, типичным продуктом задворок Детройта, чья философия заключалась  в
том, чтобы жечь, убивать, в общем, уничтожать все ему враждебное.
   Хотя у всех четверых были равные права на Иветту, Георгос испытывал к ней
какое-то собственническое чувство, граничащее с привязанностью. Испытывал  и
презирал себя за неспособность соответствовать тому  пункту  "Революционного
катехизиса", приписываемого двум русским девятнадцатого века  -  Бакунину  и
Нечаеву, который гласил, в частности:

   "Революционер - потерянный человек. У  него  нет  собственных  интересов,
чувств, привычек, вещей... Все в нем поглощено единственным и исключительным
интересом, одной мыслью и одной страстью - революцией...  Он  порвал  всякие
связи с  гражданским  порядком,  с  просвещенным  миром  и  всеми  законами,
конвенциями и.., с этикой этого мира.
   Все теплые чувства семейной жизни, дружбы, любви,  благодарности  и  даже
чести должны замолчать в нем... Днем и ночью им должна владеть  только  одна
мысль и только одна задача: беспощадное разрушение...
   В характере настоящего революционера нет места для какого бы то  ни  было
романтизма, сентиментальности, воодушевления или соблазна... Всегда и  везде
он должен становиться не тем, кем его делают его собственные порывы, а  тем,
что соответствует общему интересу революционных требований".

   Закрывая  журнал,  Георгос  подумал,   что   боевое   коммюнике   с   его
справедливыми требованиями должно поступить на одну из  радиостанций  города
уже сегодня.
   Как обычно, его оставят в  безопасном  месте,  а  потом  на  радиостанцию
позвонят и сообщат об этом.
   Эти идиоты с радио из шкуры выскочат,  лишь  бы  достать  коммюнике.  Эта
сводка станет прекрасным материальчиком для вечерних новостей.

Глава 12

   - Прежде всего, - начала Лаура Бо Кармайкл, когда они заказали выпивку  -
мартини ей и "Кровавую Мэри" Ниму Голдману,  -  я  бы  хотела  сказать,  что
сожалею по поводу кончины вашего  президента,  мистера  Фентона.  Я  его  не
знала, но происшедшее просто постыдно и трагично. Надеюсь, что ответственные
за это будут найдены и наказаны.
   Председатель клуба  "Секвойя"  Лаура  Бо  Кармайкл  была  стройная  худая
женщина  далеко  за  шестьдесят,  живая  в  общении   и   с   настороженным,
пронизывающим взглядом. Она строго одевалась и носила  туфли  без  каблуков.
Волосы ее были коротко подстрижены, как бы специально для того, чтобы  ничто
не подчеркивало ее женственности. Наверное, думал Ним, это  связано  с  тем,
что, будучи одним из первых физиков-атомщиков, Лаура Бо Кармайкл работала  в
такой области, в которой тогда преобладали мужчины.
   Они находились в со вкусом обставленной  "Секвойя-рум"  отеля  "Фейрхил",
где по предложению Нима встретились за  обедом.  Произошло  это  на  полторы
недели позднее, чем он намеревался, но суматоха, последовавшая  за  взрывами
на  "ГСП  энд  Л",  прибавила  ему  работы.   Тщательно   продуманные   меры
безопасности, в разработке которых принимал участие  Ним,  сейчас  уже  были
введены в действие в гигантской штаб-квартире компании. Немало пришлось  ему
сделать и для того, чтобы предложение о крайне необходимом увеличении налога
находилось сейчас на рассмотрении в Комиссии по коммунальному хозяйству.
   Соглашаясь со сказанным о Фрейзере Фентоне, Ним признал:
   - Это был просто  шок,  в  особенности  после  недавних  смертей  на  "Ла
Миссион". Теперь мы все будем бояться.
   "Они уже все боятся" - подумал он. Главные лица в компании, от президента
и ниже, настаивали на том, чтобы о них как можно меньше упоминали в  прессе.
Они не  хотели  появляться  в  теленовостях,  чтобы  их  не  узнали  в  лицо
террористы. Эрик Хэмфри дал указания, чтобы его имя впредь не упоминалось  в
заявлениях  и  пресс-релизах   компании,   и   отказывался   встречаться   с
журналистами без гарантий того, что запись вестись не  будет.  Его  домашний
адрес изъяли из всех справочников компании, и  он  стал  отныне  охраняемой,
насколько   это    возможно,    тайной.    Большинство    высокопоставленных
администраторов вычеркнули из списков свои домашние телефонные номера. В тех
случаях, когда президент и другие крупные руководители  компании  появлялись
на людях, их сопровождали телохранители, которые неотлучно были рядом с ними
даже на площадках для гольфа.
   Ним стал исключением.
   Президент  ясно  дал  понять,  что  его  заместитель  обязан   продолжать
объяснять и комментировать политику "ГСП энд Л",  а  потому  появления  Нима
перед общественностью будут все более частыми. Это обстоятельство,  подумал,
криво усмехнувшись, Ним, фактически ставит его прямо  на  линию  огня.  Или,
точнее, на линию взрыва.
   Президент даже втихомолку повысил - и очень значительно - зарплату  Ниму.
Риск дорого стоит!
   - Фрейзер хотя и считался главным администратором, но в  действительности
не он стоял у руля. И ему оставалось пять месяцев до пенсии, - объяснил  Ним
Лауре Кармайкл.
   - От этого становится еще грустнее. А что остальные?
   - Один из раненых умер сегодня утром. Секретарша. - Ним немного знал  ее.
Она работала в финансовом отделе и имела право вскрывать всю почту,  даже  с
пометкой "лично и конфиденциально". Эта привилегия стоила ей жизни и  спасла
Шарлетт Андерхил, которой и был адресован конверт с миной-ловушкой.  Две  из
пяти взорвавшихся бомб ранили нескольких находившихся  поблизости  людей,  а
восемнадцатилетнему клерку, выписывавшему накладные, оторвало обе руки.
   Официант принес заказанные ими напитки, и Лаура приказала ему:
   - Посчитайте это нам отдельно. И обед тоже.
   - Зачем это? - удивился Ним. - Моя компания не обеднеет, а подкупать  вас
я не собираюсь.
   - Вам и не удастся, если бы даже вы этого захотели. Но я  в  принципе  не
принимаю одолжений от того, кто, быть  может,  хотел  бы  повлиять  на  клуб
"Секвойя".
   - Если я захочу это сделать, то сделаю открыто. Я просто полагал, что  за
обедом удобнее вести разговор.
   - Я готова выслушать вас в любое время, Ним. И  мне  нравится  здесь.  Но
все-таки я сама заплачу за себя.
   Они  впервые  встретились  много  лет  назад,  когда  Ним  был  студентом
выпускного курса в Стэнфорде, а Лаура  приходила  читать  лекции.  Она  была
поражена его острыми вопросами, а он - ее желанием говорить со  слушателями.
Они поддерживали контакты, и хотя порой  расходились  во  взглядах,  это  не
мешало им уважать друг друга.
   - В основном это касается Тунипа. Но еще и наших планов для Дэвил-Гейта и
Финкасла, - сказал Ним, потягивая свою "Мэри".
   - Я так и думала. Пожалуй, мы сэкономим время, если я  сразу  скажу  вам,
что клуб "Секвойя" намерен выступить против всех этих проектов.
   Ним кивнул головой. Услышанное не удивило его. Он  на  минуту  задумался,
затем продолжил, тщательно подбирая слова:
   - Я бы хотел, Лаура, чтобы вы не замыкались на "Голден  стейт  пауэр  энд
лайт" и клубе "Секвойя" с его заботой об охране окружающей среды.  Всем  нам
приходится иметь дело с более обширным спектром  проблемы.  Можете  называть
его "основными ценностями цивилизации", или "жизнью, которую мы ведем",  или
"минимальными ожиданиями", что, наверное, будет более точным выражением.
   - По правде говоря, я много думаю обо всем этом.
   - И все же вы и ваши единомышленники не понимаете, что  убежать  от  этих
проблем не удастся. Все эти "ценности", "ожидания" поставлены под  сомнение.
Сама жизнь наша в опасности, а не только какие-то ее составляющие. Вся  наша
система под угрозой разъединения и раскола.
   - Это не новый аргумент, Ним. "Если наш призыв о том, чтобы создавать  те
или иные загрязняющие природу объекты именно там и  таким  образом,  как  мы
этого хотим, не  будет  по  крайней  мере  к  завтрашнему  дню  одобрен,  то
произойдет неминуемая катастрофа" - такие запугивания я слышу нередко.
   Ним покачал головой.
   - Конечно, предупреждения о катастрофе  иногда  служат  просто  разменной
монетой в бизнесе, мы в "Голден стейт" тоже играли в  такие  игры.  Но  я-то
сейчас говорю о реальной угрозе - угрозе всему и всем.
   Возникший возле их столика официант торжественно вручил им два  витиевато
разрисованных меню. Лаура даже не взглянула на свое.
   - Салат из авокадо и грейпфрутов и стакан снятого молока.
   - Мне то же самое, -  сказал  Ним,  и  официант  ушел  разочарованным.  -
Кажется немыслимым, что даже группа людей не в состоянии осознать  суммарный
результат всех накопившихся в области природных ресурсов  изменений  и  всех
бедствий, природных и  политических,  которые  уже  повлекли  за  собой  эти
изменения.
   - Я тоже слежу за новостями, -  усмехнулась  Лаура.  -  Может,  я  что-то
упустила?
   - Вряд ли. Но смогли ли вы обобщить их?
   - Полагаю, что да. Ладно, давайте вашу версию.
   -  О'кей.  Изменение  номер  один.  Природный  газ  в  Северной   Америке
заканчивается. Да, какое-то увеличение его добычи еще возможно. Поставки  из
Канады и, быть может,  из  Мексики  в  ближайшие  десять  лет  позволят  нам
расходовать наши запасы не столь интенсивно. И все равно мы у крайней черты.
Обеспечить всевозрастающую потребность в  газе  невозможно.  Вы  согласны  с
этим?
   - Конечно. И причина истощения наших запасов природного газа в  том,  что
для больших предприятий прибыль и экономия ресурсов - понятия несовместимые.
При ином отношении наших запасов хватило бы еще лет на сто.
   Ним криво усмехнулся:
   - Но не забывайте, что  мы  удовлетворяли  спрос  общества.  В  истощении
запасов газа виновата не наша злая воля, такое  положение  дел  складывалось
исторически. Давайте перейдем к следующему пункту.  -  И  он  загнул  второй
палец. - У нас все еще сохраняются большие запасы нефти. Но если  она  будет
расходоваться теми же темпами, что и сейчас, то уже к концу этого  века  мир
станет выскребать дно скважин. И эта пора уже не за горами. Учтите  еще  вот
что: все промышленные страны свободного мира в большей или  меньшей  степени
зависят от импортной нефти, а это делает нас уязвимыми для политического или
экономического шантажа. Что с нами станет, когда в  один  веселенький  денек
арабы захотят дать нам пинка под зад? - Он сделал паузу. - Конечно, мы можем
заниматься сжиганием угля, как поступали немцы во вторую мировую  войну.  Но
вашингтонские политики куда больше голосов получат, поливая грязью  нефтяные
компании во время телевизионных слушаний.
   - У вас определенно есть дар  убеждать,  Ним.  Вы  никогда  не  пробовали
выдвигать свою кандидатуру?
   - Может, мне попробовать сделать это в клубе "Секвойя"?
   - Пожалуй, не стоит.
   - Ладно, хватит про  газ  и  нефть.  Давайте  рассмотрим  теперь  атомную
энергетику.
   - Л нужно ли?
   Он с любопытством посмотрел  на  нее.  При  слове  "атомная"  лицо  Лауры
напряглось. Так происходило всегда. В Калифорнии и других  местах  она  была
известна как страстный противник атомных электростанций. Ее мнение  уважали,
к нему прислушивались - ведь  она  участвовала  в  "Манхэттенском  проекте",
когда и были созданы первые атомные бомбы.
   Ним отвел от нее глаза:
   - Это слово для вас все еще как кинжал в сердце, верно? Принесли их обед,
и, прежде чем ответить, она подомздала, пока уйдет официант.
   - Да, я до сих пор вижу перед собой грибообразное облако.
   - Думаю, что могу понять вас.
   - Сомневаюсь. Вы были еще столь молоды и не помните. Вы не  были  с  этим
связаны, как я.
   Она старалась контролировать себя, но в ее голосе  слышалась  мучительная
боль. Лаура была молодым ученым, когда присоединилась к проекту по  созданию
атомной бомбы, за шесть месяцев до Хиросимы. В ту  пору  ей  очень  хотелось
стать частью истории, но после того, как  была  сброшена  первая  бомба  под
кодовым названием "Малыш", она пришла в ужас. После  Нагасаки,  после  того,
как в дело была пущена вторая атомная бомба, "Толстяк", чувство  собственной
вины, отвращение к самой  себе  захлестнуло  ее:  она,  один  из  создателей
чудовищного оружия, ни единым словечком не протестовала против  этой  акции.
Между этими двумя событиями прошло, правда, всего три дня, да и  никакой  ее
протест  не  остановил  бы  бомбежки  Нагасаки.  И  все  же,  считала   она,
восемьдесят тысяч жизней, загубленных или искалеченных там  лишь  для  того,
чтобы удовлетворить любопытство ученых и военных, лежат и на ее совести.
   -  Понимаете,  не  нужна  была  вторая  бомба,  в  ней  не  было  никакой
необходимости. Японцы собрались сдаваться уже после Хиросимы.  Но  "Толстяк"
по конструкции несколько отличался от "Малыша",  и  те,  кто  занимался  его
созданием - и  ученые,  и  военные,  -  хотели  убедиться  в  этом,  узнать,
сработает ли он как  надо.  И  он  сработал,  словно  размышляя  вспух.  она
говорила тихо, - Все  это  произошло  давно,  -  заметил  Ним.  -  Нужно  ли
вспоминать  Хиросиму  и  Нагасаки  каждый  раз,  когда  возникает  вопрос  о
строительстве АЭС?
   - Для меня все это неразделимо, - моментально отреагировала Лаура.
   Ним пожал плечами. Он подозревал, что председатель клуба  "Секвойя"  была
не  единственной  антиядерной  лоббист-кой,  замаливающей  личную   или   же
коллективную вину. Но какой бы истинной или надуманной вина ни была,  сейчас
это не имело ни малейшего значения.
   - Кроме  того,  -  добавила  Лаура,  -  была  еще  и  авария  на  атомной
электростанции на Три-Майл-Айленде. О ней-то вы не должны бы забывать.
   - Ни я, ни вы о ней не забудем. Но хотелось бы,  чтобы  вы  помнили  и  о
другом: катастрофы там удалось избежать, в  технологию  внесли  поправки,  а
извлеченные уроки были учтены на других атомных станциях.
   - Увы, такими же успокоительными заверениями  мы  убаюкивали  себя  и  до
аварии на Три-Майл-Айленде. Ним вздохнул:
   - Но ведь того, что уроки аварии пошли нам впрок, никакой  здравомыслящий
человек  не  может  отрицать.  И  потом,  ведь  даже  без  происшествия   на
Три-Майл-Айленде вы и ваши люди уже давно выиграли свою битву против АЭС. Вы
победили потому, что, используя всяческие уловки, чтобы задержать разработки
проектов и проведение испытаний, вы способствовали повышению стоимости  АЭС.
Вы  сделали  судьбу  любого  предложения   по   ядерной   энергетике   столь
неопределенной, что большинство энергокомпаний  просто  не  могут  позволить
себе и дальше заниматься этим. Они же элементарно прогорят, если будут ждать
решения  по  пять  -  десять  лет,  тратя  при  этом  десятки  миллионов  на
предварительные расходы, а потом получат от ворот поворот.
   Лаура Бо Кармайкл уткнулась в свой салат.
   - Уголь и загрязнение воздуха идут рука об руку, - сказала она.  -  Любая
энергокомпания,  работающая  на  угле,  должна  размещаться  с  учетом  всех
возможных последствий.
   - Вот потому-то мы и выбрали безлюдную Тунипа.
   - Есть ряд причин, по которым этот выбор неверен.
   - Что же это за причины?
   - Некоторые виды растений и животных не обитают нигде, кроме как в районе
Тунипа. То же, что предлагаете вы, создает для них угрозу.
   - И одно из этих растений - мытник?
   - Да.
   Ним вздохнул. Слухи о мытнике - диком львином зеве - уже  дошли  до  "ГСП
энд Л". Довольно редкий цветок, он считался одно время вымершим, но  недавно
были обнаружены новые его представители. В штате Мэн одно это растение  было
использовано экологистами для остановки уже  строящейся  гидроэлектростанции
стоимостью шестьсот миллионов долларов.
   - Ботаники признают, что мытник не имеет никакой экологической  ценности,
да он и некрасив, - съехидничал Ним. Лаура улыбнулась:
   - Наверное, для публичных слушаний мы найдем ботаника,  придерживающегося
противоположных взглядов. Но ведь есть и еще один из обитателей  Тунипа,  на
которого стоит обратить внимание, - микродиподопс.
   Ним искренне удивился:
   - Что это за чертовщина?
   - Иногда ее называют сумчатая мышь.
   - О Господи! - накануне их встречи Ним решил при всех условиях  сохранять
хладнокровие,  но  теперь  обнаружил,  что  это  его  намерение   постепенно
улетучивается. - Так вы  дадите  мыши  или  мышам  закрыть  проект,  который
необходим миллионам людей?
   - Полагаю, - Лаура была  само  спокойствие,  -  что  и  эту  сомнительную
необходимость мы обсудим в ближайшие месяцы.
   - Обсудим, черт побери! Полагаю, вы выдвинете те  же  возражения,  что  и
против геотермальной станции в Финкасле и гидроаккумулирующей электростанции
в Дэвил-Гейте  -  наиболее  чистых  источников  энергии  из  всех  известных
человечеству и природе.
   - Вам, разумеется, не следует надеяться, Ним, на то, что я  не  использую
все  аргументы  для  противодействия  вам.   Но   уверяю,   мы   предоставим
убедительные возражения против этих электростанций.
   - Еще "Кровавую Мэри"! - бросил Ним официанту и вопросительно  кивнул  на
пустой стакан Лауры, но она отрицательно покачала головой.
   - Хочу спросить вас еще об одном. - Ним в досаде на себя за  то,  что  не
смог скрыть свой гнев минуту назад, старался, чтобы голос его звучал  ровно.
- Где же нам размещать эти станции?
   - Ну, это уже не моя проблема, а ваша.
   - Но не станете же вы, точнее,  клуб  "Секвойя",  выступать  против  всех
наших проектов независимо от того, где мы хотим их осуществлять?
   Лаура не ответила, но губы ее сжались.
   - Есть и еще один фактор, который я не упомянул, - наконец сказал Ним.  -
Погода. Климатические изменения происходят во всем мире, ухудшая перспективы
энергетики,  особенно  электроэнергетики.  Метеорологи   говорят,   что   мы
находимся в двадцатилетии холодов и засух в разных регионах. Мы уже испытали
и то, и другое в середине семидесятых годов.
   За их столиком воцарилась тишина, прерываемая звуками ресторана  и  гулом
голосов за другими столами. Лаура Бо Кармайкл наконец прервала ее:
   - Я хотела бы еще кое-что выяснить. Зачем вам понадобился этот разговор?
   - Чтобы вы