о  обвинят  в  гордыне?  Пусть.  До  сих  пор
общественность к нему относилась неплохо, и он мог рассчитывать на понимание
с ее стороны. И еще одно Ним знал наверняка: у него не  будет  трудностей  с
получением  хорошей   работы.   Многие   руководители   предприятий   просто
подпрыгнули бы от радости, появись у них возможность нанять человека  с  его
знаниями и опытом. Предложения работы были у него и до сегодняшнего  дня.  С
другой стороны, ему не хотелось уезжать из Калифорнии, которую  Ним,  как  и
многие другие, считал самым  подходящим,  самым  восхитительным  местом  для
жительства и работы. Кто-то сказал, что все хорошее и все плохое  начинается
с Калифорнии, и Ним с этой мыслью был согласен всей душой.  Возникала  также
проблема с Руфью, Леа  и  Бенджи.  Захочет  ли  Руфь  поехать,  например,  в
Иллинойс при их отношениях? Вероятно, нет.
   - Никто не говорил об отставке, - раздраженно сказал Эрик Хэмфри.
   Ним еле сдержал улыбку, неуместную сейчас. Ничуть не обольщаясь  на  свой
счет, он тем не менее знал, что президент его ценит по  множеству  причин  и
никакое  общественное  мнение  этой  оценки  не  изменит.   Ему   изначально
отводилась важная роль в планировании, и представительство политики "ГСП энд
Л" не входило в его служебные обязанности, в этой роли он начал выступать, в
общем-то, случайно. Честно говоря, он был бы рад освободиться от контактов с
общественностью, возможно, он еще сможет собраться и продолжить дело. Однако
он решил, что в данный момент он не будет действовать опрометчиво.
   - Пока все, - холодно сказал Хэмфри, возвращаясь к  бумагам,  которые  он
изучал, когда вошел Ним.  Было  ясно,  что  президенту  нужно  время,  чтобы
успокоиться.
   Тереза Ван Бэрен ждала Нима в его офисе.
   - Я хочу, чтобы ты кое о чем знал, - сказала вице-президент компании, - я
целый час убеждала Эрика не запрещать тебе  делать  публичные  заявления.  В
конце концов он разозлился на меня не меньше, чем на тебя.
   - Спасибо, Тесе. - Ним опустился на стул. Он  чувствовал  утомление,  как
физическое, так и духовное.
   - Что действительно  доконало  нашего  уважаемого  президента  и  сделало
невосприимчивым к любым доводам, так это твоя выходка по  телевидению  после
слушания дела. Она действительно гарантирует нам максимальные  неприятности.
- Ван Бэрен хихикнула. - Если хочешь правду, у меня нет возражения и  против
этой твоей эскапады, хотя тебе, конечно, следовало бы быть тактичнее  и  при
слушании дела. Но главное  заключается  в  том,  что  ты,  я  думаю,  будешь
отстаивать свою позицию до конца.
   - Со временем, - сказал Ним. - Пока что меня заставили замолчать.
   - Да, и я боюсь, что об этом станет известно не только здесь. Тебя это не
волнует? - Не ожидая ответа, Ван Бэрен достала "Калифорния экзэминер". -  Ты
уже видел дневную газету?
   - Я видел утренний выпуск.
   За  завтраком  Ним  прочитал  первую  страницу   статьи   Нэнси   Молино,
озаглавленной "Тирада Голдмана из "ГСП  энд  Л"  срывает  слушание  дела  об
энергии". Статья начиналась так:
   "Несдержанная атака Нимрода Голдмана, вице-президента "Голден стейт пауэр
энд  лайт",  на  свидетеля  противной  стороны  и  на  саму   Калифорнийскую
энергетическую  комиссию  внесла  беспорядок  в  публичное  слушание   дела,
призванное рассмотреть проект нового углеобогатительного завода в Тунипа.
   Шокированный  член  комиссии  Т.  Форбс,  который  вел  заседание,  позже
окрестил замечания Голдмана "оскорбительными и неприемлемыми" и сказал,  что
рассмотрит возможные юридические меры".
   В более позднем издании "Экзэминер", которое  принесла  Ван  Бэрен,  была
новая  передовица  под  заголовком:  "ГСП  энд  Л"  наказывает  Голдмана   и
дезавуирует его выступление:
   "Нимрод Голдман, "светлая голова" "Голден стейт пауэр энд лайт",  сегодня
попал в немилость, он сам и его компания поставлены под удар  из-за  вспышки
народного раздражения вчера. А тем временем "шишки" "ГСП  энд  Л"  заявляют,
что они не имеют отношения к грубой атаке Голдмана на..."
   И так далее.
   Ван Бэрен сказала извиняющимся тоном:
   -  Просто  невозможно  было  сохранить   в   тайне,   что   тебя   лишили
представительских полномочий. Если бы это не вышло из моего  центра  -  а  я
только отвечала на  вопросы,  -  то  стало  бы  достоянием  гласности  через
кого-нибудь еще.
   Ним мрачно кивнул.
   - Понимаю.
   - Между прочим, не принимай  всерьез  эту  чепуху  о  том,  что  комиссия
принимает какие-то меры. Я разговаривала с нашим  юридическим  отделом,  они
говорят, что там просто накаляют атмосферу. Они ничего не могут сделать.
   - Да, - сказал он, - я уже это понял.
   - Но Эрик настаивает на официальном дезавуировании. Он также пишет личное
письмо с извинениями комиссии.
   Ним вздохнул. По здравом размышлении он не сожалел о  своем  выступлении.
Но его угнетало то, что  коллеги  стали  относиться  к  нему  как  к  изгою.
Несправедливым ему казалось и то, что большая часть  газетных  репортеров  -
включая  сегодняшнюю  "Кроникл  Уэст"  и  другие  калифорнийские  газеты   -
сосредоточили свое внимание на сенсационных аспектах вчерашнего дня, неточно
излагая или вовсе игнорируя серьезные  проблемы,  затронутые  Нимом.  А  вот
фиглярство Дейви Бердсона, те оскорбления, которыми он осыпал свидетелей  со
стороны "ГСП энд Л",  его  провокации  по  отношению  к  ним  описывались  в
подробностях и благожелательным тоном. Однако ничего нового в этом не  было:
пресса, как всегда, гналась не столько за истиной, сколько за сенсацией.
   Ван Бэрен снова взглянула на "Экзэминер".
   - В кампанию по  твоей  травле  Нэнси  внесла  наибольшую  лепту.  Она  и
цитировала тебя чаще, чем другие. Похоже, для нее  стало  привычкой  бить  с
размаху. Кажется, вы друг друга не любите.
   Ним сказал с чувством:
   - Я с удовольствием вырвал бы у этой бестии сердце. Если  бы  оно  у  нее
было. Тереза нахмурилась.
   - Слишком сильно сказано, Ним.
   - Возможно. Но именно так я и  чувствую.  До  него  только  сейчас  дошел
оскорбительный  смысл  слов  Молино  "Нимрод  Голдман..,  сегодня  попал   в
немилость", но он вынужден был  признать,  что  в  этих  словах  содержалась
немалая доля правды.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

   - Папа, ты будешь теперь чаще оставаться на ночь дома? - обратилась Леа к
Ниму через обеденный стол.
   Наступила тишина. Ним почувствовал, что Бенджи, положив на скатерть нож и
вилку, внимательно наблюдает за ним, молчаливо поддерживая сестру.
   Руфь потянулась было за перечницей,  но,  передумав,  тоже  ждала  ответа
Нима.
   - Наверное, мог бы, - сказал он; внезапность вопроса  и  три  пары  глаз,
устремившихся на него, приводили Нима в замешательство. - Это в том  случае,
если мне не подкинут какой-нибудь другой работы, которая  допоздна  задержит
меня в конторе.
   Просияв, Бенджи сказал:
   - Па, а на уик-эндах будешь проводить с нами больше времени?
   - Возможно.
   - Думаю, тебе опять вручат послание, - вмешалась  Руфь.  Она  улыбнулась,
что случалось с ней  нечасто  с  тех  пор,  как  она  несколько  дней  назад
вернулась домой. Ним  чувствовал,  что  она  стала  серьезнее,  чем  раньше.
Временами  мысли  полностью  ее  поглощали.  Между  ними  еще  не  состоялся
откровенный, чистосердечный разговор. Казалось, Руфь избегает  его,  а  Ним,
все еще подавленный после недавних переживаний, не чувствовал  в  себе  силы
сделать первый шаг.
   - Он не знал, как вести себя с ней после  ее  двухнедельного  отсутствия,
тем более что это время она была, вероятно, с мужчиной. Совершенно  так  же,
как и до ее ухода? Ситуация вроде бы диктовала именно такой ответ.
   Возвращение Руфи домой было спокойным. Она забрала детей  из  дома  своих
родителей. Собрала воедино все нити домашней жизни, как будто никогда  и  не
обрывала их. Она и Ним продолжали делить спальню, как это было всегда, но не
постель. В остальном их жизнь совершенно не изменилась.  Конечно,  вспоминал
Ним, в прошлом были похожие ситуации, только тогда все происходило наоборот:
он  возвращался  после  похождений.  Тогда  он  был  уверен,  что  Руфь   не
догадывалась о причинах его отсутствия. Теперь же у него  такой  уверенности
не было. И окончательной причиной разрыва было уязвленное самолюбие Нима. Он
просто не был готов к новым эмоциональным встряскам.
   Теперь они все собрались за семейным столом в третий раз за три дня,  что
само по себе было необычным.
   - Как вы все знаете, - сказал Ним, - в конторе кое-что  изменилось,  и  я
пока не знаю, как дальше пойдут дела. - Он  вгляделся  в  Бенджи  и  подался
вперед. - Что с твоим лицом?
   Бенджи, замявшись, потянулся своей маленькой рукой, чтобы  закрыть  синяк
на левой щеке и ссадину под нижней губой.
   - Ой, это случилось в школе, папа.
   - Ты подрался?
   Чувствовалось, что Бенджи испытывает неловкость.
   -  Да,  он  дрался,  -  сказала  Леа.  -  Тод  Торнтон  сказал,  что   ты
штрейкбрехер, папа, потому что ты не заботишься об  окружающих  тебя  людях.
Бенджи ударил его, но Тод сильнее.
   Ним строго сказал Бенджи:
   - Не важно, кто что говорит, но  не  правильно  и  глупо  решать  вопросы
кулаками.
   Сын выглядел совсем удрученным.
   - Да, папа.
   - Мы с Бенджи говорили об этом, - вмешалась Руфь. - И он теперь понял.
   В глубине души Ним был поражен. До сих пор не было случая, чтобы  критика
в его адрес отражалась ни семье.
   - Мне очень  жаль,  если  мои  неприятности  коснулись  и  вас,  -  мягко
проговорил он.
   - С этим все в порядке, - заверила его Леа. - Мамочка объяснила нам,  как
благородно ты поступил. Бенджи нетерпеливо добавил:
   - И мама сказала еще, что в тебе больше мужества, чем во всех  остальных,
вместе взятых. - По тому, как  Бенджи  стиснул  зубы,  было  ясно,  что  ему
нравится слово "мужество".
   Ним взглянул на Руфь.
   - Тебе это сказала мама?
   - Но ведь это правда? - спросил Бенджи.
   - Конечно, правда, - подтвердила Руфь и слегка покраснела. - Но ваш  папа
не может сказать о себе так, верно? Вот почему это сделала я.
   - Так мы и отвечаем ребятам, когда они дразнятся, - добавила Леа.
   Нима охватило волнение. От мысли о Бенджи, защищающем  своими  маленькими
кулачками репутацию отца, о Руфи,  отбросившей  все  личное  и  отстаивающей
вместе с детьми его честь, у него перехватило дыхание и слезы навернулись на
глаза. Из затруднительного положения его вывели слова Руфи:
   - Ну хорошо, давайте обедать.
   Позже, когда Ним и Руфь все еще сидели за столом и пили кофе, а дети ушли
смотреть телевизор, он проговорил:
   - Я хочу, чтобы ты знала, как важно для меня то, что  ты  сказала  Леа  и
Бенджи. Руфь махнула рукой:
   - Если бы я не верила в это, я бы не сказала им. То, что мы  не  Ромео  и
Джульетта, не означает, что я перестала  читать  и  объективно  воспринимать
окружающий мир.
   - Я заикнулся об отставке, - сказал он ей. - Эрик считает, что я все  еще
могу это сделать, но в этом нет необходимости.
   Он продолжал говорить о различных перспективах, которые он  обдумывал,  в
том числе о переходе в другую энергетическую компанию, возможно, на  Среднем
Западе. Если такое случится, спросил он, что  думает  она  о  переезде  туда
вместе с детьми?
   Ее ответ прозвучал быстро и четко:
   - Я не сделаю этого.
   - Не можешь ли ты мне ответить, почему?
   - Кажется, это очевидно. Почему мы втроем - Леа,  Бенджи  и  я  -  должны
срываться  с  родного  места,  ехать  неизвестно  куда  только  ради  твоего
удобства, в то время когда мы не решили еще вопроса о  нашем  будущем,  если
оно у нас вообще есть, что уже кажется маловероятным.
   Вот оно, наконец  вырвалось  наружу!  Ним  решил,  что  время  серьезного
разговора настало. Странно, подумал он, что это должно  случиться  именно  в
тот момент, когда они оказались немного ближе  друг  к  другу,  чем  за  все
последнее время.
   - Что за дьявол попутал нас? - вырвалось у него  с  горечью.  Руфь  резко
ответила;
   - Тебе лучше знать об этом. Однако мне любопытно, сколько женщин  было  у
тебя за пятнадцать лет нашей совместной жизни?
   Он ощутил новую, жесткую интонацию в голосе Руфи.
   - А может быть, ты сбился со счета, как и я? Одно время  я  всегда  могла
определить, когда у тебя появлялось  что-то  новенькое  -  или  мне  следует
говорить "кто-то новенький"? Потом такой уверенности у меня уже не  было,  и
мне казалось, что ты встречаешься одновременно с двумя или более девицами. Я
была права?
   Избегая ее взгляда, он пробормотал;
   - Иногда.
   - Хорошо, один пункт отпал. Мое  предположение  было  верным.  Но  ты  не
ответил на первый вопрос. Сколько всего было женщин?
   Он удрученно сказал:
   - Будь я проклят, если знаю.
   - Если это правда, - отметила Руфь, - то это не совсем  лестно  для  тех,
других женщин, к которым ты испытывал какие-то чувства,  пусть  это  длилось
совсем недолго. Кем бы они ни были, мне кажется, они заслуживают большего от
тебя, чем просто оказаться забытыми.
   Он возразил:
   - Не было ничего серьезного. Ни разу. Ни с одной из них.
   - Вот в это я верю, - щеки Руфи горели от гнева.  -  Ведь  ты  и  ко  мне
никогда не относился серьезно.
   - Это не правда!
   - Как ты можешь это утверждать! После твоего признания! Конечно, я  могла
бы понять, если бы была женщина, возможно  две.  Любая  здравомыслящая  жена
знает, что такое случается даже в самых счастливых  браках.  Но  не  десятки
женщин, как это было с тобой.
   - Теперь ты говоришь глупость. Не было десятков.
   - Хорошо, ну, десяток. В лучшем случае.
   Ним промолчал.
   Руфь проговорила задумчиво:
   - Может быть, это фрейдизм - то, что я сказала десятки.  Потому  что  это
то, что ты любишь делать, правда? Уложить в постель как можно больше женщин.
   - Некоторая доля правды в этом есть.
   - Я знаю, что это правда. - Она говорила совершенно спокойно. - А  знаешь
ли ты, что когда женщина, жена слышит  подобное  от  мужчины,  которого  она
любила или считала, что любит, то она чувствует себя униженной, испачканной,
обманутой?
   - Если ты так думала все это время, почему  ты  ждала  сегодняшнего  дня?
Почему мы об этом не говорили раньше?
   - Справедливый вопрос. - Руфь замолчала,  обдумывая  ответ.  -  Наверное,
надеялась, что ты изменишься, что у  тебя  пропадет  охота  спать  с  каждой
привлекательной женщиной, которая попадется тебе на глаза. Ведь почти каждый
ребенок, взрослея, перестает с жадностью набрасываться на конфеты. Вот  и  в
тебе я видела такого ребенка. Но я ошиблась, ты не изменился.  Ну,  коли  мы
решили быть честными друг с другом, назову и другую причину.  Я  трусила.  Я
боялась ответственности, боялась за Леа и Бенджи, не хотела признаться,  что
мой брак, подобно многим другим, не  состоялся.  -  Голос  Руфи  сорвался  в
первый раз. - Теперь у меня нет страха, нет гордости или чего-то еще. Я хочу
уйти.
   - Ты  действительно  хочешь  этого  только  из-за  меня?  По  щекам  Руфи
скатились две слезинки:
   - Что еще ты выдумал?
   Нима охватило негодование. Почему он постоянно защищается? Только  ли  он
виноват в случившемся?
   - Как насчет твоего собственного любовного приключения? - спросил  он.  -
Если мы расстанемся, займет ли твой приятель мое место?
   - Какой приятель?
   - Тот, с которым ты встречалась. Вместе с которым ты уехала.
   Руфь уже вытерла глаза и теперь смотрела на него с жалостью.
   - Ты действительно веришь в это? В то, что я ушла с мужчиной?
   - А разве это не так? Она тихо покачала головой.
   - Нет.
   - Но я думал...
   - Знаю, что ты так думал. И не разубеждала тебя, что  наверняка  было  не
слишком умно с моей стороны. Но я решила - со злости, -  что  тебе  невредно
будет почувствовать то, что испытывала я.
   - А как насчет тех, других случаев? Где ты  была?  Голос  Руфи  прозвучал
почти спокойно:
   - Не существует другого мужчины. Неужели ты не можешь понять этого  своей
глупой головой? И никогда не было.  Я  досталась  тебе  девственницей  -  ты
знаешь это, если только не забыл или не перепутал с одной из твоих подружек.
И с тех пор, кроме тебя, у меня никого не было.
   - Но чем же ты занималась во время отлучек?
   - Это мое личное дело. Но я повторяю тебе еще раз: это был не мужчина.
   Он поверил ей. Полностью.
   - О Господи! - сказал он и подумал: "Все рушится в одну минуту".  Большая
часть того, что он делал и говорил недавно, оказалась неверной. Может  быть,
он опять ошибется, если станет настаивать на сохранении их брака?  Или  Руфь
права  и  для  них  обоих  было  бы  лучше  расстаться?  Идея  свободы  была
привлекательной. С другой стороны, ему будет  многого  не  хватать  -  дома,
детей, чувства стабильности и даже Руфи, несмотря на то, что они  давно  уже
живут каждый своей жизнью. Ним не желал, чтобы его вынудили принять решение.
Он хотел бы, чтобы все это произошло позднее, и спросил почти жалобно:
   - Так где же выход?
   - В соответствии с тем, что я слышала  от  друзей,  которые  прошли  этот
путь, - голос Руфи опять стал холодным, - каждый из нас наймет адвоката  для
защиты своих прав при бракоразводном процессе.
   Он взмолился:
   - Но неужели мы должны сделать это сейчас?
   -  Приведи  мне  одну-единственную   существенную   причину   дальнейшего
промедления.
   - Я допускаю, что это эгоистичная причина. Но  у  меня  только  что  были
неприятности... - Он не закончил,  почувствовав,  что  это  прозвучало  так,
словно он себя жалеет.
   - Я знаю это. И мне жаль, что так сошлось все во  времени.  Но  ничто  не
может измениться между нами, ничто после всех этих  лет.  Мы  оба  знаем  об
этом, не правда ли?
   Он уныло пробормотал:
   - Должно быть, это так. - Не было смысла давать обещание измениться, ведь
он и сейчас не был уверен, захочет ли, сможет ли переломить себя.
   - Ну что же...
   - Подумай.., не можешь ли ты  подождать  месяц?  Может,  два?  Иначе  нам
придется сразу же выложить все Леа и Бенджи,  а  через  какое-то  время  они
привыкнут к новой ситуации. - Он не был уверен, что это  разумный  аргумент:
отсрочка вряд ли чтото решила бы. Но инстинктивно он  чувствовал,  что  Руфь
также с неохотой шла на этот последний, окончательный шаг в их браке.
   - Хорошо. - Она поколебалась и уступила. -  Из-за  всего  случившегося  с
тобой только что я подожду немного. Но не буду обещать два месяца  или  даже
один. Если решу сделать это раньше, то сделаю.
   - Благодарю тебя. - Он почувствовал некоторое  облегчение  при  мысли  об
отсрочке, пусть и недолгой.
   - Эй! - Бенджи появился в дверях столовой. -  Я  только  что  взял  новую
кассету у Мередитов. Это пьеса. Хотите посмотреть?
   Мередиты были соседи по дому. Ним взглянул на Руфь:
   - Почему бы нет?
   Внизу, в гостиной, Руфь и Ним сели рядом на  диван,  Леа  растянулась  на
коврике, в то время как Бенджи ловко вставил видеокассету  в  их  "Бетамако,
подключенный к цветному телевизору. Голдманы и еще несколько десятков  семей
образовали  некое  подобие  клуба,  члены  которого  постоянно  обменивались
видеокассетами. Каждая семья записывала телевизионную программу - это делали
обычно дети  или  няня,  -  нажимая  на  кнопку  "стоп"  каждый  раз,  когда
появлялась реклама. В результате получалась высококачественная  запись,  без
раздражающих пауз. Такие "чистые" записи передавались затем из дома в дом.
   В этот обмен втягивалось все  большее  количество  людей,  что  неизбежно
должно было в скором времени отразиться на  доходах  телевидения.  "А  может
быть, - думал Ним,  -  это  уже  произошло?"  По  его  мнению,  телекомпании
сталкивались с  теми  же  трудностями,  через  которые  уже  прошли  крупные
компании  типа  "ГСП  энд  Л".  Люди  с  телевидения  злоупотребляли  своими
общественными привилегиями, наводняя эфир пошлой  рекламой  и  низкопробными
программами.  Теперь  "Бетамакс"   и   аналогичные   системы   предоставляли
возможность  телеабонентам  самим  составлять  свои  программы  и  при  этом
игнорироват