сутствующие,  последние  фразы
будут занесены в протокол, хотя Бердсон и взял свои слова  обратно.  Да  еще
репортеры за столом для прессы строчили в своих блокнотах - прежде они этого
не делали.
   По-прежнему наблюдая за происходящим  из  зрительного  зала,  Ним  думал:
"Заявление Дейви Бердсона, несомненно, будет отражено в завтрашних  газетах,
так как об экстравагантности лидера организации "Энергия и свет для  народа"
писать было одно удовольствие".
   Среди    представителей    прессы    Ним    заметил     Нэнси     Молино,
репортера-негритянку. Она внимательно наблюдала за  Бердсоном  -  ничего  не
писала, сидела прямо и неподвижно; эта поза заставляла обратить внимание  на
ее высокие скулы, симпатичное лицо, на котором, однако,  застыло  неприятное
выражение, на ее худое, гибкое тело. Она казалась задумчивой. Ним понял, что
она тоже наслаждалась спектаклем, устроенным Бердсоном.
   Немного раньше мисс Молино и Ним столкнулись возле  зала  заседаний.  Ним
слегка кивнул ей, она же подняла одну бровь и насмешливо улыбнулась.
   Бердсон вновь начал задавать вопросы:
   - Скажи мне, старина Эрик.., фу, извините! Мистер Хэмфри, вы когда-нибудь
слышали об экономии энергии?
   - Конечно.
   - Дело, видите ли, в том, что, по мнению очень многих, такие проекты, как
"Тунипа", не  были  бы  нужны,  если  бы  ваша  компания  серьезно  занялась
экономией электроэнергии. Я имею в виду, что не играла бы в  экономию  чисто
символически, а продавала бы электроэнергию с той же настойчивостью, с какой
сейчас   вы   пытаетесь   добиться   разрешения   на   строительство   новых
электростанций, чтобы получать все большую прибыль.
   О'Брайен уже почти встал, когда Хэмфри заявил:
   - Я отвечу на вопрос. Юрисконсульт опустился в кресло.
   -  Во-первых,  компания  "Голден  стейт  пауэр  энд  лайт"  не  стремится
продавать больше электроэнергии; когда-то мы так  поступали,  но  уже  очень
давно от этой практики отказались. Вместо этого мы настаиваем на экономии  и
делаем это очень серьезно. Однако экономия энергии, хотя и приносит ощутимые
плоды, неспособна остановить непрерывный рост потребности в ней, поэтому  мы
и просим разрешения на строительство в Тунипа.
   Бердсон подсказал:
   - И это ваша точка зрения?
   - Естественно, это моя точка зрения.
   - Эта ваша точка зрения такая же предвзятая, как и первая,  -  будто  вам
все равно, принесет "Тунипа" прибыль или нет. О'Брайен объявил протест.
   - Это не правильное изложение  фактов.  Свидетель  не  говорил,  что  ему
безразлично, будет ли прибыль.
   - Вполне это допускаю.  -  Бердсон  резко  повернулся  к  О'Брайену.  Его
огромная фигура, кажется,  еще  больше  увеличилась  в  размерах,  когда  он
повысил голос. - Мы знаем, что все в "Голден стейт пауэр энд лайт" думают  о
прибыли - большой, огромной, вопиюще грабительской прибыли. За  счет  мелких
потребителей, скромных работников из этого штата, которые платят по счетам и
которым навяжут расходы на "Тунипа", если...
   Остальная часть фразы потонула в одобрительных  криках,  аплодисментах  и
топоте ног. Среди этого шума  председательствующий  стучал  своим  молотком,
призывая:
   - К порядку! К порядку!
   Сосед Нима, присоединившийся к крикунам,  заметил,  что  Ним  молчит.  Он
спросил с угрозой:
   - Тебе что, все равно?
   - Нет, не все равно, - ответил Ним.
   Ним понимал, что, если бы это было настоящее судебное заседание, Бердсона
давно уже могли бы привлечь к судебной ответственности за оскорбление  суда.
Но этого не произойдет ни сейчас, ни позднее, так как слушания  лишь  внешне
походили на судебное заседание. Их намеренно проводили в  более  раскованной
обстановке и на беспорядки смотрели сквозь пальцы. Оскар  О'Брайен  объяснил
причины такой вольности на одном из брифингов до начала слушаний:
   - Общественные комиссии сегодня ужасно боятся, что,  если  они  не  дадут
всем без исключения сказать то, что им хочется, их потом  потянут  в  суд  с
обвинениями в том, что  важные  показания  не  были  выслушаны.  Если  такое
произойдет, это может означать отмену принятого решения, когда  уничтожаются
результаты многолетней работы только  потому,  что  какому-то  психу  велели
заткнуться или был прерван незначительный спор. Этого не хочет никто, в  том
числе и мы. Таким образом, по общему согласию  всем  возможным  демагогам  и
психам дается неограниченная  возможность  говорить  что  угодно  и  сколько
угодно. Это сильно затягивает слушания, но в итоге может сэкономить время.
   "Именно поэтому, - подумал Ним,  -  опытный  судья  по  административному
праву  покачал  головой  несколько  минут  назад  и   посоветовал   молодому
председательствующему не снимать спорный вопрос Бердсона".
   Кроме того, О'Брайен объяснил, что такие адвокаты, как он, участвующие  в
деле от имени ходатаев, высказывают меньше протестов на подобных  слушаниях,
чем в суде. "Мы стараемся возражать только против  того,  что  возмутительно
неверно  и  должно  быть  исправлено  в  протоколе".  Ним  подозревал,   что
возражения О'Брайена во время перекрестного допроса  Эрика  Хэмфри,  который
проводил Бердсон, делались  по  большей  части  для  того,  чтобы  успокоить
Хэмфри, который и без того не хотел появляться на слушаниях.
   Ним был  уверен,  что,  когда  придет  его  очередь  давать  показания  и
проходить перекрестный допрос, О'Брайен предоставит ему самому  позаботиться
о себе.
   - Давайте вернемся, - продолжал Дейви Бердсон, - к тем огромным прибылям,
о которых мы говорили. Теперь примем во внимание, как все  это  повлияет  на
счета, которые потребители оплачивают каждый месяц...
   Еще полчаса руководитель "Энергии и  света  для  народа"  продолжал  свой
допрос. Он задавал наводящие вопросы с якобы глубоким подтекстом, в  которых
совершенно игнорировал реальные факты, кривлялся, как клоун, и при всем  при
этом успешно вбивал в головы слушателей мысль о том, что прибыли от "Тунипа"
будут огромными и что именно эти  соображения  заставляют  фирму  добиваться
строительства. Ним заключил про  себя:  хотя  обвинение  ложно,  его  частое
повторение по рецепту Геббельса даст эффект. Несомненно, ему  будет  уделено
большое внимание в средствах массовой  информации,  возможно,  в  него  даже
поверят. Совершенно очевидно, что это и  было  одной  из  целей,  к  которым
стремился Бердсон.
   - Благодарю вас, мистер  Хэмфри,  -  сказал  председательствующий,  когда
президент "ГСП энд Л" спустился со свидетельского места. Эрик Хэмфри  кивнул
в ответ и с явным облегчением покинул зал.
   Затем вызывали  еще  двух  свидетелей  от  "ГСП  энд  Л".  Оба  они  были
специалисты-инженеры. Их показания и перекрестный допрос прошли  без  особых
событий, но заняли целых два дня,  после  чего  слушания  были  отложены  до
следующего понедельника. Ним, которому предстояло  сыграть  главную  роль  в
деле "ГСП энд Л", окажется на свидетельском месте, как  только  возобновятся
слушания.

Глава 9

   Три недели назад, когда Руфь напугала  Нима,  заявив  о  своем  намерении
уехать,  он  считал  вполне  вероятным,  что  она  вскоре  вернется.  Но  ее
отсутствие затянулось. И  теперь,  в  пятницу  вечером,  когда  слушания  по
"Тунипа" прервались на выходные, Ним оказался дома  один.  До  отъезда  Руфь
отвезла Леа и Бенджи к своим родителям, которые жили на другом конце города.
Решили, что дети будут жить у Нойбергеров до возвращения Руфи, как бы  долго
это ни продлилось.
   Руфь говорила об этом очень неопределенно, а также отказывалась  сказать,
куда она едет и с кем.
   "Я уезжаю. На неделю, может быть, побольше", - сказала она Ниму несколько
дней назад.
   Однако ее отношение к мужу было недвусмысленно  холодным.  Казалось,  она
пришла к каким-то решениям, и  все,  что  ей  оставалось,  -  это  выполнить
задуманное. Что это были за решения и как они повлияют на него  самого,  Ним
совершенно не представлял. Сначала он говорил себе, что должен беспокоиться,
но вскоре с грустью обнаружил, что ему все безразлично. По крайней  мере  он
не слишком расстраивался. Поэтому он и  не  подумал  возражать,  когда  Руфь
объявила, что сделала все, что запланировала, и уезжает в конце недели.
   По  своему  характеру  Ним  склонен  был  быстро  принимать   решения   и
планировать свои действия заранее. Но теперь, когда дело касалось его брака,
ему,  как  ни  странно,  не  хотелось  ничего  предпринимать.  Возможно,  он
устранился от решения всех проблем,  чтобы  не  видеть  реального  положения
вещей. Он предоставил действовать Руфи. Если она  решит  уехать  надолго,  а
затем будет добиваться развода, что вполне логично вытекало одно из другого,
он не намерен больше бороться с ней или хотя бы отговаривать. Однако сам  он
не сделает первого шага. А если и сделает, то не сейчас.
   Когда он спросил Руфь, готова ли она обсудить положение, создавшееся в их
семье, она сказала: "...Ты и я только воображаем, что мы женаты. Мы об  этом
не говорили. Но думаю, нам следует это сделать...".  "Ты  хочешь  поговорить
сейчас?" - спросил ее Ним. Однако она  ответила  деловым  тоном:  "Вероятно,
когда вернусь". И все.
   Когда Ним размышлял о возможности развода, мысль о  Леа  и  Бенджи  часто
приходила ему в голову. Конечно, это будет для них обоих страшным ударом,  и
ему грустно было думать об  их  страданиях,  однако  дети  обычно  нормально
переживали разводы, и Ним знал  многих  детей,  которые  отнеслись  к  этому
просто как к перемене в жизни. Не возникнет проблем, если Ним, Лео и  Бенджи
захотят провести время вместе. Не  исключено,  что  в  результате  он  будет
встречаться с ними чаще, чем сейчас. Такое случалось с  другими  отцами,  не
живущими в своей семье.
   "Однако все это должно  подождать  до  возвращения  Руфи",  -  думал  он,
бесцельно бродя в пятницу вечером по пустому дому.
   Полчаса назад он  позвонил  Леа  и  Бенджи.  Ему  стоило  большого  труда
уговорить недовольного Арона Нойбергера позвать их к телефону - он  возражал
против телефонных звонков в субботу, если дело не было срочным.  Ним  звонил
до тех пор, пока тесть не сдался и не поднял трубку.
   - Я хочу поговорить со своими ребятами, - резко заявил Ним, - и плевать я
хотел, если сегодня даже вторник Микки Мауса.
   Когда Леа через несколько минут подошла к телефону, она  мягко  упрекнула
его:
   - Папа, ты расстроил дедушку.
   Ниму очень хотелось сказать: "Ну  и  прекрасно!"  -  но  у  него  хватило
здравого смысла не делать этого, и они поговорили  о  школе,  о  предстоящем
соревновании по  плаванию  и  о  занятиях  балетом.  Ни  слова  о  Руфи.  Он
чувствовал: Леа понимает, что у них не все в порядке, но ей неловко задавать
вопросы на эту тему.
   После разговора с Бенджи он почувствовал  раздражение,  которое  родители
жены так часто вызывали у Нима.
   - Пап, - сказал Бенджи, - а я пройду бар митцва? Дедушка сказал, я должен
это сделать, а бабушка говорит, что если я этого не сделаю,  то  никогда  не
буду настоящим евреем.
   Черт бы побрал этих Нойбергеров, вечно они  суют  нос  не  в  свое  дело!
Неужели они не могут быть просто любящими бабушкой и дедушкой и позаботиться
о детях неделю-другую,  не  вбивая  в  их  головы  мысли  о  религии?  Почти
неприлично так поспешно набрасываться на них, это покушение на  родительские
права Нима и Руфи. Ним сам хотел поговорить с Бенджи об этом,  обсудить  все
спокойно, разумно, как мужчина с  мужчиной,  а  не  выкладывать  ему  все  с
бухты-барахты. "Ну хорошо, - поинтересовался внутренний голос, -  почему  же
ты этого не сделал? У тебя было полно времени. Если бы ты это сделал, сейчас
не пришлось бы думать, как ответить на вопрос Бенджи". Ним резко сказал:
   - Никто не должен проходить бар митцва. Я  не  делал  этого.  И  то,  что
сказал дедушка, - ерунда.
   - Дедушка говорит, мне многому придется научиться. - В голосе Бенджи  все
еще слышны были нотки сомнения. - Он сказал,  мне  давно  надо  было  начать
учиться.
   Был ли в тонком настойчивом голоске Бенджи упрек?  "Вполне  возможно,  по
правде сказать, есть полная вероятность, - думал Ним, - что Бенджи в  десять
лет понимал куда больше, чем полагали старшие".
   Так не отражал ли вопрос Бенджи то  же  стремление  отождествить  себя  с
предками, которое чувствовал и Ним, но которое он подавил в себе, хотя и  не
окончательно? Он не знал. Однако это  не  уменьшило  гнева  Нима  по  поводу
способа, которым проблему вытащили  на  поверхность.  Он  заставил  себя  не
ответить еще одной резкостью - это причинило бы зло, а не добро.
   Бенджи сказал "о'кей" немного  неохотно,  и  Ним  понял,  что  он  должен
сдержать свое обещание или потеряет доверие сына. Он подумал  о  том,  чтобы
пригласить в гости из Нью-Йорка своего отца и таким  образом  воздействовать
на Бенджи с противоположной стороны. Исаак Голдман, хилый восьмидесятилетний
старец, по-прежнему едко, цинично и  язвительно  высказывался  об  иудейской
религии. "Но нет, - решил Ним. - Это было бы так же нечестно, как теперешнее
поведение Нойбергеров".
   После разговора по телефону Ним смешивал себе виски с содовой, и  в  этот
момент ему попался на глаза портрет Руфи, написанный  маслом  несколько  лет
назад. Художник необычайно точно подметил изящную  красоту  и  безмятежность
Руфи. Ним подошел к картине  и  принялся  разглядывать  ее.  Лицо,  особенно
мягкие серые глаза, было очень привлекательно; прекрасны волосы, черные  как
ночь, блестящие и, как всегда,  аккуратно  причесанные.  Руфь  позировала  в
очень открытом вечернем платье. Тон, которым были написаны ее изящные плечи,
был так невероятно правдоподобен, что она казалась  живой.  На  одном  плече
даже была маленькая родинка, которую она удалила хирургическим путем  вскоре
после окончания портрета.
   Мысли  Нима  опять  вернулись  к  безмятежности  Руфи;  она  ярче   всего
отразилась на картине. Ему бы немного этой безмятежности сейчас, подумал он.
Ему хотелось поговорить с Руфью о Бенджи и бар митцва. Это ведь очень важно,
поскольку  обряд  религиозного  совершеннолетия  мальчики-иудеи  проходят  в
тринадцать лет и один день, после чего они считаются взрослыми. Черт подери!
Куда она могла отправиться на две недели, с каким мужчиной? Ним был  уверен,
что Нойбергеры что-то знают. В крайнем случае им наверняка известно,  где  с
ней встретиться:
   Ним слишком хорошо знал свою  жену,  чтобы  поверить,  что  она  способна
порвать все связи с детьми. Так же точно он знал и то, что ее родители будут
хранить молчание об их договоренности. От этого он снова разозлился на тестя
и тещу.
   Он выпил вторую порцию виски с содовой, еще побродил по дому, вернулся  к
телефону и набрал домашний номер Гарри Лондона. Они не  разговаривали  целую
неделю, что теперь редко с ними случалось.
   Когда Лондон поднял трубку, Ним спросил:
   - Хочешь приехать ко мне и немного выпить?
   - Извини, Ним,  мне  хочется,  но  я  не  могу.  Договорился  кое  с  кем
пообедать. Скоро ухожу. Ты слышал о последнем взрыве?
   - Нет. Когда?
   - Час назад.
   - Кто-нибудь пострадал?
   - На этот раз никто, но это  единственная  хорошая  новость.  Две  мощные
бомбы были установлены на пригородной  подстанции  "ГСП  энд  Л",  рассказал
Гарри Лондон. В результате взрыва больше шести тысяч  домов  в  этом  районе
лишились  электроэнергии.  Передвижные  трансформаторы,  смонтированные   на
грузовиках, немедленно  отправили  к  месту  аварии,  но  маловероятно,  что
электроэнергия начнет подаваться в полном объеме до завтра.
   - Эти сумасшедшие становятся ловкими, - сказал Лондон. - Они узнают,  где
мы наиболее уязвимы и куда засунуть свои шутихи, чтобы нанести самый большой
ущерб.
   - Уже известно, та ли это группа?
   - Да. "Друзья свободы". Они позвонили в программу "Новости" пятого канала
прямо перед взрывом и сказали, где он произойдет.  Но  было  слишком  поздно
что-то предпринимать. Итак, одиннадцать взрывов за два месяца. Я подсчитал.
   Ним  знал,  что,  хотя  Лондон   не   был   непосредственным   участником
расследования, у него были свои каналы информации. Он спросил:
   - Полиция или ФБР чего-нибудь добились?
   - Полный нуль. Я же сказал, те, кто это делает, становятся более ловкими,
и это правда. Они наверняка изучают цель, прежде  чем  нанести  удар,  затем
решают, где  они  могут,  входя  и  выходя,  остаться  незамеченными  и  как
причинить наибольший ущерб. Эта шайка, "Друзья свободы", знает так же, как и
мы, что нам пришлось бы использовать армию, чтобы держать под контролем все.
   - И не было никаких следов?
   - Опять нуль. Помнишь, что я говорил раньше? Если  полиция  раскроет  это
дело, то только по счастливой случайности или если кто-то совершит промашку.
Ним, это совсем не то, что по телевизору или в романах, где все преступления
всегда раскрываются. В действительности полиции это часто не удается.
   - Я знаю, - сказал Ним, немного раздраженный тем, что Лондон опять  начал
говорить назидательным тоном.
   - Но есть забавная деталь, - задумчиво сказал руководитель отдела  охраны
собственности.
   - Что это?
   - Некоторое время взрывов было  меньше,  они  почти  прекратились.  Потом
неожиданно резко возобновились. Похоже на то, что у  тех,  кто  это  делает,
появился новый источник взрывчатки или денег, или то и другое.
   - Что нового с кражей энергии? - Ним переменил тему.
   - Не слишком много, черт возьми. Мы, конечно, стараемся  и  ловим  всякую
мелюзгу. Подадим в суд пару дюжин новых дел  о  поломке  счетчиков  и  краже
электроэнергии. Это все равно что затыкать сотню пробоин, когда знаешь,  что
их на десять тысяч больше. А где люди и время, чтобы найти их?
   - Как насчет большого административного здания?
   -  Торговля  земельными  участками  "Зако".  Мы  по-прежнему  ведем   там
наблюдение. До сих пор - ничего. Я думаю, мы попали в полосу неудач. - Гарри
Лондон говорил расстроенным голосом, это было  на  него  не  похоже.  "Может
быть, его собственное дурное настроение оказалось заразным", -  подумал  Ним
после того, как попрощался и повесил трубку.
   Ему по-прежнему было неспокойно одному в пустом доме. Итак, кому  еще  он
мог позвонить?
   Он подумал об Ардит, но затем отказался от этой  идеи.  Ним  еще  не  был
готов - и может, никогда не будет - выслушивать религиозные проповеди  Ардит
Тэлбот. Но мысль об Ардит напомнила ему об Уолли, к которому Ним недавно два
раза ходил в больницу. Уолли был сейчас вне  опасности  и  уже  прошел  курс
интенсивного лечения, но впереди его ждали месяцы,  а  может  быть,  и  годы
малоприятных и болезненных пластических операций. Неудивительно, что у Уолли
было плохое настроение. Они не говорили о его сексуальной неполноценности.
   Вспомнив об Уолли, Ним с чувством некоторой вины подумал  о  том,  что  с
ним-то в этом отношении  все  в  порядке.  Не  позвонить  ли  ему  одной  из
знакомых?  Кое-кого  он  не  видел  несколько  месяцев,  но  они,  вероятно,
согласятся немного выпить, пообедать где-нибудь поздно  вечером,  ну  и  все
остальное. Если он сделает над собой усилие, ему не придется  коротать  ночь
одному.
   И все же ему не хотелось утруждать себя.
   Карен Слоун? Нет.  Ему  с  ней  очень  хорошо,  но  сейчас  у  него  было
неподходящее настроение.
   Тогда работа? На его столе в здании главного управления компании "ГСП энд
Л" накопилась куча бумаг. Если он поедет туда  сейчас,  эта  ночь  не  будет
первой, проведенной на работе. Если воспользоваться  ночной  тишиной,  можно
сделать больше, чем в дневное время. Не исключено, что  придет  какая-нибудь
неплохая мысль. Слушания по проекту "Тунипа" уже отнимали у Нима  почти  все
его время, и, значит, обычную рабочую нагрузку нужно было  как-то  подогнать
под новый график.
   Но нет, это тоже не годится, о какой писанине в  таком  настроении  может
идти речь! Как насчет такой работы, которая заняла бы его ум?
   Что бы он мог сделать, чтобы подготовиться к своему первому выступлению в
понедельник в качестве свидетеля?