все эти  слушания,  на  допросы  свидетелей,
ухитряясь при этом быть в курсе  всех  дел  "ГСП".  И  не  забывайте  о  его
организации, обо всех, кто  его  поддерживает.  Ему  удается  на  протяжении
длительного времени заполнять зал для слушаний своими  людьми,  одно  только
это создает впечатление сильной, независимой оппозиции  проекту  со  стороны
общественности.
   - Так вы думаете, что это не случайная публика? И Бердсон  платит  людям,
чтобы они присутствовали на заседаниях?
   - Не всем. - Притчетт осторожно подбирал слова: он представлял себе  этот
механизм потому, что беседовал с Бердсоном, но не хотел выкладывать все, что
знал. - Некоторые из  этих  людей  имеют  расходы,  так  как  им  приходится
отпрашиваться с работы. Это те самые люди, которые организовали демонстрацию
протеста на ежегодном собрании "Голден стейт пауэр энд лайт". Он тогда,  при
встрече, рассказал нам об этом, если помните.
   Лаура Во Кармайкл была шокирована:
   - Платить демонстрантам! Платить за срыв ежегодного собрания! И  все  это
нашими деньгами! Мне это не нравится.
   - Могу я напомнить вам кое-что, мадам председатель? - спросил Притчетт. -
Мы вступали в союз с  Бердсоном  с  открытыми  глазами.  Когда  заседал  наш
комитет - мистер Ирвин Сондерс, миссис Куинн, вы, я, - мы предполагали,  что
методы  мистера  Бердсона  могут  быть,  ну..,  не  совсем  этичными,   если
сравнивать их с нашими. Несколько дней тому назад я прочитал свои записи той
встречи в августе. Мы  все  согласились,  что  могут  быть  некоторые  вещи,
которые нам лучше не знать. Это, кстати, слова мистера Сондерса.
   - Но разве тогда Ирвин мог знать о методах Бердсона?
   -  Я  думаю,  как  опытный  юрист,  он  имел  о   них   довольно   полное
представление. - Предположение Притчетта было вполне обоснованным. Друзья  и
враги Ирвина Сондерса знали, что, исполняя обязанности судьи, он не очень-то
считается с этическими тонкостями. Возможно, лучше,  чем  кто-либо,  Сондерс
мог предвидеть, как будет действовать Бердсон.
   Но управляющий-секретарь не стал говорить это Лауре. Он коснулся  другого
аспекта деятельности юриста Сондерса.
   Родерик Притчетт  готовился  вскоре  уйти  в  отставку.  Сондерс  же  был
председателем финансового комитета "Секвойи", довольно влиятельной персоной,
и от него зависел размер пенсии Притчетта.
   Пенсии  в  клубе  не  устанавливались  автоматически.  Не  были   они   и
фиксированными. Критерием служили выслуга  лет  и  репутация  работающего  в
клубе. Родерик Притчетт знал, что у него есть злопыхатели, и сейчас,  в  эти
последние  месяцы,  он  хотел  заручиться  поддержкой  Сондерса,   отношение
которого к  проекту  "Тунипа"  и  персоне  Дейви  Бердсона  было  достаточно
определенным.
   Он обратился к Лауре Бо:
   - Мистер Сондерс восхищен усилиями Бердсона по созданию оппозиции проекту
"Тунипа". Он звонил мне, чтобы сказать об  этом  и  напомнить,  что  Бердсон
обещал продолжить атаку на "Голден стейт пауэр энд лайт" по всему фронту.
   - А что слышно от Присциллы Куинн? Притчетт улыбнулся.
   - Конечно, миссис Куинн придет в великолепное  настроение,  больше  того,
станет ликовать, если вы отступитесь и  откажетесь  сделать  второй  платеж.
Можно себе представить, как она будет говорить всем, что она была  права,  а
вы - нет.
   И это будет так. Они оба знали об этом.
   Если решение о подписании чека изменится на этом  этапе,  то  вспомнят  о
том, что голос Лауры Бо Кармайкл при заключении соглашения с  Бердсоном  был
решающим. Ну а если она признает, что двадцать пять тысяч долларов из  кассы
клуба были потрачены неразумно, то ее роль будет и совсем незавидной.  И  уж
конечно, острая на язык Присцилла Куинн молчать не станет.
   Женщина против женщины. Несмотря на твердое решение не  позволять  своему
женскому началу влиять на решения, в конце концов  именно  женская  гордость
Лауры взяла верх.
   Взяв ручку, она поставила подпись на чеке  для  Бердсона  и  вручила  его
улыбающемуся Родерику Притчетту.
   В этот же день, чуть позже, чек был отправлен.

Глава 10

   - Нам нужно больше насилия!  Больше,  больше,  больше!  -  Дейви  Бердсон
потряс сжатым кулаком, его голос перешел  в  крик.  -  Больше  битых  ночных
горшков, чтобы встряхнуть людишек! Больше кровавых,  бессмысленных  смертей.
Это единственный путь, абсолютно единственный для  того,  чтобы  расшевелить
эту бессловесную массу, вывести ее из самодовольного созерцания собственного
пупка и заставить действовать. Кажется, ты не осознаешь этого.
   За  грубым  деревянным  столом  напротив  него  сидел   Георгос   Уинслоу
Арчамболт. Его  тонкое  лицо  аскета  вспыхнуло  при  последних  словах.  Он
наклонился вперед и жестко отрезал;
   - Я все осознаю. Но то, о чем ты говоришь, требует организации и времени.
Я делаю все, что в моих силах, но мы не можем устраивать взрывы каждую ночь.
   - Почему, черт возьми? - Крупный бородатый мужчина свирепо  посмотрел  на
Георгоса. - Ради всего святого! Все,  что  ты  делаешь  сейчас,  сводится  к
выстреливанию  нескольких  ссаных  хлопушек,  а  затем  ты   бездельничаешь,
наслаждаясь благословенными каникулами.
   Их разговор, очень быстро перешедший в перебранку, происходил  в  подвале
мастерской, взятой в аренду. Мастерская,  расположенная  в  восточной  части
города, стала убежищем "Друзей свободы". Как обычно, она  была  загромождена
рабочим  инструментом,  какими-то   металлическими   деталями,   проволокой,
химическими препаратами, часовыми механизмами, взрывчаткой. Бердсон  приехал
сюда десять минут назад, приняв все меры предосторожности  против  возможной
слежки.
   - Я уже говорил тебе, что у нас достаточно средств на все, что бы  ты  ни
задумал, - продолжил руководитель "Энергии  и  света".  Улыбка  озарила  его
лицо. - Я только что достал еще.
   - Да, деньги необходимы, - уступил  Георгос.  -  И  учти,  что  мы  здесь
рискуем. Ты - нет.
   - Боже мой! Ты говоришь, рискуете. Ты солдат революции, не так ли? Я тоже
рискую, только мой риск другого порядка.
   Георгосу было не по себе. Ему был неприятен весь этот диалог, так же  как
и постоянно растущее давление Бердсона, начавшееся  с  того  момента,  когда
собственный  источник  средств  Георгоса  иссяк  и  он  прибегнул  к  помощи
Бердсона.
   Более чем когда-либо Георгос ненавидел  свою  мать-киноактрису,  которая,
ничего не подозревая, долгое время финансировала дело  "Друзей  свободы",  а
недавно через юридическую фирму в Афинах в связи с окончанием  срока  выплат
на содержание Георгоса словно бы вычеркнула  его  из  памяти.  Из  газет  он
узнал, что она была тяжело больна. И он надеялся, что болезнь  мучительна  и
неизлечима.
   - Последняя атака на врага была наиболее удачной, - хладнокровно произнес
он. - Мы вырубили электроэнергию на площади в сто квадратных миль.
   - Да. И какого результата мы добились? - Бердсон презрительно  засмеялся.
- Никакого! Было ли удовлетворено хоть одно наше требование?  Нет!  Ты  убил
двух паршивых свиней из охраны. Кого-нибудь это взволновало? Никого!
   - Ты прав насчет наших требований... Бердсон прервал его:
   - И они не будут удовлетворены! До  тех  пор,  пока  улицы  не  покроются
телами. Кровавые, разлагающиеся груды трупов. До тех пор, пока  не  начнется
паника среди живых людей. Это урок любой революции! Это единственный  довод,
который доходит до послушного, слабоумного буржуа.
   - Все это я знаю. - И затем с долей сарказма:
   - Может быть, у тебя есть более хорошие идеи для...
   - Ты прав, черт возьми, у меня они есть! Слушай же. Бердсон понизил голос
и теперь походил на учителя, вдалбливающего ученику  мысль  о  необходимости
быть внимательным на уроке. Итак, урок начался.
   - Для начала давай вспомним теорию, - сказал он. - Зачем  мы  делаем  то,
что  делаем?  Потому  что  существующая  система  в  этой  стране   является
омерзительной,   прогнившей,   коррумпированной,   угнетающей   и    духовно
обанкротившейся; это - система угнетения. Она не может быть просто  изменена
-  попытки  были,  но  оказались  безуспешными.  Капиталистическая  система,
приспособленная для обогащения  богатых  и  угнетения  бедных,  должна  быть
разрушена, и тогда мы, истинные патриоты своей страны, сможем построить  все
заново. Революционер - единственный человек, кто видит это отчетливо. И  мы,
"Друзья свободы", уже начали разрушать эту систему. И мы не одиноки.
   Дейви Бердсон обладал явным даром перевоплощения. Вот и сейчас он то  был
похож  на  университетского  лектора,  убедительного  и  красноречивого,  то
ударялся в мистику, апеллируя не только к Георгосу, но и к своей собственной
душе.
   - Так с чего начинать процесс разрушения? Из-за того, что пока нас  мало,
мы выбираем основу основ - электричество.  Оно  затрагивает  интересы  всего
народа. Оно - смазка для колес капитализма. Оно  позволяет  жиреть  богатым.
Электричество приносит кое-какой комфорт  в  жизнь  пролетариата,  и  отсюда
полное заблуждение масс, что  они  свободны.  Это  орудие  капитализма,  его
снотворное. Перерубите электричество, разрушьте центры энергосистемы - и  вы
вонзите кинжал в самое сердце капитализма!
   Просияв, Георгос вставил:
   - Ленин сказал: коммунизм есть Советская власть плюс электрификация...
   - Не перебивай! Я отлично знаю, что сказал Ленин, но это  было  в  другом
контексте.
   Георгос замолчал. Перед ним  был  совсем  другой  Бердсон,  непохожий  на
прежнего. И сейчас Георгосу трудно было  бы  сказать,  каково  его  истинное
лицо.
   - Но, - продолжил Бердсон (теперь он поднялся и шагал по комнате  взад  и
вперед), - мы видим, что разрушения электросети само по  себе  недостаточно.
Нам нужно привлечь всеобщее внимание к "Друзьям свободы", к нашим  идеям,  а
это значит, что  нашими  мишенями  должны  стать  также  люди,  связанные  с
электроэнергетикой.
   - Мы уже сделали кое-что в этом направлении, - заявил  Георгос,  -  когда
взорвали "Ла Миссион"; затем эти  бомбы  по  почте.  Мы  убили  их  главного
инженера, их президента...
   - Пустяки! Мелочь! Я имею в виду нечто большее, когда счет убитым  пойдет
не на единицы, а на десятки, сотни. Когда невольные  свидетели  будут  также
уничтожены в подтверждение аксиомы, что во время революции нет  безопасности
нигде. И тогда наши цели получат должную оценку. Страх должен охватить всех,
все должны удариться в панику.
   По отсутствующему взгляду Дейви  Бердсона  было  видно,  что  мыслями  он
где-то далеко от этого подвала. Казалось, что его посетило видение  или  что
он встретился со своей мечтой.
   Мысль о всеохватывающем терроре восхитила Георгоса. В ночь после  взрывов
под Милфилдом  и  убийства  этих  двух  охранников  он  чувствовал  тошноту:
все-таки он впервые встретился со своей жертвой лицом к лицу. Но это чувство
быстро сменилось восторгом и, как ни странно, сексуальным возбуждением. В ту
ночь он грубо овладел Иветтой, проигрывая в памяти эпизод, когда он со  всей
силой ударил снизу ножом  охранника.  И  сейчас,  слушая  Бердсона,  Георгос
ощутил возбуждение.
   Бердсон спокойно произнес;
   - Нужный нам случай скоро представится.
   Он  расправил  газетную  страницу.  Это   была   "Калифорния   экзэминер"
двухдневной давности с обведенной красным карандашом заметкой.

ВСТРЕЧА ЭНЕРГЕТИКОВ

   Возможное   всеобщее   сокращение   производства   электроэнергии   будет
обсуждаться на четырехдневном съезде в отеле "Христофор Колумб" в  следующем
месяце. Съезд проводит Национальный институт энергетики. Как  ожидается,  на
съезде будут  присутствовать  тысячи  представителей  коммунальных  служб  и
производителей электроэнергии.

   - Я прикинул некоторые детали, - сказал  Бердсон.  -  Здесь  точные  даты
съезда и предварительная программа. - Он бросил два  отпечатанных  листа  на
стол. - Позже будет легче уточнить окончательную программу. И мы будем знать
про каждого, где он и что.
   Чувство обиды, которое Георгос испытывал несколько минут назад,  исчезло.
Он предвкушал свое торжество.
   -  Все  эти  большие  руководители  мощных   организаций   -   социальные
преступники! Мы можем отправить бомбы-посылки некоторым  делегатам.  Если  я
начну работать сейчас...
   - Нет! В лучшем случае ты отправишь на тот свет полдюжины, вероятно, даже
меньше,  потому  что  после  первого  взрыва  они  поумнеют  и  примут  меры
предосторожности.
   Георгос согласился:
   - Да, это так. И что ты предлагаешь?
   - У меня есть идея получше.  Намного,  намного  лучше  и  мощнее.  -  Еле
заметная зловещая улыбка появилась  на  лице  Бердсона.  -  На  второй  день
съезда, когда все уже приедут, ты со своими  людьми  организуешь  две  серии
взрывов в отеле. Первые взрывы лучше провести в ночное время, скажем, в  три
часа. Местом взрывов должны стать нижний этаж и  антресоли.  Наша  задача  в
том, чтобы разрушить или блокировать все  выходы  из  здания,  то  же  самое
сделать  с  лестницей  и  эскалаторами.  Таким  образом,  никто  не   сможет
выбраться, и тогда начнется вторая серия взрывов.
   Георгос кивнул в знак понимания, он был само внимание.
   - Несколько минут спустя - в точно рассчитанное время - произойдут взрывы
на верхних этажах. Это  будут  зажигательные  бомбы,  и  чем  больше  ты  их
приготовишь, тем лучше. Пламя охватит отель, и он сгорит.
   Лицо Георгоса расплылось в широкой улыбке.
   - Здорово! Изумительно! Мы можем это сделать.
   - Если ты правильно все рассчитаешь, - сказал Бердсон, - ни одна  душа  с
верхних этажей не спасется. В три часа ночи даже те, кто припозднится, будут
уже в кровати. Мы казним всех: делегатов съезда - это основные жертвы нашего
наказания, - их жен, детей и  всех  остальных,  кто  оказался  на  дороге  у
революции.
   -  Мне  нужно  больше  взрывчатки,  намного  больше.  -  Георгос   быстро
соображал. - Я знаю, как и где достать ее, но нужны деньги.
   - Я уже говорил тебе, что у нас много денег. Хватит и на этот раз,  и  на
следующий.
   -  Достать  воспламеняющееся  вещество  для  бомб  нетрудно.  Но  часовые
механизмы - я согласен с тобой, что со временем все  должно  быть  четко,  -
следует покупать за пределами города. Маленькими партиями и в разных местах.
Для того, чтобы не привлекать внимания.
   - Я возьму это на себя, - предложил Бердсон. - Я отправлюсь в Чикаго; это
достаточно далеко отсюда. Составь список того, что тебе нужно.
   - Мне нужен план отеля - по крайней мере нижнего этажа и антресолей,  где
мы планируем первые взрывы.
   - План должен быть точным?
   - Нет. Просто основная планировка. После мы  нарисуем  свой  собственный.
Еще мы должны приобрести несколько десятков  огнетушителей  -  небольших  по
размеру.
   - Огнетушители! Ради Бога, мы же собираемся запалить огонь, а  не  тушить
его.
   Георгос хитро улыбнулся, понимая, что пришел его черед руководить.
   - Огнетушители будут опустошены, и под оболочку мы засунем наши бомбы.  Я
уже работаю над этим. Ты можешь установить огнетушители где угодно, особенно
в отеле. Это не вызовет подозрений и даже  может  остаться  незамеченным.  А
если их заметят, то это  будет  выглядеть  просто  как  дополнительная  мера
предосторожности со стороны администрации.
   Бердсон осклабился и, подавшись вперед, ударил Георгоса по плечам:
   - Великолепно! Прекрасная дьявольская шутка!
   - Мы позже придумаем, как установить  огнетушители  в  отеле.  -  Георгос
размышлял вслух. - Я думаю, это нетрудно. Мы можем арендовать  грузовик  или
купить его, нарисовать название несуществующей компании на бортах, чтобы  он
выглядел вполне  официально.  Мы  бы  могли  отпечатать  подобие  документа,
возможно, достать фирменный, из отеля, бланк-заказ и отксерокопировать  его,
чтобы наши люди держали документы у себя на  случай,  если  их  остановят  и
будут задавать вопросы. Еще нам необходима униформа для меня и других...
   - Нет проблем ни с грузовиком, ни с униформой, - заверил его  Бердсон.  -
Сообразим что-нибудь и насчет документов. - Он  задумался.  -  Кажется,  все
складывается одно к одному. И когда все произойдет,  люди  почувствуют  нашу
силу и будут лезть из кожи вон, чтобы выполнять приказы.
   - Насчет взрывчатки, - сказал Георгос. - Мне на днях  потребуется  десять
тысяч долларов небольшими купюрами. И после этого...
   С возрастающим энтузиазмом они продолжали свою работу.

Глава 11

   - Если существует на свете какой-нибудь завалящий еврейский  праздник,  о
котором никто не слышал, будь уверена, что твои  родители  отряхнут  с  него
пыль и отметят, - сказал Ним Руфи, сидя за рулем своего "фиата".
   Его жена, сидящая рядом с ним, рассмеялась. Вернувшись вечером с  работы,
Ним  сразу  же  заметил,  что  Руфь  была  в  приподнятом  настроении,  явно
контрастировавшем  с  ее  угрюмостью,  откровенной  депрессией  в  последние
недели.
   Была середина января, и прошло уже  три  месяца  после  разговора  об  их
возможном разводе. Ни она, ни он не вспоминали о  нем,  но  было  ясно,  что
вскоре им придется вернуться к этому вопросу, состояние неопределенности  не
могло длиться вечно.
   В основном их отношения не изменились. Однако  Ним  старался  быть  более
внимательным, проводить больше времени дома с детьми, и, возможно, то  явное
удовольствие, которое получали Леа и Бенджи от общения с  отцом,  удерживало
Руфь от конечного разрыва. Что касается Нима, то он все еще  не  разобрался,
хочет он уйти или остаться. Да и проблемы "ГСП энд Л" занимали большую часть
его времени, почти не оставляя места для посторонних мыслей.
   - Я никак не могу запомнить все эти еврейские праздники, - сказала  Руфь.
- О каком празднике отец говорил на этот раз?
   - Рош а-шана ле-иланот, или еврейский весенний праздник  древонасаждения.
Я покопался в библиотеке на работе, в переводе  это  звучит  как  Новый  год
деревьев.
   - Новый год еврейских деревьев? Или любых деревьев? Он посмеялся:
   - Лучше спроси об этом у своего отца.
   Они  ехали  через  город  в  западном  направлении.  Движение  в  городе,
казалось, никогда не ослабевало, какое бы время суток ни было.
   Неделю назад Арон Нойбергер позвонил Ниму на работу и предложил  приехать
с Руфью на вечер "Ту бешват", таково было  более  распространенное  название
праздника. Ним сразу согласился, отчасти потому, что  тесть  был  необычайно
дружелюбен.
   Кроме того, Ним чувствовал себя слегка виноватым  перед  Нойбергерами,  и
сейчас, казалось, появилась возможность наладить отношения. Тем не менее его
скептицизм  по  поводу  фанатичного   иудейства   родителей   жены   остался
непоколебимым.
   Когда они подъехали к  просторному,  комфортабельному  двухэтажному  дому
Нойбергеров, расположенному в западной части города, возле него  уже  стояли
машины и из окон слышались веселые голоса. Ним  успокоился,  увидев  гостей.
Присутствие  незнакомых  людей  было  спасительной   возможностью   избежать
вопросов личного порядка, включая и неизбежный вопрос о дне  совершеннолетия
Бенджи.
   Входя в дом, Руфь дотронулась до талисмана с молитвами,  как  она  обычно
делала в знак уважения к вере своих родителей.  Ним  всегда  насмехался  над
этим суеверным обычаем, но теперь и он вслед за Руфью повторил этот жест.
   В доме все были рады их приезду, и особенно появлению Нима.
   Арон  Нойбергер,  розовощекий,  коренастый  и  абсолютно  лысый,   прежде
относился к Ниму с еле скрываемым подозрением. Но сегодня вечером, когда  он
тряс руку зятю, его глаза под толстыми линзами  очков  смотрели  дружелюбно.
Рэчел, мать Руфи, массивная женщина,  отрицавшая  диету,  заключила  Нима  в
объятия, затем, чуть отстранив от себя, оценивающе посмотрела на него.
   - Что, моя дочь совсем не кормит тебя? Я чувствую только твои  кости.  Но
ничего, сегодня вечером мы положим на них мяса.
   Это развеселило Нима и в то же время тронуло. Почти наверняка, думал  он,
слухи о том, что их союз  в  опасности,  достигли  Нойбергеров,  вот  они  и
отбросили все другие эмоции в попытке  спасти  их  се