Степан Павлович Злобин.
    Салават Юлаев



   Исторический роман


   ---------------------------------------------------------------------
   Книга: С.Злобин. "Салават Юлаев"
   Издательство "РИПОЛ", Москва, 1994
   OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 апреля 2002 года
   ---------------------------------------------------------------------


   В романе "Салават Юлаев" рассказывается об участии башкирского народа в
крестьянском восстании под предводительством Емельяна Пугачева.

   {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


СОДЕРЖАНИЕ

   Пролог
   Часть первая
   Часть вторая
   Часть третья
   Часть четвертая
   Примечания
   Краткий пояснительный словарь


ПРОЛОГ

   В  широкой зеленой долине,  которая лежала  между  двух  горных хребтов
Урала,  закат отгорел,  и  последние отблески его  угасали над гребнями гор,
когда  Юлай{31},  старшина{31} Шайтан-Кудейского юрта  Сибирской дороги{31},
окруженный сыновьями и  сродниками,  приготовился к рассказу о своей юности.
Он откашлялся и  разгладил седоватую бороду,  поглядел на стоявший перед ним
широкий деревянный тухтак,  наполненный до  краев кумысом,  но не протянул к
нему  руки;  поднял глаза  и  молчаливо обвел из-под  лохматых бровей взором
синеющие  вдали  каменные груды  Урала,  скользнул взглядом по  начавшим уже
расплываться в сумерках лицам родных и подчиненных и глубоко вздохнул...
   Все  ждали.  Старики братья,  опустив бороды к  самым  коленям,  тесным
кругом сидя на подушках,  сыновья и племянники, юноши с искрящимися глазами,
в необычной для молодежи тишине,  потому что все знали,  что рассказ будет о
битвах,  о  войне,  в  которой  Юлай  сам  принимал  участие{31};  бедняцкая
молодежь,  оборванные пастухи,  дальние родичи и  слуги,  допущенные к  кошу
старшины,  замерли  в  привычной  почтительности  к  нему,  самому  богатому
человеку и главе рода.
   Старшина еще раз откашлялся, вздохнул и повел рассказ:
   "С  той  поры  прошло  тридцать кочевок.  Ровно  три  десятка раз  люди
оставляли зимовье и выезжали в степи. Я был тогда вот таким юношей, - указал
старшина на  своего среднего сына,  сидевшего тут  же.  -  Во  мне  кипела и
пенилась кровь, она струилась так быстро, как воды Иньяр-елги.
   Тогда была большая война. Башкиры не захотели слушать русских и выбрали
себе хана Кара-Сакала{31}, но не хан был самым главным в этой войне.
   Я   знал   хорошо   человека,   задумавшего  ее.   Это   был   старшина
Аланджянгул{32}.  Он был грамотей и  хорошо знал Коран.  Это было в гостях у
моего отца на празднике сабантуй; так же, как сейчас, гости сидели на кошмах
и  подушках и  совсем свечерело.  Все слушали рассказы батыров о сражениях с
гяурами  и  кайсаками.  Занятней всех  говорил  дальний гость  Салтан-Гирей,
которого в первый раз привел в кош отца моего старый знакомец Аланджянгул. В
тот день Салтан-Гирей натянул богатырский лук Ш'гали-Ш'кмана{32}.
   Когда  гость кончил говорить,  все  молчали,  и  все  выпили по  глотку
кумыса,  потому что  от  его рассказа у  всех пересохло в  горле,  как после
настоящей битвы.
   Тогда его друг, Аланджянгул, сказал рассказчику:
   - Салтан-Гирей!  Ты храбрый.  Ты не раз бился с неверными. Они отняли у
тебя  нос,  левое  ухо  и  мизинец правой  руки,  но  они  не  смогли отнять
храбрости.  Красота нужна луне и женщине, солнцу и мужчине нужны жар и сила.
Салтан-Гирей!   Кровь  твоя  горяча,   как  огонь  солнца,  ты  натянул  лук
Ш'гали-Ш'кмана. Будь нашим ханом. Мы оденем тебя в шелковые одежды!..
   И  все засмеялись,  потому что были пьяны и  веселы и  утомились долгим
молчанием во время рассказа Салтан-Гирея.
   Я  не  мог смеяться.  Я  был еще молод,  чтобы смеяться при старших.  Я
подавал теплую воду для  омовения рук  гостям,  а  мой младший брат носил за
мной расшитое полотенце. Нам было тоже, как всем, смешно подумать, что у нас
будет безносый хан,  но мы удержались;  когда же я пошел за водой,  брат мой
убежал за кош, и мы хохотала вдоволь, катаясь по росистой траве.
   Прошла зима.  Опять наступило время кочевья,  и  вот  от  коша  к  кошу
табунами помчались вести, что явился в степях Кара-Сакал-батыр, могучий воин
и мудрый человек, который обещал освободить башкир от власти гяуров.
   Говорили,  что сам он родом с Кубани, где властвует его брат Гирей-хан,
и  что  этот хан  обещал привести башкирам на  помощь свои войска.  И  народ
захотел воли,  по  жилам  башкир полилось вместо крови расплавленное железо,
хотя недавно еще горько окончена была война и  у  многих сочились незажившие
раны.
   Ай-бай! Страшно было тогда!
   Брат брату не мог верить.
   Русский начальник Сайман*{33} запугал башкир пытками и мучениями,  и из
страха они выдавали друг друга!
   ______________
   *  Сайман  -   генерал-майор  Л.Я.Соймонов.   (Здесь  и  далее  примеч.
Ст.Злобина.)

   Хуже  было:  верные  русской царице тарханы{33} писали доносы на  своих
недругов русскому начальнику:  вот,  мол,  такой-то батыр{33} против русской
царицы бунтовать хочет, хочет силой отнять башкирские земли.
   Тогда приезжали солдаты и увозили человека в город - в тюрьму.
   Тарханы,  у  которых во  время  прежней войны  бунтовщики отняли  много
добра,  теперь требовали его назад,  и  русский начальник велел отдавать им.
Простые башкиры совсем пропадали.
   В  это время русским начальником в Уфе был хитрый человек Кириллов{33}.
Он сказал: "Который башкурт станет про бунт доносить, того тарханом сделаю".
И  вот все недобрые люди стали писать доносы,  и  правильные и неправильные,
только чтобы получить тарханскую грамоту{33}, чтобы не платить ясак царице и
своих же братьев башкир безнаказанно грабить.
   Еще  начальник послал  солдат  собирать для  царицы лошадей за  прежнее
восстание, и тех лошадей называли "штрафные лошади"{33}.
   Так разоряли башкир. И вот слово такое пошло:
   - Кара-Сакал-батыр не велит штрафных лошадей отдавать гяурам и не велит
уступать русским землю.
   - У Кара-Сакал-батыра кунак, старшина Сеит{33}, всех, кто скрывается от
начальства, в свой юрт принимает.
   - Кунак Кара-Сакал-батыра,  старшина Алдар,  генеральскую грамоту,  где
сказано -  за  восстание деньги  большие собрать,  на  пол  бросил и  деньги
начальникам давать не велит.
   К  осени  возвратились с  кочевья.  Тогда стали чаще  приезжать к  отцу
богатые,  знатные  гости.  Нас,  молодых,  высылали из  дому  и  сами  тайно
совещались,  а  мы,  как  волки,  почуяли,  что будет кровь,  и,  не  говоря
старикам, стали точить кинжалы, стали готовить стрелы...
   В  первый раз  зимой нам пришлось показать удаль.  Вечером отец призвал
меня к себе и сказал:
   - Ишимбет,  каратабынский старшина, написал донос на Алдара начальству.
Сын его повез бумагу в  город;  его надо догнать сегодняшней ночью и  бумагу
отнять.
   Я не дослушал отца,  и когда он кончал слова,  я уже сидел на лошади. С
двумя товарищами помчался я  через горы,  с  утеса на  утес.  Из-под конских
копыт вырывались камни,  и мы уже не слыхали,  как они достигали дна ущелий.
Встречные ветки секли нам лица, через юркие речки, не застывавшие и зимой от
быстроты течения,  мы  не  проезжали,  а  перелетали.  Луна гналась за нами,
вспотевшая и высунувшая язык,  а ветер отставал позади,  как хромая кляча. К
концу ночи луна показала нам всадника.  Мы  не кричали ему остановиться,  но
спустили вдогонку три стрелы. Он упал с седла, его лошадь умчалась дальше. В
шапке убитого изменника мы нашли донос, и, прежде чем наступило полное утро,
все трое уже спали, каждый в своем Доме.
   После этого приезжавшие к  отцу  гости уже  не  выгоняли меня из  избы,
когда заводили беседы с отцом.
   Я узнал,  что Кара-Сакал-батыр,  пришедший с Кубани,  наречен стариками
башкирским ханом.
   Однажды отец разбудил меня ночью и сказал:
   - У  меня гости:  русский поручик и солдаты.  Я зарезал для них барана.
Пока они будут жрать, скачи к Сюгундек-Балтаю, у него гостит хан. Скажи ему,
что урус-офицер и сорок солдат ищут его.
   Я помчался и летел быстрее, чем в первый раз. На этот раз ветер дул мне
в  лицо,  и лошадь подо мною задыхалась,  как и я сам.  В степи,  на границе
нашего юрта,  я  увидел табун и  остановил коня.  Он тотчас упал мертвым.  Я
изловил молодого жеребца в табуне.  Почуяв чужого,  он чуть не убил меня. Ко
мне подбежал старик с топором, думая, что я вор, и я только сказал ему:
   - Надо спешить. Урусы ищут хана.
   Старик бросил топор и  сам оседлал для меня присмиревшего под его рукой
жеребца.  Я  помчался дальше.  За  одним поворотом дороги под копыта жеребца
подвернулся непроворный волк.  Он взвизгнул,  как щенок, и остался лежать со
сломанным хребтом,  однако у  моего жеребца он  успел вырвать клок  мяса  из
брюха.
   С первыми лучами солнца я был у дома Сюгундек-Балтая. В доме еще спали.
Я  разбудил хозяина.  Он  позвал меня в  дом,  растолкал хана,  и  я  увидел
человека без  носа,  с  отсеченным ухом и  срезанным мизинцем.  Это  был хан
Башкирии Кара-Сакал.  Я сразу узнал в нем Салтан-Гирея,  которого приводил в
кош отца моего Аланджянгул. Хан тоже узнал меня и сказал:
   - Большой  рахмат  передай  отцу.   А   пока   останься  и   подкрепись
бишбармаком.
   Увидев моего коня,  хан покачал головой,  а когда узнал,  откуда рана у
него на брюхе, засмеялся.
   - Ты ловкий жягет,  Юлай,  - сказал он. - Я много скакал, но ни разу не
раздавил волка!
   Мы уже поели,  когда в дом прибежал пастух с криком, что по дороге едут
солдаты.
   Безносый батыр засмеялся, выходя в конюшню.
   - Отдай им наши объедки,  -  сказал он,  - пусть пожирают, и скажи, что
хан оставил им угощение.
   Мы вышли во двор и уехали через задние ворота дома.
   Всюду рыскали солдаты,  искали хана.  Но  аллах помогал ему.  Много раз
солдаты доедали еще не  остывший ханский бишбармак.  Много раз нюхали теплый
помет его жеребца.
   С  первой снеговой водой  с  гор  прилетел ветер,  развернувший зеленое
знамя восстания{35}.
   С громом первой весенней грозы шарахнулись табуны от выстрелов.
   С первыми каплями дождя пролилась первая кровь урусов, с первым горячим
проблеском солнца горячей засияла сталь оружия.
   В дом моего отца приехал Зиянчур-батыр. Он призвал жягетов следовать за
собой,  туда,  где  царица хотела строить новый каменный город на  реке Орь.
Травы еще не было, местами еще лежал снег, и зеленое знамя, вздетое на конец
копья, стало первым вестником зеленой поры в степях.
   Мы  мчались подряд три дня -  из  степей в  горы,  из гор в  степи.  На
четвертый день у  нас болели ляжки и чесались зады,  но слезать с седел было
не время.
   В  долине возле Урал-тау,  в  большом ущелье,  мы  застали жаркое лето.
Здесь  уже  не  было  снега.  Из  ущелья от  множества людей поднимался пар,
смешанный с дымом костров. Со всех сторон сюда съезжались удальцы.
   Возле белого утеса,  в  конце ущелья,  стоял ханский кош.  У  коша были
привязаны кони. Спешенные всадники толпились тут же. Небольшие отряды воинов
куда-то в возбуждении уезжали,  толпы конников приезжали из разных юртов,  с
разных дорог.
   Ущелье стало сердцем Башкурдистана.
   К вечеру того дня,  как мы приехали в долину,  когда еще не пришла пора
совершать намаз, но уже склонялся день, хан вышел к народу. Широкое лицо его
было  украшено черной бородой,  нос  обрезан наискось и  левое  ухо  срезано
прочь,  но он был велик и страшен. Одет он был поверх шубы в белый сермяжный
санша,  в лисью шапку с зеленым верхом;  на ногах его были белые сапоги.  Он
сказал:
   - Башкиры! Вы не собаки. Гяуры держат вас как собак. Они отнимают у вас
земли и вырубают ваши леса. Вы хотели бы сойтись, обсудить все свои дела, но
не смеете собираться вместе,  потому что начальники боятся бунта.  Среди вас
нельзя  жить  кузнецу{36},  потому  что  царица боится,  что  кузнец сделает
стрелы;  вам не велят торговать с  соседями:  ни с татарами,  ни с чувашами,
потому  что  гяуры  страшатся  мятежной  заразы.  Вам  запрещено родниться с
другими народами, потому что собаки царицы боятся, не стали бы другие народы
с вами вместе воевать за свою свободу.  Царица велела строить на вашей земле
крепость{36}.  Здесь  вас  много сотен жягетов.  Слушайте!  Ваши  старейшины
нарекли меня ханом{36},  -  хотите ли вы идти со мной против гяуров?  Царица
воюет  сейчас  с  турецким султаном в  не  сможет  послать против нас  много
войска.
   Народ закричал страшно.  Кони взвизгнули от  испуга.  Горы откликнулись
воинам и животным. Хан рукой остановил крики.
   - Здесь вас сотни, - сказал хан. - У моего отца на Кубани тысячи воинов
и  десятки  тысяч.  Я  -  брат  зюнгорского  хана,  у  него  тысячи  воинов.
Каракалпаки мне союзники; у них тысячи воинов. Кайсацкий Джанбек-батыр - мой
кунак;  у него тысячи воинов. В Ногайской орде, по реке Атынтурка, под горой
Чугакас,  стоят восемьдесят тысяч воинов.  Они ждут,  когда откроются летние
дороги,  и придут нам на помощь. На небе аллах - тоже с нами! Разрушим новую
крепость и разобьем солдат!
   Снова все закричали. Хан помолчал, погладил бороду и сказал:
   - У кого есть ружья, подымите их кверху!
   Воины подняли ружья.  Было тихо. Хан считал правой рукой, и видно было,
что у него не хватает мизинца.
   Поднявшие ружья были  горды и  довольны собой.  Хан  сосчитал и  сказал
вслух:
   - Сто пятьдесят ружей.
   Он задумался.
   У остальных были луки и стрелы,  копья,  секиры,  палицы, топоры, косы,
вилы, кинжалы, и у всех была еще смелость.
   - Все  остальные должны достать ружья у  убитых солдат и  у  тарханских
собак, продавшихся русской царице, - сказал хан и ушел в кош.
   Той  же  ночью  Зиянчур собрал всех,  у  кого  были  ружья  и  надежные
дальнобойные луки.  Таких собралось пятьсот человек.  Я был с ними -  у меня
был хороший лук.
   - Сегодня вскроется река,  - сказал Зиянчур, - солдаты не смогут прийти
на помощь "верным" тарханам,  и  мы сегодня же в ночь нападем на изменников.
Уже семьсот человек их со старшиной Буларом идут на нас.  У  Зеленой горы мы
завлечем их в ущелье и там одолеем.
   И  мы поехали.  Половина людей с  ружьями отделилась,  и с ними человек
пятьдесят с  луками.  Они  поехали вперед,  и  вскоре  за  Зеленой горой  мы
услыхали выстрелы. Наши помчались в тесное ущелье, а собаки Булара бросились
за  ними.  Когда Булар вошел в  теснину,  мы замкнули выход из нее,  а  наши
передовые укрепились у входа.
   Тогда Зиянчур с  сотней воинов занял соседние скалы,  и  из-за  каждого
камня сверху на головы бешеных тарханских свиней падала смерть.
   Больше двухсот человек из них осталось лежать в теснине.  Большой табун
оседланных лошадей пригнали мы  в  свое  становище,  много  хлеба  отбили  и
двадцать ружей.
   Многих из  нас Зиянчур разослал по  аулам собирать воинов.  Каждый день
приходили новые сотни людей.  И  вот всюду пронесся клич:  "За Башкирию!  За
хана!"
   Я  ехал  с  набранной мною сотней воинов,  когда нас  догнал татарин на
рыжей кобыле. Кобыла упала, ожеребилась и тут же издохла. Татарин рассказал,
что гяурский начальник,  князь Урусов{37},  несмотря на  половодье,  перешел
реку Сакмару и идет на Сакмарск и к новой крепости.
   Когда это  известие привезли мы  Кара-Сакалу,  он  полсуток совещался с
Аланджянгулом и  Зиянчуром.  Потом он  приказал свернуть коши и  выступить в
путь.
   Река бушевала и  разливалась;  каждый ручей становился рекой,  и каждая
лощина  превратилась в  поток.  Жижа  скользила,  хлюпала и  быстро утомляла
коней.
   Травы было еще мало, и усталых коней нечем было кормить.
   Деревья и кустарники,  еще не покрытые зеленью, не укрывали нас от глаз
лазутчика и неприятельских выстрелов.
   Мы шли вперед.
   Ветер стегал наши лица дождем и слезил наши взоры.
   Мы шли.
   Прослышав о наших подвигах издали,  потому что слово человека,  несущее
славу воинов,  обгоняет и  стрелу и  молнию,  люди оставляли жилища и шли со
своих мест.
   Гяурские собаки  -  тарханы со  своими  ублюдками -  собирались вместе,
чтобы отбиваться от  нас.  Честные воины приносили нам свои богатства,  свою
смелость и силу.
   Хан  ехал впереди нас  под  зеленым знаменем,  высоко развевавшимся над
ордой.
   Сзади  тянулись тяжелые гурты ленивых баранов.  Их  жир  порастрясся во
время похода,  и  они жалобно кричали от  усталости.  Многие овцы ягнились в
пути,  и мы их частью тут же убивали для пищи,  частью же оставляли в добычу
волкам - не было времени возиться с ягнятами.
   Многие юрты,  куда мы еще не дошли,  сами подняли наше знамя и,  собрав
оружие, ушли в горы. Они так же расправлялись со своими "верными" баями, как
мы со своими.
   Мы ожидали подкрепления с  Кубани.  Восемьдесят тысяч воинов,  идущих к
нам в помощь,  стали для нас надеждой,  они стали нашей храбростью и, еще не
успев  прибыть,  удесятерили наши  силы.  Русская  царица  испугалась нашего
мятежа. Она сказала своим начальникам:
   - Кто  будет  мало  жесток с  башкирами или  кого  они  победят,  будет
наказан.
   И царские солдаты,  врываясь в наши селения,  если кого заставали, того
по приказу начальников убивали, а деревни сжигали.
   Мы платили им,  как велел пророк:  изловив солдата,  мы с  него сдирали
кожу,  мы его истязали и  мучили.  Мы жгли их живьем,  вешали за шею,  секли
головы, ломали кости живым и отрезали уши и носы.
   Заводы, построенные на наших землях, мы сжигали. Рабочие люди с заводов
бежали от нас прочь,  едва только мы подходили близко, но наши стрелы и пули
их настигали в лесах и ущельях.
   Мелкие крепости пали перед нами, солдаты были истреблены.
   Гонцы из разных мест вскоре примчались к нам с вестью, что нас окружает
большое войско царицы.
   Тогда в степи,  где мы находились, раскинулся ханский кош. Салтан-Гирей
с начальниками ушел под войлочную кровлю.
   Воины ожидали решения старших и говорили,  что вот хан пошлет гонцов на
Кубань,  чтобы скорее пришло войско;  иные же  осторожно шептали,  что хан -
изменник и никто не придет к нам на помощь.
   Это говорили многие,  но я не слышал.  Когда я впервые услыхал, то взял
ружье и  застрелил говорившего.  Это  был сын брата моей матери.  Он  упал с
разбитой головой. Я сказал:
   - Изменник! Змея! - И я плюнул в лицо убитого.
   Бывший со мною мой кунак посоветовал:
   - Пойдем,  Юлай!  Ты убил брата, и отец его убьет тебя. Пока не поздно,
проси защиты у хана.
   Мы пришли к ханскому кошу,  я и мой кунак, и мы дождались конца совета.
Тогда хан, выйдя, спросил нас, что надо, и кунак рассказал о моем проступке.
   Хан усмехнулся в черную бороду и взглянул на меня.
   - Напрасно ты берешься за мои дела:  я сам должен был убить его. Делать
нечего.  Судьба отняла у тебя брата,  - вместо него отныне братом твоим буду
я. Ты оставайся всегда при мне.
   Так я стал братом хана Салтан-Гирея, названного Кара-Сакалом.
   На  ханском  совете  было  решено  собрать всех  башкир  вместе,  чтобы
гяурскую силу  встретить не  меньшей силой.  Аланджянгул и  Зиянчур оставили
войско и  поехали собирать воинов.  Слухи  о  приближении гяуров каждый день
возобновлялись.  Сначала гяуры шли на  Сакмарск и  Губерлинские горы{39},  а
потом внезапно повернули влево в,  дойдя до  Тамьянского юрта,  остановились
при Тархангуле.
   Невдалеке расположились и мы, ожидая прибытия помощи.
   Однажды ночью хан разбудил меня.
   - Юлай,  -  сказал он,  -  что мне делать?  Ты молод,  однако не глуп -
советуй.  Ты мне брат.  Гяуры утром пойдут на нас,  а подкрепления не будет:
Аланджянгул и Зиянчур попались в руки русских начальников.
   - Хан,  -  сказал я,  -  что значат два человека?!  Разве не идут к нам
восемьдесят  тысяч  воинов  с   Кубани?   Разве  не  придут  на  помощь  нам
Джанбек-батыр и каракалпаки?!
   Тогда хан с горечью засмеялся.
   - Сядь,  - сказал он мне, указывая на шелковую подушку. - Сядь и слушай
меня.
   - Ты брат мой,  Юлай,  -  сказал хан,  - и ты мой свидетель. Ты еще год
назад смеялся, как сам я, над тем, что я буду ханом. - Кара-Сакал увидал мой