в его
Тулпара несет песня...  Вон как ликует народ,  встречая его, этого мальчика,
сына Юлая...
   Старшина Юлай, военачальник, отец, полковник государя, вдруг сам оробел
перед этим юношей и почувствовал себя сгорбленным.
   "Что я  -  боюсь его?!"  -  с  возмущением остановил сам себя Юлай,  и,
придав  лицу  своему  веселое  и  развязное выражение,  он  свободно  шагнул
навстречу Салавату, вошедшему в комнату.
   - Дождались,  атай!  -  жизнерадостно воскликнул Салават,  протянув для
объятия руки.
   - Дождались, Салават!
   - С победой, атай!
   - С победой, с победой, сын мой!
   Салават только тут увидал в толпе Бухаира.
   - И ты с нами тут?  -  удивленно воскликнул он.  - Дождались, Бухаир! С
победой!
   - Дождались! Правда пришла на наших врагов! С победой! - повторяли друг
другу встретившиеся воины.
   Они  воевали в  разных местах,  каждый прошел свои битвы,  испытал свои
раны,   и  вот  сошлись  вместе.   Между  начальными  людьми,  как  и  между
подчиненными,  было много старых знакомцев,  все узнавали друг друга, и всем
было о чем рассказать, что послушать.
   - Я ведь старый вояка, могу еще саблю держать, не забыл, как дерутся! -
хвалился Юлай. - Рука у Юлая крепка и голова ведь, сказать, не худая!
   - Небось тебя государь наградит.  Он только приказ послал брать заводы,
а ты уж и сам захватил! Да какой завод! - поддержал отца Салават.
   - А  царю что за  дело?!  -  вмешался Бухаир.  -  Мы свой завод взяли у
русских.  Юлай свою землю взял.  Свои леса берем, степи, реки свои... Купчую
крепость сожгли, чтобы никто не сказал, что наша земля - не наша.
   - Господин полковник,  казаки тут в деревеньке за лесом станут, - войдя
в контору, доложил Салавату яицкий Сотник.
   - Пусть в деревеньке. Да тотчас разъезды послать по дорогам, - приказал
Салават, - скажи атаману.
   - Слушаюсь, господин полковник!
   Сотник вышел.
   - А что,  Салават,  у тебя много русских в войске?  - осторожно спросил
Юлай.
   - У меня ведь всякие люди:  чуваши, мордовцы, татары, русские, мишари -
кого только нет! - отвечал Салават с деланным безразличием.
   В  самом деле,  он гордился тем,  что к  нему с  охотою шли люди разных
народностей,  все его равно признавали,  верили ему,  слушались его и хотели
служить государю под началом славного удалого полковника Салавата.
   - А тебе еще людей надо? - спросил Юлай.
   - Война ненасытна, атай. Чем больше в войне людей, тем ближе победа!
   - Я дам тебе еще тысячу русских, сын. Айда, ты забрей их в солдаты.
   - А ты где возьмешь столько русских? - удивленно спросил Салават.
   - Заводских мужиков.  Ты  видал,  какие  медведи  здоровые?  Вот  будут
солдаты царю!
   В  помещение внесли  вареное  мясо,  горячую  воду  для  омовения.  Все
вспомнили вдруг,  что  давно не  ели,  и  развеселились при  виде  дымящихся
вкусным, душистым паром широких Табаков, под которые подстилали кошму.
   - Ай-бай-бай! Вовсе помер от голода!..
   - Ай,  брюхо прилипло к спине!  -  шумно шутили вокруг бишбармака, пока
Юлай, подсучив рукава, примеривался ножом к груде горячего мяса.
   - Сколько барашков сварили?
   - Нынче будет на брата по одному маловато!
   - И по два барана съедим!..
   - Один съел так, да лопнул!..
   Под  общий  говор  и  смех  в  контору вошли опять Сысой и  вся  группа
работных людей, которые были тут раньше.
   - Вас кто звал?! - крикнул на них Бухаир.
   - А мы зватого не дождались да сами на свадебку - как бы не припоздать!
- отозвался едва  не  повешенный Бухаиром  пугачевский посланец и  подмигнул
Салавату: - Здорово, полковничек!
   - Семка!  Здорово,  поручик!  Здоров,  не пропал! - радостно воскликнул
Салават. - Иди, садись рядом!
   Юлай с Бухаиром значительно и тревожно переглянулись.
   - А вы, дураки, робели! - обернулся Семка к своим спутникам.
   - Здравствуйте,   казаки,   садитесь  покушать!   -  пригласил  Салават
заводчан.
   - Спасибо на угощенье,  и так сыты-пьяны,  -  отозвался Сысой.  -  Твой
тятька да тот чернявый нас угощали, - кивнул он на Бухаира.
   - Спасибо на добром слове!
   - Мы тут постоим, господин полковник, - откликнулись его спутники.
   - Да пошто,  ребята,  стоять!  И вода-то стоячая тухнет!  Сядем рядком,
поговорим ладком.  Мы  с  полковником Салаватом дружки с  молодых ногтей!  -
подбодрил их Семка.
   - Видал,  Салават?  Чем  плохие солдаты будут?!  Бери,  если  надо царю
людей, - кивнул Юлай на рабочих.
   - Хороши солдаты!  -  согласился и Салават. - Вижу сам - хороши. Да как
же их взять? А кто на заводе работать будет?
   Юлай засмеялся.
   - Какой я  заводчик!..  Тоже нашелся купец Мясников!..  Мне  на  заводе
работать не надо.  Айда,  ты не бойся,  ты всех их бери.  Я  завод все равно
ломать буду...
   Старый Сысой присел с Салаватом рядом.
   - Ты,  полковник сударь,  вот об чем рассуди,  -  сказал рудоплавщик. -
Скажем,  нас  всех  в  солдаты -  мы  рады царю послужить за  мужицкую долю,
пойдем.  Скажем, завод разломать - на то хозяйская да царская воля. Укажут -
сломаем...  А пошто же деревни жечь?  Ведь у нас там жены,  детишки. Куды им
идти?
   Салават удивленно взглянул на старого рудоплавщика.
   - А  куда вам  идти?!  Никто ваши деревни не  тронет.  Где жили,  там и
живите...
   - Это как,  Салават?  -  осторожно,  с тревогой спросил Юлай. - Что же,
русские жить будут, что ли, всегда на башкирской земле?
   - Будут жить,  атай,  -  сказал Салават.  - Таков государев указ, чтобы
сабли, пики, кольчуги ковать в заводах, пушки лить, ядра готовить...
   - Вот тебе на!  -  весело и  удало выкрикнул Семка.  -  А  мы-то  тут с
тятькой твоим  завод  собрались разломать,  а  русских всех  в  шею  гнать и
деревни спалить!
   Салават понимающе посмотрел на Семку.
   - Неверно вы рассудили.  Государь указал только царских изменщиков домы
палить и семейки гнать с места, - сказал он.
   - Какая же  мне  воля,  когда я  завод ломать не  могу на  своей земле,
деревни пожечь не могу, ничего не могу?! - в недоумении воскликнул Юлай. - А
царь брехал: воля, мол, воля!!
   - Ишь, не любо тебе царское слово! - заметил Семка.
   - Семка,  слышь,  иди объяви народу, что будет работать завод и деревни
по-старому будут стоять,  -  сказал Салават. - Ступайте скажите, - обратился
он к остальным.
   - Спасибо на  угощенье,  сударь полковник!  Спасибо на добром слове!  -
заговорили рабочие, кланяясь и выходя всей гурьбою.
   Когда они вышли, Салават не сдержался.
   - Позоришь меня при русских,  атай!  -  вспыхнув,  сказал он.  - Как ты
сказал про царский указ?!
   - Твой царь дает только русским волю, - сказал Юлай.
   - Царь для всех хочет правды, атай! - возразил Салават.
   - Ай-бай-бай! Ты совсем ведь ребенок еще, Салават! - печально, с укором
воскликнул Юлай.  -  Для всех не бывает ведь правды!  Сам бог не сумел найти
общую правду для  волка и  для овечки.  Когда один счастлив,  другому всегда
беда. Царь хочет правды для русских!..
   - У башкир нет отдельной от русских дороги,  атай! Алдар и Кусюм, Сеит,
Батырша и Кара-Сакал -  все шли отдельной дорогой,  и никогда еще не были мы
так сильны, как сегодня, - уверенно сказал Салават. - Русский народ вместе с
нами,  атай,  чуваши, черемисы, киргизцы - все с нами, атай, - вот где сила!
Вот  общая правда!  Три  дня назад я  послал пятьсот человек в  подкрепление
государю,  а  сейчас у  меня снова тысяча человек:  пятьсот на конях и сотен
пять пеших...
   - Ну, пеший какой уж воин! Пешком не война! - возразил Юлай.
   - Пятьсот лошадей я  думаю  взять у  тебя,  атай,  -  сказал Салават и,
заметив быстрый насмешливый взгляд Бухаира,  брошенный на Юлая,  добавил:  -
Половину возьмем у тебя, половину - у Бухаира, на том и поладим!
   Салават увидал, как вспыльчивый шурин его изменился в лице, побелел, но
сдержался.
   Юлай был куда простодушней.
   - Надо взять лошадей у  тех,  кто  сам не  идет на  войну,  -  вот как,
Салават! А мы с Бухаиром ведь сами воюем! - захныкал Юлай.
   - Юлай-агай!  -  остановил его Бухаир.  - Салават твой сын, а мой зять.
Как он  напишет царю,  что мы,  богатые люди,  не  даем лошадей?  Ему стыдно
писать!
   - Ты еще тут, Бухаир! - огрызнулся Юлай. - Я когда сказал, что не дам?!
Посылай людей сын, бери лошадей, разоряй!..
   Салават засмеялся.
   - Совсем разорился,  атай!  Табунов не стало, овечек не стало - беда!..
Ай-бай-бай!  Пропал мой атай! Мясо поели, а на чай не хватило богатства, чаю
нынче сыну с дороги не дал!..
   - Ох,  прости,  позабыл,  Салават!  Совсем  позабыл!  Меду  сейчас велю
принести, масла, сливок подать...
   Сотник Кигинского юрта Рясул с  двумя десятниками вошел в  контору.  Их
прислала  башкирская сотня  Рясула.  Башкир  поразило распоряжение казацкого
атамана, чтобы заводские рабочие разобрали себе хозяйских овец заводчика.
   - А нам, Салават-агай, как же? - недоуменно спросил его сотник.
   - А ты тут при чем? Кому вам?
   - Да я ни при чем.  Я про всех башкир говорю.  Сказать вот,  хоть я.  Я
пастух.  Я  с  барашками рос.  Когда был  малайкой,  меня чуть-чуть волки не
съели.  Потом меня выгнал бай в  горы искать жеребенка.  Я  чуть не  замерз,
пастухи нашли меня,  отогрели. Смотри, трех пальцев нет на руке - отморозил,
а за жеребенка бай у моей матери тогда отнял мерина... Вот я говорю: русские
у своего хозяина взяли овечек, а мы?..
   - Нам  тоже  ведь  нужно  у  своего!  -  подхватил пришедший с  Рясулом
десятник.
   - А кто твой хозяин? - спросил Салават.
   - Наш Сеитбай Кигинского юрта.
   - Ай-бай,  злой человек! - заметил Юлай. - Неправдой живет. Целый косяк
лошадей у меня отбил. Пусть аллах ему наказанье пошлет!
   - Он как русский купец,  как заводчик людей своих мучит!  - подхватил и
второй десятник, пришедший с Рясулом.
   - Повесить его самого, а добро поделить! - воскликнул Рясул.
   - Ну что ж, поезжайте всей сотней, делите его добро, а жягетов оттуда с
собою на службу ведите,  -  согласился с ним Салават.  - Скажи, чтобы писарь
всей сотне на трое суток письмо написал домой съездить.
   - Накажет бог тебя, Сеитбай, за моих лошадей! - злорадно сказал Юлай.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Неугомонный Салават рыскал  по  деревенькам вокруг  завода,  осматривал
самый завод,  хотел все видеть,  все знать,  говорил со всеми.  Словно огонь
играл в его жилах.
   Юлай сидел,  удрученный,  вдвоем с Бухаиром.  Оба они были мрачны. Юлай
старался вовлечь Бухаира в беседу, но тот молчал, и Юлай бормотал, обращаясь
словно к себе самому:
   - Ай,  старшина Юлай,  старшина Юлай!  Сколько  лет  ждал  ты  счастья,
расплаты за  все  обиды,  и  час пришел!  Дорвался ты,  Юлай!  Поднял народ,
налетел на завод,  как буря,  завод стал твоим,  бумагу проклятую сжег своею
рукой,  землю,  леса назад получил,  русские стали в твоей власти...  Увидал
бог,  что  еще  бы  радости человеку прибавить надо:  "Подставляй,  говорит,
мешок,  старшина,  еще радости всыплю!" Сын пришел:  удалой, красивый, сам у
царя в  почете.  Едва ему двадцать лет,  а  он  целый полковник!..  Радуйся,
старшина!..  Где только такой-то большой мешок отыскать, чтобы сразу столько
счастья насыпать?..  Верно,  гнилой был мешок,  а радостей больно уж много -
разорвался мешок,  да все и просыпалось сразу!..  Давай,  Бухаирка, праздник
устроим:  большой  бишбармак наварим,  гостей  назовем,  кумыса  напьемся  в
последний раз,  пока на войну не всех лошадей отобрали,  а  главное -  меду,
меду побольше, чтобы горечи нашей с тобою победы не слышно было!..
   Юлаю показалось,  что Бухаир чуть подернул в усмешке усами. Он подождал
ответа, но писарь снова сдержался и промолчал.
   - Он хочет царю служить,  -  продолжал Юлай.  -  Первое дело,  конечно,
царь,  а  ведь  как  сказать -  нешто отец-то  теперь не  отец уж?  Когда он
маленьким был,  все хвалили меня:  бай-бай,  Юлай,  какого сынишку слепил, -
умный,  красивый,  первый жягет в седле,  Коран,  как мулла, читает, силен и
отца уважает тоже...  Вот ты мне скажи, Бухаир: может, я его научал плохому?
Кто же  его научил?  Может,  война его научила?!  Пришел,  всех в  свои руки
забрал...
   - Руки сильные,  значит, у парня и кровь молодая! - не выдержал Бухаир.
- Ты нынче стар стал, Юлай-агай. На старость пеняй... Юность всегда считает,
что старые выжили из ума, а себя почитает непогрешимой и мудрой.
   - Это,  ты говоришь, премудрость велит раздавать оружие русским, беречь
их деревни, оставить на нашей земле заводы, у нас лошадей забирать?
   - Опять ты своих лошадей не можешь забыть!  Старость ищет богатства,  а
молодость - славы... Царь требует от него табунов и войска. Тебе ли серчать,
старшина?!  Ты сам ведь попался на эту приманку -  полковником стал! Что же,
тебе лучше царица, что ли?! - спросил Бухаир.
   - У царицы ведь глотка, кажись, маленько поуже... Может, царь для рабов
хорош,  Бухаир? Он рабам дает волю. А нам он что даст? Еще больше богатства,
что ли?!
   - Неладно,  Юлай-агай,  ты ведь царский полковник,  а  что говоришь!  -
возразил Бухаир.
   - Полковник?!  -  вскипел  Юлай.  -  А  что  мне  теперь,  из-за  этого
разориться?!  Лошадей дашь -  потребуют денег,  а там и еще что-нибудь...  У
войны ненасытная глотка...
   - Ты  просто жадный старик!  -  оборвал его  жалобы Бухаир.  -  Сегодня
жалеешь коней, а завтра будешь жалеть баранов.
   - Постой, постой, писарь... А я не слыхал - что, говорят про баранов? -
насторожился Юлай.
   - И  я  пока не слыхал.  Я  просто подумал,  что трудно ведь будет тебе
кормить заводских мужиков, - сказал Бухаир.
   - Я их кормить буду, значит, по-твоему, что ли?! - возмутился Юлай.
   - А  кто  же?  Прежде кормил купец -  хозяин завода.  Теперь ты  хозяин
завода,  тебе и кормить. А купеческие стада разделили меж русскими мужиками.
Теперь ты своими барашками должен кормить заводских людей.
   Юлай вскочил.
   - Какой я хозяин?!  На что мне завод?!  Не надо завода!  Велю разломать
завод.  Мало ли что мой мальчишка сказал!.. Я землю отвоевал для народа!.. -
кричал возмущенный Юлай.

   Бухаир много  лет  уже  был  писарем при  Юлае  и  знал  его  слабости.
Жадностью он растравил его сердце,  как огненным ядом,  и знал,  что обрел в
отце тайного союзника против сына.
   В соединенном отряде Юлая и Бухаира у писаря было довольно своих людей,
которые привыкли ему  подчиняться.  У  них  были друзья между баями соседних
юртов.  На них Бухаир хотел полагаться и впредь и держал с ними связи. Одним
из таких друзей Бухаира был старый недруг Юлая Сеитбай из Кигинского юрта.
   Когда  Салават  разрешил сотне  кигинских башкир  поехать делить  гурты
Сеитбая, Бухаир к нему тотчас же выслал гонца предупредить об опасности.
   У  Бухаира  было  неспокойно на  душе,  пока  Салават находился вблизи.
Писарь  ждал,  когда  наконец  уйдет  этот  неугомонный юноша.  Есть  же  по
соседству другие заводы - разве они не нужны царю? Почему не идет он туда со
всем своим войском?
   Но Салават,  прежде чем выслать в соседний завод войско,  направил туда
Семку  и  двоих  заводских рабочих  с  пугачевскими манифестами.  Он  ожидал
известий от них, когда ночью примчался посланец от сотника Рясула.
   Рясул сообщал, что в горах он напал на след одинокого всадника и выслал
за ним погоню.  Тот стал уходить, сорвался со скалы и разбился. На лыжах они
спустились с горы, обыскали его и нашли письмо Бухаира к кигинскому баю.
   В письме Бухаир признавался сам,  что он растоптал манифест Пугачева, и
обещал,  что изменнику Салавату не  сносить головы.  В  том же письме Бухаир
писал своим пастухам наказ отогнать его табуны за  горные перевалы,  где они
будут отрезаны весенней распутицей.
   Бухаир был схвачен сейчас же.
   Салават хотел посадить его в заводскую тюрьму, из которой накануне было
выпущено десятка три изможденных хозяйских пленников, но Юлай взмолился:
   - Он брат твоей Амины,  Салават!  Ты так себя позоришь.  Бывает, если в
своем роду наказать кого надо, то делают тихо, - зачем на весь свет кричать?
Я - старшина, он - мой писарь, и на меня, на весь юрт упадет позор... А тебе
ведь он шурин...  Сам понимай,  Салават,  Сеитбай мой недруг, он целый табун
моих коней отогнал,  окаянный.  Рысабай мне тоже был недруг,  и Бухаирка мне
другом не был -  сам знаешь,  он против меня.  А я тебе все-таки говорю:  не
сажай ты его в  тюрьму на позор.  Давай его тут в  конторе в подвал посадим.
Отсюда он, связанный, все равно не уйдет.
   Салават согласился.
   Оставив Юлая оберегать завоеванный им завод,  Салават утром выступил на
соседний, где уже орудовал Семка.
   С Салаватом было пять сотен людей. Они окружили завод, расположенный не
так,  как крепости,  не на горе,  а в глубокой котловине между горами. С гор
было удобно напасть.
   Салават  разместил  отряд  по  склону  холма.   Пятьдесят  добровольцев
поехали, с ним самим во главе, к поселку.
   Салават ехал,  держа в  руке  манифест Пугачева.  Ему  навстречу выехал
заводский поп  с  крестом  в  руке.  За  попом  двигалось человек шестьдесят
мастеровых, а рядом, с попом - плотинный мастер.
   Увидав,  что намерения их  вовсе не мирные,  Салават поднял над головой
манифест.
   - Мы не воевать пришли...  Царское письмо привезли.  Царь Петра Федорыч
приказ давал заводскую контору кончать, приказчиков гнать с завода.
   Поворачивай, поворачивай! - крикнул плотинный мастер, выхватив саблю.
   - С  нами бог,  братия,  с нами бог!  -  закричал поп,  подымая крест и
пуская  лошадь  рысью  навстречу  Салавату  и  башкирам.  -  Господь  против
аллаяров!.. Не потерпим злобы их!..
   Мастеровые с криками,  подняв ружья, болты, топоры, молоты, ринулись за
предводителем. Салават не успел отдать команды, как был окружен.
   "Вот  тебе  и  заводской народ!"  -  подумал  Салават,  вспомнив  завет
Хлопуши.
   - Ге-э-эй! - пронзительно крикнул он.
   Это было условным знаком. С соседних гор отовсюду ринулись башкиры.
   Заводчане увидали,  что им  не справиться с  нападающими,  и  повернули
назад.   Передовой  отряд   Салавата   успел   оправиться,   бросился  вслед
отступающим, но те заперлись в заводском дворе. Салават с отрядом подъехал к
воротам.
   - Отворяй! - крикнул он. - Государь указал!
   - А ты кто же государю -  сват,  что ли,  будешь? - ответил голос из-за
забора.
   - Я - полковник Салават Юлай-углы, Шайтан-Кудейского юрта.
   - Ну,  так и  иди к шайтану,  коли ты из шайтанского рода!  -  крикнули
из-за забора, и залп заключил эти слова.
   Салават отъехал от ворот, приблизился к башкирам.
   - Веди, Салават, возьмем силой! - кричали воины.
   Но Салават не повел их в  бой,  он вызвал десяток добровольцев и послал
их в лес, держа заводские ворота и двор в осаде.
   Салават,  дожидаясь  возвращения десятка,  посланного  в  лес,  сел  на
крыльцо избы,  а коня пустил по двору. Вдруг из избы до него донесся детский
плач.  Салават  вошел  в  дом.  В  люльке,  подвешенной  к  потолку,  плакал
проснувшийся ребенок.  Салавата кольнула мысль о  неродившемся Рамазане.  Он
стоял задумавшись.  Амина с ребенком на руках,  как живая,  встала перед его
глазами  и  показалась снова  близкой  и  милой.  С  улицы  грохнул выстрел.
Ребенок,  удивленно глядевший на Салавата,  снова заплакал. Салават поглядел
на его сморщенное гримасой личико и засмеялся.
   - Рамазан!  Рамазанкай!  -  позвал он и щелкнул пальцами. - Кишкерма, -
сказал Салават. - Иди сюда, и он поднял ребенка на руки.
   Ребенок  снова  заплакал.   Тогда  в  избе  заскрипели  доски  подпола,
поднялось творило, и показалась девичья голова.
   - Ой, мама, - крикнула девушка, - аллаяр схватил Петьку!
   Творило шумно захлопнулось. Ребенок закричал еще пуще. Салават, неловко
держа его на руках, вынул из кармана монету и совал ему в руку, но мальчишка
не  успокаивался.  С  улицы донесся крик  и  топот лошадей.  Салават положил
ребенка и вышел, но уже на крыльце он услыхал отчаянный плач.
   "Побоится ведь вылезти девка",  - подумал он, возвратился, взял на руки
изо всех сил ревущего Петьку, поднял творило и обеими руками опустил ребенка
в подп