д
рождения Салавата,  еще свежа о  том память,  как тептярями и мещеряками был
предан восставший Батырша{221} -  сам мещеряк и верный мусульманин. Мещеряки
и  тептяри куплены русскими царями{221};  за  свое смиренное подчинение,  за
вечную  верность  мещеряки  получили  в  собственность  земли,   а  тептяри,
платившие прежде дань башкирам,  освобождены от  дани.  Отряд состоял больше
чем  наполовину  из  тептярей  и  мещеряков.   Решившись  говорить,  Салават
сознавал,  что через несколько мгновений может произойти свалка, что тептяри
и  мещеряки не  послушают его и,  может быть,  он  окажется связанным и  как
возмутитель будет казнен.
   Но уже поздно было остановиться. Салават привстал на стременах.
   - Жягетляр!  -  крикнул он пронзительно и  тонко.  -  Русский начальник
велел нам идти в  Биккулову на  помощь войскам царицы.  Под Оренбургом стоят
казаки царя...
   Тихий ропот, возрастая, прошел в толпе. Салават начал громче:
   - Царь и царица ведут войну между собой.  За царицу идут заводчики,  за
царицу -  помещики.  За царя -  казаки и  весь бедный народ:  русский народ,
киргизский народ, калмыцкий народ... а разве мы хуже?!
   Снова в толпе пронесся неясный гул.
   - Царь обещал удавить всех заводчиков и приказчиков, перебить помещиков
и командиров! - громко сказал Салават.
   - Бить! Не жалеть! - крикнули из башкирской сотни.
   Салават продолжал:
   - Царица строит у  нас  крепости,  а  если мы  поможем царю -  крепости
разрушатся и мы будем жить на воле.
   - На воле жить! - раздались возгласы башкир. - Царь освободит от ясака.
Все равно баба не справится с царем...  Если мы пойдем за нее, нас же потом,
когда царь победит, накажут!
   - Бунтовать хочешь?  -  выкрикнул толстый  тептярский сотник  Давлетев,
обиженный  еще  ранее  тем,  что  Богданов  передал  начальство над  отрядом
мальчишке Салавату.  -  Бунтовать хочешь?  - И он, грозя кулаком, направил к
Салавату  коня,  но  столпившиеся вокруг  своего  командира шайтан-кудейские
башкиры,  которые стали  ближе,  готовые к  стычке  с  солдатами и  с  самим
шайтаном, загородили ему дорогу.
   Кинзя подъехал к  Давлетеву вплотную и так же,  как он,  вытянул вперед
руку со сжатым кулаком.  Так стояли они,  толстые и  громадные,  друг против
друга, со сжатыми кулаками, сунутыми друг другу под нос.
   Была  самая решительная минута:  если  Кинзя ударит Давлетева,  тептяри
ринутся на  башкир;  если  же  первый  ударит Давлетев,  не  смогут стерпеть
башкирцы.
   Все  мгновенно подобрали поводья,  все  замерло,  все  готовы  были  по
первому знаку ринуться в свалку,  тем более страшную,  что противники стояли
грудь с грудью, что толпа вся уже перемешалась во время речи Салавата, кроме
кучки в  девяносто человек башкир Шайтан-Кудейского юрта,  державшихся возле
начальника.
   Салават покосился на солдат и увидел, что те вместе с капралом и Семкой
отъехали к стороне, словно наблюдая, что будет, предоставив его самому себе.
Да  как  могли бы  они помочь ему,  если бы  захотели,  если всего одна лишь
десятая  часть   из   отряда  Салавата  могла  кое-как,   кое-что   понимать
по-русски...
   Уже жеребцы Кинзи и Давлетева враждебно обнюхивали друг друга. Довольно
одному из них куснуть другого - это все равно примут за нападение всадника и
свалки не миновать.  Настала тишина,  но в тишине зазвенел вдруг раскатистый
смех Салавата.  Салават прыснул самым безудержным хохотом, показывая пальцем
на обоих толстяков.
   - Бараны! - крикнул он и громче захохотал. - Ребята, бараны сошлись!
   И  эти  слова вдруг всколыхнули всех.  Внезапно все увидали,  что перед
ними не грозные воины,  стоящие друг против друга,  а жирные упрямые бараны,
застывшие в  глупой  пугающей позе.  Тишина,  которая  наступила,  но  могла
нарушиться исподволь,  -  напряжение ее  должно было прорваться в  грозу,  в
бурю,  в гром. И оно прорвалось: буря смеха, широкие раскаты хохота огласили
стоянку.
   - Бараны!  Толстозадые!  Ай-бай-бай-бай!  -  взлетали из бури отдельные
выкрики,  и  снова  колыхало окрестности раскатистым хохотом тысячи  глоток,
тысячи молодых здоровенных грудей.
   Кинзя и Давлетев, смущенные, разъехались угрюмо и молча, и вдруг жирный
и краснощекий Кинзя затрясся мелкой дрожью,  покраснел еще больше,  узенькие
глазки его еще сузились, и он захохотал сам пронзительным, тонким смехом.
   - Кишкерма! - крикнул Салават. - Тише, вы!
   Но  этот бешеный смех не так легко теперь было унять;  он перекатывался
по всей толпе с  места на место,  гремел и грохотал то с одной,  то с другой
стороны.  Наконец сама  по  себе  буря стала утихать.  Давлетев,  красный от
жирного затылка до  рук,  сжимавших узду,  до  рыжей бородки и  белков глаз,
замешался в толпу немногих сочувствующих.
   - Все за  царя!..  Все на  заводчиков!..  -  выкрикнул молодой тептярь,
проталкиваясь вперед, подъезжая к Салавату.
   Тогда Салават вдруг вспомнил про  пакет,  адресованный к  генералу.  Он
вынул его из шапки, сломал печать и развернул манифест, который заставил его
читать и переводить Богданов.
   - Слушайте все! Вот письмо от царя! - возгласил Салават.
   И все мгновенно утихло.  Даже кони,  смирясь, утихли, и только пряданье
ушей  да  мелкая дрожь кожи на  шеях и  крупах еще  выдавали их  неулегшееся
волнение - животные подчинились единой воле своих хозяев, и замерло все.
   - "Я царь,  пришедший из тайных мест..." - начал громко и внятно читать
Салават.  И  тут он вспомнил,  что манифест обращен только к  башкирам.  Это
могло  погубить все  дело.  Нельзя  было  ставить  башкир  отдельно от  всех
других...
   Салават быстро нашелся:
   - "Все народы моей земли -  башкир и татар,  тептярь,  мещеряк, чуваш и
калмык - здравствуй!" - прочел Салават.
   - Здравствуй,   бачка  царь!  -  крикнул  юнец-тептярь,  подъехавший  к
Салавату и глядевший на него неотрывно восторженными, сияющими глазами.
   Салават улыбнулся.
   - "Жалую вас землей,  лесом,  водами, травами, порохом и свинцом, жалую
вас вольной волей,  живите,  как звери степные..." -  читал Салават, и голос
его креп и звенел медью...
   Салават преобразился.
   Из юноши в одно мгновение он стал мужем.  Сознание,  что именем царя он
читает свои слова, возглашает свою мечту, окрыляло его. За царя, написавшего
эти слова к народу, он был готов сражаться один с тысячью воинов...
   И как бы звенящая медь призывала народы голосом Салавата:
   - "Ваших  и  наших  противников -  заводчиков и  дворян,  приказчиков и
начальников -  убивать без  пощады.  Всем,  кто  вас и  нас принимает,  даем
милость, и вы давайте. Покорных не убивать, а врагам нашей воля смерть!.."
   - Смерть им!  -  подхватили кругом, и клич этот гремел теперь уже не из
одних башкирских рядов. Крикнули многие из тептярей и мещеряков.
   Копья и топоры, луки, кинжалы, палицы взметнулись вверх над отрядом.
   Теперь капрал с солдатами вместе с Семкой подъехали к Салавату.
   - По-русски переложил бы - ведь всякому лестно послушать царское слово,
- сказал капрал.
   - Семку  спрошай!  Он  всякие письма знает.  Царь  ему  много давал,  -
отмахнулся Салават от капрала.
   Но  в  тот  же  миг  посрамленный раньше Давлетев вырвался из  рядов  и
подъехал к капралу, считая, что между ним и Салаватом возникла распря.
   - Ты  ведь  начальник,  сказать,  благородьям,  значит!  -  обратился к
капралу тептярский сотник.
   - Начальник  вот,   молодой,  -  указал  капрал  на  Салавата,  -  а  я
провожатый, сказать, поводырь, - пояснил он, не зная татарского слова.
   - Вот,  вот,  блыгадыр!  -  подхватил Давлетев.  -  Зачем нас  сопливый
малайка зовет к царю?  Ты,  сказать,  по-татарски, башкирски не знаешь, а он
ведь к царю всех зовет. А какой такой царь? Самозванец Пугач?
   - Отколе ты взял,  что государь самозванец? - удивленно спросил капрал,
как будто он в первый раз слышал такие слова.
   - Господин канцеляр говорил,  сам Богдан: царь - не царь, мол, а беглый
казак. За тем на него царица и зовет воевать.
   - Стар ты,  сотник,  -  вот все и напутал! - вмешался Семка. - Царь вас
звал воевать, а царицы нет. Вместо царицы сидит в Петербурге беглый казак!..
   - Как так - беглый казак на место царицы? - отшатнулся Давлетев.
   - Вот  так  и  сидит на  троне.  Ножки свесил да  взбрыкиват,  а  сам с
бородой! - поддержал капрал Семку.
   Давлетев махнул рукой и под смех окружающих с досадой отъехал к своим.
   Над отрядом стоял сплошной крик -  все спорили, все говорили, и не было
слышно отдельных слов.
   Салават поднял руку, и снова все смолкло.
   - Кто за волю?  Кто против заводчиков и  бояр?!  -  крикнул Салават,  и
теперь толпа,  слившая свой смех в  сплошной гром,  в один взрыв соединившая
все свои чувства, грянула звучно:
   - За волю!.. За степь, за воду!.. За хлеб!..
   Толпа ревела,  как  потоки ревут,  обрываясь с  гор и  с  собой обрывая
камни.
   - За соль,  за степи, за волю!.. Вешать заводских командиров! - кричали
в толпе.
   Двое башкир разодрали зеленый халат одного из  них и,  вздев на  копье,
подняли высоко над собой и громче других кричали:
   - За волю!.. За воду!.. За землю!..
   Салават растерялся.  Если перед тем  он  готов был уговаривать,  звать,
понуждать,  то  теперь,  оглушенный криками,  счастливый,  что все так легко
разрешилось, он сам кричал вместе с другими, повторяя призывные слова:
   - За степь, за реку, за волю!..
   Голову  Салавата кружил  успех  дела,  такой  нежданно-негаданно легкий
конец.
   Что  же  случилось?  Откуда  в  царском  письме  появились  слова  его,
Салавата,  откуда письмо долетело к  нему,  как птица,  порхнувшая в небо из
сердца царя, как меткая стрела через горы, долины, реки?! Как так случилось,
что русский начальник сам отдал в руки его,  Салавата,  тысячу всадников,  -
ведь были же люди постарше!..
   Славить,  хвалить царя,  новую  судьбу своего народа,  излить радость в
песне -  вот чего требовало все существо певца Салавата.  И  песня брызнула,
словно прямо из сердца:

   Живи, башкирский народ,
   Как зверь на воле живет,
   Как птица в небе поет,
   Как рыба в море плывет...
   Царь Петра волю дает!..
   Царь Петра к бою зовет!..

   Песня словно на крыльях несла вперед всю тысячу всадников,  кони бежали
резвее, ветер сильнее свистал в ушах... И только когда проехали час-полтора,
когда  устали  от  крика  груди,   когда  разноголосый  и  нестройный  гвалт
утихомирился,  тогда  из  выкриков  и  из  накипевшей и  вырвавшейся наконец
горячей беседы всадников друг с другом можно стало различать слова:
   - А что, коли царица победит, а не царь?
   - Что же, казнили нас прежде, отцы терпели...
   - На то и идем, чтоб царь победил!
   - А примет ли царь на службу?
   - Царь всех принимает!
   - Нам бы сейчас на крепость...
   - Эй, Салават, веди нас на крепость!
   - А где пушки? Вот погоди - царь нам пушки даст!
   - И пороху даст?
   - А я думал, как встретимся с казаками - и убегу к казакам.
   - И я!
   - И я тоже!
   - У  казаков пушки  есть.  Вчера стерлитамакские говорили,  что  казаки
много крепостей взяли!
   - Под Уфой стоит царское войско...
   - Оренбурх едва держится!
   - В Белебее чуваши убили попа...
   - Приказчиков жгут...
   Оказалось,  что все знают что-то о восстании,  что все собирали слухи и
складывали в  самые  глубокие тайники,  а  теперь  переполнились тайники,  и
кипели новости, кипела беседа, не беседа - галдеж, гомон, гам, тысячеголосая
боевая радость.
   Салават выехал вперед.
   - Стой!  -  крикнул он,  - Слушайте! - И все стихло, - Царицыны солдаты
ходях стройно,  нападают дружно, а мы забыли порядок. Становись по десяткам!
Сотники, вперед!
   Когда  войско выстроилось в  порядке,  снова  все  тронулись вперед,  и
теперь уже в  голове Салавата роились не мечты только.  "Теперь мы пойдем на
Оренбурх мимо генерала Кара.  Быть бою!  -  думал он и  старался представить
себе,  каков будет этот бой.  -  Только бы  не предал Давлетев,  не изменили
мещеряки,  - думал он. - Как быть?" И он решил приставить к Давлетеву верных
людей,  чтобы следили.  Он поманил к себе юношу тептяря. "Держись поблизости
от своего старшины", - шепнул ему.
   Салават ехал  с  этими  мыслями легкой  рысью,  иногда  прислушивался к
цокоту копыт  за  своей спиной и  радостно ощущал,  что  он  начальник целой
тысячи всадников,  что  сотни бывалых в  боях бородатых воинов судьба отдала
ему в подчинение.
   Сколько времени прошло, Салават не знал. Справа мелькнули воды какой-то
речки.  Салават припустил коня к  переправе,  но  взглянул вперед и  тут  же
сдержал  поводья.  Послушные  его  движению,  как  словам,  сотни  всадников
взмахнули нагайками и также сдержали коней.
   Навстречу им показался отряд всадников в высоких бараньих шапках.
   - Свои! - шепнул Салавату Семка.
   - Стой, сто-ой! - скомандовал Салават.
   - Сто-ой! - повторили сотники, и вся тысяча всадников остановилась.
   Салават обернулся к отряду.
   - Это казаки. Это войска царя Петра Пугача! - сказал он, и в голосе его
дрожала тревога.  Он и рад был тому, что все решалось само, что не надо было
рисковать головой,  что  не  надо было бежать от  генерала Кара и  трепетать
перед изменой Давлетева.
   - Поезжай к ним вперед, Салават, говори за нас! - крикнул Кинзя.
   - Поезжай, говори! - подхватили башкиры.
   - И Давлетев пусть едет со мной! - ответил Салават.
   - Не надо Давлетева! Говори за всех! - шумно возразили из толпы.
   - Пусть едет Давлетев вместе со мной! - упорно повторил Салават.
   - Пусть, пусть едет! - поддержали друзья Давлетева из толпы тептярей.
   Старшина Давлетев, покручивая ус, выехал вперед.
   - Я привык говорить с начальством, со мной не бойся.
   Салават засмеялся:
   - Ладно, с тобой я как в крепости!
   Казаки тоже  остановились.  Навстречу Салавату выехали двое  всадников.
Салават наклонился с седла, поднял полу чекменя, вынул кинжал, обрезав белую
подкладку,  вздел ее  на  пику -  в  знак мира.  Давлетев важно ехал рядом с
Салаватом, а по другую сторону - довольный, сияющий Семка.
   - Что за люди? Куда идете? - спросили, подъехав, казаки.
   - Башкиры и тептяри разных дорог,  разных юртов,  едем к царю Петру,  -
ответил Салават.  -  Вот бакет от русского командира в  Биккулову к генералу
Кару - его царю даем.
   - А  какие у вас помыслы,  кто вас знает!  -  недоверчиво сказал казак,
беря пакет.
   - На  службу пойдем ведь!  -  не  поняв как следует,  но  догадавшись о
смысле его  замечания,  ответил Салават.  -  Все  хочем  служить государскую
службу, окроме того старшины, - указал на Давлетева.
   Давлетев покраснел.
   - Джадид!  Собака!  -  крикнул он, Но казак поднес ему кулак под нос, и
тот замолчал.
   - Сзади нас пойдете к государю,  -  указал старший из казаков.  - Я его
полковник и  выслан на встречу всех верных покорных войск.  А  старшину мы с
собой возьмем. Да ближе к нам не могите подъехать, как едете, не то из пушки
пальну.
   - Сзади так сзади, - согласился Салават.
   - А ты что за птица? - строго спросил казак Семку.
   - Я птица бугай,  ты меня не пугай, - огрызнулся Семка. - Тебя государь
послал с пушками,  а я поумней тебя,  так меня с одной головой. Я народ веду
подобру, а ты обижать, пушкой стращашь его, дура!
   - Слышь, помолчи! - приказал казак. - Я полковник, а ты вошь барская.
   - Врешь,  то барин моя вошь. Я его крови не сасывал, а он из меня ведро
выпил.
   - Заткни глотку!  Что ты за человек -  пойдешь с  нами!  -  скомандовал
казачий полковник.
   - Я сам по себе!  - огрызнулся Семка. - Хочу - иду, а хочу - при дороге
сяду, да тут и останусь!..
   Полковник взмахнул плетью...
   Но Салават крепко схватил его за руку.
   - Нельзя,   казак!   Семка   человек  ладный!   Царское  письмо   носил
башкирцам... Царский служак! Такого человека нельзя обижать.
   Почуяв крепкую хватку батыра и  его горячность,  казак,  что-то  ворча,
опустил плеть.
   - Я башкирцев к царю сговорил,  -  сказал Семка.  -  Я с ними до самого
государя дойду.  Ты думаешь,  казаки народ,  а мы не народ!  -  попрекнул он
полковника.
   - Ты холоп -  не народ! - возразил казак. - Ты и барину своему холоп, и
царю холоп, а казак и царю своей волей служит. Ступай со своими башкирцами!
   Семка кивнул Салавату.
   - Айда, кунак, едем.
   И вместе они отъехали от казаков.
   Салават возвратился к отряду с Семкой.
   Казачий  отряд  повернул  к   Оренбургу,   и   позади  казаков  жерлами
направленные на  башкир  оказались казацкие  пушки.  Салават  понял  казачью
хитрость, усмехнулся и тронул коня.
   Башкиры тоже поняли.
   - Гяур - всегда гяур! - ворчали они. - Нашему брату нет веры. Гяур хоть
отцом будь, и то за спиной топор.
   - Нешто казак гяур?  -  возразил Салават.  -  Как  они  нам  поверят?..
Погодите, укажет царь, тогда будут верить!
   Но,  говоря  так,  Салават  сам  чувствовал  неприязнь  к  казакам.  Их
полковник  показался  ему  похожим  на  заводского приказчика.  Да  и  самое
положение башкир  было  Салавату обидно:  их  вели,  словно  пленников,  под
жерлами пушек. Разве так думал он привести к царю свой отряд?!
   Или прав Бухаир,  и для башкир должно быть одно - что царь, что царица,
или не прав Салават и русский всегда враг башкирам?! "А Хлопуша? А Семка?" -
остановил себя Салават.
   - Салават продался русским! - послышалось восклицание сзади.
   - Где сотник Давлетев! Ты продал его?!
   - Не пойдем под пушками! Назад, по домам!
   - Бей  казаков!  -  раздались выкрики,  и  Салават,  научившийся теперь
различать своих воинов по голосам, узнал, не оглядываясь, всех крикунов.
   Последний возглас принадлежал Мухамедзяну.  Горячий юноша,  вооруженный
отличным луком, прекрасный стрелок, он выхватил из колчана стрелу.
   "Если он пустит стрелу в  казаков -  все пропало!"  -  мелькнуло в  уме
Салавата.
   Он нагнулся и  ткнул рукоятью нагайки коня под живот.  Жеребец скакнул,
словно барс, и вмиг Салават схватил стрелка за руку.
   - Мальчишка!  -  громко в  упор сказал он.  -  Тебя нужно было оставить
дома.  Кто не умеет подчиняться начальнику,  тот не дорос до войны.  Поедешь
домой, к отцу...
   Мухамедзян опустил  голову.  Отроческий румянец  покрыл  его  щеки.  На
черных глазах показались слезы.
   - Прости его,  Салават-ага,  - заступился Кинзя. - Готовность к битве -
хорошее свойство воина.  Сегодня он сделал глупость,  а завтра,  быть может,
покажет другим пример.
   - Прости его,  Салават-ага!  -  подхватили Салах и Сафар. - Он молодой,
прости...
   Салават поглядел на них и усмехнулся. Он знал, что они первые из башкир
подхватили крик тептярей.
   - Прощаю для вас двоих,  -  сказал Салават,  обращаясь к ним. - Научите
его, как надо вести себя в войске.
   Салават осмотрел свой  отряд.  Все  сбились в  нестройную массу,  стоял
галдеж;  крики  людей  мешались с  блеянием овец  и  барашков,  с  ржанием и
фырканием коней,  сотни все  перепутались,  шли какие-то  споры,  и  кое-где
готова была завязаться драка.
   Салават взглянул на казачий отряд.  Отойдя немного,  отряд остановился,
дожидаясь  башкир.  Салават  заметил,  что  несколько  человек  совещаются с
полковником. Он привстал в стременах.
   - Опять вы как бабы!  - выкрикнул Салават всей грудью. Резко прозвучав,
его  голос покрыл все  остальные.  -  Все  по  местам!  Сотники,  вперед!  -
скомандовал он.
   И, снова построившись, отряд двинулся за Салаватом.
   Но,  наведя порядок,  сам Салават нисколько не стал спокойнее. Обида на
казаков,  сомнения в своей правоте, неприязнь к полковнику, а через него - и
к  самому царю тревожили его,  и темным смятением было полно его сердце.  Он
хотел отогнать песней тревогу, но песня не приходила.


 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *


ГЛАВА ПЕРВАЯ

   В Бердской крепости не хватало места для всех стекающихся сюда отрядов.
Вокруг ее стен кишел народ. Приходящие с разных сторон крепостные крестьяне,
заводские крепостные рабочие,  тептяри и мещеряки,  чуваши,  татары, башкиры
стояли лагерем возле ее стен.
   Каждый устра