еня?  Кому разгласил?! - прохрипел он в
лицо казаку.
   - Да что ты,  государь!  Помилуй!  -  лепетал тот, напутанный стуком не
менее Емельяна.  -  Знать,  кто-то по нужде,  а может -  гости.  Ведь у меня
заезжий двор...  А то и дочка...  Да что ты,  батюшка! Да успокойся ты, ваше
величество!
   - Чш-ш-ш!  - зашипел самозванец. - Сказано - но разглашай! Зови меня...
ну,  хотя  Емельяном...  Иваном  Емельяновым,  что  ли...  Сказывай,  заехал
симбирский купец...  мол,  он-то  и  слышал про  государя и  царские очи его
удостоился видеть...
   В ворота постучали еще нетерпеливей и громче.
   - Где бы тут у тебя покуда укрыться? - спросил Пугачев.
   - Да  тут  вот в  горенке,  -  предложил хозяин,  приотворив незаметную
дверцу, сам весь дрожа.
   Хозяин выскочил во двор, где кто-то ожесточенно дубасил в ворота.
   - Иду, иду! Кто долбит этак-то? Ворота с вереюшек пособьешь! - успокоил
уметчик стучавшего с улицы.
   Скинув железную щеколду, он отворил калитку.
   Перед  ним,  держа  в  поводу  заседланного  конька,  стоял  человек  с
обвязанным тряпицей лицом.
   - Здорово,  Хлопуша!  Вишь, я соснул часок. Разомлел от жарищи, а девка
сошла со двора. Али долго стучался? Входи.
   - Здорово,  Еремина Курица!  -  отозвался приезжий.  -  Рад не  рад,  а
примай! Гостей много?
   - Нет никого.  То и скука сморила, уснул, - неумело притворяясь, сказал
уметчик.
   Бросив повод коня молодому спутнику, Хлопуша вошел за хозяином в избу.
   Уметчик заметил шапку,  забытую Пугачевым на лавке, и торопливо спрятал
ее у себя за спиной, стараясь укрыть от глаз незваного гостя.
   - Не деньги ли в шапке хоронишь? - лукаво спросил приезжий.
   - Поди ты,  еремина курица! Какие там деньги! Уж ска-ажешь! Так, старая
шапка.
   Хозяин забросил шапку за печь.
   Хлопуша рассмеялся и  кивнул  на  стол,  где  стояла  забытая выпивка и
закуска.
   - А  кружку лишнюю за  печку не  кидай со стола.  Уж я  тебя как-нибудь
выручу:  нас с тобой двое,  и кружки две.  Ты садись,  не чинись: будь как в
гостях,  а  я за хозяина.  -  Хлопуша налил в обе кружки вина.  -  За добрую
встречу, за тароватого хозяина выпьем! - насмешливо предложил он.
   - За щедрых гостей! - отшутился хозяин и, стукнувшись кружкой, выпил.
   - И что ты за обычай взял один из двух кружек пить!  Ведь так-то совсем
сопьешься, Еремина Курица, - продолжал потешаться над хозяином Хлопуша.
   - А ну-то тебя!  -  отмахнулся тот. - Сидел гость, пил, кликнули его ко
двору рыбу  купляти,  он  и  сошел,  да  долго что-то  замешкался -  должно,
магарыч...
   - Ну,  как  у  вас  житье?  -  уже  серьезно спросил  Хлопуша,  поверив
объяснениям хозяина.
   - Опять все рыщут! - с досадою отозвался уметчик. - Донской казак бежал
из казанской тюрьмы да, кажись, увел лошадей и с телегой.
   - Удалец казак!  - заметил Хлопуша. - А ну, за его здоровьице выпьем, -
сказал он, наливая вино.
   Оба рассмеялись.
   - Да зато теперь у всех гостей велят смотреть бумаги... Может, податься
тебе?.. - намекнул хозяин.
   - А  ты  не  старайся,  Еремина Курица!  Бумаг у  нас на  пятерых будет
довольно.  И  ты меня не выпроваживай,  братец,  не на простого напал!  Мы с
есаульцем моим у тебя на недельку пристанем.
   Задав коням корму, в избу вошел Салават.
   - Здорово, хозяин! - приветствовал он в дверях.
   - Здравствуй, малый, как звать-то?
   - Аль ты его не признал?  - напомнил Хлопуша. - Ахметку помнишь? Теперь
Салават зовется.
   - Ну,  коль старый знакомец,  входи да  садись ко  столу.  Возро-ос!  И
вправду ведь не признать, как возрос!
   Салават опустился на скамью у края стола.
   - Ближе  двигайся к  чарке,  малый!  -  сказал хозяин,  доставая третью
кружку.
   - А ну его!  -  с деланой неприязнью махнул рукою Хлопуша. - Не угощай.
Сердит я на него.
   - За что серчаешь? - весело спросил хозяин.
   - Водки пить не хочет.
   - У  башкирцев строгий закон на водку{150}.  Кумыс -  другое дело,  али
чай... Так, что ли, парень?
   - Кумыс пьем,  чай пьем,  - согласился Салават. - А водку пьешь - потом
дурак какой-то!
   Все засмеялись.
   - Ну, сказывай, где бывал, что на свете видал, прибрался из каких краев
- ведь сто лет не казался,  -  спрашивал хозяин Хлопушу,  видя,  что от него
легко не отделаешься и сразу из дома не выпроводишь.
   - С Волги едем...  Заветное дело там было, - уклонился гость от прямого
ответа.
   - В бурлаки, что ли, ходил наймоваться? - с насмешкой спросил уметчик.
   - А когда в палачи?! - злобно усмехнулся в ответ Хлопуша.
   - Еремина курица!  Что ты!  Христос с тобой!  Не к лицу бы оно знатному
ватаману такому! - Хозяин даже перекрестился на образ.
   Он знал,  что Хлопуша и  беглый каторжник,  и  бродяга,  и конокрад,  и
разбойник,  и все же готов был принимать его в своем доме, кормить и поить и
стукаться чаркою за  его здоровье,  но  палача он  не мог вынести у  себя за
столом. Озлобленная усмешка Хлопуши сказала ему, что слово "палач" сорвалось
с  языка его гостя не  в  шутку...  Еремина Курица поставил обратно на  стол
поднятую было заново чарку и отложил кусок хлеба с солью, приготовленный для
закуски.  Палач!  Омерзительное это  слово  в  народе  могло  вызывать  лишь
презрение, ненависть к человеку, которого так называют... Не может быть!
   - Тьфу ты,  бес,  напужал!  Ну,  шутни-ик!  - попробовал отмахнуться от
этого слова хозяин.
   - А я не шучу,  - упрямо сказал Хлопуша. - Сам-то не верю, как быдто во
сне...  Да поделом и наука мне -  взялся не за свое: вишь, захотел со рваной
ноздрей ко царю во помощники...
   Хозяин умета вздрогнул и незаметно скользнул взглядом по двери соседней
горницы.
   - Как так к царю?..  К какому царю?.. Ведь у нас на престоле не царь, а
царица!.. - забормотал уметчик в растерянности.
   - Э,  да брось - "на престоле"! Мало ли кто на престоле!.. - отмахнулся
с досадой безносый гость.  - Загадали по слуху мы с молодцом на Волгу. Народ
расслышал,  что  там  государь объявился...  -  таинственно сообщил Хлопуша,
понизив голос.  -  Пошли  мы  в  Самару.  Мыслили -  государю нужны удальцы.
Народ-то по Волге вокруг,  ну, скажи ты, - кипит! Повсюду слух: "Объявился!"
А  где объявился -  никто и  не  знает того.  Ну,  мы  стали рыскать,  слухи
пытать...  И дознались, что государя злодеи схватили и в остроге томят... Аж
в  груди  загорелось!  -  воскликнул Хлопуша и  с  яростью стукнул по  столу
кулаком.  -  Ну,  мол,  нет!  Уж мы не дадимся в обиду. Сколько лет ожидали,
томились.  Тюрьму разорим, а государя отымем... Мыслил я - на своих плечищах
на  каторжных донесу его сам до  престола...  -  Хлопуша вскочил со  скамьи,
глаза его разгорелись.  -  А кто бы за мной не пошел?! Мыслил так: из тюрьмы
его вынесу,  света, на площадь да гаркну: "Народ! Вот ваш государь законный!
За нужды ваши,  за горе, за слезы заступа!.." Как знамя нес бы... Ты подумай
- Россия! Вон что!.. А как добраться? Как вызволить?!
   Еремина Курица был увлечен рассказом Хлопуши, весь подался к нему.
   - Ну? - в нетерпении поощрил он.
   - Палач оказался в остроге знакомец.  Нам вместе с ним за разбой ноздри
рвали.   Сошлись...   Раз  выпили,   два...  Во  помощники  кличет...  Тьфу,
мерзость!.. - Хлопуша отплюнулся и глухо добавил: - Пошел к нему...
   - Еремина курица! - растерянно встал хозяин.
   - Для  государева  дела!   -  с  усмешкой  закончил  Хлопуша  и  злобно
расхохотался.  -  И пришлось мне своею рукой, - сказал он, - анператору всей
Руси, государю на шею веревку мылить...
   Хозяин вскочил, заметался по горнице...
   - Спаси господи!..  Как так?..  Да тише ты,  тише!.. Как так?.. Еремина
курица, как же?.. Да как же?!
   - А так!  Удавили!  - с подчеркнутой грубостью оборвал Хлопуша. - Перед
смертью  покаялся  всем,  что  вовсе  не  государь,  а  беглый  приказный из
Нижнего...
   - И повесили? - переспросил с облегчением хозяин. - Что ж, вору мука за
самозванство!  -  бойка сказал он.  -  Ведь грех-то,  грех-то  какой!  -  Он
зашептал:  -  Ведь подлинный государь-то,  болезный,  в народе ходит, а тот,
вишь, за него во дворец захотел, на перины!.. Ну как же не грех! А подлинный
государь-то, еремина курица...
   - Э-э,  брось ты,  Еремин Петух!  Какой там к  чертям государь,  прости
господи!  -  оборвал Хлопуша.  - Хватит уж! Ждали да ждали... Ведь народ как
дите: чем бы ни тешился... Умыслили цацку себе... государя...
   - Еремина курица, ты, слышь, потише! - вдруг строго предостерег хозяин.
- Зря плетешь!
   - Не верю я  в  государя больше,  -  убежденно настаивал Хлопуша,  -  и
никогда не поверю,  хотя тут вот под образа посади его!  Сам веревку намылил
на беглого ябеду...
   - И  был  беглый ябеда!  -  внезапно раздался звучный голос  за  спиною
Хлопуши. - А то - го-су-да-арь! Иная статья, атаман. Ты не путай!..
   Все вздрогнули, оглянулись.
   Темнобородый широкоплечий человек стоял на пороге соседней горницы.
   Салават и Хлопуша вскочили с мест.
   - А ты кто таков?  -  запальчиво и дерзко спросил Хлопуша. - Шапка твоя
за печью, водку твою я выпил. А ты кто таков?
   Но Пугачев словно не слышал его вопроса.
   - Государь изволением божьим ушел от  злодеев.  Не  ты,  так другие ему
пособили:  народ спас...  А беглый приказный, вишь, муку принял за государя.
Сказать,  што ль,  -  венец терновый!.. Может, ныне приказный тот, - Пугачев
торжественно перекрестился,  -  может,  ныне за муку он в  ангельском чине в
раю...
   Хозяин перекрестился вслед за Емельяном. Хлопуша молча потупился.
   - Что?! Вот то-то! Не цацки!.. - внушительно заключил Емельян.
   - Стало,   жив  государь-то,   значит?!   -  с  простодушной  радостью,
по-юношески звонко спросил Салават.
   Но  не обращая никакого внимания на юнца,  уметчик в  лад с  Емельяном,
подступив к Хлопуше, поучающе сообщил:
   - Есть люди такие, что сами видали царские ясны очи...
   Оттолкнув Еремину Курицу, Хлопуша шагнул к Пугачеву.
   - А ты кто таков,  я спрошаю?! - по-прежнему с дерзким вызовом повторил
он. - Кто таков ты? Отколе?
   Пугачев поглядел с насмешкой.
   - Я?.. Архирей... заморских земель! Дедушка нихто да бабушка пыхто!.. А
вот ты продерзкий языня!..  Я тебя впервой вижу, не знаю, а ты пытаешь - кто
да отколь...  А сам,  говорил,  в палачах был...  Тебе все равно, а мое дело
тайность... Великое дело!..
   - А мне -  все равно?!  -  с горечью переспросил Хлопуша и вдруг злобно
вскинулся:  -  Да и  то все равно!  Вот уйду с Салаваткой в Башкирду,  приму
магометскую веру,  да и шабаш!  Что мне ваши дела?  Я клейменое рыло,  рвана
ноздря, беглый каторжник, да еще ко всему и разбойник, да тьфу ты, палач!..
   - Афанасий Иваныч, постой! - кинулся умолять уметчик. - Да ты не бери в
обиду...  Время сам знаешь какое - у стен и то уши!.. Его милость симбирский
купец Иван Емельянов проездом гостит,  по купечеству ездил повсюду и  ведает
много...
   - А мне ни к чему! - раздраженно прервал Хлопуша. - У меня ведь купцам,
что дворянам,  - едина честь: сук да веревка! Пойдем, Салават! - позвал он и
взялся за шапку.
   Салават живо на плечи вскинул мешок.
   - А ты зря, ватаман, серчаешь! - остановил Пугачев Хлопушу. - Не всякое
слово в строку.  У меня примета такая: кто с первой встречи повздорит, с тем
дружба вовек не порушится. Знать, нам с тобой подружить!..
   Хлопуша  взглянул  в  ясные,   горящие  глаза  Пугачева.   Приветливая,
хитроватая и добрая улыбка его располагала к нему сердце.
   - Идем-ка сюды,  потолкуем,  - позвал Хлопушу Еремина Курица, кивнув на
дверь горницы, куда услал Пугачева при стуке в ворота.
   - Идем, что ль! - мигнул Пугачев. - Да брось, не серча-ай! - сказал он,
дружески положив сильные руки на плечи атамана.
   Хлопуша не сразу сдался.  Задумчиво и испытующе обвел он взглядом обоих
и,  увидав особую торжественную таинственность в  их взглядах,  вдруг бросил
шапку на лавку.
   - Айда!  - решительно согласился он. - Ты, слышь, Салават, пожди тут, а
я с ними...
   Все трое вышли.
   Салават остался один с  мешком за  плечами.  Обида ожгла его.  Он стоял
посреди избы в задумчивом оцепенении.
   "Кунак Салават, друг Салават, - думал он. - Салават за Хлопушей в огонь
и  в воду,  все вместе...  А когда дело большое пришло,  тогда -  погоди тут
один,  Салават!..  Купец,  видишь, умный приехал, царя видал, знает много, а
ты,  значит,  глуп!  Ты тут сиди,  Салават!..  Битты!*  Довольно уж,  Афанас
Иваныч! Твоя дорога туда, моя дорога сюды, Афанас Иваныч!.."
   ______________
   * Битты - будет, хватит, довольно.

   Салават поправил мешок  за  плечами,  тронул шапку и  выскочил вон,  во
двор. Почти бегом он бросился под навес, где кормились кони, быстро взнуздал
своего и  хотел вскочить на  седло,  как  кто-то  рванул его  вниз за  подол
бешмета. Он оглянулся.
   - Тпру!  Стой!..  Погоди!..  -  услышал он девичий голос.  - Куды ты, с
хозяином не простясь, из ворот?!
   Крепкая, ладная молоденькая казачка насмешливо глядела на него.
   - Чего тебе надо, девка? Мой конь...
   - А мне почем знать - твой, не твой ли? Вишь, тут стоит не один конь, а
два. Ускачешь в степь - там ищи!
   - Пусти! - отмахнулся от девушки Салават.
   Он  снова хотел взобраться в  седло,  но она крепче прежнего дернула за
бешмет.
   - А я говорю - не пущу! Ишь ты, черт скуломордый! Батя! Батя! Батяня!..
- крикнула девушка. - Тут малый какой-то коня зануздал!..
   - Мой жеребец,  говорю тебе, девка! Чего ты кричишь?! - Салават еще раз
взглянул на нее. Ее воинственный вид его рассмешил. - Казак, а не девка! - с
усмешкой сказал он. - Айда, идем спросим, - согласился он.
   - И казак! - задорно согласилась она. - Спросим, тогда и езжай.
   Они вошли в избу. Из горницы вышли навстречу Хлопуша и хозяин умета.
   - Что стряслось тут, Настюша? - спросил уметчик. - Чего ты звала?
   - А вот,  -  кивнула Настя на Салавата,  -  коня зануздал,  да и ногу в
стремя. Я, мол, - стой, - а он - жеребец, мол, его. Мне как знать, что его!
   - А ты куды же один, Салават, собрался? - спросил удивленный Хлопуша.
   - Так...  Ладно!  -  махнул Салават рукою.  -  Один  ведь  поеду домой.
Видать, у нас разны дороги!
   - Да ты что, обиделся, что ли? - спросил Хлопуша.
   - Ладно,  ладно!.. Чего обижаться! Ты - туды, я - сюды. Ты меня никогда
не знал, я тебя не знаю. Чего обижаться!..
   - Да ты не таись! На что у тебя обида?
   - Чего "не таись"!  Чего "не таись"?! - горячо воскликнул Салават. - Ты
сам  от  меня таишься!  Когда мне нельзя русской правды знать,  зачем ходить
вместе?! Твоя жизня - своя, моя жизня - своя!..
   - Ты сбесился,  что ли? - воскликнул Хлопуша, который уже много месяцев
жил с Салаватом без ссоры и споров.
   - Ты сам,  Афанас Иваныч,  сбесился!  -  запальчиво возразил Салават. -
Чего мне нельзя знать?  Кто в  Самару с тобой ходил?  Кто коней держал возле
тюрьмы?!  Я что,  никогда,  что ли,  царское имя не слышал?! Раньше - можно,
теперь -  нельзя?! Царь Петра нельзя знать? Царь Петра - ваш русский царь? А
башкирский другой царь будет? Неправда, Иваныч, одна земля - одна царь!..
   - "Одна царь!" - засмеялась девушка.
   - Ты,  дочка,  пойди там телят погляди или что по хозяйству,  а  тут не
девичье дело! - сказал ей хозяин.
   Настя со вздохом махнула рукой и вышла.
   - Ты сам,  Афанас Иваныч,  мне говорил,  -  горячо продолжал Салават. -
Царь Петра ходит, большую книгу читат. Царь Петра придет - всем народам царь
будет, всем волю даст, жить ладно будем.
   - А на что русский царь вам,  башкирцам?  - вмешался уметчик. - Чего он
вам даст?
   - Чего, чего даст?! Чего надо народу, того, значит, даст!
   - А чего вам, башкирцам, надо? Как сказать государю? - спросил Пугачев,
который не утерпел и вышел на их разговор из горницы.
   Салават никогда не думал и сам о том,  что даст государь башкирам. Живя
общей жизнью со всем бездомным бродяжным людом, он мысленно не отделял своей
судьбы ото всех остальных.  Он  не думал о  том,  что башкиры живут какой-то
другой, совершенно отличною жизнью. Он не думал о том, что нужно башкирам от
доброго  народного  царя.   Вопросы  застали  его  врасплох,   но  вдруг  он
вдохновился.
   - Царь  Петра?  -  переспросил он.  -  Царь Петра землю нашу заводчикам
брать не велит,  лес рубить не велит,  - откладывая на пальцах, сказал он. -
Царь  Петра  лошадей отнимать не  велит,  царь  ружья башкирам даст,  порох,
свинца даст,  начальников,  заводских командиров,  велит  гонять,  башку  им
рубить,  на деревьях их вешать...  Скажет царь: "Живи, башкирский народ, как
зверь в степи вольно бегай,  как птица в небе высоко летай,  как рыба в воде
плавай!.." Весь башкирский народ пойдет за такого царя!..
   Салават умолк, но все были захвачены его мыслью, все впервые подумали о
том,  что же царь даст народу, и смотрели на Салавата, словно ожидая, что он
скажет еще...
   - Зверем по  степи бегай,  птицей в  небе летай?  -  при общем молчании
задумчиво повторил Пугачев.  - Да, с таким-то народом государь Петра Федорыч
всех одолеет. Грех от такого народа нам правду таить, - сказал он.
   - Так  слышишь,  Салават,  никто  от  тебя  не  таится,  ждать  недолго
осталось:  государь в  казаках на  Яике нынче.  Вот  купец его  видел своими
очами,  -  указал Хлопуша на Пугачева.  -  И сказывает купец,  что скоро уж,
скоро объявится государь.
   - А  ты,  башкирец,  ступай в  свои  коши ныне да  разглашай народу про
государя,  что шлет он башкирцам поклон и все так исполнит,  -  торжественно
произнес Емельян.
   Салават непонимающе переводил свой взгляд с одного на другого.
   - Чего говорить? Как сказать? Я чего знаю ведь, значит?
   Пугачев ласково усмехнулся.
   - Как ты нам сказал,  так говори. Лучше никто не скажет! Я своими ушами
слышал. Как ты сейчас говорил, так и царь обещал: лес ваш не рубить, деревни
ваши не  жечь,  лошадей не  трогать,  порох,  свинец вам  давать,  и  живите
вольно...
   - Да сказывай там своим,  -  вставил Хлопуша, - готовили бы сайдаки, да
стрелы, да пики, да топоры...
   - Да коней бы получше кормили -  как раз и время приспеет!  -  заключил
Пугачев.  -  Как,  как ты сказал-то? - спросил он. - Живи, башкирский народ,
как птица, вольно, как звери в лесу живут. Так дома и сказывай!
   С  сознанием важности возложенного на  него  дела  простился Салават  с
Хлопушей, которого встречный знакомец увлек на иной, новый путь.
   Друзья, не сходя с седел, обнялись у перекрестка дорог.
   - Твоя дорога прямая,  моя дорога прямая, - сказал Салават на прощание,
- на прямой дороге сустречка будет...
   - Значит, будет! - ответил Хлопуша.
   И каждый поехал своим путем.
   Долго  ехал  Салават  молча  по  холмистой равнодушной степи,  пока  не
показались вдали горы. Тогда он запел:

   Благодатный Урал мод,
   Пою про тебя мою песнь,
   Славлю твое величие, Урал мой!..

   Усталый  конь  пошел  тише.  Юноша  не  понуждал  его.  Закат  отбросил
последние лучи,  и  в  небе  блеснули редкие  звезды.  Из-за  отдаленных гор
показалась луна.

   Твои гребни, Урал мой,
   Близки к небу...
   Когда ночью месяц встает,
   На землю глядя,
   Твои головы прекрасно светят
   Чистейшим серебром...
   Когда утром солнце встает,
   На землю глядя,
   Твои верхушки, как огнем пожаров,
   Облиты золотом...
   Вокруг тебя, Урал высокий,
   Растут леса,
   Как мохнатые бархатные ковры,
   Разостланы травы...

   Маленькая речушка преграждала Салавату путь,  и  над  нею  белой стеной
поднимался весенний холодный туман. Салават остановил коня.
   - Хватит на этот день, - сказал он. - Стой, аргамак. Еще много дней нам
ехать к нашим кочевьям.
   Салават  стреножил  коня  и  пустил  его  у  реки  на  открытом  месте.
Переезжать реку он не хотел:  на том берегу ее был лес и,  как знать,  может
быть, звери.
   Засыпая,  Салават думал о доме,  о красавице Юрузени,  о маленькой жене
Амине,  о  Юлае и  о своем сыне,  который должен был теперь стать уже совсем
большим...


ГЛАВА ВТОРАЯ

   По-прежнему Юлай был юртовым старшиной, Бухаир был по-прежнему писарем.
Как и много лет назад