ерьезно.  -  Садись,
господин полковник. Что скажешь?
   На кошме в уголке спал Мурат -  шестнадцатилетний брат Гульбазир. Когда
вошел Салават,  он сел,  протирая глаза,  едва слышно в смущении пробормотал
приветствие и уставился с любопытством на гостя.
   - Мне  нужно  набрать людей  к  государю в  войско,  -  сказал  Салават
Рустамбаю.  - Враги подступают к Красноуфимску. Там стоит тысяча моих воинов
с десятью пушками,  но этого мало.  Надо еще воинов,  не то и людей побьют и
пушки отнимут. Идем собирать людей, старшина-агай.
   Рустамбай покачал головой.
   - Всех,  кто владеет оружием,  увели,  Салават.  Твой отец увел человек
полтораста,  русские атаманы не раз наезжали, ты сам присылал людей набирать
войско.  Где ж нам взять людей?  Вон ребятишки,  -  указал он на сына,  - да
старики ведь остались,  а кто по лесам разбежался. Шурин твой Бухаирка много
народу  в  горы  увел...  По  правде сказать-то,  ведь  чей  теперь старшина
Рустамбай?  Бабий я  старшина,  Салават.  Одни женщины дома у нас,  господин
полковник.
   Сын Рустамбая Мурат накинул на плечи шубу,  натянул на голову малахай и
вышел из дому.
   - Пойдем по домам,  Рустамбай-агай, будем смотреть людей, может, все же
найдем, - предложил Салават.
   - Ты мой гость,  господин полковник!  Сиди,  расскажи про войну. Я мясо
варить велю.  Не  годится мне,  старшине,  из  дому так отпускать тебя,  без
угощения.
   - Война не ждет,  Рустамбай!  Пятьсот человек башкир и  пятьсот русских
воинов могут погибнуть, пока Салават будет есть бишбармак. Пойдем по дворам,
- настойчиво повторил Салават.
   - Экий ведь ты несговорный, упрямый! - проворчал старик.
   Кряхтя,  кашляя,  охая,  жалуясь на боль в  пояснице,  собирался старый
Рустамбай,  напяливал шубу,  искал малахай,  завалившийся куда-то  за печку,
потом с помощью старой жены разыскивал палку и рукавицы. Салават нетерпеливо
ждал его у порога,  взявшись за дверную скобу, как вдруг кто-то резко рванул
дверь снаружи.
   Вся занесенная снегом, тяжело дыша, стояла в дверях Гульбазир.
   - Они схватят тебя,  Салават! - сказала, как выдохнула, она. - Я была у
сестры Кулуя Абтракова. Все три брата сошлись у него и с ними...
   - Гульбазир!  Девчонка! Что ты болтаешь! - перебил ее Рустамбай. - Тебе
показалось...
   - Нет!  Я  слыхала!  Кулуй послал сына  за  Бахтияром Янышевым.  Лучник
Бурнаш побежал к  тебе в  дом  предупредить;  Амина сказала ему,  что  ты  у
отца... Дочь Кулуя...
   - Идем,  старшина! - позвал Салават. - А ты говорил, что в деревне одни
только бабы! Надо скорей набрать воинов. Начнем с дома Кулуя Абтракова.
   Рустамбай испуганно заморгал.
   - Может,  утром пойдем, Салават? Вон ведь видишь, какой буран - занесло
совсем девку!  -  лепетал он.  Услышав от Гульбазир,  что ожидается стычка с
"верными" баями,  Рустамбай не  хотел оказаться замешанным в  это дело ни  с
той,  ни  с  другой стороны.  -  Смотри,  ведь какой буран,  а!  Домов-то не
видно!.. - уговаривал он Салавата.
   - Война не ждет хорошей погоды!  -  оборвал Салават старика. - Боишься?
Не хочешь идти?!
   - Да  ты  ведь подумай-ка сам,  господин полковник:  а  ну как девка-то
правду сболтнула!  Тебя  тут  схватят,  а  мне  чего  будет за  то?!  Ведь я
старшина, значит, нынче.
   - Их там много,  жягет,  -  сказала Гульбазир,  - тебе их не одолеть! Я
правду сказала!  Они говорят,  что поймают тебя и  сведут на завод,  отдадут
солдатам...
   Девушка смотрела на  него восторженным взглядом и  хотя остерегала его,
но в ее глазах он читал,  что она не верит в его осторожность, в страх перед
врагами.  Всем существом она хотела, чтобы он ее не послушался, чтобы он все
же пошел на врагов и победил их...
   Салават усмехнулся.
   - Что ж, Рустамбай-агай, мне идти одному? - спросил он старшину.
   В это время дверь распахнулась,  и в дом Рустамбая вбежала едва одетая,
вся в снегу Амина.
   - Салават!  -  закричала она со слезами.  -  Спрячься скорей! Они хотят
напасть на тебя... Тебя убьют, Салават!..
   - Успокойся,  жена,  -  сурово сказал Салават.  Он  почему-то  не хотел
назвать Амину ни  ласточкой,  ни  цветком,  как звал ее  дома.  -  Ты готов,
старшина? - спросил он.
   - Права ведь жена твоя, Салават, - возразил старик.
   Но тут во дворе Рустамбая послышалось конское ржанье,  кто-то отпрукнул
коня у крыльца и вошел в сени.
   Салават   незаметно  взялся   за   пистолет,   лежавший   за   пазухой,
приготовившись сопротивляться.  Но  в  клубах морозного пара у  дверей стоял
только брат Гульбазир, Мурат. Он был обвешан оружием.
   - Салават-агай,  я  собрал тебе  воинов.  Нас  восемнадцать жягетов,  -
сказал он.  -  У всех у нас луки, сукмары, ножи, топоры и пики. Возьми нас к
себе.
   - Сколько же лет тебе, воин? - спросил его Салават.
   Мурат усмехнулся.

   С соболем шапка зеленого цвета -
   Вот Салавата-батыра примета.
   Спросите: "Скольких же лет Салават?"
   Батыру пятнадцати лет еще нету, -

   пропел он.
   Салават засмеялся. Смех его подхватил Рустамбай.
   - И тебе нет пятнадцати? - спросил Салават юнца.
   - Мне шестнадцать.  Только троим у нас по пятнадцать лет. А есть еще по
семнадцать!
   - И все на конях?
   - На конях, - гордо ответил юноша.
   - А ты говорил,  агай, что в ауле нет годных к военной службе! - сказал
Салават Рустамбаю. - Айда к Абтраковым!
   - С детьми, господин полковник?! - выкрикнул старик.
   - С храбрецами, Рустамбай-агай. Восемнадцать смелых жягетов - это целое
войско! - возразил Салават, и в голосе его было торжество. Он знал настоящую
цену пылкости и отваге юношей...
   В  доме Кулуя Абтракова сошлось семеро "верных" баев.  Они  приготовили
для поимки Салавата оружие, веревки и самых быстроногих коней, собираясь его
схватить, как только ночью он окажется один у себя дома.
   Это были умные,  дальновидные и хитрые люди.  Их не прельстили обещания
казацкого "царя",  как и  подсыльщики турецкого султана.  Они понимали,  что
самая большая сила в руках царицы,  ее губернаторов, чиновников и генералов.
Они не верили в  победу Пугач-падши и понимали,  что турецкий султан силен в
Турции,  а не в России. Они не играли двойной игры, платили исправно властям
все,  что с них причиталось, не участвовали в мятежах, промышляли пушниной и
скотоводством,  для  охоты им  разрешали иметь ружья,  свинец и  порох.  Они
водили дружбу с  заводским приказчиком,  торговали с русскими купцами,  сами
скупали товары в соседних юртах,  купцы из Уфы им доверяли деньги на скупку.
К  ним на  кочевки не  раз приезжали чиновники и  купцы пить кумыс.  Один из
купцов долго жил на кочевке Абтраковых,  расспрашивал о  башкирских обычаях,
слушал песни и сказки,  сам рисовал их костюмы,  накупил халатов, башкирской
посуды,   войлоков,   кзыл-паласов,  женских  украшений,  даже  купил  целый
войлочный кош  и  сказал,  что будет в  России у  себя в  имении выезжать на
кочевку.
   Абтраковы все  говорили по-русски и  даже были по-русски грамотны.  Все
они льстили себя надеждой, что после восстания им, как оставшимся "верными",
будут пожалованы начальством особые льготы.  Они то и дело тайно сносились с
заводским начальством, с командирами солдат, расположенных в горных заводах,
передавали им  списки самых ярых бунтовщиков и  мечтали о  скором подавлении
мятежа,  который препятствовал их  спокойной торговле.  Салавата они считали
главным виновником возмущения башкир и  выговорили себе заранее хорошую цену
за выдачу Салавата властям.
   Салават с Рустамбаем вошел в дом Кулуя Абтракова.
   - Салам-алек!  -  приветствовал он. - Я набираю воинов в Красноуфимскую
крепость. Всех, кто может держать оружие, зовет государь...
   - Ай-бай-бай!  - с насмешливым сокрушением протянул старший Абтраков. -
Знать-то плохо твоему "государю", что ночью послал тебя кликать воинов!
   - Говорят, его скоро повесят, твоего "государя". В Оренбурхе на площади
виселицу поставили! - подхватил второй брат.
   - Еще говорят,  что ты  сам с  дороги в  буране сбился:  должно,  шел к
каким-то ворам, а попал к честным людям! - засмеялся третий.
   - Садись,  посиди тут с нами.  Допьем чай,  тогда тебя свяжем!  - нагло
сказал Кулуй.
   Все семеро мужчин,  сидевших в избе,  откровенно расхохотались.  Они не
ждали,  что Салават придет сам в западню, и смеялись своей удаче, уверенные,
что он приехал один и некому за него вступиться.
   - Старшина-агай,  скажи им,  что ты знаешь указ государя,  -  обратился
Салават к Рустамбаю.
   - Как же,  как же!  Читал ведь указ. Казак-падша указал всех, кто может
сидеть в седлах,  всех, кто саблю может держать, забирать в солдаты. В указе
так сказано:  кто противиться станет,  тому,  значит,  смерть!  - подтвердил
Рустамбай.
   - С оружием,  что ли,  идти? - спросил Бахтияр Янышев с каким-то особым
значением.
   - Как же, как же! С оружьем, значит! - подтвердил Рустамбай.
   - Берись за оружие! - крикнул Кулуй.
   И все похватали приготовленное заранее оружие.  Но Салават в тот же миг
толкнул дверь и выскочил во двор.
   Давя  друг  друга в  дверях,  заговорщики с  криками выскочили вслед за
Салаватом, но непроницаемая завеса бурана уже повисла меж ними.
   Вдогонку Салавату свистнули стрелы.
   - Жягеты!  Не  выпускай из  двора!  Бей!  Руби их!  -  послышался голос
Салавата за снежною пеленой, - Сдавайтесь, изменники!
   И хор молодых голосов повторил:
   - Сдавайтесь, злодеи!
   Заговорщики,  успевшие выскочить из  ворот,  оказались со  всех  сторон
окружены всадниками,  которые прижимали их и загоняли во двор.  Заговорщики,
не ожидавшие натиска,  отступили. Они шли всемером на одного Салавата, а тут
им,  во мраке и непогоде, представилось целое войско... Они ощетинились, как
звери,  загнанные в  берлогу,  пускали стрелы в  невидимого врага,  но юноши
смело наседали на них. Бежать было некуда. Их, как баранов, загнали во двор.
Они заперлись в доме Кулуя,  превратив его в крепость, из узких окон которой
били,  как из бойниц,  приближавшихся к ним юных друзей Салавата.  Загремели
выстрелы, вскрикнул раненый.
   - Салават-агай,  нас  двадцать три!  -  в  радостном возбуждении сказал
Мурат, подведя Салавату лошадь.
   - Спасибо, сотник Мурат, - ответил ему Салават.
   Настала минута затишья.
   - Эй,  вы, собаки, сдавайтесь на милость! - крикнул Салават, подъехав к
самому дому.
   В ответ ему грянул в упор ружейный выстрел из окна дома. Пуля ударилась
в кольчугу на груди,  но не пробила ее... Рядом заржала раненая лошадь. Мимо
головы Салавата просвистела стрела.
   - Сдавайтесь, проклятые! - повторил Салават. - В последний раз говорю -
сдавайтесь на милость!
   Снова ударил выстрел, и рядом с Салаватом застонал раненый воин.
   Салават спрыгнул с седла.
   - Заваливай двери в дом! - приказал он.
   Заговорщики знали,  что  делали.  Они  послали гонца на  Усть-Катавский
завод,  где стояла команда солдат. Они считали, что тут, в надежном укрытии,
сумеют протянуть до утра, когда подойдут солдаты. Милости от Салавата они не
ждали, но думали, что солдаты их выручат.
   По приказу Салавата юноши спрыгнули с седел. Они заваливали двери в дом
бочками,  санями, бревнами, сломали плетень, сокрушили ворота и все валили к
дверям.
   Узкие  окна  старинного дома  были  годны лишь  для  того,  чтобы стать
бойницами. Человеку в них было не влезть и не вылезти. Когда завалили дверь,
заговорщики оказались в плену.
   - Хворосту! Сена сюда! Огня! - приказал Салават.
   Тогда из женской половины дома раздался плач детей и  женщин,  в страхе
слушавших, что происходит.
   - Женщин с детьми пустить, - приказал Салават.
   Их  выпустили.  Женщины ведьмами бросились на  своих врагов.  Слышались
истошные вопли,  плач,  покрывавшие и ругань заваленных в логове злодеев,  и
крики освирепевших воинов, среди которых были раненые и убитые.
   Женщин насильно оттаскивали от дверей Кулуева дома,  но они, отбиваясь,
рвались развалить завал у дверей, царапались, выли, кусались...
   - Огня изменникам! Жечь их! - кричали юные воины.
   И пламя опоясало дом...
   Улица осветилась. Быстро занялись стены Кулуева дома. Обреченные гибели
злодеи завопили в  отчаянии,  моля о  пощаде.  Их  жены вырвались из толпы и
кинулись в пламя.  Их схватили и,  отбивавшихся, потащили назад. В это время
двое людей показались на охваченной пламенем кровле, одежда на них горела. С
воплем звериного ужаса бросились они с крыши в сугроб.
   Салават наложил стрелу, и один из них упал, пораженный ее острием.
   - Я поеду с вами! Я с вами! - крикнул второй, умоляюще простирая руки.
   - Так  воинов  не  набирают,  -  сказал  Салават  и  спустил стрелу  во
второго...
   Еще двое выскочили в тот же пролом в кровле,  ринулись в снег.  Один из
них побежал... Еще один выскочил из огня на улицу.
   - Ни один не должен уйти! - обратился к воинам Салават.
   - Бей их,  бей!  -  закричали в толпе,  и десятки дубин,  стрел, пуль и
камней обрушились на спасавшихся из огня.
   Уже не слышно было отдельных возгласов сожаления.  "Смерть, смерть им!"
- кричали юноши и бросались с оружием на выскакивающих из пламени.
   Стена соседней избы задымилась.
   - Воды! - крикнул Салават. - Их и так теперь возьмет шайтан. Воды сюда!
   Соседнюю  избу  почти  мгновенно залили,  закидали снегом,  не  дав  ей
разгореться. Первая изба сгорела дотла.
   Толпа вдруг оцепенела.  Все молчали.  Салават в общем молчании произнес
спокойно и четко:
   - Так будет всем государевым ослушникам...

   Салават не выставил никаких дозоров по дороге к  Шиганаевке,  и  потому
сердце его дрогнуло тревогой, когда при отсвете пожарища он увидал мчавшуюся
по улице конницу.
   Но это оказались свои: посланные для набора людей приехали из Юнусова и
Муратовки.   Они  бы  прибыли  только  утром,   но  зарево  над  Шиганаевкой
встревожило их.  Воины подумали, что это солдаты царицы зажгли аул Салавата,
и примчались на помощь.
   Салават выступил в поход еще до рассвета.  В селениях Шайтан-Кудейского
и Кущинского юртов он по пути набирал еще воинов,  и вот четыреста всадников
поспешили с ним к Красноуфимской крепости.
   Всюду  лежал  глубокий снег,  и  приходилось ехать  только натоптанными
дорогами,  на  которых невозможно было разминуться с  гонцами,  посланными с
севера. В первый же день Салавату встретился посланец Чигвинцева. При нем не
было  никакого пакета.  Лишь  на  словах он  сказал,  что  произошло большое
сражение и  пугачевцы едва отбили врага от  своих укреплений,  причем атаман
Петр Лохотин убит.
   Салават гнал свой отряд,  не давая отдыха ни людям,  ни лошадям, только
меняя заводных коней.  В морозном воздухе над скачущим отрядом висело облако
пара...
   На  второй день  второй гонец  подал  Салавату пакет  от  есаула Матвея
Чигвинцева. Есаул сообщал, что Красноуфимская крепость пала, атаман казацкой
команды Михайла Мальцев попал в плен к злодеям,  а сам он, Матвей, отошел за
реку Уфу и движется с оставшимися людьми на соединение с Салаватом.
   "И  вам  бы,  господину полковнику Салавату Юлаевичу,  гнева на  нас не
положить,  поелику дрались с  ворьем-супротивниками,  как  вы  указали,  как
присяга и совесть велит,  и многие пали в боях,  и снег на полях стал красен
от крови,  однако же пороху, ядер, свинцу недостача, да против огненна боя с
пиками, с саблями не устоять. Да у них, господин полковник, изволите видеть,
- пехота,  а  ей  по  зимнему  времени во  сражениях действовать способней и
легче..."
   И  вот  в  горах Кара-тау высланный Салаватом разъезд встретил разбитое
войско, отошедшее от Красноуфимской крепости, а через час башкирская конница
Салавата  соединилась  со  смешанным,  растянувшимся  вдоль  дороги  отрядом
Чигвинцева.
   Чигвинцев вез с  собой пять оставшихся пушек,  без ядер и пороху.  Пять
пушек были потеряны и остались в плену у врага.
   Расположившись в  ближайшей деревне,  Салават  выслушал рассказ  Матвея
Чигвинцева о  боях.  По всем дорогам и  тропкам выставил он дозоры,  чтобы в
крепости не узнали о том, что подходит свежее пугачевское войско.
   Надо  было ворваться в  крепость без  выстрела,  одолеть ее  одной лишь
внезапностью натиска,  потому что не было пороху.  Потому и нельзя было дать
ни  коням,  ни людям долгого отдыха,  во время которого командиры противника
успели бы разведать их силы и подготовиться к отражению атаки.
   Сам  Салават между тем  разузнал,  что  под Красноуфимском противник не
строил новых укреплений,  лишь  занял прежние,  приготовленные Чигвинцевым и
Лохотиным.
   Войско Салавата тронулось к  крепости с вечера и,  не смущаясь мраком и
снежной метелью,  еще  до  рассвета бросилось на  стены,  оставив у  себя за
спиной передовые укрепления,  построенные казаками. Салават рассчитывал, что
отрезанные от крепости солдаты сами покинут редуты и  убегут,  но оказалось,
что там-то,  в  окопах,  и были сосредоточены Гагариным главные силы.  Стены
крепости были  захвачены Салаватом,  который тем  самым вошел в  окружение и
осаду.  Свое положение Салават понял с наступлением утра,  когда с городских
стен увидел по всем сторонам разъезды солдат и пушки, которые Гагарин ставил
вокруг, направляя на крепость...
   Салават почувствовал,  что  попадает в  ловушку.  Он  выслал  людей  на
вылазку, но их забивали обратно картечью из пушек.
   Через день майор Гагарин прислал Салавату письмо:
   "Видишь  сам,  -  писал  он,  -  что  твоей  воровской команде приходит
погибель.  Когда  подойдут  верные  ее  величеству государыне войска  мне  в
подкрепление,  то я всяческие увещания оставлю и вины твоей не приму. Сей же
день и час обещаю тебе милость великой государыни императрицы.  Сложи оружие
и  укажи башкирскому мятежному сброду разъехаться по своим домам -  и будешь
помилован, хотя заслужил ты великия казни".
   По  получении этого  письма Салават в  тот  же  час  ударил на  вылазку
конными силами.  Однако ночью шел снег,  конница вязла в поле,  и солдатская
пехота майора Гагарина била застрявших в сугробах коней из пушек и ружей,  а
павших  из  седел  всадников  солдаты  в  рукопашном бою  ловко  прикалывали
штыками.
   Снова пришлось отступить в крепость.  Однако тут не хватало сена, овса.
Лошади еще не  начинали тощать,  но  можно было легко представить себе,  что
через неделю начнется голод и конский падеж...
   Еще двое суток Салават копил силы,  дав отдых коням и  людям,  чтобы не
утомлять их  бесплодными ежедневными атаками да вместе с  тем дать улежаться
свежему снегу. Однако на третий день снова поднялся мартовский злой буран...
   Ночью в  Красноуфимскую крепость проник гонец с  горькой вестью о  том,
что   войско  Чики   под   Уфою   разбито  отлично  вооруженным  полковником
Михельсоном{339},  сам  Чика Зарубин захвачен в  плен,  что  все  под Уфой в
смятении,  пугачевское войско бежит в  разные стороны.  Вместе с  тем  гонец
сообщил,  что на  другой же день после пленения Чики стерлитамакские башкиры
съехались на джиин и принесли повинную Михельсону, который вошел в Уфу.
   Все  это  значило,  что под Уфой освободились большие силы противника и
теперь  они  могут  прийти на  помощь Гагарину.  Каждый час  промедления мог
грозить гибелью.  И  Салават той же  ночью,  несмотря на буран,  ударился на
прорыв.  Битва была короткой.  Он  вырвался из кольца к  горному перевалу...
Лошади изнемогали,  увязая в глубоких сугробах, они обливались потом, от них
валил пар.  Но  Салават торопил свой отряд в  суровые снежные горы,  куда не
посмеют пойти солдаты.
   До  летних путей,  когда конница снова станет подвижной и  быстрой,  он
уходил на юг,  к  родному аулу,  к  горным заводам,  где можно было для всех
изготовить оружие, пушки и ядра.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Юлай,  один из  немногих военачальников Чики,  спасся во время разгрома
пугачевских войск под Уфой.  Он отступил за Кара-Идель и  стоял в  горах.  В
это-то время и пришел к нему Бухаир.
   - Юлай-агай,  у тебя триста воинов,  у меня -  пятьсот. У нас вместе не
меньше двухсот ружей.  Мы  можем  разрушить заводы,  изгнать всех