спешил отступать;  измученный
раной,  он рвался в битву,  когда его уговаривали спасаться. Нет, такой царь
не изменит пароду.  Когда придет в Петербург,  он вспомнит эти бои на Урале,
вспомнит башкирских всадников и своего полковника Салавата.
   Отходя,  Пугачев покинул три пушки, и Салават поделил их, отправив одну
Белобородову и одну Юлаю.
   Объезжая свой стан,  Салават услыхал в  кустах какой-то отчаянный стон.
Он подумал, что это раненый, и направил туда своего коня.
   Перед ним открылось печальное зрелище: одинокая женщина, в растрепанном
платье,  босая,  с  выбившимися из-под платка волосами,  отчаянно тянула под
уздцы запряженную в тележонку лошадь.
   Тучи   слепней  облепили  обеих.   Лошадь  дергала  головой,   силилась
переступить с  ноги  на  ногу,  но,  шатаясь,  хрипела и  не  могла сдвинуть
повозку,  груженную легким скарбишком.  Салават увидал, что из-под хомута по
груди и ноге лошади непрерывно сочится кровь...
   - Эй,  сестричка, лошадь твоя помират ведь. Куды ее тащишь?.. Отколь ты
взялась? - окликнул женщину Салават.
   - От казаков отбилась... Обоз-то ушел!.. Куды мне... - Она оглянулась и
замолчала,  в  удивлении уставившись на  Салавата.  Он тоже узнал ее -  дочь
табынского кузнеца Оксану.
   - Ксанка!  Ты?.. Здравствуй, Ксанка!.. - Он спрыгнул с седла и шагнул к
ней.
   Она тоже рванулась к нему, но вдруг опомнилась и отшатнулась...
   - Погубитель ты мой! Уйди, окаянный! Уйди!! - закричала она.
   - Зачем "погубитель",  Оксанка?  - недоумевая, спросил Салават. И вдруг
понял сам. Он увидел большой живот этой женщины. Ей скоро пора родить, а она
тут одна в лесу со своим добришком на раненой лошади,  а у нее его сын - сын
Салавата...  -  Оксанка,  сын будет!  - воскликнул он радостно, позабыв, что
вокруг кипит бой,  что враг может прорваться в  любое мгновение,  что он сам
должен быть со своими воинами,  а не в лесу разговаривать с женщиной.  - Как
ты одна?..
   - Уйди, говорю! Как одна, так одна! А тебе что за дело!..
   - Оксанка, ты сына родишь. Мой сын! Ему как без тятьки?..
   - Как  рожу,  так  вскормлю.  Без  тебя обойдусь!  -  со  злыми слезами
выдавила она через силу. - Лошадь найди мне другую - вот то для тебя забота!
   Лошадь найти было не сложное дело.  В лесу их бродило много. Салават по
натертой холке узнал ходившую ранее в хомуте, изловил.
   - Тебе за царем не поспеть,  -  сказал Салават,  запрягая ей лошадь.  -
Куды ж ты поедешь?
   - А  куды  же  теперь?  Батюшка бог  весть ведь где...  Может,  к  нему
доберусь...  А куды же мне деться?  Куды война -  туды я...  Москву воевать,
сыну отца на Москве поискать...
   - Зачем на Москве искать?  Вот ведь я! Поезжай домой, живи дома, приеду
к  тебе...  Твой  тятька тоже  домой приедет,  а  так  ведь война вон  какая
большая.  Потеряешься -  где  искать  будем?!  -  с  искренней тоскою сказал
Салават.
   - Искать?!  - недоверчиво переспросила она. - Аль ты станешь искать? На
войне вон сколь баб-то да девок...
   - Такой другой нету! - сказал Салават. - Одна ты такая...
   - Какая - такая? - она улыбнулась сквозь горечь и слезы.
   Улыбка вдруг осветила ее лицо.  И вся она: и большой торчащий живот ее,
и  растрепанные волосы,  и  припухшие от  слез  веки  -  все  показалось ему
удивительно милым и близким.
   - Полковник!  Полковник!  -  крикнули в  это  время в  лесу,  и  где-то
невдалеке затрещали выстрелы.
   Салават опомнился.
   - Тут меня жди!  -  сказал он  Оксане,  только успел махнуть ей  рукой,
вскочил на седло и умчался, оставив ее позади.
   Это была одна из  бесплодных попыток гусар небольшим отрядом прорваться
в  тыл  пугачевцев.  Наткнувшись на  сильный отпор  со  стороны башкир,  они
отступили к речке, оставив убитым лишь одного из своих товарищей.
   Когда полчаса спустя Салават возвратился туда,  где встретил Оксану, он
увидел там только павшую лошадь.  Во множестве разных следов, оставленных по
лесу в этот день,  нельзя было понять,  в какую же сторону все-таки решилась
поехать дочь кузнеца.

   Топкая  лощина,   которую  не  могли  перейти  михельсоновские  гусары,
послужила  прикрытием  Салавату.  Оставшаяся единственная пушка  палила  без
устали с  возвышения,  скрытого за  кустами,  и  ей  удалось сбить  одну  из
михельсоновских пушек.
   Спускались сумерки.  Салават знал,  что,  пользуясь темнотой, Михельсон
поведет переправу через  болото.  Он  слышал уже,  что  в  несколько топоров
солдаты рубят невдалеке деревья,  чтобы мостить топь. Столкнуться вплотную с
гусарами он не хотел. Это была бы верная гибель...
   Удостоверясь,  что позади никого не осталось,  что Пугачев с  остатками
войск отошел, Салават выехал на вершину холма, где стояла пушка.
   - Пороху нет, - сказал пушкарь, - больше палить нечем.
   Салават  с  пригорка  за  лощиной  увидел  всадника,   который  отдавал
приказание мостить топь.
   "Иван Иваныч!" - мелькнуло в уме Салавата.
   Снять  Михельсона и  тем  устранить  самого  смелого  и  неустанного из
врагов...
   Но из ружья его не достать отсюда, а пушка как раз безнадежно умолкла.
   Тогда  Салават  вспомнил лук  Ш'гали-Ш'кмана.  Он  выдернул из  колчана
стрелу.
   Зловещий свист  пронзил  воздух.  Конь  Михельсона взвился  на  дыбы  и
помчался, неся всадника...
   Салават не видел и не мог понять, свалил ли он Михельсона.
   Среди гусар воцарилось смятение.
   - Отход! - скомандовал Салават.
   И  он  стал отводить свой отряд,  но  по  той дороге,  по  которой было
намечено Пугачевым.
   Несколько смелых солдат пустились за ним через топь,  но кони их начали
вязнуть, и они возвратились.
   Салават скрылся в горах.
   Это  был решительный момент:  после поражения под Саткой Пугачев вместо
похода на Уфу ушел на север,  к  Красноуфимской крепости.  Против Михельсона
остался Юлай,  успевший сжечь  Усть-Катавский завод и  твердышовскую деревню
Орловку, построенную заводчиком на его, Юлаевой, земле.
   Салават пустился как  будто к  Уфе,  но  он  шел  вдоль Юрузени крутыми
горными тропами, и Михельсон не решился его преследовать, не зная количества
отступающих войск и боясь ловушки в горах, где-нибудь в темном ущелье.
   Салават по  дороге свернул под  Бирск,  где стояли посланные для набора
людей Аладин и Бахтияр.
   С  Салаватом ушло  после  битвы под  Саткой всего четыреста человек.  У
Аладина и  Бахтияра -  тоже по  двести.  С  восемьюстами Салават приступил к
Бирской крепости.
   Кинзя с  большим отрядом,  человек в восемьсот,  дожидался невдалеке от
Бирска прибытия бригадира. Здесь же дожидались Аллагуват и Айтуган.
   Отряд,   пришедший  с  заводов,   был  вооружен  лучше:  кроме  оружия,
изготовленного на заводах,  почти все имели латы из заводской жести, надетые
поверх обычного платья.  Не задумываясь об их крепости,  но чувствуя на себе
железо,  башкиры стали храбрее, чем были. Слова Салавата о том, что он хочет
атаковать крепость,  ими были встречены с  радостью.  Они слышали о  прежних
успехах Салавата и теперь легко решились на новое боевое дело.
   В  ночной темноте по  лугам и  по  полям ползли они без единого слова к
стенам крепости.  Луна была за облаками,  и ночь скрывала их. Уже оставалось
около  сотни  шагов,  когда внезапный ветер растрепал кудель облаков и  луна
осветила огромное пятно отряда во  ржи.  Тотчас же в  городе зазвонил набат,
ударили  пушки,  и  страшным визгом  взвыла  картечная вьюга,  унеся  больше
десятка жизней. Пугачевцы побежали вперед, но едва успели пробежать половину
пути,  как новый бешеный ветер с пороховым гулом принес новые снопы горячего
губительного свинца  и  от  крепости отделились драгуны,  пачками  выстрелов
грянувшие в лицо наступавшим.
   Пришлось отступить.
   Люди и  кони отдыхали весь конец ночи.  К утру возвратились посланные в
крепость с подметными листами -  манифестами:  башкиры сообщили, что воевода
не хочет сдать крепость.
   В полдень выспавшиеся и отдохнувшие пугачевцы опять повели приступ.  На
этот раз впереди всех был Айтуган.  Ему удалось уже завладеть одной из башен
и частью стен. Уже прошел он через первый бастион, когда внезапно провалился
мосток,  перекинутый через ров,  и его лошадь попала ногами в горячую смолу.
Она выскочила, одуревшая от боли, но с десяток быстро мчавшихся за Айтуганом
коней попали в ту же ловушку; они взвихривались, били задом, мчались назад и
падали.  Драгуны воспользовались смятением и  сыпали залпами почти  в  упор.
Столпившиеся горожане закидывали булыжниками коней. Кто-то крикнул: "Айтуган
убит!"  И  в  то же мгновение под Айтуганом свалилась лошадь,  и  он упал на
землю.  Отряд его пустился в  бегство.  Айтуган встал,  оглянулся -  к  нему
направлялись драгуны.  Под градом выстрелов догнал он одного из своих воинов
и вскочил сзади на круп лошади.
   Так не удался второй приступ.
   В  третий опять повел Салават,  тотчас,  как только солнце склонилось к
западу.
   Огромные копны сена положили на  телеги и  за оглобли пятили их.  Таким
способом штурмующие под прикрытием возов двигались к  крепостным стенам.  От
воза к возу переезжал Салават. Двадцать четыре таких воза двигались по полю.
Три картечных залпа прогрохотали бесплодно,  возы ударились в стены, и пламя
вдруг охватило сено.  Башкиры упали ниц на землю,  а с пригорка, который был
сзади них,  по  крепостным стенам,  по гарнизону и  жителям,  выскочившим на
стену  тушить  пламя,  грянули картечью две  пушки  повстанцев.  Со  стен  с
отчаянным  криком  упало  в  огонь  несколько человек  гарнизонных драгун  и
горожан.  Их  крик  заглушил  второй  выстрел,  и  снова  несколько  человек
повалилось в  пламя.  Тогда башкиры вскочили на  ноги и  ринулись на горящие
стены.
   В  ветре и огне они ворвались в город и здесь бушевали по улицам,  мстя
за   упорство   горожан.   Это   было   недолго.   Только   небольшая  кучка
сопротивлялась, большинство же жителей быстро попрятались по домам.
   Здесь захватил Салават и пушки, и канониров.
   Жители были довольны,  что, разрушая их военный оплот - крепость, воины
не тронули самого города, частных домов и церкви.
   В церкви служили молебен. Многие из жителей вошли и молились "о здравии
государя".
   - Жалую вас бородой и  крестом,  хлебом и  солью,  водами и землями,  и
лесами,   и   рублями,   и   вольной  волей,   и   всех  вас   жалую  добром
супостатов-помещиков и бояр;  головы им рубите,  вешайте,  не щадя,  будь то
воевода или поп,  капитан или полковник,  если вам, слугам моим, противность
окажут.  Еще жалую...  -  громко читал на площади бородатый казак с  глазами
острыми, как стрелы.
   Народ кричал "ура".

   Михельсон так  и  не  понял,  по  какой дороге ушел  от  него  Пугачев.
Разведка   со   всех   сторон   приносила   ему   разноречивые  сведения   о
местопребывании самозванца.  Прикинув в  уме,  Михельсон решил,  что  вернее
всего ожидать прибытия пугачевских сил под Уфу.  Когда они скопятся там,  то
возле Уфы и  решил Михельсон дать им большое сражение и  со своими командами
поспешно двинулся под Уфу,  чтобы опередить пугачевцев. Он подошел к Уфе и с
радостью убедился в том,  что повстанцев под крепостью еще нет.  Совместно с
гарнизоном Уфы Михельсон приготовился к  отпору повстанцам.  Они не шли.  Он
выслал разъезды по  всем  дорогам,  но  разведка нигде но  нашла и  признака
крупных сил. Пугачевская армия словно растаяла.
   Михельсон растерялся.
   А в это время Белобородов, собрав людей с Нязе-Петровского и Саткинских
заводов, явился вдруг на реке Сылве, направляясь на соединение с Пугачевым к
Осе.  Из  Кунгура вышла ему  навстречу войсковая команда,  но  смелым ударом
Белобородов загнал ее обратно в  Кунгурскую крепость в подошел под Осу,  где
уже находился Пугачев.
   Салават получил в Бирской крепости приказ Пугачева также идти под Осу.
   Через день  молодой бригадир нагонял Пугачева.  Опьяненный успехом,  он
ехал  впереди  пятитысячной толпы,  вопреки  приказам пограбившей жителей  и
жаждавшей новых битв и новой поживы.
   За  это  время  сам  Пугачев захватил заводы  Шермятинский и  Уинский с
медными рудниками. Рабочие присоединились к повстанцам. Русские и башкиры из
окружных сел тоже встречали Пугачева как избавителя от барских и чиновничьих
поборов.  Пугачев недаром избрал эту  дорогу.  Меньше всего его ждали здесь.
Здесь совсем не было войск,  и все население выходило к нему с хлебом-солью.
Пугачев захватил Красногорскую крепость.
   Единственной опорой правительства в этом краю оставалась крепость Оса.
   Пугачев и Белобородов уже готовились к приступу,  когда прибыл к ним на
подмогу Салават с пятью пушками и пятью тысячами повстанцев.
   - Быть  тебе,  бригадир,  генералом,  -  сказал  Пугачев,  здороваясь с
Салаватом. - Смотри, до Казани дойдешь - и станешь.
   К вечеру Пугачев приказал начать штурм Осы.

   Крепость состояла из деревянного замка с башнями, окруженного стенами с
навесами  и  бойницами.  Несколько перебежчиков сообщили,  что  в  гарнизоне
крепости тысяча человек с лишним да двадцать пушек.
   Пугачев повел  наступление разом со  всех  сторон.  Осажденные горожане
первый натиск встретили картечью -  это было в обычае.  Рассеянные повстанцы
ринулись дальше,  оставив позади  убитых  и  раненых.  Из  бойниц  в  стенах
застрекотали выстрелы,  безумолчные,  назойливые и верные;  несмотря на них,
толпы пугачевцев докатились,  как шквал,  до стен.  Сверху по навесам на них
черным ливнем хлынула горячая смола.  Она  попадала на  лица,  на  руки,  на
головы,   текла  по  бородам,   промасливая  одежду,  Струилась  по  спинам,
заливалась за кольчуги,  жгла,  палила, а когда обваренные падали, из бойниц
верными,  неспешными выстрелами их добивали на земле;  когда они бежали,  их
догоняли редкие стремительные взвизги картечи.
   Салават разъезжал под  самой  стеной.  Пули  гудели  вокруг  него,  но,
ударяясь в  кольчугу,  в  ней  застревали.  На  голове его под шапкой вместо
тюбетейки был  железный шлем,  и  пробившие шапку пули,  ударяя в  шлем его,
обессиленные железом, тоже не приносили вреда.
   Салават сам  руководил битвой,  собирал расстроенные отряды и  вновь их
направлял на  стены крепости.  Он  сам доводил их до самых стен и  вновь под
ливнем  смолы  и  под  грохотом рушащихся сверху  бревен  спешил  туда,  где
обессилевали воины.  Крик его,  пронзительный и воинственный, покрывал самый
гул выстрелов и бодрил нападавших.
   - Вперед!  -  кричал он, скача вместе с убегавшими. - Стой, стой! Куда?
Становись!
   Построив отряд,  он  торопился к  другой  расстроенной и  отбитой кучке
людей.
   Выстрелы осажденных выхватывали в  это время из  первой толпы несколько
человек,  толпа шарахалась назад. Тогда Салават вновь скакал к ней, соединял
две-три растерянные сотни и возобновлял приступ. Айтуган был тут же, и вдруг
дрогнул его  алай и  побежал.  Салават пытался преградить путь этим десяткам
бегущих людей.  Айтуган схватил за  узду  его  жеребца и  повлек  за  собой.
Салават  нагайкой  хлестнул  по  лицу  Айтугана.  Айтуган  выпустил поводья.
Салават еще раз ударил его вдоль спины.
   - Собирай свой алай!  - громко приказал Салават, выхватывая из-за пояса
пистолет.
   Айтуган тоже схватился за  пистолет,  но  сукмар Кинзи обрушился ему на
спину, и Айтуган упал.
   Салават  бросился  вдогонку  отряду  Айтугана,   но   в   то  же  время
почувствовал боль в ноге.
   "Ранен",   -  мелькнула  мысль,  однако  он  перегнал  бегущих  и  стал
удерживать их.
   Было поздно.  Измученные воины отступали со всех сторон. Салават махнул
рукой и медленно под выстрелами поехал прочь.
   Военачальники съехались вместе.  Пугачев созвал их на совещание.  Здесь
были казаки и татары, башкиры и тептяри.
   - Ранен ты,  бригадир?  -  с сочувствием спросил Пугачев.  -  Это худо.
Славно ты действовал, а ведь надо сызнова штурмовать.
   - Ничего,  гуляем еще,  -  бодрясь, ответил Салават. Он был уверен, что
рана в  ноге была получена им не от картечи врага,  а от пули Аллагувата или
одного из его друзей,  но доказать это было никак нельзя,  и он не сказал об
этом Пугачеву.
   - Государь, позволь словещко сказать, - обратился к Пугачеву Аллагуват.
   - Говори, - разрешил тот.
   Пугачев сидел верхом. Впервые после долгого перерыва он сел в седло.
   Он  откинулся  назад,  как  бы  развалясь в  кресле,  давая  разрешение
говорить.
   - Салават-бригадир пулковника Айтугана конщал... Чего за то ему будет?
   - За что кончал? Как кончал? - с угрозой спросил Пугачев.
   - За то,  что сам убег и других увел,  а когда я его держать хотел,  он
мою лошадь таскал под уздцы от крепости,  -  пояснил Салават, умолчав о том,
что не он, а Кинзя свалил из седла Айтугана.
   - Потом разберем, - заявил Пугачев, - сейчас надо про дело думать, а не
пустяками займаться. Он что, помер, ваш Айтуганка-то?
   - Мала-мала жива, - сказал Аллагуват.
   - Ну,  пускай мала-мала  живет  да  поджидает.  Коли  не  помрет -  там
посмотрим:  может, Салавата накажем, а может, и Айтугана-полковника вздернем
на релю.
   Пугачев приказал готовиться к новому штурму.
   Выстрелы в крепости прекратились. Осажденные, видимо, спохватились, что
надо беречь порох.
   Пугачевцы решили, по совету Белобородова, применить тот способ, которым
одолел Салават Бирскую крепость, - поджечь стены сеном. За сеном отправились
в  соседние деревни.  С  десяток первых  возов  прибыли в  лагерь,  когда  в
крепости зазвонили церковные колокола.
   - Богу молятся, - заметил один из казаков.
   - Супротив нашего не вымолят,  - ответил другой. - Они только нашему, а
у нас - и нашему, и татарскому, и черемисскому - всяким.
   - Ужотко по-другому взмолятся, - поддержали из толпы заводских рабочих.
   - Будет им печка,  пузырями закипят,  -  подхватили заводчане, - только
шлак поплывет.
   Ворота крепости растворились.
   - Вылазка! - крикнули пугачевцы.
   Все всколыхнулись.  Но это была не вылазка:  жители,  солдаты и офицеры
вышли без оружия и выкинули белый флаг. Крепость пала.
   Группа  офицеров  выехала  вперед  просить  "государя"  о   милосердии.
Пугачев,  сидя  на  лошади,  принял ключи от  крепости и  с  сильным отрядом
казаков въехал в ворота.
   На  площади принимали присягу солдаты и  обыватели.  Пугачев решил всех
помиловать,  но в  то время,  как народ приводили к  присяге,  из-под Бирска
прискакал отряд Салаватовых башкир,  выставленных для несения полевой охраны
и  разведки о войсках,  -  ими была перехвачена оренбургская почта.  В числе
других тут было известно о том,  что неделю назад повешен в Оренбурге беглый
колодник Афанасий Иванов Соколов, по прозванию Хлопуша.
   - Государь-царь,   Хлопушу  в  Оренбурхе  казнили,  -  горестно  сказал
Салават.
   В  эту  минуту  Пугачев  разговаривал с  осинским  воеводой.  Он  вдруг
нахмурился.
   - Казнить и его,  когда так,  -  указал Пугачев на воеводу. И не прошло
минуты, как воевода повис на площадной "глаголице".

   Из Осы Пугачев выслал своих атаманов в Закамье.
   Широкий простор России лежал на  его  пути,  и  что  ни  день приезжали
оттуда люди с вестями о том,  что крестьянская Русь в нетерпении ждет своего
государя.
   Весть о  том,  что Михельсон от Уфы идет к Бирску,  привезли башкирские
дозоры.  Салават отрядил часть  своих  воинов на  Бирск  для  заслона дорог.
Пугачев поспешил перейти Каму и выйти по направлению к Казани.
   Салават оставался в Башкирии.
   - Держи переправы.  Не допускать Михельсона ударить в  тыл государю,  -
сказал на прощание Салавату Белобородов.
   - Главным начальником нашего войска будешь в башкирской земле, бригадир
Салават,  -  сказал ему Пугачев.  -  Взял бы  тебя с  собой,  да на кого нам
башкирцев покинуть? Кто лучше тебя сбережет Урал?
   - Иди, государь, Москву, Питербурх забирай. Я останусь. До самой смерти
стоять за  тебя  буду.  Башкирское войско с  тобой  поведет Кинзя.  Кинзя  -
человек верный,  измены не знает.  Он мой самый лучший друг. Тебе его отдаю,
государь. Не обидь его.
   Но  Кинзя  уперся,  когда получил приказ с