здоров?  За ружьем?  Уговор -  дело свято. Получишь нынче
ружье. Веди батьку в курень.
     Обиженный Разя был молчалив. Он хотел дождаться нетерпеливых расспросов
Корнилы,  но пылкий Стенька,  предупредив крестного,  с жаром пересказал ему
все,  что случилось на переправе. Он ждал, что Корнила все бросит и помчится
в   войсковую  избу.   Однако   атаман  одевался  не   по-казачьи  степенно,
медлительно.
     - Так,  стало, кум, им и парома уж некогда дожидаться? - обратился он к
Разе, словно не Стенька, а сам Тимофей рассказывал ему обо всем.
     - Знать, то великая справа, кум, - подтвердил Тимофей.
     - Хитрый  атаман  Ондрий  Боба!  Теперь,  чай,  все  казаки  закипели в
Черкасске.  Чай, на круг собрались у помоста... - с усмешкой сказал Корнила,
натягивая высокий мягкий сапог.  - Эх, Стенько, каков пес у меня завелся для
травли!  -  почти  по-мальчишески  оживленно  похвалился  Корнила,  озадачив
Тимофея внезапной легкостью мысли. - Да-а, напрасно гетман Богдан понадеялся
снова на  крымского хана!  У  хана  своя забота -  чтобы Польша и  Запорожье
ослабли, - вдруг опять обратясь к Тимофею, сказал атаман. - Легковерен Хмель
- вот  и  расплата за  легковерье.  Второй  раз  хан  продал  его  королю...
Помстятся,  кум,  нынче паны над казаками за повстание! Аж печень кипит, как
помыслишь: браты ведь родные гинут! - с искренней болью воскликнул Корнила.
     И  Тимофей Разя  тотчас понял,  что  уже  давно все  известно атаману о
запорожском посольстве.  Не так-то он прост.  Всюду и обо всем его лазутчики
успевают проведать и донести!..
     - Да  что ты,  кум!  Неужто мыслишь,  что Хмелю ныне не выстоять против
панов?! - в тревоге воскликнул Разя.
     - А ну, брызни-ка, Стенька, водицы, - вместо ответа Разе сказал атаман,
наклонясь над широкой лоханью.
     Степан поливал ему из глиняного кувшина.  Корнила тер красную,  крепкую
шею,  довольно кряхтел, отдувался и фыркал, когда из войсковой избы прибежал
вестовой.
     - Корнила Яковлевич!  -  громко позвал он  под открытым окошком.  -  Из
Запорожья вести!..
     - Слыхал, - оборвал атаман. - Пошли вестовых по черкасским станицам и к
войсковой старшине: тотчас бы к тайному кругу сходились. А войсковых есаулов
вместе с  писарем ко  мне  зови живо.  Где  гонцы?  Проси ко  мне хлеба-соли
откушать.
     Разя нахмурился:  в старое время большие казачьи дела решались на общем
сходбище -  "кругом".  Теперь же  завели "тайный круг"  -  совет лишь  одной
старшины. Новый порядок раздражал старых казаков.
     Атаман,  растираясь шитым холщовым рушником, кликнул девушку и приказал
накрыть большой стол в белых сенях да щедро поставить закусок...
     Меж  тем  Стенька уже  завладел мушкетом.  Сияющими глазами разглядывая
узорную чеканку черненого серебра,  он не думал больше о запорожцах. Корнила
искоса наблюдал за  радостью крестника.  Именно страстная непосредственность
всего существа Стеньки,  брызжущая в  выраженье любого чувства,  и подкупала
Корнилу.
     Растерев докрасна грудь,  шею,  плечи  и  даже  лицо,  атаман подошел к
крестнику.
     - Цалуй,  -  самодовольно сказал он,  подставляя ему  румяную,  пахучую
щеку.
     Готовясь ко  встрече с  послами,  атаман  смазал  лоснящейся,  душистой
помадой  свои  темные  густые  усы,  вдел  в  ухо  тяжелую золотую серьгу  с
изумрудом,  накинул на плечи польский зеленый кунтуш с  парчовой отделкой на
откидных рукавах,  как  крылья,  лежавших на  его  широкой  спине,  прицепил
богатую саблю  с  драгоценными камнями и  взял  в  руки  шелковистую донскую
папаху.
     - Корнила Яковлевич! Не идут запорожцы, - возвратясь, сообщил вестовой.
- Сказывают - хлебосольничать нет досуга. Дожидают тебя в войсковой.
     - Богато в избу казаков набежало? - осторожно спросил атаман.
     - Сошлось-таки,  -  сообщил посыльный.  -  Пытают  послов  -  с  какими
вестями, а те молчат...
     Старый Разя, чтобы не быть навязчивым, заторопил Стеньку.
     - Пойдем, сынку, надо спешить в войсковую, покуда там не так еще тесно,
- позвал он.
     - Мушкет тут покинь,  - сказал атаман Стеньке. - После круга обедать ко
мне придешь вместе с батькой, тогда возьмешь.
     Сам  Тимофей давно  уже  не  ходил  в  старшине.  Сварливый нравом,  он
перессорился со  всеми заправилами своей станицы и,  сколько ни выбирали его
по станичным делам, каждый раз отвечал, что есть люди умней его и корыстней,
а  он-де  не  хочет лихвы и  почета,  а  мыслит дожить до гроба одной только
правдой.
     Но  хотя  сейчас в  войсковой избе  созывали сход  тайного круга,  куда
сходилась лишь должностная старшина,  быть среди атаманов и  ведать казацкие
дела Тимофею Разе позволяли и возраст,  и боевая слава,  и то, что в течение
жизни он сам не раз и  не два ходил по большим казачьим делам в  есаулах и в
наказных атаманах.
     Когда отец ушел в войсковую избу,  Стенька кормил коней на площади, где
обычно собирался большой войсковой круг - всенародное сходбище. Казаков было
на  площади мало.  Все  столпились в  одном  конце ее  -  у  войсковой избы,
скрываясь в  тени широченных столетних верб,  росших возле крыльца и  вокруг
всего большого строения.
     Мысли Стеньки были о  крестном и  о  родном отце.  Он  видел,  что отец
затаил  неприязнь  к  атаману,  когда  Корнила  посмеялся  над  поспешностью
запорожцев. Стенька был несогласен с отцом:
     "Что же  из  того,  что крестный умней и  хитрей,  чем Боба,  -  на  то
войсковой атаман!  Легковерен батька,  а  крестный все и разгадал.  Неужто и
вправду не  было  часа у  запорожцев дождаться,  пока поворотит паром?!  Вот
сидят ведь гонцы,  дожидают,  когда все сойдутся к тайному кругу. Не ближний
свет Запорожье - сколь дней оттуда скакать!.. Что тут час!"
     Стенька взглянул в  направлении атаманского дома,  скрытого в  зарослях
винограда и  роз,  и увидал,  как выходит из них атаман с разодетой,  пышной
свитой - с есаулами, войсковым писарем и судьей.
     Проходя через площадь,  над которой, сверкая под солнцем, летала нитями
серебряная паутина, Корнила шутливо схватил крестника за кудрявый вихор.
     - Почем яблоки, Стенька? - спросил он.
     - Где яблоки? - удивился Степан.
     - А  вот:  не  конь у  тебя,  прямо -  сад,  пошутил атаман над  мастью
Антошки.
     - Сад брата Ивана.  Мои только яблоки,  крестный, - отшутился Степан. -
Да я больше гладких мышастых люблю. Мне батька на тот год обещает купить...
     - А хочешь, и раньше будет? - с хитрой усмешкой сказал Корнила. - Нынче
после обеда мы с  тобой ко мне на конюшню сходим.  Авось и  по сердцу коника
сыщем, - легко посулил атаман.
     Степан покраснел,  не умея скрыть радости.  Корнила взглянул на него и,
довольный смущением крестника, громко захохотал.
     - Я бы сейчас зашел, да вишь - нынче дела, - закончил он уже на ходу и,
оправив черный лоснящийся ус, кивнул своей свите.
     Стенька восторженно глядел ему  вслед,  пока  он  не  скрылся в  дверях
войсковой избы.
     Крестный всегда всех умел одарить:  то в  праздник пришлет отцу бочонок
вина,  то,  когда матка идет от причастья из церкви, пошлет казачек накинуть
ей на плечи новый нарядный плат.  Когда Иван победил на скачках, он дал ему,
сверх  войсковой награды,  еще  от  себя  пенковую трубку  и  бисером  шитый
табачный кисет. А к именинам купил Стеньке турецкие сапоги и папаху.
     "И все его любят", - подумал Степан.
     Ему  нравилось,  что  крестный бреет бороду,  нравился запах его  усов,
польский кунтуш на плечах,  веселый нрав,  темный румянец,  громкий,  сочный
голос, большой рост и хитрая, ласковая усмешка...
     "Поеду  на  ловлю,  козулю  забью  и  крестному привезу  в  поклон",  -
раздумывал Стенька,  вспомнив,  что  брат Иван обещал его  взять с  собой на
охотничью потеху.
     Он представлял себе, как лихо промчится по улицам Черкасска и, не сходя
с седла,  постучится к атаману в окно. Черноглазая падчерица крестного Настя
выглянет и зардеется румянцем,  как нынче,  когда Стенька столкнулся с ней в
сенцах... Стенька опустил голову, чтобы скрыть от прохожих невольную улыбку.
     Вокруг войсковой избы все теснее толпился народ.  Казаки, не знавшие, о
чем будет речь на тайном кругу, толковали между собою, высказывая догадки.


     Братский зов

     Когда Тимофей Разя  вошел в  войсковую,  там  уже  нечем было  дышать -
столько  набилось казаков.  А  запорожцы отмалчивались,  дразня  любопытство
собравшихся,  сами  нетерпеливо постукивая ногой об  ногу,  бряцая саблями и
кусая усы в ожидании открытия круга...
     - Да  что же  вы молчите,  словно колоды?!  -  не выдержал старый казак
Золотый. - За тем ли на Дон скакали!
     - Эх,  диду!  - сказал ему Боба. - В чужой монастырь со своим урядом не
ходят.  У  вас московские -  не казачьи порядки.  Мы скакали ко всем донским
казакам.  Украина послала нас  ради  вдовьих слез и  невинной крови,  ан  вы
собираете только одну старшину для тайной беседы,  как у  царя зовут -  лишь
бояр да шляхту.
     - К собакам шляхту! Давай большой круг! - выкрикнул молодой казак.
     - Не от царя прискакали послы,  а свои браты-казаки!  В чем таиться?! -
поддержал второй.
     - И вправду, наш атаман от бояр научился!
     - Вы бы шли по домам,  молодые. Не дай бог, вас батька услышит... А час
придет -  и  вас вестовые на круг на майдан покличут,  -  остановил молодежь
есаул Охлопьев.
     - Ан не уйдем из избы! - загалдели молодые.
     Но как только услышали,  что на площади сам атаман,  тотчас же крикуны,
притихнув, торопливо покинули войсковую избу.
     Пройдя сквозь толпу собравшихся перед крыльцом,  нагнув голову в низких
дверях,  вошел  атаман  Корнила со  свитой.  Впереди есаулы  внесли  в  избу
косматый войсковой бунчук,  украшенный лентами,  и серебряный брусь [Брусь -
знак атаманского достоинства,  то же,  что булава. Здесь и далее подстрочные
примечания автора] на подушке.
     За Корнилой шли писарь с печатью, казначей и прочая старшина.
     Все помолились по чину и поклонились друг другу. По обычаю надо было по
очереди спрашивать о здоровье, но донские старики нарушили порядок.
     - Пошто тайный круг созвал, атаман? - крикнул Золотый.
     - Что за тайности, батька! - зашумели вокруг седые казаки.
     - Пусть  запорожцы  всем  казакам  расскажут  свои  войсковые  дела,  -
потребовал старый Ничипор Беседа.
     Корнила ударил брусем по столу.
     - Кто тут атаман,  дед Беседа?  Давно ли  тебя вместо меня в  войсковые
обрали?  Пошто же мне не сказали,  чтобы брусь и бунчук в твои руки сдать! -
властно одернул Корнила.  -  Затем  обирают старшину,  чтобы  Доном править,
послов принимать и  посольства вершить.  На  том шум покончим и  дело учнем.
Слыхал я, браты запорожцы дюже спешные вести к нам привезли. Не будем томить
их пустою брехней. Сказывай, Боба! - спокойно и твердо закончил Корнила.
     - Атаманы  честные,   донские  казаки!  К  вашей  милости  братской!  -
воскликнул рябой  запорожский полковник Боба.  -  Вы  маете счастье жить  на
родной  на  русской земле  вольной волей,  а  у  нас  поляки отняли счастье.
Бачьте,  дывытця на нас,  любы браты!  В родной земле мы живем,  як в темной
темнице.  Молили  мы  вашего государя принять Украину в  русские земли,  под
царскую руку.  Не  взял!..  Молили нам дать в  допомогу стрельцов.  Не дает!
Зовут нас бояре:  мол,  вольных земель на Руси доволе, кто хочет - селитесь,
живите.  А  я  вас спрошаю,  братове:  можно ли  матку свою родную отдать на
терзанье латинцам, бросить ее да тикать в иной край?!
     - Не мочно, Ондрий! Не мочно! - крикнуло несколько голосов.
     - Не можно,  братове!  -  твердо,  как клятву, повторил Боба. - Забрали
паны великую власть над нашим казачеством, как дома сидят на шее у хлопов, и
не покинут добром они русскую землю. Великие крови бушуют по всей Украине уж
третий год...
     - Не парубки тут собрались! Слыхали! - перебил кто-то Бобу.
     - Ты сказывай дело: пошто прискакали? Чего морочишь!..
     - Як поп на клыросе,  проповедь нам выголощуешь! - нетерпеливо зашумели
донские казаки.
     - Боба -  он человек дуже книжный.  Ему надо с присказкой! - добродушно
съязвил кто-то.
     Боба с укором взглянул на насмешника.
     - Горит Украина!  -  хрипло сказал он.  -  Нет  больше мочи терпеть нам
панское зверство...  Браты донцы!  Молит гетман Богдан у вас допомоги, в ком
живо казацкое сердце...
     Боба достал из шапки письмо с войсковой запорожской печатью и отдал его
Корниле.
     Атаман посмотрел на печать и передал сложенный лист войсковому писарю.
     - Читай, письменный, - сказал он, нахмурясь.
     Письмо  украинского гетмана  говорило о  том,  что  народ  может  долго
терпеть неправды,  столетиями свыкаться с  повседневной нуждой  и  неволей и
тогда только восстает, когда жизнь его станет страшнее смерти.
     Писарь читал бесстрастно, но по строгим и напряженным лицам донцов было
видно, что каждое слово письма падает прямо в сердца.
     Гетман писал о том,  как поляки в два дня выжгли мать городов русских -
Киев, истребили всех жителей Фастова, как даже женщины на Украине взялись за
оружие,  защищая землю и  вольность родного народа,  и  теперь,  в  месть за
восстание украинского крестьянства,  паны загоняют по избам людей и  в избах
сжигают,  а тех,  кто спасается от огня, сажают на колья. Одному из казачьих
полковников паны живому сняли кожу с головы и набили ее мякиной, а в Фастове
положили казачьих детей  на  решетку,  под  которой  были  горячие  угли,  и
панскими шляпами раздували огонь, поджаривая живых младенцев.
     Писарь умолк,  но  молчание не  прервалось среди  донцов.  Задумчивость
охватила их.  Многие думали уже:  хорошо ли к  походу подкованы кони,  какую
взять ратную сбрую,  какой мушкет.  Другим представлялась степная дорога,  а
иным - даже битва.
     - Браты донцы!  -  сказал,  вновь поднявшись, Боба. - Слыхали вы письмо
нашего батьки Хмеля.  Молим у  вас  допомоги не  для  себя -  для заступы за
русскую землю и веру, за наших малых детишек да женщин!
     - Молим у вас! - повторили за Бобой и все запорожцы.
     - Не басурманы! Чего нас молить?! Все поедем! - выкрикнул Разя.
     - Всем Доном вздынемся разом!
     Шумный и возбужденный говор поднялся между донских казаков. Иные из них
уже вскочили и  двинулись к  Бобе.  Но войсковой атаман,  негромко крякнув и
тяжело опершись о край стола,  поднялся,  и казаки опустились снова по своим
местам.  Взгляды всех уставились на Корнилу.  Плечистый и рослый,  он снял с
головы кудрявую шапку,  движением широких плеч  и  локтей отбросил за  спину
крылатые рукава и острым взором обвел собравшихся.
     - Братцы наши родимые!  Запорожцы!  -  начал Корнила Ходнев.  -  Сердце
рвется,  как слышим про ваши печали!  Вот сам бы  сей час не стерпел -  да и
ногу в стремя.  Эх,  и порубали бы мы тех нечистых панов!..  Али не хватит у
нас добрых рубак?! - обратился Корнила к своим землякам.
     - Забыли враги, каковы у нас вострые сабли!
     - Поднимемся - пух полетит от проклятых!
     - Геть панщину з Украины! Сбирайся, братове! - зашумели в ответ атаману
казаки, вскочив со своих мест.
     Корнила легонько стукнул брусем  по  столу,  давая  знак,  что  еще  не
окончил свою речь. Донцы приутихли.
     - Сколько есть на  Дону казаков -  все  вам  братья!  -  сказал атаман,
обращаясь опять к  запорожским посланцам.  -  Нынче же  мы  от себя отправим
станицу в  Москву к  государю.  Станем его  молить,  чтобы послал нас против
поляков,  а  тем временем будем точить сабли да коней кормить.  И как только
придет государев указ...
     - Часу нет ждать,  атаман!  - перебил Корнилу товарищ Бобы, черноглазый
молоденький Наливайко,  с  едва  пробившимся усом  и  еще  по-детски румяным
лицом.
     - А нам без того не можно,  казак!  -  твердо сказал Корнила. - Коли мы
сами пойдем на  ляхов,  то быть нам в  раздоре с  московским белым царем:  у
государя  с  поляками нынче  мирно.  Вы  польскому королю  подлежите,  а  мы
Российской державе. - Чей хлеб едим - того слушаем!
     Речь  Корнилы всех  словно бы  озадачила.  Донские молчали.  Разя обвел
испытующим взглядом лица и увидал, что понизовые станичные атаманы, потупясь
в пол,  согласно кивают головами и лишь верховые гости да старики, случайные
участники тайного круга, смотрят на атамана с недоумением и гневом.
     Разя слегка усмехнулся, взглянув на деда Золотого.
     "Вот старый дурень!  Он думает, что Корнила взаправду к тому ведет! Ай,
хитер кум!  Глядите,  как все повернет на иной лад..." -  заранее забавлялся
Разя, предвкушая атаманскую хитрость и пытаясь ее разгадать.
     Красный, словно сейчас из бани, поднялся Боба.
     - Не верю!  Не верю тому!  -  гневно воскликнул он.  -  Слушай, Дон! Не
можем мы  без допомоги домой воротиться!  Когда не  пойдете вы  с  нами,  то
ляжемо все мы на землю тут,  биля [Биля - возле, около (укр.)] ваших станиц,
хлеба не прикоснемся, капли воды не возьмем в рот да тут же у вас и умрем...
     - Тут и умремо! - твердо повторили за Бобою запорожцы.
     - Грех смеяться над бедной,  поруганной Украиной!  - с прежней страстью
продолжил лихой запорожский полковник.  -  Братцы донские! Неужто от вас, не
от своей поганой души говорил атаман Корнила?!  Как сказать запорожцам,  что
вы изменили братству?!  -  И, обведя в отчаянье взглядом всех бывших в избе,
заметив сочувствие во взорах казачества,  услышав глухой ропот, Боба простер
обличающий перст в сторону атамана.  - Знать, то велики дары, Корней, принял
ты от польского короля.  Ляхи,  ляхи купили тебя,  твою совесть!  - закончил
Боба.
     Такой же багровый, как Боба, поднялся с места Корнила.
     - Не горячись,  братец Боба!  - скрывая обиду на дерзкую речь, возразил
атаман.  -  Скажите гетману Хмелю,  что мы ото всей души желаем вам одоления
недругов наших,  а  сабли поднять без царского изволенья не  в  силах...  Со
слезами пойдем к  государю молить,  чтобы  нас  послал.  Не  так  ли,  браты
атаманы? Пиши, письменный! - властно обратился Корнила к войсковому писарю.
     - Не бреши,  собака,  за всех казаков!  -  перебил его дед Золотый.  Он
вскочил со  скамьи и  шагнул к  Корниле.  -  Давно говорят,  что ты продался
московским  боярам,  а  те  -  кумовья  панам.  Что  хочешь  пиши  со  своим
письменным, а донские казаки и без Москвы пойдут воевать на ляхов.
     - Старый кобель,  в  своей псарне свару заводишь!  -  крикнул войсковой
писарь.  -  Царская немилость падет на весь Дон. Никто за то спасибо тебе не
скажет!
     - Молчи ты, чернильный пачкун! - зашипел на писаря Иван Переяславец.
     Старики повскакали с мест,  начав перебранку со старшиною,  и не слышно
стало внятного слова,  пока Корнила в нетерпении не стукнул своим серебряным
молотком по столу.
     - Деды!  Дед  Золотый!  Дед  Переяславец!  Добрые атаманы!  Замолчь!  -
потребовал Корнила. - Пошто же вы распалились? Кто на Дону не вольный казак!
Ино дело - Войско Донское, ино дело - всякий сам по себе!..
     "Так вот же в  чем Корнилина хитрость!" -  обрадовался Разя.  Он решил,
что  атаман хочет обелить себя  перед царем и,  сняв со  своих плеч ответ за
войну, развязать казачеству руки.
     - Замолчь,  братове!  Послушаем кума  Корнилу!  -  радостно  воскликнул
Тимофей.
     Войсковой атаман дружелюбно взглянул на Разю.  В  глазах его снова было
спокойствие.
     - Войско Донское царскому величеству подлежит,  и  я,  атаман,  со всей
старшиною ему подлежим и вершим по его указу.  А кто хошь -  на четыре ветра
ступай, хоть с нечистым деритесь. Мы не Москва - казаков не держим! - сказал
он.
     - Зови большой круг,  кум Корнило! За круг атаман царю не ответчик! - с
какой-то мальчишеской ухваткой подал свой голос Разя.
     Он  был  уверен,  что Корнила этого только и  ждет,  чтобы откликнуться
согласием на его слова.
     Но Корнила сурово взглянул в его сторону.
     - Не в Запорожье живешь,  кум!  -  строго сказал он. - Не под латинской
короной,  не с польскими сеймами споришь!  У нас