анская справа лопатой махать! [Лопата
- на донском и волжском наречии - весло]
     Степан Тимофеевич отшучивался.
     Серебряков, седобородый сухой казак, держась в седле восемнадцатилетним
парнем, прискакал навстречу Степану.
     - Атаман, у нас прибыль! Наехали мы на волжских дозорных атамана Алешки
Протакина. Тысячу конных привел он к тебе.
     - Не брешут?
     - Я дозор наперед посылал. Лежат. Кашу варят, коней кормят. Далече шли.
Сказывают - письмо твое получили. Ужо будут к нам.
     На переволоке уже дымили костры кашеваров.
     Дозоры маячили по долине на лошадях.
     Прокопченные  войсковые  котлы,   подвешенные  на  треногах,   начинали
распространять смачный запах  вареного мяса.  Любители рыбы  уже  заходили в
челнах с неводами...
     Атаманский шатер  раскинули  на  пригорке.  Степан  Тимофеевич сидел  с
Бобой.  Еремеев,  Наумов,  Серебряков,  Тимофеев, Минаев и станичные атаманы
были заняты каждый своим делом.
     Атаманский кашевар,  взятый вместо Тимошки,  запалив костер, варил пищу
для атамана.
     Боба рассказывал Разину,  как запорожцы приняли его письмо. Дорошенко с
Сирком были готовы соединиться с разинцами,  просили назначить место, где бы
лучше сойтись им  с  войсками.  Им  была по  сердцу думка о  едином казацком
войске, о единой казачьей державе от Буга до Яика.
     - А чи не хотят они меня обдурить?  Как ты скажешь, братику Боба? Чи не
хочет он,  чертов твой Дорошенок,  сесть за  гетмана надо всей той  казацкой
державой?!  Может, Сирко атаман и добрый, а Дорошенку я веры не маю чего-то!
- возразил Степан.
     - Чекай,  Стенько.  Пошто ты гетману Дорошенку не маешь виры?  Вин дуже
добрый казак!
     - А  бес  его знает.  Чего-то  не  верю.  Он,  сдается мне,  как другой
Бруховецкий {Прим.  стр.  35} - в бояре хочет. У него дюже панская хватка...
Чего-то с султаном путлякает...  Нет,  мы трохи покуда еще почекаймо.  А там
как мы сильны будем, то и сустренемся вкупе, - задумчиво говорил Степан.
     В  кустах возле  самого атаманского шатра завязался тем  часом какой-то
спор.
     - Эй,  батька!  -  позвал атаманский кашевар.  -  Лазутчика я  изловил.
Схоронился в кусты да глядит, будто волк, на тебя скрозь полог.
     Кашевар  вытащил  из  кустов  невысокого,  коренастенького мужичишку  в
лаптях и в посконных портах и рубахе.
     - Пусти! Ну, пусти! - огрызался тот, отбиваясь.
     - Пусти-ка его,  -  приказал атаман.  -  Отколе ты?  Чей?  - спросил он
мужика.
     - А ничей! Сам свой я да божий! - бойко ответил мужик.
     - Боярский лазутчик,  чай, шиш! - крикнули из толпы казаков, услыхавших
возню и теперь окруживших шатер атамана.
     - В  глаза тебе плюнуть за экое слово!  Какой же я  шиш!  -  разозлился
мужик.
     - А пошто ты залез в кусты?! - взъелся кашевар.
     - Ватамана  смотреть.   Родом-то  я,   вишь,  с  Нижегородчины,  князей
Одоевских вотчины...
     - А на что же князьям Одоевским наш атаман?  - снова кто-то из казаков,
забавляясь, перебил мужика.
     - Дура!  Каким князьям?  Князя мы  на  воротах повесили,  а  сами пошли
праведна ватамана искать:  к  Алехе Протакину,  к  Василию Лавреичу Усу и  к
тебе, ватаман честной, - поклонился мужик Разину.
     - А  на  что вам во все концы посылать?  Шли бы разом сюда.  Наш атаман
удал и богат, всем Доном владает! - сказал молодой кашевар.
     - Наш  атаман  прошлый  год  персицка царя  покорил,  караваны купецкие
разбивал,  воевод казнил,  а царь ему милость дал,  - подхватили собравшиеся
казаки.
     - А ныне наш атаман казацкое царство ладит от Буга до Яика, всех беглых
зовет! - подойдя, подхватил Еремеев.
     Тот мотнул головой.
     - Пошто к вам! К Василию Лавреичу, мыслю я, наша дорога.
     - А что за Василий?
     - Василия Уса не слышал?!  Таков богатырь-то великий! Бояр сокрушитель,
дворян погубитель,  неправды гонитель -  вот кто он,  Василь-то Лавреич!  Он
ватаман-то поболе вашего будет!
     - Поболе?! - с насмешкой переспросили его из толпы.
     - Мужики с  ним  всю Тульщину и  Тамбовщину погромили,  дворянские домы
пожгли,  -  продолжал пленник.  -  А вы что? Слава про вас шумна, а поистине
молвить, так вы не за правду идете, а по корысти...
     - А Васька за правду? - спросил Разин.
     - Василий за правду!  -  уверенно подтвердил пленник. - Все ведают, что
Василий Лавреич за правду.  За ним-то всяк,  не жалея души,  полезет.  Таких
ватаманов, как он, больше нет...
     - Сам видал ты Василья? - спросил его Разин.
     - Я не видал. Народ видел! Весь народ говорит - стало, правда!
     - Каков же он атаман?
     - Орел! Собой богатырь. И ростом взял, и дородством, и силой, и головою
мудрец. С ним разок человеку потолковать, его речи послушать - и хватит тебе
утешенья и радости на всю жизнь.
     - Красно говоришь!..  -  оборвал Минаев, подошедший со стороны, заметив
волнение и скрытую ревность в глазах Степана.
     - А где он, Василий-то, ныне стоит? - в свою очередь, перебил Степан.
     - Вот и сам-то ищу. Сказали, что тут на Иловле, али на Камышинке-речке,
в лесу он скопляет силы.  Тьма народу к нему идет.  Сказывают,  и в день и в
ночь все приходят.
     - Митяй! Мы писали ведь к Ваське? - спросил атаман Еремеева.
     - В первый день, как в Черкасск пришли, батька.
     - А что ж он на отповедь?
     - Невежа,  нахальщик!  -  отозвался из толпы Наумов. - Гордится, знать,
крепко:  ни послов не шлет,  ни сам не идет. Пошли-ка к нему меня, Тимофеич.
Уж я наскажу ему ласковых слов... За рога приведу с повинной!..
     - Ты с  ним свару затеешь,  а  нам надо дружбой.  Один у  нас враг-то -
бояре! - ответил Степан.
     - Есаулов послать с дарами! - выкрикнул кто-то из казаков.
     - Ладно,  там разберемся... Пустить мужика, куды схочет сам. На что нам
его! - прервал Разин.
     Слава Василия Уса встревожила Разина. Кругом шумел свой огромный табор.
Все было покорно воле Степана, но слова мужика не давали ему покоя.
     "Единый должен быть атаман у всех казаков,  - думал Разин. - Вон тогда,
при Богдане, какая могучая Украина повстала - держава великая! Все атаманы и
атаманишки под единую руку пришли...  Говорят, что меня весь народ величает,
ан - врут! Не в едином во мне народ спасения ждет. И сам ведь я ныне слыхал,
как Ваську народ прославляет...  В  глаза-то первым меня зовут,  а в сердцах
как?..  Походи по  стану,  послушай,  что бают,  может,  иное услышишь -  не
похвалу себе, а укор...
     Ведь видать,  что мужик не  подсыльщик,  от  сердца все молвит...  А  к
Ваське придет ли кто с эдаким словом про Стеньку, Разина сына?!"


     Василий - мужицкий вож

     Василий Ус  лежал  у  лесного костра на  овчинной подстилке.  Перед ним
стояла глубокая деревянная миска с похлебкой.
     - Да кушай ты,  Васенька, кушай, сыночек. Не станешь ись, язва тебя еще
пуще замучит.  Перво дело с  твоей хворью -  ись  надо лучше.  Грудиночка-то
жирна-а!.. - уговаривала его старуха стряпуха.
     - В душу нейдет. Отвяжись, мать! - отмахнулся Василий. - Укрой тулупом,
знобит меня что-то...
     - Туманом с реки потянуло -  вот то и знобит!  -  отвечала старуха, уже
укрывая его огромной шубой на волчьем меху.  -  Горяченькой похлебал бы -  и
легче бы стало!..
     Василий смолчал.  Он лежал,  как груда огромных костей, набитых в кожу.
Все  большое бессильное тело атамана было словно чужое его живой русоволосой
голове, на которой светились темные большие глаза. Кудрявая русая борода еще
не серебрилась сединой.
     - Знахарка прислала тебе щавельку. Велела сырым ись, - сказала старуха.
     - Ну вот,  угодила!  Давай сюда.  Я ныне будто корова -  любую траву, а
пуще с кислинкой бы ел.
     Старуха придвинула к  нему лыковую плетеную кошелку с щавелем.  Василий
набрал костлявой рукой полную горсть.
     У костров вокруг по лесу был разбросан табор.  Сотни три разношерстного
оборванного сброда сидело в  дыму,  подставляя к кострам каждый свой котелок
или плошку с просяной похлебкой,  с ухой.  Иные пекли в золе рыбу, те, вздев
на ветки, обжаривали в огне кусочки бараньего мяса, свиного сала. В стороне,
на поляне, бродили спутанные кони.
     Молодой парнишка в лаптях, в белой рубахе вынырнул из ближних к Василию
кустов.
     - Василь Лавреич, яичек принес тебе свежих! - весело крикнул он.
     - Где взял, Сережа?
     - Матка прислала.
     - Спасибо скажи. Отдай вон старухе, я утре их...
     - Когда,  Василий Лавреич,  мы  всей-то  землею  повстанем?  -  спросил
парнишка. - Я саблю выточил из косы. Ну и сабля!
     - Постой,  вот  яички как  поприем да  поправлюсь,  тогда и  пойдем,  -
шутливо ответил Василий.
     Василий Ус  был  славен  не  только на  Волге.  Тамбовщина,  Тульщина и
Рязанщина знали его набеги.  Он налетал на дворянские поместья, сжигал дома,
опустошал хлебные клети, делил хлеб крестьянам и уходил в леса. В ватаге его
иногда собиралось свыше  трех  тысяч беглых крестьян и  холопов.  Стрелецкие
сотни,  которые высылали на них,  не раз были биты. Беглые выходили с Дона и
вновь уходили на Дон. В царских бумагах их звали "воровскими казаками".
     Народная молва призывала к Усу все новые и новые толпы беглых. С каждым
годом их  становилось все больше.  У  них было несколько пушек.  На зиму они
строили город,  с  острожком,  с  башнями,  в  глубине лесов,  куда не могли
проникнуть разрозненные отряды  из  боязни быть  истребленными,  а  посылать
против усовцев настоящее войско казалось смешным и ненужным делом.
     Сейчас Василий стоял,  поджидая,  когда к  нему подойдут еще  мужики из
приволжских  уездов  и  от  Воронежа,  где  стрелецкие  заставы  вылавливали
разрозненных беглецов,  не давая им проходить к донским казакам.  В это лето
наметил он  идти в  Жигули и  там,  разбивая волжские караваны,  пополниться
бурлаками.  Ему казалось уже недостаточным жечь поместья отдельных дворян. В
скопищах беглых он  чувствовал силу,  с  которой можно совсем истребить весь
дворянский род и устроить вольное,  справедливое царство,  где каждому будет
довольно земли -  только бы рук хватило для пашни.  "А подать платить одному
государю.  Он там пускай и стрельцов накормит,  и крепости ставит, и во всем
государство блюдет. От подати мы не прочь: хошь - с работника в доме, хошь -
с  дыма,  а хошь -  и с сохи,  лишь бы было в одно -  государю.  А то каждый
помещик себе норовит.  До того уж дошли, что жениться воли не стало. Прости,
господи,  скоро уж нашего брата учнут,  как собак,  продавать!.."  -  поучал
Василий приходивших к  нему крестьян.  Многие из  них  возвращались к  своим
домам, за побег принимали плети, селились на старых своих местах и между тем
несли в толщу народа Усову проповедь справедливого царства.
     "Язва" томила Василия уже четыре года,  и с каждым годом все хуже.  Все
началось с  того,  что после побега из  вотчины от  боярина он,  спасаясь от
сыска,  три дня просидел во ржавом болоте, в воде. Двое его товарищей умерли
через неделю,  а  сам он остался сначала даже здоров,  пошли только чирьи на
пояснице и по ногам.  Василий добрался на Дон,  стал казаком, жил в станице,
научился владеть пищалью,  мушкетом и саблей.  Чирьи не проходили, открылись
гнойные язвы.  Знахарки давали ему и  лук и  чеснок,  хрен с медом,  редьку,
телячью печенку,  медвежье сало.  Чего не  ел  только,  что не прикладывал к
язвам - все втуне! Ноги распухли. Язвы покрыли все тело. Летом, на солнышке,
они  утихали,  а  осенью снова ему  становилось хуже.  Сильное тело ослабло.
Теперь уже он и  не думал сесть на коня.  Он или плыл на челне,  или ездил в
санях, не то - в двуколке на сене. Но народ уже знал его и любил.
     "А что,  не поднять мне всю Русь?!  Есаулов довольно,  саблей махать не
хитро,  и другие могут,  а голова у меня светла.  Во товарищи умного атамана
возьму -  и пойдем.  Ить сила народная зря пропадает!  -  раздумывал Ус. - А
бояре все крепнут, а мужик все слабеет, как словно в язвах. Время упустишь -
и язва народ заест.  Уж тогда не поднять... Атаманишек много на свете: народ
разобьют на  ватажки,  туды,  сюды,  -  и  вся  сила  в  разбой изойдет,  на
шарпальство...  А  надо собрать во единую крупность народ.  Вдруг помру,  не
поспею!.."
     Ус испугался этой впервые пришедшей мысли.  Он решил бороться во что бы
то ни стало за жизнь, за силы.
     - Эй, мать! - крикнул он стряпухе.
     - Что, сыночек?
     - Давай там грудинку, разогрей, что ль, поем.
     - Василий Лавреич, яички тоже? - спросил парнишка, принесший яйца.
     Не  смея тревожить атамана в  его размышлениях,  он  присел у  костра и
стругал из дерева черенок к своей сабле.
     - И яички вари! - согласился Ус.
     Стряпуха радостно захлопотала с едой.
     - Василий Лавреич,  тебя человек добиватца! - сказал, подходя к костру,
один из есаулов Уса, Петенька Рыча.
     - Чего же не пускаешь?
     - Я  мыслил,  ты  хвор.  Да,  вишь,  человек-то  странный:  сказывает -
пахотный,  ан по хлебам идет,  зеленя потоптал,  не взглянул. Худа какого не
стало б!
     - А что, ему голова не мила? Вон сколь людей вокруг. Позови, не беда.
     Есаул  вернулся с  дюжим  чернобородым мужиком в  лаптях,  в  сермяжном
зипуне  и  поярковой шапке.  Ворот  рубахи  был  расстегнут.  Медный крестик
болтался на нитке.
     - Добра здравья, Василь Лавреич! - сказал он, кивнув головой.
     - Здорово!  Как звать-то? - откликнулся Ус, пристально и хитро осмотрев
новичка.
     - Стяпанка Зимовин.
     - Отколь?
     - Рязанских земель. Боярский мужик я, Василь Лавреич.
     - Пошто ж ты ко мне пришел?
     - Хочу за казацкую правду с боярами биться, - ответил пришелец.
     Василий снова пристально посмотрел на него.
     - Пахотный? - спросил он.
     - Был пахотным...
     - Ну,  садись вечерять,  -  сказал Ус, подвинувшись и давая место возле
себя.
     Мужик  сел  возле  него  к  горячей похлебке,  которую снова  поставила
стряпуха перед Василием.
     - Ешь,  гость. Ты не брезгуй: я здрав. Не зараза какая. В болоте застыл
- оттого и язва.
     Оба взялись за ложки.
     - Каких, говоришь, ты земель? - внезапно спросил его Ус.
     - Рязанский...
     - Соврал!  -  подмигнув,  с усмешкой сказал атаман.  -  Рязанских за то
косопузыми кличут,  что вяжут кушак узлом на  боку,  а  ты опояску стянул на
пупе!
     - Так,  сбилось...  -  пробормотал мужик, поспешно поправив пояс, будто
это было важнее всего.
     - И поклон у тебя не тот,  не мужицкий,  -  дворянский поклон:  головой
мотнул,  да и все, будто спину сломать страшишься! Полем шел - зеленя топтал
не жалеючи. Вечерять сел - и лба не окрестишь. Кажи-ка ладони...
     - Что глумишься,  Василь Лавреич!  -  воскликнул пришелец.  - Что низко
тебе не кланялся -  не обидься:  боярам устали поклоны бить. Зеленя топтал -
не приметил, а сел вечерять - бог простит - с голодухи забыл помолиться.
     - Кажи-ка ладони! - настойчиво повторил атаман.
     Мужик протянул вперед руки ладонями вверх.
     - И  мозоли,  видишь,  не те,  и  руки нежны!  Сохою ты не владел,  сын
боярский,  а  саблей.  Лазутчика видно!  Что же,  повесить тебя за то?  -  с
насмешкою спросил Ус.  -  Такая  лазутчику у  меня  за  смелость и  хитрость
награда.
     Мужики  окружили  толпой  костер  Уса.  Слух  о  странном пришельце уже
пробежал между ними, и они все сошлись сберечь своего атамана.
     - Укажешь  повесить,   Василий  Лавреич?   -   спросил  Петенька  Рыча,
подвинувшись ближе.
     Василий хитро посмотрел на пришельца,  вид которого изображал не испуг,
а скорее смущенье...
     - Да что вы,  ребята! Он гость атаманский! Кто же гостя-то весит?! А ты
кушай,  кушай,  Степан Тимофеич. Я так ведь, к слову... Я сам ведь хлеб-соль
твою ел. Мне тебя принимать почетно!.. - со смехом сказал Василий.
     Мужик хлопнул ложкой себя по ляжке и неожиданно громко расхохотался.
     - Признал, окаянный! Да как ты меня признал? Али видел?
     - Видал,  видал,  -  подтвердил с  улыбкой Василий.  -  Ведь ты  атаман
большой,  а нас, мужиков-то, много. Тебе нешто всех упомнить!.. А пошто ж ты
нечестно ко  мне пришел?  Добром бы приехал.  Я  б  принял тебя добром,  пир
созвал бы...
     - Пришел тебя  звать  в  кумовья,  крещати бояр,  да  хотел прежде кума
поближе видеть.  Ты  -  казак,  я  -  казак.  Нам едина дорога,  Василий!  -
убежденно сказал Степан, отбросив притворство.
     - Мы не казаки,  а мужики,  Степан Тимофеич! - ответил Василий. - Мужик
за  правду мужичью встает,  а  вы  для корысти да  озорством.  Нам волю свою
добыть,  чтобы землю взять,  хлеб пахать в  поте лица,  по божью веленью,  а
казаки... тьфу! Земли у вас - море без края; поглядеть - то черным-черна, от
жиру аж лоснится вся на солнце,  в горсти помять -  то как пух... А нет чтоб
пахать!..
     - Срамота казакам!  -  воскликнул один  из  ватаги,  стоявший поближе к
костру. - Как собаки на сене!..
     - И скажи ведь,  откуда такая неправда на свете?!  -  заметил второй. -
Кому не надо - дается. А нет чтобы нам, землеробам!..
     - Истомилась казачья земля, извелась бесплодием, - продолжал Василий. -
Поначалу и мы тебя почитали,  Степан.  Слыхали, что брат твой Иван за беглых
перед  Корнилой вступался.  Мы  чаяли  скопом сойтись под  его  рукою,  бояр
побивать...
     - Великое дело! - заметил Разин.
     - Не то что персидские лавки грабить!  -  опять перебил его Ус.  -  Ан,
Иван Тимофеич, царство ему небесно, загинул за правду.
     - Бояре сгубили... - вставил Степан.
     - Вот то-то!.. Сергей Микитич, твой шурин, тоже прежде-то правду видел.
Привел нас к себе добру сотню, поил, кормил. Твоя Алена Никитична нам пироги
пекла...  Тут ты воротился.  Сергей нам тебя-то хвалил. Как ты домой пришел,
Сергей  говорит:  "Ну,  братцы,  весь  Дон  заберем.  Богатырь  святорусский
явился!"  Верили  мы.   Ан  ты  изменил:  пошел  перса  шарпать,  богатством
прельстился... Бесплодна смоковница ты, оттого нам с тобой не с руки!..
     - Неправ ты, Василий! - ответил Разин. - Бояре богаты: у них и ружье, и
порох,  и пушки, и хлеба вдоволь. Голодному люду с ними не сдюжить. А ныне и
мы богаты!  Ныне у нас на них силы довольно.  Кабы я перса не шарпал, на что
бы мне войско свое снарядить?!
     - А что нам в твоем-то войске!  Ты казакам норовишь,  не народу! Князем
стать хочешь,  казацкий уряд в Понизовье устроить...  Ну, скажем, стрельцы к
тебе набегут, ну, станет, наместо Черкасска, Астрахань город казацкий. А как
на Руси будет жить народ?
     - Как жил! - сказал Разин. - Жил, не помер доселе народ. Землю пахал...
     - Бояр кормил хлебом,  дворян,  казаков -  захребетного люду мало ль на
свете!  -  с насмешкою перебил Василий. - Ныне ты Волгу и Яик возьмешь - еще
того более дармоедов станет.  Бояре посмотрят:  страшна казацкая сила!  -  и
скажут тебе: "Давай мирно жить, Степан Тимофеич, служи государю добром, а мы
тебе хлебное жалованье, и денежное жалованье, и пороховую казну будем слать,
и меха, и сукна". Держава казацкая станет!
     - Худо, что ли?! - спросил Разин.
     - Кому и добро! - ответил Василий.
     - А худо кому?
     - Мужику -  землеробу!  Ему еще дармоедов на шею прибудет...  А  станет
народу тошно,  и всею Русью подымется он побивать бояр,  да дворян,  да вас,
казаков...
     - За что же казаков? - удивился Степан.
     - За то,  что работать не хочешь,  а ложку тянешь!  Вот за что,  Степан
Тимофеич!  Мужик на  вас  шею  гнет,  горб натирает!  А  ему с  каждым годом
тошней!.. Не зря он бежит с Руси.
     - Ну и пусть бежит к нам... Я всех приму...
     - Примешь? - с усмешкой спросил Василий. - Ну ладно. А когда все к тебе
в казаки убегут, кто же станет пахать да сеять? Где хлебушка взять?..
     Степан засмеялся.
     - Надумал тоже!  Ведь вон  сколь народу на  русской земле.  Как же  все
убегут!
     - А не все, так им больше работы станет и жизнь тяжелей!..
     Степан озадаченно замолчал.
     - Ну, как? - с усмешкой спросил его Ус.
     - Мудрец ты,  право!.. Мудришь, мудришь - намудрил целую гору!.. Чего ж
ты хошь?! - даже с к