он вливалась на площадь толпа со
знаменами,  бунчуками,  пиками,  бердышами,  мушкетами и  пищалями в пестрых
персидских халатах,  в  ярких шароварах,  в  латах,  кольчугах,  в сермяжных
зипунах, в поярковых мужицких и в красных запорожских шапках. Одну толпу вел
красавец  Митяй  Еремеев,   другую  -  бывший  персидский  невольник  Федька
Каторжный,  впереди третьей,  самой большой и грозной, в красной запорожской
шапке, сдвинутой набок на высоко поднятой голове, широким и смелым шагом шел
Степан  Тимофеевич,  с  насмешкой  глядя  вперед  на  помост,  где  смятенно
скучилось донское старшинство.
     Евдокимов  взглянул  на  донскую  старшину,   на  атамана  Корнилу,  на
Самаренина,  Семенова, на толпу богатеев, стоявших возле помоста, и в тот же
миг по их растерянным лицам,  по смятению и страху, отразившемуся в глазах у
своих союзников,  понял,  что просчитался...  Они уже сами не были атаманами
казачества, главою и вожаками казацкого Дона...
     Если  бы  знать  заранее,  что  Разин осмелится появиться в  Черкасске,
Евдокимов сумел бы найти человека,  который не устрашился б  пустить в  него
пулю... Да кто ж его знал!.. Теперь надо только держаться с достоинством, не
показать  смущения.   От  имени  самого  государя  прикрикнуть  покрепче  да
устыдить...
     Толпа  казаков  широко  расступилась.   Разин  шел,  как  хозяин.  Ряды
кармазинных кафтанов  перед  самым  помостом угрюмо  сдвинулись от  прохода.
Разин стремительно поднялся по ступеням,  в то время как его казаки, окружая
помост, оттирали "значных" и те, обалделые, уступали без спора первенство на
кругу.
     Еремеев,  Наумов  и  Федор  Каторжный  поднялись  на  помост  за  своим
атаманом.
     - Простите нас,  братцы,  что мы  припоздали трошки на круг,  -  сказал
Разин на всю площадь и  повернулся к  московскому гостю.  -  А ты тут на кой
черт, лазутчик боярский, в казацком кругу? В воеводы донские лезешь?!
     - Иван Петрович -  посол государев, а не лазутчик! - пролепетал один из
подьячих.
     Федор Каторжный молча ногой отшвырнул подьячего.
     - Задаром ты  лазил выспрашивать про  меня по  станицам?  -  продолжал,
по-прежнему обращаясь к дворянину, Разин. - Не продали казаки тебе Степанову
голову?
     - Не лазил я никуда, - угрюмо отозвался растерявшийся Евдокимов.
     - Врешь,  дворянин!  -  выкрикнул казак с площади.  -  У нас в верховых
станицах выспрашивал много!
     - Вот,  бач,  и сбрехнул! - презрительно сказал Разин и, как мальчишке,
сдвинул ему на глаза шапку.
     - Прочь руки!  -  в  неистовом бешенстве вскинулся московский посланец,
хватаясь за саблю.
     Но Степан поймал его за плечи и встряхнул богатырской рукой.
     - За казацкой кровью на Дон приехал?!  Почем за бочку даешь?!  Боярские
шапки старшине всей насулил за донскую кровь,  сволочь такая?!  Я те дам вот
боярскую шапку!..
     Евдокимов изловчился, рванулся и выхватил пистоль, но Степан ударил его
кулаком  в  скулу.  Царский  посланец через  перильца помоста  вверх  ногами
опрокинулся навзничь в толпу.
     - Ершист дворянин! Воеводства донского просит! - спокойно сказал Разин.
- Посадите, братцы, его воеводой к донским ершам!
     Десяток  разинцев  подхватили  злосчастного дворянина  и  потащили  его
топить в Дону. Евдокимов что-то кричал, упирался, но за гулом толпы его слов
было не слышно.
     - Степан Тимофеич!  Крестник!  Да  что ж  ты  творишь-то,  Степан!  Дон
губишь! - в отчаянье прохрипел побледневший Корнила.
     Разин обернулся к нему, словно только сейчас его и заметил:
     - А-а!   Батька   крестный!   Здорово,   здорово!   -   с   неожиданной
приветливостью воскликнул он,  словно  не  произошло  ничего  особенного.  -
Корнила Яковлич,  мы ведь с тобою сто лет не видались!  -  Степан насмешливо
тронул шапку.
     - Здравствуй,  Степан Тимофеич! С приездом на Тихий Дон! - растерянно и
нелепо отозвался Корнила.
     Разинцы, обступившие толпою помост, рассмеялись.
     - Был,  был "тихий", ан мы тут шуму тебе натворили! - усмехнулся Разин.
- Да то не шум, атаман, а шум-то еще впереди!
     Степан повернулся к площади.
     - Слушай,  Войско Донское!  -  зычно и властно призвал он,  и все вдруг
утихло.  -  Тот  боярский подсыльщик приехал на  Дон,  чтобы свару меж  нами
затеять,  чтобы мы друг на друга из-за царского хлеба,  как голодные псы али
волки,  полезли кровь проливать,  а  как  станем друг друга бить за  хлебное
жалованье, тут с Воронежа пять стрелецких приказов нагрянут, боярски порядки
у нас на Дону заводить,  он сам в воеводы донские влезет, а крестному батьке
в  дар за собачью послугу пришлют из Москвы боярскую шапку аршина в  два,  -
Степан показал ладонью высоко над головою Корнилы,  -  да шубу зо-лотную, да
боярскую вотчинку на Дону,  и казаков так станиц три в крепостные - то-то! -
Степан обратился к  Корниле.  -  Так,  что  ли,  затеяно между вами было?  -
внезапно спросил он.
     Обильный пот стекал по  лицу войскового атамана.  Он понял,  что пришел
час смертельной расплаты.  В  недоумении,  как и  откуда Степан мог узнать о
беседах его  с  Евдокимовым,  Корнила даже  и  не  искал  себе  оправдания и
безнадежно молчал...
     - Так сговорено было!  -  твердо ответил вместо Корнилы сам Разин. - За
каждую бочку казацкой крови Логинке Семенову,  Мишке Самаренину да  Корнейке
Ходневу - по шапке...
     Называя их имена, Степан взглядывал то на одного, то на другого из них,
и один за другим они опустили головы...
     - Вор,  боярский подсыльщик смущал батьку крестного быть с ним в совете
со  всей войсковою избой,  -  продолжал Степан.  Он взял Корнилу за плечи и,
повернув,  как  подростка,  поставил его рядом с  собой лицом к  площади.  -
Батька хоть мне про то ничего не сказал,  ан я  сам узнал!  -  хитро тряхнув
головой,  говорил Разин.  - Мы ведь с батькой такие "дружки": он только чего
умыслит, а я уж все знаю!..
     - Сердце сердцу-то весть подает! - вставил Каторжный.
     Казаки засмеялись всей площадью.
     - Степан Тимофеич... - несмело заикнулся Корнила.
     - Ты,  батька,  молчи.  Я  сам за тебя вступлюсь и  в  обиду не дам,  -
перебил его Разин.  -  Мы  с  батькой жалеем казацкую кровь,  -  обращаясь к
собранию,  с  полной  уверенностью в  своих  силах,  насмешливо  и  спокойно
издевался Степан.
     - Хоть батька тебе того не сказал?! - крикнули с площади.
     - Я и сам сдогадался!  -  откликнулся в лад Разин. - У нас с ним всегда
любовь да совет:  я -  вправо,  он -  влево.  На том и живем! То у нас все и
мирно!  Верно ведь,  батька? - спросил Степан и крепко прихлопнул Корнилу по
шее.
     Казаки снова захохотали.
     - И мы на том, братцы, с батькой договорились, - продолжал Разин.
     - Он сказал али ты за него сдогадался?! - весело перебили его из толпы.
     Степан подмигнул казакам.
     - ...чем  нам  батьку в  Дону  топить с  дворянином либо его  на  осине
повесить,  а мы с ним ладом сошлись -  на кругу спросить Войско Донское: кто
хочет  Корнилу  слушать,  тот...  -  Степан  оглянулся на  донскую старшину,
воровато блуждавшую взглядами, схватил за ворот есаула Семенова и легко, как
щенка,  швырнул его влево с помоста,  в толпу кармазинников, - вот туда иди,
влево,  ко всей казацкой измене!  -  добавил Степан,  даже не поглядев в его
сторону.  -  А  кто хочет со мной стоять против бояр,  за казацкую волю,  за
правое дело,  те иди становись тут по правую руку... Давай, молодцы атаманы,
ходи веселей! - задорно выкрикнул Разин.
     Большая площадь Черкасска вдруг вся  всколыхнулась и  зашумела говором,
криками.  В пестрой толпе закипело, словно в большом котле. Слышалась брань,
кое-где завелась и кулачная потасовка.
     Степан выжидающе,  молча  смотрел на  все,  что  творится.  Старшинская
кармазинщина и  домовитое казачье  беспомощно барахтались в  огромной толпе,
как крысы,  которых несет поток половодья. Разин видел с помоста, как кто-то
из  казаков влепил  по  шее  богатею Ведерникову,  как  какой-то  отерханный
казачина,  должно быть  работник,  бьет по  скулам ростовщика-живодера Карпа
Багаева,  а долговязый Прохор Багаев,  его родной брат, бросив Карпа в беде,
торопливо уносит ноги, хоронясь в толпу...
     "Полетела теперь ко  всем  чертям понизовая богатейщина!..  В  Запороги
послов пошлю, звать в союз к себе Запорожское войско; на Волгу поход подыму,
а  там уж и Яик не за горами!  -  думал Степан.  Он ликовал.  Сердце стучало
радостно,  грудь  дышала словно морским простором,  глаза его  жадно вбирали
зрелище этой толпы.  -  По правде с народом во всем,  и народ за тебя горой,
как за  божью правду,  будет стоять.  Вот уж  Дон так Дон!  Где еще столь-то
дружного,  смелого взять-то народа?! Богатырщина! Сила-то, сила какая в них!
А  ну,  наступи им  на  хвост!  Небось ныне сами дивятся,  что так-то дались
домовитым себя оплести... А более уж во веки веков не дадутся!"
     Степан  даже  и   не   смотрел  на   пожелтевшее  лицо  осунувшегося  и
сгорбленного Корнилы,  который все  еще  продолжал стоять  рядом  с  ним  на
помосте. Степан позабыл о нем...
     На кипящей площади, между двумя враждебными толпами, начал обозначаться
узкий проходец,  но не все еще было окончено:  казаки еще спорили и  шумели,
продолжая отходить вправо.  И  все меньше и  меньше становилось приверженцев
старой старшины - будто жидкость переливалась из одной посуды в другую...
     Но вот между сторонами пошла перепалка да перекличка:
     - Тю! Иван Борода! Ты куда к кармазинникам влез?! Знатный зипун у тебя:
гляди, латка на латке! Гоните его, домовитые, он вам наряды ваши загадит!
     - Э-ге-э-эй!  Лебедовская станица-а!  Куда  вы  к  чертям затесали-ись?
Идите к нам, к верховы-ым!..
     - Атаман повел, черт его батьке!
     - Нехай там остается, а вы и сюды-ы!
     - Пошли,  браты-и!  - раздалось из гущи отбившихся лебедовских, и целая
станица потекла слева направо.
     - Куды ты к нам!  Куды,  куды лезешь! Ступай к домовитым, на кой ты нам
леший сдался! - гнали незаметно приставшего к голытьбе войскового писаря.
     Вот уже ясно всем -  кто друг,  а кто враг, и площадь на миг приутихла:
обе стороны -  победители и  побежденные -  в  молчании озирали одни других.
Одни -  с торжеством,  удивляясь своей силе,  другие - ошарашенные событием,
опрокинувшим их с высоты.
     - Кум Сила-антий! Эй, куме Силантию-у-у! - раздался вдруг пронзительный
выкрик из гущи разинцев.
     - Тут я, кум Назар! Эге, тут я! - откликнулся кум из толпы домовитых.
     - А пошто же ты на той стороне, телячья печенка?!
     - А куды же мне, к язычникам, что ли, крещена рать!
     - От то и есть, что язычник! Ты что за богатый?! Давай иди к нам!
     - А чарку поставишь?
     Дружный хохот всей площади приветствовал переход охмелевшего "кума".
     На  Корнилиной стороне осталась лишь  горстка,  менее чем  в  полтысячи
человек домовитых да их подголосков,  жалкая кучка людей,  которые еще нынче
утром держали в руках все донское казачество...
     - Войсковому атаману всего  великого казацкого Войска  Донского Степану
Тимофеичу Разину - слава! - крикнул с помоста Наумов.
     - Сла-а-ава!  -  прорвалось над толпою в  тысячи голосов и  поплыло над
площадью,  над Черкасском,  над Доном,  летело в  широкие весенние степи,  в
ясное небо. - Сла-а-ва-а!
     Степан без шапки стоял, слушая эту бурю.
     - Вольному  донскому казачеству -  слава!  -  ответно  провозгласил он,
улучив мгновение затишья.
     - Сла-а-а-ва! - отдавалось на площади.
     Степан поднял руку, и голоса постепенно стали смолкать.
     - Спасибо за  веру,  за честь,  за власть!  -  сказал Разин и  не успел
договорить, как опять забушевала та же народная буря.
     - Победному атаману, за правду заступнику - слава! - кричали из толпы.
     В  кличе народном реяла над Степаном слава,  звала и манила.  "Держись,
атаман,  вознесу еще выше.  Посмеешь?!  Дерзнешь?  Не закружится голова?  Не
сорвешься?  -  спрашивала Степана его слава.  -  Ведь кто ты? Простой казак!
Яблочным духом да хлебушком пахнет в  твоем дому,  и доли не хочешь иной.  А
ведь я оторву от родимых и близких... Заплачешь о них, пожалеешь?!"
     "Когда-то я сроду плакал?! О чем жалел?!" - отозвался Степан.
     - Невольников и колодников свободителю!
     - За сирых воителю,  - неслись крики, - сла-а-ва, сла-а-ва! - плыло над
площадью.
     Наумов дружески положил руку на плечо атамана.
     - Как море,  Степан Тимофеич,  -  сказал он.  - Недаром-то плавал ты по
Хвалынскому морю: попутные ветры в свой парус ловить научился!
     - Как море!  -  согласно ответил Степан и, не заметив, подумал вслух: -
Плыви,  атаманский струг!  Тут только начало пути,  а  впереди-то и мели,  и
бури, и камни подводные будут...
     - Ничего, совладаем! - уверенно ответил Наумов.
     Степан поднял глаза на него и крепко сжал руку Наумова:
     - Совладаем, тезка!
     - По  казацким  законам-обычаям,  атаманы,  -  когда  поутихло,  сказал
наконец Степан,  -  мне ныне всем Доном владать.  Обещаю стоять за  казацкую
волю по правде.  Всяк всякому будет у  нас по казацтву равен,  без корысти и
кривды.  -  Спокойно Степан посмотрел на сбившихся в  кучу донских богатеев,
подмигнул  окружавшим  помост  казакам,  указал  на  толпу  кармазинников  и
усмехнулся:  - А кривду мы крестному батьке оставим! Вот мы, Корней Яковлич,
и поделились добром! Владай своей кривдой, а я стану Войском владать!
     Степан просто взял атаманский брусь у  Корнилы из рук и  постучал им по
краю перилец.
     - Быть войсковому круг закрыту! - прозвучал над площадью властный голос
нового атамана всего казацкого Дона.


    Степан Павлович Злобин.
    Степан Разин. Книга вторая


     Исторический роман в двух книгах

     Книга вторая


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.П.Злобин. "Степан Разин". Книга вторая
     Издательство: "БелСЭ" им. Петруся Бровки, Минск, 1987
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 4 ноября 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     Книга  С.Злобина  "Степан  Разин"  неизменно привлекает интерес каждого
нового поколения читателей.  Автор воскрешает в  ней жизнь и  борьбу Степана
Разина, события крестьянской войны второй половины XVII столетия, оставившие
глубокий след  в  истории нашей страны.  Неизгладим в  памяти народной образ
мужественного  вождя  угнетенных,   встретившего  свою  смерть  с   глубокой
убежденностью в конечном торжестве правды народной.


     Содержание

     Часть первая. Богатырская поступь

     За хлеб и за волю
     В Черкасске
     На Волгу
     Василий - мужицкий вож
     Опять беспокойные вести
     Царицын
     Разинский сынок
     Черный Яр
     Астраханская твердыня
     Помчались гонцы
     Астрахань - город казацкий
     Богатырская поступь
     Утес на Волге

     Часть вторая. Москва зашаталась

     Дворянское ополчение
     Два великана
     Свет померк
     Волчье логово
     Черное сердце
     Разинское гнездо
     В Кагальницкой бурдюге
     Багряное небо
     Новая дума
     Иудина совесть
     Кипучие силы

     Часть третья. Подбитые крылья

     Скошенные надежды
     Хитрость на хитрость
     Крестом и цепями
     Птица холзан
     Конец великого канцлера
     Сарынь на кичку!

     Примечания


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
     БОГАТЫРСКАЯ ПОСТУПЬ


     За хлеб и за волю

     Дружная и  ранняя  наступила весна  в  Нижегородчине.  На  озимых полях
поднялись яркие, густые зеленя. С Оки проходил еще верховой лед, но влажная,
оттаявшая  и   разогретая  апрельским  солнцем  земля  томилась  по  яровому
семени...
     С  теплыми  весенними днями  из  московских краев  примчался в  вотчину
Одоевского Федор, сын боярина Никиты Иваныча. С гурьбою холопов проскакал он
по влажной дороге,  извивающейся среди хлебных крестьянских полей. Пахари на
яровых  полосах  отпрукивали лошаденок,  снимали заячьи  и  поярковые шапки.
Робкие и смиренные, падали на колени прямо в рыхлую влажную землю.
     Оставив  холопью  гурьбу  на  дороге,  Федор  подскакал к  белоголовому
старику  на  ближней полосе,  который раньше  других  управился с  пахотой и
бороньбой и  без  шапки шагал уже с  ситом на  белом полотенце,  перекинутом
через плечо,  разбрасывая горстью овес и шевеля губами,  должно быть шепча в
напутствие зернам либо заговор, либо молитву
     - Управился,  дед Гаврила?! - громко спросил Федор, наклонясь с седла к
его уху.
     - Слава богу,  боярич! Послал бог весну-у! - с детской радостью ответил
старик,  словно не  каждый год за  его долгий век случалось в  природе такое
чудо.
     - Весну бог послал!  А на боярщине как у тебя?  -  строго спросил Федор
Одоевский.
     - Теперь и на боярщине потружуся, боярин, - сказал старик.
     - А кто тебе указал свое прежде боярского сеять?!  - еще строже спросил
Одоевский.
     - Боярское, сказывал Никон, раненько, - простодушно ответил старик.
     - Боярское рано, а ваше как раз?!
     Федор взмахнул плетью над головой старика,  но  удержался и  не  ударил
его,  а хлестнул по крупу коня,  и, обдав старика комьями рыхлой земли, конь
метнулся к другим полосам...
     - Свою пашню пашете,  а  боярский урок -  как  управились?!  -  крикнул
Федор,  выпятив неказистую,  как  у  отца,  бороденку,  в  злости кося левым
глазом, нетерпеливой рукой похлестывая по сапогу концом плети.
     - Вспашем,  Федор Никитич, батюшка, вспашем, поспеем! Зима была добрая,
снежная... Вспашем!..
     - Кончай всю  работу.  Нынче шабаш!  Кто  сколь вспахал на  себя -  бог
простит,  а  больше ни пяди,  покуда с боярщиной не управитесь!  -  приказал
молодой Одоевский.
     - Князь,  голубчик,  уж  ныне  дозволь!  Федор  Никитич!  -  взмолились
крестьяне.  -  С утра пойдем на боярщину, а нынче денек на своей доработать!
Кто сколь вспахал - позасеем!..
     - Шаба-аш!  -  грозно крикнул Одоевский.  - Не люди - собаки: вас корми
калачом,  так вы в  спину кирпичом.  Обожрались боярской милости,  нет в вас
стыда!
     - Князюшка, соколок! - с причитанием крикнул сухой, изможденный пахарь.
- Разворошили мы матушку-землю, посохнет теперь, не дождется! Твоей-то пашни
ведь во-она сколь, а моей маленько осталось. Я ныне бы в ночь и посеял! - Он
кинулся к стремени поцеловать сапог княжича.
     Одоевский махнул плетью. Мужик отскочил, кособочась, зажав рукой шею...
     - Вот вишь ты, Пантюшка, довел до греха! - упрекнул его же Одоевский. -
Сказал:  по  домам -  и  все по домам!  Ни пахать,  ни сеять!  Забыли вы мой
обычай!  -  Одоевский повернулся к дороге,  приставив ко рту ладонь, крикнул
холопам: - Ко мне-е!
     Боярские слуги всей ватагой подъехали к молодому князю.
     - Всех с поля гнать по домам!  -  приказал он. - Чую, добром не пойдут.
Кто на поле выйдет хоть в день,  хоть в ночь,  тому двадцать плетей. Велеть,
чтобы утром все на боярщину ехали. С "нетчиков" шкуру сдеру! Да Никонку живо
ко мне зовите...
     Одоевский пустился скакать к  боярскому дому,  который,  как крепость с
высокой стеной,  с  крепкими воротами и  сторожевыми вышками над бревенчатым
тыном,  стоял  отдельно на  горке,  а  слуги бросились по  полям -  загонять
мужиков в деревеньки...
     Приказчика Никона привели к хозяину. Тот у порога упал на колени.
     - Собачья кость, поноровки даешь мужикам?! С боярщиной не управились, а
себя обпахали, обсеяли?! Где взял ты такой закон?!
     - Прости,  сударь князюшка!  Бог... - Приказчик не успел досказать, что
хотел.  Одоевский ткнул ему сапогом в  зубы...  -  Харитонов Мишанька смутил
мужиков,  - вытирая кровь, продолжал пояснять приказчик, как будто ничего не
случилось.  -  Мол,  осень и зиму работали на боярина на крутильне.  Теперь,
мол, бог ранней весны послал. Перво пашите себе, а там и боярину справитесь!
Иные не смели, а те сами в поле и всех за собой потащили... Бог видит, я...
     Одоевский снова ткнул его в лицо сапогом.
     - Поше