- Мистер  Сэдлтри,  -  возразил  Динс,  -  я  знаю,  что вы из тех, кто
похваляется   мирской   ученостью,   и  что  вы  водите  компанию  с  нашими
законниками  и умниками. Горе нам! Это они, еретики, ввергли нашу несчастную
страну  в бездну. Это они укрепили своими черными делами кровавое дело наших
гонителей  и палачей. А ревнители истинной церкви, столпы и строители нашего
Сиона узрели крушение всех своих надежд, и плачем сменилось их ликование...
     - Непонятно  мне  все  это,  сосед,  -  отвечал  Сэдлтри.  -  Я  и  сам
принадлежу  к  шотландской  пресвитерианской  церкви  и  признаю генеральное
собрание,  а  также  юрисдикцию  пятнадцати  лордов  сессионного суда и пяти
лордов уголовной палаты.
     - Слышать  не  хочу!  -  воскликнул Дэвид, забывая на миг свое горе при
этой  возможности обличать вероотступников. - Знать не хочу ваше генеральное
собрание!  Плевать  я хотел на сессионный суд! Кто там заседает? Равнодушные
и  лукавые,  которые  жили  припеваючи, когда гонимые за веру терпели голод,
холод  и смертный страх, скитались по лесам и болотам, гибли от огня и меча.
Теперь  небось  все повылезли из своих нор, как навозные мухи на солнышко, и
заняли  хорошие  места,  а  чьи  места?  -  тех,  кто боролся, кто неустанно
обличал,  кто  шел  в  тюрьму  и  в  ссылку...  Знаем мы их! А что до вашего
сессионного суда...
     - Говорите  что угодно о генеральном собрании, - прервал его Сэдлтри, -
пусть  за  него  заступается  кто  хочет. Но только не про сессионный суд...
Во-первых,  они  мне  соседи,  а  во-вторых,  я  для вашей же пользы говорю!
Отзываться  о  них  плохо,  то есть выражать недовольство, есть преступление
sui generis*, мистер Динс, - а известно ли вам, что это такое?
     ______________
     * в своем роде (лат.).

     - Не  знаю я антихристова языка, - сказал Динс, - и знать не хочу. Мало
ли  как  светским судам вздумается называть речи честного человека! Выражать
недовольство?  В этом наверняка повинны все, кто проигрывает тяжбы, и многие
из  тех,  кто  их  выигрывает.  Скажу  вам прямо: я ни в грош не ставлю всех
ваших  сладкоречивых  адвокатов,  всех  торговцев  мудростью,  всех  лукавых
судей.  Заседают  по  три  дня,  когда  дело  выеденного яйца не стоит, а на
Святое  писание  у  них  времени  нет.  Все  они казуисты и крючкотворы, все
только   и   делают,  что  пособничают  вероотступникам,  унии,  терпимости,
патронату и эрастианским присягам. А уж нечестивая уголовная палата!..
     Посвятив  всю  свою  жизнь  отстаиванию  гонимой истинной веры, честный
Дэвид  и  теперь  ринулся  в  этот  спор  с  обычной  своей  горячностью. Но
упоминание  о  суде  вернуло его к мысли о несчастной дочери; пламенная речь
его оборвалась на полуслове; он прижал ладони ко лбу и умолк.
     Сэдлтри  был  тронут,  но  все  же воспользовался внезапно воцарившимся
молчанием, чтобы, в свою очередь, произнести речь.
     - Что  и  говорить,  сосед,  -  сказал он, - плохо иметь дело с судами,
если  только  не  слушаешь  разбирательство как специалист, для собственного
совершенствования.  Так вот, насчет несчастья с Эффи... Вы, должно быть, уже
видели  обвинение?  - Он вытащил из кармана пачку бумаг. - Нет, не то... Тут
у  меня  жалоба  Мунго  Марспорта на капитана Лэкленда о том, что означенный
капитан  вторгся  на  его,  Марспорта,  землю  с соколами, гончими, борзыми,
сетями,   ружьями,  самострелами,  пищалями  и  иными  приспособлениями  для
истребления  дичи,  как-то:  оленей, косуль, рябчиков, тетеревов, куропаток,
цапель  и  прочего;  причем ответчик, на основании статута шестьсот двадцать
первого,  не  имеет  права охотиться, если не владеет хотя бы одной бороздою
земли.  Однако,  говорит  защита, за неимением точного определения того, что
есть  "борозда  земли", иск должен быть отведен. Обвинение же (оно подписано
мистером  Кроссмайлуфом, но составлял его мистер Юнглэд) утверждает, что это
не  может  in  hoc  statu*  служить  оправданием,  ибо у ответчика вовсе нет
земли.  Пусть  "борозда земли", - тут Сэдлтри принялся читать свою бумагу, -
равняется,  скажем,  всего  лишь  одной  девятнадцатой части гусиного выпаса
(нет,  это  все-таки  мистер  Кроссмайлуф,  я  узнаю  его слог!)... гусиного
выпаса,  ответчику  от  этого  не легче - ведь у него нет и горсти земли. На
это  защитник  Лэкленда  возражает, что nihil interest de possessione**, что
истец  должен  подвести  дело  под  известную статью (вот на это советую вам
обратить  внимание,  сосед)  и  показать  formaliter et specialiter***, а не
только  generaliter****,  на  каком  основании  за  ответчиком не признается
право  охоты.  Пусть  сперва  скажут, что есть "борозда земли", а уж тогда я
скажу,  владею  я  таким  участком  или  нет.  Должен же истец понимать свою
собственную  жалобу,  и  на  какой  статье  закона  он  может ее основывать.
Скажем:  Титиус  подает  иск  на  Мевиуса  о  возвращении  одолженной  этому
последнему  вороной лошади. Такой иск, конечно, будет рассмотрен. А вот если
Титиус  предъявит  иск  за красную или малиновую лошадь, ему придется сперва
доказать,  что  такое  животное  существует  in  rerum  naturae*****. Никого
нельзя  заставить  опровергать  чепуху,  то  есть  такие  обвинения, которых
нельзя  ни  понять,  ни  объяснить  (вот  тут  он  не  прав:  чем непонятнее
составлен  иск,  тем лучше). Таким образом, определение прав ответчика через
никому  не  известную и не понятную меру земельной площади равносильно тому,
что  кто-либо  подвергается  наказанию  за  то,  что охотился с соколами или
собаками  и  при  этом  надел синие панталоны, но не... Однако я утомил вас,
мистер  Динс.  Перейдем к вашему делу, хотя надо сказать, что этот самый иск
Марспорта  к  Лэкленду  тоже  наделал  немало  шума. Ну-с, так вот обвинение
против  Эффи:  "Считать  признанным  и бесспорным (это так всегда для начала
говорится),  что  по  законам  нашей страны, равно как и других просвещенных
стран,  убийство кого бы то ни было, в особенности же - младенца, почитается
тяжким  преступлением  и подлежит суровому наказанию. С каковой целью вторая
сессия  первого  парламента  их величеств короля Вильгельма и королевы Марии
особым  законом  постановила,  чтобы  всякая  женщина,  которая  скроет свою
беременность   и   не  сумеет  доказать,  что,  собираясь  рожать,  призвала
кого-либо  на  помощь, а также не сможет предъявить ребенка живым, считалась
виновной  в  убийстве  упомянутого  ребенка и, по доказательстве и признании
факта  сокрытия  беременности, подлежала наказанию по всей строгости закона;
вследствие чего Эффи, она же Юфимия, Динс..."
     ______________
     * в таком положении (лат.).
     ** вопрос о собственности здесь ни при чем (лат.).
     *** формально и в частности (лат.).
     **** вообще (лат.).
     ***** в природе (лат.).

     - Довольно,  -  сказал  Динс,  подымая голову. - Лучше бы уж вы всадили
мне нож в сердце!
     - Как  хотите,  сосед, - сказал Сэдлтри. - Я думал, вам будет спокойнее
все знать. Но вот вопрос: что будем делать?
     - Ничего,  -  твердо  ответил Динс. - Нести ниспосланное нам испытание.
О,  если  бы Господь смилостивился и прибрал меня прежде, чем этот позор пал
на мой дом! Но да свершится воля его! Больше мне сказать нечего.
     - Но  вы  все-таки наймете защитника бедняжке? - спросил Сэдлтри. - Без
этого нельзя.
     - Будь  еще  меж  ними  благочестивый  человек,  -  сказал Динс. - А то
сплошь стяжатели, вольнодумцы, эрастианцы, арминианцы - знаю я их!
     - Полноте,  сосед!  Не  так  страшен  черт,  как  его  малюют, - сказал
Сэдлтри.  - Есть и среди адвокатов люди почтенные, то есть не хуже других, и
благочестивые на свой лад.
     - Вот  именно,  что  на  свой  лад,  -  ответил Динс. - А какой их лад?
Безбожники  они,  вот что! Их дело - пуcкать людям пыль в глаза, да трещать,
да    звонить,    да   учиться   красноречию   у   язычников-римлян   да   у
каноников-папистов.  Взять хоть эту чепуху, что вы мне прочли; неужто нельзя
этих  несчастных  ответчиков,  раз  уж они попали в руки адвокатов, называть
христианскими  именами?  Нет,  надо было назвать их в честь проклятого Тита,
который сжег храм Господен, и еще каких-то язычников.
     - Да  не  Тит,  -  прервал  Сэдлтри,  -  а Титиус. Зачем же Тит? Мистер
Кроссмайлуф  тоже  недолюбливает  Тита  и латынь. Так как же все-таки насчет
адвоката?   Хотите,  я  поговорю  с  мистером  Кроссмайлуфом?  Он  примерный
пресвитерианин и к тому же церковный староста.
     - Отъявленный  эрастианец,  -  ответил  Динс. - По уши погряз в мирской
суете. Вот такие-то и помешали торжеству правого дела.
     - Ну,  а  старый  лэрд  Кафэбаут?  -  сказал  Сэдлтри.  -  Он  вам вмиг
распутает самое трудное дело.
     - Этот  изменник? - сказал Динс. - В тысяча семьсот пятнадцатом году он
уже  был  готов  примкнуть  к  горцам  и только ждал, чтоб они переправились
через Ферт.
     - Ну,  тогда  Арнистон.  Большой  умница!  -  сказал Бартолайн, заранее
торжествуя.
     - Тоже  хорош!  Навез  себе  папистских  медалек от еретички, герцогини
Гордон.
     - Надо ж, однако, кого-то выбрать. Что вы скажете о Китлпунте?
     - Арминианец.
     - Ну, а Вудсеттер?
     - А этот кокцеянец.
     - А старый Уилливау?
     - Этот ни то ни се.
     - А молодой Неммо?
     - А этот вовсе ничто.
     - На  вас  не  угодишь,  сосед,  -  сказал  Сэдлтри. - Я перебрал самых
лучших;  теперь  выбирайте  сами. А то можно и нескольких - две головы лучше
одной.  Может,  возьмем  младшего  Мак-Энни?  Уж  то-то красноречив! Не хуже
своего дядюшки.
     - И  слышать  не  хочу!  - гневно вскричал суровый пресвитерианин. - Не
его  ли руки обагрены кровью мучеников? Не этот ли самый дядюшка так и сошел
в   могилу  с  прозвищем  Кровавый  Мак-Энни?  И  будет  известен  под  этим
прозвищем,  покуда  жив на земле хоть один шотландец. Да если бы жизнь моего
несчастного  ребенка,  и  Джини,  и  моя в придачу, и всех людей зависела от
этого  слуги  диавола  -  и  то  Дэвид  Динс  не  стал  бы иметь с ним дела!
Последние  слова,  сказанные  громко и возбужденно, были услышаны Батлером и
Джини,  которые  поспешили  вернуться  в  дом. Они застали бедного старика в
исступлении  от  горя и от гнева, вызванного предложениями Сэдлтри; щеки его
пылали,  он  сжимал  кулаки  и  возвышал  голос, но слезы в глазах и дрожь в
голосе  показывали,  что  он  не  в  силах совладать со своим горем. Батлер,
опасаясь  следствий  волнения  для  дряхлого, изнуренного тела, стал умолять
его быть спокойным и терпеливым.
     - Это  я-то  нетерпелив?  -  сурово  отозвался  старик. - Можно ли быть
терпеливее  в наше злосчастное время? Я не позволю ни еретикам, ни детям их,
ни внукам учить меня на старости лет, как мне нести мой крест.
     - Но  ведь тут дело мирское, - сказал Батлер, не обижаясь на этот выпад
против  его  деда. - Приглашая врача к больному, мы не спрашиваем, во что он
верует.
     - Не  спрашиваем? - сказал Динс. - А я бы спросил. И если бы оказалось,
что  он  не  отличает  правых  ересей  от левых, я не принял бы ни капли его
лекарства.
     Аналогия  -  опасная  вещь.  Батлер  попробовал  провести ее и потерпел
неудачу,  но,  как  доблестный  солдат,  у  которого  ружье  дало осечку, не
отступил, а перешел в штыки:
     - Слишком  узкое  толкование,  сэр.  Солнце равно сияет для праведных и
неправедных,  и в жизни им неизбежно приходится общаться; быть может, именно
для  того,  чтобы грешники могли быть обращены на путь истинный, а праведным
это общение было бы испытанием.
     - Ты  еще молод и глуп, Рубен, - сказал Динс. - Можно ли прикоснуться к
дегтю  и  не  замараться?  А  как  же  защитники ковенанта? Они и слушать не
хотели  священника, будь он семи пядей во лбу, если он не обличал ересей. Не
нужен   мне   адвокат,   если  он  не  принадлежит  к  потерпевшим  за  нашу
возлюбленную церковь, пусть их осталось всего горсточка!
     С  этими  словами,  словно  утомленный  спорами  и  самим  присутствием
посторонних,  старик  поднялся и, простившись с ними движением руки, заперся
в каморке, служившей ему спальней.
     - Он  губит дочь своим безумством, - сказал Сэдлтри Батлеру. - Где ж он
найдет  адвоката-камеронца?  И  где  это  слыхано, чтобы адвокат потерпел за
веру? Так неужели же Эффи должна из-за этого погибать?..
     В  это  время  к  дому  подъехал  Дамбидайкс;  сойдя со своего пони, он
накинул  уздечку  на  крюк  и  уселся  на  обычном  своем месте. Глаза его с
необычным  для  них  оживлением следили за собеседниками, пока, из последних
слов  Сэдлтри,  он не уловил печального смысла всего сказанного. Он поднялся
с  места, медленно проковылял по комнате и, приблизившись к Сэдлтри, спросил
с тревогой:
     - Неужто и серебро им не поможет, мистер Сэдлтри?
     - Серебро,  пожалуй,  помогло  бы, - сказал Сэдлтри нахмурясь. - Да где
его  взять?  Мистер  Динс  ничего  не  хочет делать, а моя жена, хоть она им
родня  и  не  прочь была бы помочь, не может за все платить одна, singuli in
solidum.  Если бы еще кто-нибудь вошел в долю, мы бы похлопотали. Если б еще
кто-нибудь...  Как  же  можно без защитника? Все берут защитника, что бы там
ни говорил этот старый упрямец.
     - Я...  я,  пожалуй,  дам,  -  сказал  Дамбидайкс,  натужась,  - фунтов
двадцать.  -  И  он  умолк,  пораженный собственной решимостью и неслыханной
щедростью.
     - Воздай вам Господь, лэрд! - сказала с благодарностью Джини.
     - Так   и   быть,   округлим   до  тридцати,  -  сказал  Дамбидайкс  и,
застыдившись, отвернулся.
     - Этого  хватит  за  глаза,  -  сказал  Сэдлтри, потирая руки. - А уж я
присмотрю,  чтобы деньги были потрачены с толком. Если взяться умеючи, можно
и  немного  дать, а адвокат постарается. Посулить ему, например, еще два-три
выгодных  дела - он и не запросит. И что уж им так дорожиться? Ведь берут за
болтовню  - а много ли она им стоит? Это вам не шорная лавка. Мы вот на одни
только дубленые кожи не напасемся денег.
     - Не  могу  ли я быть чем-нибудь полезен? - спросил Батлер. - Имущества
у  меня  - увы! - один черный сюртук. Но я молод и многим обязан этой семье.
Неужели для меня не найдется дела?
     - Вы  нам  поможете найти свидетелей, - сказал Сэдлтри. - Если бы можно
было  доказать, что Эффи хоть кому-нибудь сообщила о своей беременности, она
была  бы  спасена,  - это мне сказал сам Кроссмайлуф. От защиты, говорит, не
потребуется   положительных  -  вот  только  не  упомню,  положительных  или
отрицательных,   да  это  не  важно...  Словом,  обвинение  будет  считаться
недоказанным,  если  защита  докажет,  что  оно  недоказуемо. Вот оно как! А
иначе никак нельзя.
     - Но  самое  рождение ребенка? - сказал Батлер. - Ведь и это суд должен
доказать.
     Сэдлтри  помедлил,  а лицо Дамбидайкса, которое он тревожно поворачивал
то к одному собеседнику, то к другому, приняло торжествующее выражение.
     - Да,  конечно,  -  неохотно  вымолвил  Сэдлтри,  -  это  тоже  требует
доказательства  даже для предварительного постановления суда. Только на этот
раз дело уже сделано: ведь она сама во всем призналась.
     - Неужели в убийстве? - с воплем вырвалось у Джини.
     - Этого  я  не  говорил,  - ответил Бартолайн. - Она призналась только,
что родила.
     - Где  же  тогда  ребенок?  -  спросила  Джини.  -  Я  от нее ничего не
добилась, кроме горьких слез.
     - Она  показала,  что  ребенка  унесла  женщина, которая приютила ее на
время родов и принимала у нее.
     - Кто  же  эта  женщина?  -  спросил Батлер. - Она могла бы открыть всю
правду. Кто она? Я сейчас прямо к ней.
     - Эх,  зачем  и  я не молод, - сказал Дамбидайкс, - и не так проворен и
речист!
     - Кто же она? - повторил нетерпеливо Батлер. - Кто бы это мог быть?
     - Это  знает  только  Эффи,  -  сказал  Сэдлтри. - Но она отказалась ее
назвать.
     - Тогда  я  бегу к Эффи, - сказал Батлер. - Прощай, Джини. - И, подойдя
к  ней,  добавил:  -  Пока  я  не  дам  тебе  знать, не предпринимай никаких
опрометчивых шагов. Прощай же! - И он поспешно вышел.
     - Я  бы  тоже  поехал, - сказал помещик жалобно и с ревнивой досадой. -
Да ведь мой пони знает одну дорогу: из дому сюда, а отсюда - опять домой.
     - Будет  больше толку, - сказал Сэдлтри, выходя с ним вместе, - если вы
поскорее доставите мне ваши тридцать фунтов.
     - Откуда  тридцать? - сказал Дамбидайкс, уже не имея перед своим взором
той, которая вдохновляла его на щедрость. - Я сказал - двадцать.
     - Это  вы  сперва  сказали,  -  напомнил  Сэдлтри.  - А потом вы внесли
поправку в первоначальные показания, и вышло тридцать.
     - Неужели?  Что-то  не  помню,  - ответил Дамбидайкс. - Но раз сказал -
отступаться  не  буду.  -  С трудом взгромоздившись на пони, он добавил: - А
заметили  вы, как хороши были глаза у бедной Джини, когда она плакала? Прямо
как янтарь.
     - Я  по  части  женских  глаз  не знаток, лэрд, - сказал бесчувственный
Бартолайн.  -  Мне  бы  только подальше от их языков. Впрочем, - добавил он,
вспомнив  о  необходимости поддерживать свой престиж, - я-то свою жену держу
в строгости. У меня - никаких бунтов против моей верховной власти.
     Лэрд   счел,   что  это  заявление  не  требовало  ответа.  Обменявшись
молчаливыми поклонами, они отправились каждый своей дорогой.


                                 Глава XIII

                                             Ручаюсь,  что  он  не  потонет,
                                        будь   этот   корабль   не   прочнее
                                        ореховой скорлупы...

                                                                     "Буря"*
     ______________
     * Перевод Т.Щепкиной-Куперник.

     Несмотря  на бессонную ночь и на то, что он еще ничего не успел поесть,
Батлер  не ощущал ни усталости, ни голода. Всей душой стремясь помочь сестре
Джини, он позабыл о собственных нуждах.
     Он  пошел  очень  быстро,  почти  бегом, как вдруг с удивлением услышал
позади  себя  свое  имя,  громкое  астматическое  пыхтенье  и конский топот.
Оглянувшись,  он  увидел  лэрда Дамбидайкса, догонявшего его во всю прыть; к
счастью  для лэрда, им было отчасти по пути: дорога в его поместье совпадала
поначалу  с  кратчайшим  путем в город. Батлер остановился, услышав призывы,
но мысленно проклял запыхавшегося всадника, который грозил задержать его.
     - Ох,  ох!  - простонал Дамбидайкс, поравнявшись с Батлером и удерживая
пони.  - До чего ж упрямая скотина! - Он нагнал Батлера как раз вовремя и не
сумел  бы  преследовать  его  дальше:  дороги  расходились, и ни уговоры, ни
понукания  не  побороли бы кельтского упрямства Рори Бина (так звали пони) и
не заставили бы его хоть на шаг отклониться от прямого пути в стойло.
     Но  даже  отдышавшись после галопа, непривычного и для него и для Рори,
Дамбидайкс  не  сразу обрел дар речи. Слова застряли у него в горле, так что
Батлер  ждал около него минуты три. Открыв наконец рот, лэрд сперва произнес
только:
     - Ох-хо-хо! Славная нынче погода для уборки, а, мистер Батлер?
     - Отличная, - подтвердил Батлер. - Позвольте проститься с вами, сэр.
     - Куда вы? Постойте! - сказал Дамбидайкс. - Я не то хотел сказать.
     - Так  поторопитесь,  прошу  вас,  и  скажите, что вам угодно, - сказал
Батлер.  -  Прошу  извинить  меня,  но  я  спешу, а ведь tempus nemini*, как
гласит известная поговорка.
     ______________
     * время никого [не ждет] (лат.).

     Дамбидайкс  не  знал  этой  поговорки и не потрудился притвориться, что
знает,  как сделал бы на его месте другой. Он в тот момент напрягал все силы
своего  ума,  чтобы  высказать  важное  соображение,  и  не  мог отвлекаться
пустяками.  -  Я вот что хотел спросить, - сказал он. - Верно ли, что мистер
Сэдлтри - сведущий юрист?
     - Об  этом  я слыхал только от него самого, - сухо ответил Батлер. - Но
ему лучше знать.
     - Гм!  - откликнулся немногословный Дамбидайкс, как бы говоря