показывая, что она не намерена отступить.
     - Увы!  -  сказал  герцог. - Я мог бы, пожалуй, повторить слова старого
Ормонда,   что  вряд  ли  кто-нибудь  имеет  меньшее  влияние  на  короля  и
министров,  чем  я.  Мучительность  нашего положения - я имею в виду людей в
одинаковом  положении  со  мной - заключается в том, что публика приписывает
нам  такое  влияние, каким мы на самом деле не обладаем, а потому ожидает от
нас  помощи,  какую  мы  в  действительности  не  в  состоянии  оказать.  Но
откровенность  и  чистосердечие  во  власти  каждого,  и я не хочу, чтобы ты
понапрасну  обольщалась:  я  не  обладаю таким влиянием, которое ты могла бы
использовать  в  своих интересах. Как ни горько услышать тебе это, но я не в
состоянии отвратить рок, нависший над твоей сестрой. Она должна умереть.
     - Мы  все  должны  умереть,  -  сказала  Джини, - это наш общий удел за
грехи  наших  предков;  но мы не должны ускорять уход наших близких из этого
мира, и это должно быть известно вашей чести лучше, чем мне.
     - Моя  добрая,  славная  женщина,  -  мягко  возразил  герцог, - все мы
склонны  обвинять  закон,  если  он  причиняет  нам  горе,  но ты, по-моему,
достаточно  образованна  для  человека  твоего круга и должна поэтому знать,
что  закон  Бога  и  закон  человека  гласит одно и то же: для убийцы кара -
всегда смерть.
     - Но,  сэр,  в  деле  Эффи,  я говорю о моей бедной сестре, убийство не
было  доказано; а если она не убила, а закон все-таки лишит ее жизни, то кто
же тогда убийца?
     - Я  не  законовед,  -  ответил  герцог, - и признаюсь, что считаю этот
статут очень жестоким.
     - Но  вы  законодатель,  сэр,  с  вашего  разрешения,  и поэтому имеете
власть над законом, - возразила Джини.
     - Увы,  не  в  моем  теперешнем положении, - сказал герцог, - хотя, как
член  законодательного  органа,  я имею право голоса. Но это не может помочь
тебе,  да и мое личное влияние на короля в настоящее время - пусть это будет
всем  известно  -  настолько  ничтожно, что не дает мне права просить у него
самого  пустячного  одолжения.  Кто  же  внушил  тебе, моя милая, обратиться
именно ко мне?
     - Вы сами, сэр.
     - Я  сам?  -  переспросил он. - Я уверен, что ты меня никогда раньше не
встречала.
     - Не  встречала,  сэр.  Но  весь  мир знает, что герцог Аргайл - верный
друг  своей  страны,  и  что  вы  боретесь  только  за  справедливые  дела и
вступаетесь  только  за  справедливые дела, и что в нашем теперешнем Израиле
нет  имени,  подобного вашему, и поэтому те, кто почитает себя несправедливо
обиженным,  ищут  защиты  у  вас; и если вы, сэр, не попытаетесь спасти свою
невиновную  соотечественницу  от незаслуженной кары, то чего же нам ждать от
англичан  и  чужестранцев?..  А может быть, у меня есть еще и другие причины
на то, чтобы обратиться к вам.
     - Какие же? - спросил герцог.
     - Мне  известно  от  моего  отца, что семья вашей чести, и прежде всего
ваш  дед и отец, окончили свои дни на эшафоте в дни гонений. Моему отцу тоже
выпала  честь  давать  показания как в тюрьме, так и у позорного столба, что
упомянуто  в  книгах  Питера  Уокера,  коробейника,  которого  ваша милость,
наверно,  знаете,  потому  что  он  посещал  главным  образом западную часть
Шотландии.   И,   кроме   того,   сэр,   есть  еще  один  человек,  искренне
расположенный  ко мне, который посоветовал мне обратиться к вашей светлости,
потому  что когда-то его дед оказал большую услугу вашему почтенному деду, о
чем сказано в этой бумаге.
     С  этими  словами  она протянула герцогу небольшой пакет, полученный ею
от  Батлера. Он вскрыл его и с удивлением прочел на обертке: "Список личного
состава   роты,  служившей  под  началом  уважаемого  джентльмена,  капитана
Салатила  Псалмопевца:  Слуга  божий  Магглтон; Отомститель грехов - Двойной
удар;  Стойкий  в  вере  Джиппс;  Правый поворот - Бей в цель..." Что это за
чертовщина?  Наверно, список бербонского парламента "Восхвалим Господа Бога"
или  же  евангельского воинства старого Нола? Этот последний парень, судя по
его имени, разбирался в своем деле неплохо. Но что это все значит, девушка?
     - Посмотрите  не эту, а другую бумагу, сэр, - ответила Джини, несколько
смущенная происшедшей ошибкой.
     - А  вот  это,  без  сомнения,  почерк  моего  несчастного  деда: "Всем
доброжелателям   семейства   Аргайла   этот  документ  свидетельствует,  что
Бенджамен  Батлер из драгунского полка Монка с Божьей помощью спас мою жизнь
от  четырех  английских  кавалеристов,  намеревавшихся убить меня; не имея в
настоящее  время  других  возможностей вознаградить моего спасителя, даю ему
это  письмо  в  надежде, что оно пригодится ему лично или его близким в наши
смутные  времена, и заклинаю моих друзей, арендаторов, родственников и всех,
кто  меня  почитает,  как  в  Верхней,  так  и в Нижней Шотландии, оказывать
поддержку  и  помощь  названному  Бенджамену  Батлеру, его друзьям и семье в
невзгодах,  которые  могут  их  постигнуть,  содействуя  им  словом, делом и
службой,  дабы  отблагодарить  его за содеянное мне благодеяние. К сему руку
приложил Лорн".
     - Действительно,  строгое  предписание. Этот Бенджамен Батлер, наверно,
твой дедушка? Ты слишком молода, чтобы быть его дочерью.
     - Он  не  был моим родственником, сэр. Он приходится дедушкой одному...
сыну  одного  из наших соседей - моему истинному доброжелателю, сэр. - Слова
эти сопровождались небольшим поклоном.
     - А,  понимаю,  -  сказал герцог, - любовь без страха и упрека. Значит,
он был дедушкой того, с кем ты помолвлена?
     - С  кем  я была помолвлена, сэр, - ответила, вздохнув, Джини, - но эта
несчастная история с моей бедной сестрой...
     - Неужели,  -  вырвалось  у  герцога,  -  он  из-за  этого бросил тебя?
Возможно ли?
     - Нет,  сэр,  он никогда не оставил бы друга в беде, - возразила Джини,
-  но  я  ведь  должна  думать не только о себе, но и о нем тоже. Он человек
духовного  звания,  сэр, и ему не следует жениться на мне, раз на нашу семью
пало такое бесчестье.
     - Ты  совершенно  необычайная  девушка, - сказал герцог, - мне кажется,
ты  думаешь обо всех, кроме себя. Неужели ты и в самом деле пришла пешком из
Эдинбурга,  чтобы  заняться  этими  безнадежными  хлопотами  по  делу  твоей
сестры?
     - Я  не  все  время шла пешком, сэр. Иногда меня подвозили в фургоне, а
из Феррибриджа я ехала верхом, и потом дилижанс...
     - Ну  хорошо,  это  не  столь  важно,  - прервал ее герцог. - Почему ты
предполагаешь, что сестра твоя невиновна?
     - Потому  что  нет  доказательств  ее  вины.  Об  этом  говорят вот эти
бумаги.
     Она  вручила ему запись свидетельских показаний и копии показаний самой
Эффи.  Их  раздобыл  Батлер  уже  после  ее ухода, а Сэдлтри переправил их в
Лондон  к  миссис Гласс, так что эти документы, столь важные для поддержания
ее ходатайства, уже ожидали Джини, когда она приехала в Лондон.
     - Сядь  в  это  кресло,  милая,  -  сказал  герцог, - и подожди, пока я
просмотрю бумаги.
     Она  повиновалась  и с крайним беспокойством следила за изменениями его
лица,  пока  герцог  быстро,  но  внимательно  просматривал документы, делая
пометки  во  время  чтения.  Бегло  пробежав  их,  он  поднял  глаза, словно
собираясь  что-то  сказать,  но  изменил свое намерение, не желая, очевидно,
связать  себя  слишком  поспешными выводами, и снова несколько раз перечитал
те  параграфы,  которые  отметил  как наиболее важные. Все это отняло у него
значительно  меньше  времени, чем у человека заурядных способностей, ибо его
острый,  проницательный ум и безошибочное чутье моментально подмечали именно
те  факты,  которые  являлись  существенными  для данного вопроса. Несколько
минут он сидел, погруженный в глубокие размышления, и наконец встал.
     - Девушка,  -  проговорил  герцог,  - решение, вынесенное по делу твоей
сестры, безусловно, жестоко.
     - Благослови вас Бог, сэр, за такие слова! - воскликнула Джини.
     - Ведь  духу  английского  закона  совсем  несвойственно,  -  продолжал
герцог,  -  считать совершившимся то, что не доказано, и наказывать смертной
казнью  за  преступление,  которое,  судя  по  малоубедительному выступлению
прокурора, может быть и не было совершено.
     - Благослови  вас  Бог,  сэр!  -  снова сказала Джини, которая, встав с
места  и  сжав  руки,  с  блестевшими  сквозь слезы глазами и вся трепеща от
волнения, впитывала в себя каждое слово, произнесенное герцогом.
     - Но,  увы, бедная моя девушка, какой для тебя прок в моем мнении, если
я  не  смогу  внушить  его  тем,  в чьих руках по закону жизнь твоей сестры?
Кроме  того,  я  не адвокат; мне нужно посоветоваться по этому делу с нашими
шотландскими официальными законоведами.
     - О сэр, но то, что считаете разумным вы, будет разумно и для них.
     - В  этом я не уверен, - ответил герцог. - Сколько голов, столько умов,
как  говорит  наша  старая  пословица.  Но  все  же  ты  не  совсем напрасно
понадеялась  на  меня.  Оставь  мне  эти  бумаги,  а я дам тебе знать о себе
завтра  или  послезавтра.  Постарайся  не  отлучаться из дома миссис Гласс и
будь  готова прибыть ко мне по первому же моему зову. Не нужно, чтобы миссис
Гласс  сопровождала  тебя.  И  вот еще что: пожалуйста, будь одета точно так
же, как сейчас.
     - Я  могла  бы  надеть  шляпу,  сэр,  -  сказала Джини, - но ваша честь
знает,  что по обычаям нашей страны девушкам не полагается этого делать. И я
подумала,  раз  ваша светлость так далеко от родины, вам будет по сердцу эта
клетчатая шаль. - И она посмотрела на свой плед.
     - Ты  рассудила  очень правильно, - сказал герцог, - шотландская одежда
была  всегда  дорога мне, и только смерть может сделать сердце Мак-Каллумора
настолько  холодным,  чтобы  оно  не  согрелось при виде клетчатого пледа. А
теперь ступай и смотри будь на месте, когда я пришлю за тобой.
     Джини ответила:
     - Этого  можно  не  опасаться, сэр, потому что я никуда не выхожу: меня
совсем  не  интересуют  разные  зрелища  в этой путанице черных домов. Но не
обессудьте  меня,  если я скажу вашей светлой милости, что если вам придется
обратиться  к  людям повыше вас чином и положением (не обижайтесь на меня за
такие  слова),  то  считайте,  что  между  вами  и  ими так же не может быть
никаких   счетов,  как  между  бедной  Джини  из  Сент-Леонарда  и  герцогом
Аргайлом,  - и тогда вы не обидитесь и не отступите после первого же грубого
слова, которое вам скажут.
     - Я  совсем  не  склонен, - сказал, смеясь, герцог, - обращать внимание
на  грубые слова. Не возлагай слишком много надежд на мои обещания. Я сделаю
все, что в моих силах, но сердцами королей повелевает лишь Бог.
     Джини  почтительно  поклонилась и вышла. Приближенный герцога с большой
предупредительностью  проводил  ее до кареты, что, очевидно, было вызвано не
столько    ее   внешним   видом,   сколько   продолжительностью   аудиенции,
пожалованной ей герцогом.


                                Глава XXXVI

                                   Когда сияньем лета озарен
                                   Твой холм, прекрасный Шин, хочу подняться
                                   И сверху оглядеть простор полей.

                                                                      Томсон

     Лавка  миссис  Гласс  под  вывеской  "Чертополох"  с  девизом  "Nemo me
impune"*  находилась на Стрэнде, где эта славная женщина весьма успешно вела
свои  дела и пользовалась почетной известностью среди всех слоев шотландской
части  населения;  возвращаясь туда вместе с миссис Гласс, Джини подверглась
настоящему  допросу  со  стороны  своего доброго и услужливого, но несколько
болтливого друга.
     ______________
     * Никто меня безнаказанно [не коснется] (лат.).

     - Не  позабыла  ли  ты  величать  его  "вашей  светлостью"?  - спросила
славная  женщина.  -  Ведь  нашего  герцога  не  поставишь  на  одну доску с
какой-нибудь  здешней  мелкой сошкой, которую они тоже лордами почитают; тут
их,  Джини,  пропасть  сколько  развелось,  просто  диву даешься, откуда они
только  понабрались.  А уж некоторым из них, как я тут нагляделась, нельзя в
долг   доверить  табаку  и  на  шесть  пенсов;  среди  них  такие  иной  раз
попадаются,  что  даже  оберточной бумаги на них жаль потратить. Надеюсь, ты
не   оскандалилась,   а   показала   герцогу  Аргайлу,  что  ты  порядочного
воспитания:  сама посуди, какой слух пойдет по Лондону о твоих друзьях, коли
ты  обращалась  к  нему словно к какому-то там лорду, когда он на самом деле
герцог!
     - Ему  это  было,  по-моему,  все  равно,  -  ответила Джини, - он ведь
знает, что я выросла в селе.
     - Вот-вот,  -  ответила  славная  женщина,  -  его светлость знает меня
очень  хорошо,  поэтому  я  особенно  не  тревожусь  на  этот  счет. Когда я
наполняю   ему   табакерку,  он  всегда  спрашивает  меня:  "Как  поживаете,
почтенная  миссис  Гласс?  А  как все наши друзья на севере?" - или еще так:
"Какие  у  нас последние новости с севера?" И можешь, Джини, не сомневаться,
я  уж  лицом  в  грязь  никогда  не  ударю,  а самым почтительнейшим образом
отвечаю:  "Милорд  герцог!  Надеюсь, благородная герцогиня вашей светлости и
молодые  леди  вашей светлости пребывают в добром здравии, и надеюсь, вы все
так  же  находите  приятность в этом табаке". И ты бы только видела, как при
этом  все люди в лавке начинают оборачиваться, а уж если там случится кто из
наших  шотландцев,  то все равно - трое их или целая дюжина, все скидывают с
себя  шапки  и,  не спуская с него глаз, кричат: "Господи, благослови нашего
принца  шотландского!"  Но  ты  еще мне не рассказала, что он там такое тебе
сказал.
     Джини  совсем не собиралась распространяться на эту тему. Осторожность,
дальновидность  и в то же время простота, присущие шотландскому народу, были
свойственны  и  Джини, в чем читатель, наверно, уже убедился. Она ответила в
общих  словах, сказав, что герцог выслушал ее сочувственно, пообещал принять
участие  в  деле Эффи и сообщить ей о результатах через день или два. Она не
упомянула  о  том,  что  он  велел ей быть в готовности сопровождать его, и,
разумеется,  не  сочла  нужным  приводить  слова  герцога  о нежелательности
присутствия  в  этом  случае  ее  хозяйки.  И  честной миссис Гласс пришлось
удовольствоваться  общими  сведениями,  несмотря на ее попытки разузнать обо
всем подробней.
     Неудивительно,   что   на  следующий  день  Джини  отказалась  от  всех
предложений    и    соблазнов    выйти    прогуляться    и    взглянуть   на
достопримечательности  Лондона,  а  осталась  вместо этого дома, в маленькой
душной  гостиной  миссис  Гласс, самый воздух которой говорил о профессии ее
хозяйки.  Последнее  обстоятельство  объяснялось  тем, что в одном из шкафов
гостиной  стояло  несколько ящиков настоящих гаванских сигар, которые миссис
Гласс  из  уважения  к  их качеству, а может быть, из благоговейного трепета
перед  акцизными  чиновниками  не  держала  внизу в открытой лавке; они-то и
сообщали  комнате  тот  запах,  который,  будучи весьма приятным для ноздрей
любителя, не доставлял Джини никакого удовольствия.
     "Нет,  дорогие сэры, - думала она, - никогда не соглашусь, что шелковая
мантилья  моей  кузины,  или ее золотые часы, или вообще что бы то ни было в
мире  стоит  того,  чтобы  просидеть  чихая всю жизнь в спертом воздухе этой
комнатушки, тогда как можно жить среди открытых зеленых полей".
     Миссис  Гласс  была  не менее удивлена нежеланием Джини выйти из дома и
ее равнодушием к великолепным достопримечательностям Лондона.
     - Ведь  это  всегда  помогает  скоротать  время, - сказала она, - когда
посмотришь на что-нибудь интересное, даже если кто и опечален чем-нибудь.
     Но Джини была непоколебима.
     Следующий  день  после  встречи  с  герцогом  Джини провела "в ожидании
исполнения  надежд, от которого замирает сердце". Минуты летели за минутами,
часы  проходили  за часами, стало уже так темно, что вряд ли герцог мог дать
знать  о себе в этот день; и все же надежда, в исполнение которой она уже не
верила,  не  покидала  Джини,  и  при каждом случайном звуке внизу в ушах ее
начинало  звенеть,  а  сердце  бешено колотилось. Но напрасно. День прошел в
томительном и бесполезном ожидании.
     Утро  следующего  дня началось точно таким же образом. Но около полудня
хорошо  одетый  джентльмен  вошел  в  лавку  миссис  Гласс и выразил желание
увидеть молодую женщину из Шотландии.
     - Это  будет  моя кузина, Джини Динс, мистер Арчибалд, - сказала миссис
Гласс,  кланяясь  ему, как знакомому. - Может, у вас есть какое поручение от
герцога  Аргайла, мистер Арчибалд? Так я незамедлительно передам ей все, что
вы скажете.
     - Думаю, что было бы желательней попросить ее спуститься сюда.
     - Джини,   Джини  Динс!  -  крикнула  миссис  Гласс,  стоя  у  подножия
маленькой  лестницы,  которая  вела из лавки в верхнюю часть помещения. - Да
слышишь  же,  Джини  Динс!  Сейчас  же  ступай вниз! К нам пришел камердинер
герцога  Аргайла,  у  него  к  тебе важное дело. - Это было сказано нарочито
громко, чтобы все присутствующие в лавке услышали такое важное сообщение.
     Нетрудно  догадаться,  что Джини не замедлила откликнуться на зов, хотя
ноги почти отказывались ей служить, когда она спускалась по лестнице.
     - Не  откажите  в любезности проехать немного со мной, - вежливо сказал
Арчибалд.
     - Я готова, сэр.
     - Моя  кузина  должна  уйти,  мистер  Арчибалд?  И  мне  тоже ведь надо
отправиться  с  ней.  Джеймс  Распер,  пригляди-ка за лавкой, пока меня нет.
Мистер  Арчибалд,  -  говорила  миссис  Гласс,  пододвигая  ему банку, - вы,
кажется,  курите  ту  же смесь, что и его светлость? Ради старого знакомства
наполните-ка свою табакерку, пока я переоденусь.
     Мистер  Арчибалд  переправил  немного табаку из банки в свою табакерку,
но  сказал,  что  вынужден  отклонить любезное предложение миссис Гласс, так
как поручение его касается лично молодой особы.
     - Лично  молодой  особы?  -  переспросила  миссис Гласс. - Это немножко
странно,  мистер  Арчибалд,  хотя  его  светлости  виднее.  Не  каждому, кто
приедет  сюда  из  дома  важной  особы,  доверю  я мою кузину, но вы, мистер
Арчибалд,  человек  надежный.  Джини, ты не должна идти по улицам с мистером
Арчибалдом  в  этом  клетчатом  пледе,  или  как  он  там называется, словно
погонщик,  пригнавший  сюда  гурт скота из Шотландии. Погоди, пока я принесу
мою шелковую мантилью, а не то за тобой погонится целая толпа зевак.
     - Мы  отправимся  в  карете,  мадам, - сказал мистер Арчибалд, прерывая
услужливую  лавочницу,  от  которой  Джини  без  его  помощи  было бы трудно
избавиться, - и у нас нет времени, чтобы ждать, пока она переоденется.
     С  этими  словами  он  быстро  усадил Джини в наемную карету, вызвав ее
удивление  и  восхищение  той  легкостью,  с какой он освободился от услуг и
вопросов  миссис Гласс, не упомянув ни разу о приказаниях своего господина и
не вступая ни в какие объяснения.
     В  карете  мистер  Арчибалд  сел  на  переднее  место,  напротив  нашей
героини,  и  они  молча тронулись в путь. Когда они проехали около получаса,
не  обменявшись  ни  единым словом, Джини пришло в голову, что они следовали
не  по  той  дороге, которая привела ее в прошлый раз в резиденцию герцога и
обратно,  да и времени на поездку она затратила тогда меньше. Наконец она не
удержалась и обратилась с вопросом к своему молчаливому провожатому:
     - По какой дороге мы едем?
     - Его  светлость  герцог  сам  вам доложит, мадам, - ответил Арчибалд с
той  торжественной  учтивостью,  какая  отмечала  все  его  поведение. Почти
одновременно  с  его  словами карета остановилась, и кучер, слезший с козел,
открыл  дверцы.  Арчибалд  вышел  и помог Джини спуститься. Она увидела, что
находится  на широкой дороге вблизи заставы в окрестностях Лондона; с другой
стор