очень мало и вряд ли
ей  потребуются;  она  надеется,  что  это  письмо поможет Джини уладить все
дело;  сразу  после  этой  фразы  следовали  наилучшие  пожелания  Батлеру в
благодарность  за  его  доброту  к ней. Ее, наверно, ждет горькая участь, но
так  как  она  сама  во  всем  виновата,  то  не  хочет, чтобы ее жалели. Но
друзьям,  которые будут о ней беспокоиться, она может сообщить, что не пошла
по  дурной  дороге, ибо тот, кто причинил ей столько зла, хочет сделать все,
что  в  его  силах,  чтобы  искупить  его,  и поэтому она будет находиться в
лучших   условиях,   чем   того  заслуживает.  Она  хочет,  чтобы  семья  ее
удовольствовалась этими сообщениями и не пыталась бы искать ее.
     Дэвида  Динса  и  Батлера  это письмо совсем не утешило, ибо чего можно
было  ожидать от брака этой несчастной девушки с таким отъявленным негодяем,
каким  был Робертсон (они не сомневались, что намек в последней фразе письма
относился  именно к нему), кроме того, что она станет соучастницей и жертвой
его  дальнейших  преступлений?  Джини,  знавшая  характер и настоящее звание
Джорджа  Стонтона,  смотрела  на  судьбу  своей сестры совсем не так мрачно.
Быстрота,  с  которой  он возобновил свои прежние отношения с Эффи, казалась
ей  хорошим  признаком,  и  она  не  сомневалась,  что  он  женится  на ней.
Благодаря  этому  и  принимая  во внимание ожидающее его богатство и большие
связи,  казалось  просто  невероятным,  что  он  вернется к своим преступным
привычкам,  тем  более  что  в  сложившихся  обстоятельствах самая его жизнь
зависела  от  соблюдения  тайны:  достичь  же этого можно было лишь коренным
изменением  образа жизни и уходом от тех, кто в наследнике Уиллингэма мог бы
узнать отважного, преступного и осужденного Робертсона.
     Она  полагала, что скорее всего они уедут на несколько лет за границу и
вернутся  в Англию лишь тогда, когда дело Портеуса будет предано забвению. И
поэтому  Джини видела положение своей сестры в гораздо более радужном свете,
чем  Батлер  и  отец,  но  она  не  имела  права  поделиться  с  ними  своей
уверенностью  в  том,  что  Эффи  будет  избавлена  от  тягот нищеты и ее не
увлекут  на  путь  порока.  Подобное  разъяснение  неминуемо открыло бы, что
Джордж  Стонтон  и  Джордж  Робертсон - одно и то же лицо, - обстоятельство,
которое  ради  душевного  спокойствия  Эффи  необходимо было скрыть. В конце
концов  было  страшно  даже  вспомнить о том, что Эффи связала свою судьбу с
человеком,  осужденным  за  уголовное  преступление  и  подлежавшим  суду за
убийство,  каково  бы  ни было его положение в обществе и степень раскаяния.
Кроме  того,  Джини с грустью сознавала, что, поскольку она сама посвящена в
эту  ужасную  тайну,  Джордж  Стонтон  из  чувства  стыда и опасения за свою
судьбу  никогда  не разрешит ей увидеться с бедной Эффи. Перечитав несколько
раз  прощальное  письмо  сестры,  она  облегчила  свое  горе  в потоке слез,
которые   Батлер  тщетно  пытался  унять  всеми  доступными  ему  средствами
утешения.  В  конце  концов  ей  пришлось  все-таки  осушить слезы и поднять
глаза,  так  как  Дэвид,  считавший,  что  у  влюбленных было уже достаточно
времени,  чтобы  наговориться,  приближался  к  ним  из дома в сопровождении
капитана  Нокдандера,  или,  как  его  звали  друзья ради краткости, Дункана
Нока, ибо юношеские подвиги капитана вполне оправдывали такое прозвище.
     Этот  Дункан  Нокдандер  был  особой первостепенной важности на острове
Рознит,   а   также  в  близлежащих  континентальных  приходах,  таких,  как
Ноктарлити,  Килмен  и другие. Даже больше: слава его простиралась до самого
Ковала,    где    она,    правда,   несколько   затмевалась   по   некоторым
обстоятельствам,  Замок Ноктарлити, или, вернее, то, что от него осталось, и
теперь  еще виден на утесе, нависшем над озером Холи-лох. Дункан уверял, что
когда-то  это  был  королевский замок, но если допустить, что это правда, то
замок,   очевидно,   был  одним  из  самых  маленьких,  ибо  внутреннее  его
пространство   занимало   всего   шестнадцать   футов   и   до  смешного  не
соответствовало  толщине стен, достигавшей по крайней мере десяти футов. Как
бы  то  ни  было,  благодаря  ему  чин капитана, равноценный в этих краях по
значению  вождю  клана,  был уже с давних пор закреплен за предками Дункана,
находившимися   на  службе  у  Аргайлов  и  пользовавшихся  при  них  правом
наследственной  юрисдикции.  Право это, несмотря на ограниченность сферы его
применения,  придавало  им  большой  вес  в  собственных глазах, и рвение, с
которым  они  его осуществляли, было настолько пылким, что часто выходило за
пределы дозволенного законом.
     Теперешний  представитель  этого  древнего  рода  был небольшим плотным
человеком  лет  пятидесяти, который находил удовольствие в том, что следовал
одновременно  модам  горной  и равнинной Шотландии: на голове его был черный
парик  с  косичкой,  над  которым  возвышалась  огромная  треуголка, обильно
расшитая  золотым  позументом,  а  остальной  костюм состоял из пледа и юбки
шотландских  горцев. Округ, подведомственный Дункану, принадлежал частично к
горной,  а  частично  к  равнинной  Шотландии,  и  в  знак  того,  что он не
оказывает   предпочтения   ни   троянцам,   ни   ахейцам,   Дункан  следовал
национальным  обычаям  обоих районов. Благодаря этому странному сочетанию он
имел  самый нелепый и смехотворный вид, ибо создавалось впечатление, что его
голова  и  туловище  принадлежат  двум разным людям; или, как сказал один из
свидетелей   казни   мятежников  в  1715  году,  можно  было  подумать,  что
якобитский  волшебник,  воскресив страдальцев, приставил в своей поспешности
голову  англичанина  к  туловищу шотландца. Чтобы завершить портрет, следует
еще  отметить,  что  манеры  доблестного  Дункана  были  порывисты,  резки и
самоуверенны,  а  медно-красный вздернутый нос свидетельствовал о склонности
его обладателя к юсквебо и вспышкам гнева.
     Приблизившись  к Джини и Батлеру, это сановное лицо обратилось к ним со
следующими словами, произнесенными с самым самоуверенным видом:
     - Позволю  себе  приветствовать  вашу дочь, ибо полагаю, что сия девица
именно  ею  и  является.  По  долгу  моей слушбы, я целую кашдую хорошенькую
девушку, что прибывает в Рознит.
     Произнеся  эту  галантную  речь,  он  вынул  изо рта кусок жевательного
табака,  с  явным  удовольствием  чмокнул  Джини  в  щеку  и  поздравил ее с
прибытием во владения Аргайла. Потом он обратился к Батлеру:
     - А  вы  завтра  утром отправляйтесь пошивее к здешним священникам, они
хотят  поскорее уладить ваше дельце, да и выпить по такому случаю: у нас тут
никакие дела всухую не делаются.
     - А  лэрд...  -  начал  было Дэвид, намереваясь дать Батлеру дальнейшие
объяснения.
     - Капитан,  сударь,  - прервал его Дункан, - шентльменов надо величать,
как им полошено по их чинам, не то не разберешь, о чем вы там толкуете.
     - То  есть  капитан,  -  поправился  Дэвид.  -  Он  заверил  меня,  что
прихожане   выбрали  тебя  единогласно,  Рубен.  Это  было  самое  настоящее
единодушное избрание.
     - Еще  бы  не  единогласно,  - вмешался Дункан, - коли одна половина их
лопочет  по-английски,  а  другая  тарахтит на гэльском, совсем как чайки да
дикие  гуси  перед  грозой.  Чтобы  с  ними  тут  толком  сговориться,  надо
прямо-таки  всем  языкам  обучиться.  Поэтому  самое  правильное гаркнуть им
просто:  "Да здравствуют Мак-Каллумор и Нокдандер!" - и дело с концом! А что
до  единогласия,  то  хотел  бы  я знать, как эти дубины посмеют не захотеть
того, чего герцог и я хотим!
     - Тем  не  менее,  - сказал Батлер, - если у кого-либо из прихожан есть
какие-нибудь  сомнения, которые иногда могут быть у истинно верующих, я буду
счастлив дать им любые разъяснения.
     - Бросьте,  сударь,  голову  над  этим ломать, - заявил Дункан Нок, - и
полошитесь  на  меня  в  этом  деле. Сомнения! Как это так, черт возьми, они
станут  вдруг  сомневаться  в том, что им приказано? А уж коли так случится,
то  этакого  истинно  верующего,  как вы его соизволили назвать, я подвяшу к
корме  своей  лодки  и протащу этак с милю по заливу! Вот тогда и посмотрим,
не  смоет  ли  водица  Холи-лоха  все  его  сомнения  вместе с блохами, черт
возьми!  Остальная  часть  угрозы  Дункана  застряла  в  его  глотке грозным
рычанием,  которым  он  дал  понять, что методы обращения неверующих на путь
истины  не  будут  отличаться  особой  мягкостью.  Дэвид Динс, без сомнения,
выступил  бы  в защиту права христианской общины, являвшегося по его мнению,
ее  самой  ценной  и  неотъемлемой привилегией, - выбирать пастора по своему
усмотрению,  но он как раз беседовал с Джини, расспрашивая ее о подробностях
путешествия  в  Лондон  с  таким  интересом,  какой не проявлял даже к своей
профессии  и  религиозным  диспутам.  Это обстоятельство послужило на пользу
дружбе,  завязывавшейся  между  ним  и  капитаном Нокдандером, вызванной, по
мнению  Дэвида, его неоспоримыми скотоводческими познаниями, а на самом деле
основанной  на  строгом предписании герцога и его уполномоченного, в котором
Дункану приказывалось всячески помогать Динсу и его семейству.
     - А  теперь,  господа,  - сказал Дункан повелительным тоном, - извольте
пошаловать  к  ушину, а то мистер Арчибалд просто помирает с голоду и вон та
саксонка  тоше:  та,  что  вытаращила  глаза  со  страху и удивления, словно
прешде ей не доводилось видеть шентльменов в юбках.
     - Рубен  Батлер, - сказал Дэвид, - захочет, наверно, сразу удалиться на
покой,   дабы   собрать  свои  мысли  перед  предстоящим,  чтобы  труды  его
увенчались  завтра успехом и благочестивые здешние пресвитериане насладились
бы прелестью божественных истин.
     - Как  бы  не так! - вмешался капитан. - Сразу видать, что вы их совсем
не  знаете.  Пообещайте-ка  им  лучше, что они насладятся прелестью вот того
пирога,  запах  которого  я  чую  в воздухе (он задрал вверх свой вздернутый
нос),  и  они  отдадут  за  него  все,  что  мистер  Патлер  или  вы сами им
наболтаете.
     Дэвид  простонал,  но,  подумав,  что  имеет дело с Галлионом, решил не
вступать  в  бой.  Они  последовали  за  капитаном к дому и чинно уселись за
стол,   уставленный   обильным   ужином.   Еще  одним  достойным  упоминания
обстоятельством  этого вечера явилась молитва, прочитанная Батлером, которая
показалась  Нокдандеру слишком длинной, а Дэвиду - слишком короткой, из чего
благосклонный  читатель  заключит,  что  продолжительность  ее  была как раз
такой, какую требовал данный случай.


                                 Глава XLV

                                                  Пропой псалмы царя Давида
                                                  Под звон струны священной,
                                                  Его двустишья заменив
                                                  Октавой совершенной.

                                                                       Бернс

     Следующий  день  был очень важным для наших героев. Рубен Батлер должен
был  пройти  через установленную шотландской церковью процедуру вступления в
сан  священника  пресвитерианской  общины  Ноктарлити. Событие это настолько
волновало   маленькое   общество,  что,  за  исключением  вновь  назначенной
коровницы, все встали очень рано.
     Хозяин,  аппетит  которого  возбуждался  так  же легко, как и его гнев,
вскоре  пригласил  их  к  обильному завтраку, состоявшему по крайней мере из
десяти  видов  молочных  блюд,  больших  кусков холодного мяса, вареных яиц,
яичницы,  огромного  круга  масла, рыбы свежей, соленой, отварной и жареной,
чая  и  кофе  для  тех,  кто  их  любил, причем хозяин, подмигнув и указав в
сторону  небольшого люгера, стоявшего с подветренной стороны берега, сообщил
им,  что  стоимость этих напитков сводится для него лишь к доставке ящиков с
прибывшего судна на берег.
     - Неужели  контрабандный  промысел  существует  здесь  так  открыто?  -
спросил  Батлер.  -  По-моему,  это  вредно  сказывается  на  морали здешних
жителей.
     - Герцог  не  отдавал  никаких  распоряшений  насчет  того,  чтобы  его
прикончить,  мистер  Патлер, - ответил местный мэр, полагавший, что подобный
ответ вполне оправдывал его попустительство.
     Батлер  был  благоразумным  человеком  и  понимал,  что протесты хороши
только  тогда,  когда  они  своевременны,  и  поэтому  на  сей раз ничего не
ответил.
     Когда  завтрак близился к концу, в комнату вплыла не кто иная, как сама
миссис Даттон в сиянии голубого платья и алых лент.
     - Доброе  утро,  мадам,  - обратился к ней церемониймейстер, - надеюсь,
раннее вставание вас не слишком потревошило.
     Почтенная   дама  извинилась  перед  капитаном  "Нокандером",  как  она
называла их хозяина, но прибавила:
     - Как  говорят  у нас в Чешире, со мной приключилось то же самое, что с
мэром  Олтрингэма,  который  лежал,  бывало,  в  постели до тех пор, пока не
починят  его  штанов. Девушка принесла в мою комнату не тот узел, и пока она
их  все  не перетаскала, так и не добралась до нужного. Итак, как я полагаю,
мы  все  направляемся сегодня в церковь. Но скажите мне, пожалуйста, капитан
Нокандер,  неужели  у  вас  на  севере тут так заведено, что мужчины ходят в
церковь в нижних юбках?
     - Капитан  Нокдандер, а не Нокандер, коли вам угодно, сударыня: потому,
что  я,  сударыня, никому не подчиняюсь*. А что до моей одешды, то, с вашего
позволения,  сударыня, именно в ней я и пойду в церковь. Если бы я валялся в
постели  вроде  вашего мэра, как его там звать, пока не починят моих штанов,
то  я  бы,  наверно,  так  оттуда  и не вылез, потому что отродясь штанов не
имел,  а надевал их всего два раза в жизни, о чем с гордостью вспоминаю: это
было,  когда  герцог  привозил сюда свою герцогиню и она сама того пошелала,
так  что мне пришлось взять штаны в долг у священника и я ходил в них те два
дня,  что их светлости здесь пробыли. Но на такие неудобства меня уш, будьте
уверены,  никто больше не уговорит, ни мушчина и ни шеншина, кроме, конечно,
самой ее светлости.
     ______________
     * То knock under (нок андер) - по-английски "покориться".

     Хозяйка   молочных   ведер  ответила  на  это  дерзкое  замечание  лишь
пристальным  взглядом и сейчас же приступила к еде, причем было заметно, что
тревоги предыдущего дня не сказались на ее аппетите.
     После  завтрака  капитан  предложил  им всем проехаться на лодке, чтобы
мисс  Джини  осмотрела свое новое жилище, и чтобы он сам смог проверить, все
ли  было  подготовлено  как следует к приезду новых жителей в доме Динса и в
пасторате.
     Утро  было  восхитительное,  и  огромные  тени  гор, отражаясь в волнах
залива,  словно в зеркальной глади озера, казалось, дремали там. Даже миссис
Даттон  перестала  опасаться  за  свою  жизнь.  Она узнала от Арчибалда, что
после  проповеди  будет нечто вроде пирушки (такого рода развлечения были ей
весьма  по  сердцу),  а  что касается воды, то она была так спокойна, словно
они совершали увеселительную поездку по Темзе.
     Все   общество   село  в  большую  лодку,  называемую  капитаном  своей
запряженной   шестеркой   каретой,  за  которой  следовала  лодка  поменьше,
служившая  ему,  как  он  говорил,  двуколкой, и доблестный Дункан зарулил в
сторону  небольшой  старинной церкви Ноктарлити; шесть дюжих гребцов налегли
на  весла,  и лодка быстро заскользила вперед. По мере их приближения к суше
горы  словно  отступали  назад,  и  наконец перед ними раскинулась небольшая
долина,  по  которой протекала неглубокая речка, сбегавшая с гор. Окружающая
местность,  сугубо  сельская  по  характеру,  напоминала  своим видом строки
давно забытого шотландского поэта, которые звучат примерно так:

                Течет лениво плавная река,
                С немолчным шумом плещется слегка,
                На берегах, в тени высоких крон,
                Веселых птиц стозвучный перезвон.
                А там - благоуханные луга,
                В душистых травах тонут берега.
                Зеленого холма пологий склон
                Кустарником высоким обрамлен.
                И у подножья искрясь и журча,
                Кипит струя хрустального ключа*.
     ______________
     *  "Счастливая  пастушка"  Росса,  издание  1778  года, стр. 23. (Прим.
автора.)

     Они  пристали  к  берегу сей шотландской Аркадии возле устья маленького
потока,  орошавшего  эту  очаровательную  и  мирную  долину.  Жители  разных
районов  подошли  засвидетельствовать  свое почтение капитану Нокдандеру (он
требовал   неукоснительного   исполнения   этой  обязанности),  а  заодно  и
посмотреть  на  вновь  прибывших.  К  некоторым лицам Дэвид проникся горячей
симпатией;  это  были старейшины церковных советов, убежденные пресвитериане
из  Ленокса,  Ланаркшира  и  Эршира; предыдущий герцог Аргайл дал им приют в
этом   отдаленном   уголке   своих   владений,   чтобы  вознаградить  их  за
преследования,   которым   они  подверглись,  присоединившись  к  его  отцу,
участвовавшему  в  злополучном  мятеже  1686  года.  Старцы  эти  были сущим
утешением  для  Дэвида,  и если бы не они, то, как он сам выразился, бранные
слова  капитана  Нокдандера вымели бы его отсюда в двадцать четыре часа, ибо
для   богобоязненной   души   было  просто  немыслимо  слышать  те  скверные
выражения, которые он применял, как только что-нибудь ему не по вкусу.
     Однако  другая часть населения, проживавшая в этом приходе, вела совсем
дикий  образ  жизни:  это  были  горцы, обитавшие в верхней части долины и в
ближних  горах;  они  говорили  на  гэльском  языке,  всегда носили при себе
оружие  и одевались на манер жителей Верхней Шотландии. Однако строгие меры,
принятые  герцогом,  навели  порядок в этих частях его владений, и отношения
между   проживавшими   по   соседству   галлами   и   саксами  носили  самый
дружественный характер.
     Прежде  всего  они  посетили  пасторат, как называют в Шотландии жилище
приходского  священника.  Дом был стар, но в хорошем состоянии, а окружавшая
его  кленовая  роща  придавала  ему  уютный вид; впереди был разбит обширный
сад,  спускавшийся  к небольшой речке, извилины которой были частью видны из
окон  дома,  а  частью  прятались  за  скрывавшими  их  кустами, деревьями и
изгородью.  Внутри  дом  был  менее уютен, чем этого можно было ожидать, так
как   последний  его  обитатель  не  заботился  об  удобствах;  но  рабочие,
трудившиеся  там  теперь  под  присмотром капитана Нокдандера и оплачиваемые
герцогом   Аргайлом,   навели  в  нем  некоторый  порядок.  Старую  "небель"
выкинули,  и  ее  место  должна  была  занять  простая  и  изящная  домашняя
обстановка,   присланная   сюда   герцогом   на   принадлежавшем  ему  судне
"Каролина".
     Доблестный   Дункан,  обнаружив,  что  рабочие  несколько  замешкались,
вызвал   к   себе   провинившихся   и   пригрозил   им  такими  карами,  что
присутствующие  были  поражены широтой его полномочий: удержание половины их
жалованья  будет для них еще самым слабым наказанием, уверял он рабочих, ибо
если  они  намерены  пренебрегать  его  и  герцога указаниями, то "черт меня
возьми,  если  я  и половину вам заплачу; подавайте хоть в суд, коли сыщется
для   вас   такой".   Рабочие   обратились   со   смиренными  извинениями  к
разгневанному  сановнику,  стараясь  умилостивить его, и только когда мистер
Батлер  напомнил  ему,  что сегодня день введения в сан и рабочие, возможно,
хотели  бы  пойти  в  церковь,  Нокдандер  согласился  из  уважения к новому
священнику сменить гнев на милость.
     - Но  если  они  опять  станут  плевать на мои указания, мистер Патлер,
провалиться  мне  в преисподнюю, коли я позволю валить все на церковь; хотел
бы  я  знать, что этим болванам делать в церкви, кроме как в воскресенье, да
и тогда нечего им туда шляться, коли они нушны мне или герцогу.