ком случае, никто из
тех,  кто  имеет  право  или желание чинить ей по этому поводу неприятности.
Права   наследственной   юрисдикции   герцога  Аргайла  столь  обширны,  что
избавляют  всех,  кто  проживает на его землях, от вмешательства посторонних
судей;  а  тем,  кто от него зависит, он даст указания не беспокоить молодую
женщину.  И,  кроме  того, поскольку она будет жить на самых окраинах горной
Шотландии,  то  можно  считать, что она находится вне Шотландии, то есть вне
притязаний закона и цивилизации.
     Такие  доводы  показались  старому  Дэвиду  не совсем убедительными, но
побег  Эффи,  случившийся на третий день после ее освобождения, сделал жизнь
в   Сент-Леонарде   настолько   невыносимой  для  него,  что  он  немедленно
согласился  на  сделанное  ему  предложение;  одобрил  он  и  мысль  герцога
поразить  Джини  своим  неожиданным  присутствием на Розните, которое должно
было  превратить  их  переезд  в  приятный  для нее сюрприз. Герцог известил
Арчибалда  обо всех этих обстоятельствах и приказал ему действовать согласно
указаниям из Эдинбурга, благодаря чему он и привез Джини в Рознит.
     Рассказывая   об  этих  событиях  друг  другу,  отец  и  дочь  медленно
направлялись,  иногда  останавливаясь,  в  сторону охотничьего дома, который
виднелся  среди деревьев на расстоянии полумили от берега маленького залива,
где они высадились.
     Когда  они  приблизились  к  дому,  Дэвид Динс, улыбнувшись мрачноватой
улыбкой,  являвшейся  единственным  проявлением радости, которую он допускал
на своем лице, сказал:
     - В  доме  сейчас  находятся  два  джентльмена:  один  из  них  -  лицо
духовное,  а  другой  -  мирянин.  Мирянин этот - почтенный лэрд Ноктарлити,
который  тут  у  них  за  судью  при герцоге Аргайле; он сам герцог и тем же
миром  мазан,  то  есть, как все они, вспыльчивый и раздражительный человек,
совсем  не  думает  о  духовных  интересах  и спасении души, а только о том,
чтобы  захватить побольше благ в этом грешном мире, причем совсем не уважает
чужую  собственность.  Но  все-таки  он  гостеприимный джентльмен, с которым
надо  постараться  поддерживать  добрые  взаимоотношения, потому что горцы -
народ  очень  горячий.  А что до человека духовного звания, то герцог Аргайл
предложил  его  как  возможного  кандидата (ни за что в мире Дэвид не сказал
бы,  что  герцог  Аргайл  его назначил) на должность проповедника при церкви
того  прихода, где находится наша ферма. Вполне возможно, он и будет выбран,
так  как  все  христианские  души здесь жаждут его избрания. Дело в том, что
они  изголодались  по манне духовной; прежний священник, некий мистер Дункан
Мак-Дунот, начинал все субботние и воскресные службы с кварты юсквебо.
     - Но  я  не стану рассказывать тебе о том парне, который его заменит, -
закончил  Дэвид  все с той же мрачноватой улыбкой - потому что ты его раньше
встречала, да вот он и сам идет нам навстречу.
     Она  и  в  самом  деле  его встречала, ибо это был не кто иной, как сам
Рубен Батлер.


                                Глава XLIII

                                               Своей сестры печальные черты
                                               Ни разу больше не увидишь ты.

                                                    "Элегия на смерть миссис
                                                               Энн Киллигрю"

     Этот  второй  сюрприз  свершился по мановению волшебной палочки того же
великодушного  чародея, чье могущество перенесло отца Джини из Сент-Леонарда
на  берега  озера Гар-лох. Герцог Аргайл был не таким человеком, который мог
бы   забыть   завещанный  ему  дедом  наследственный  долг  благодарности  в
отношении  внука  старого Батлера Книжника. Он решил предоставить ему приход
Ноктарлити,  так  как  священник  этого  прихода  умер.  Он  поручил  своему
уполномоченному  осуществить  это решение, но при условии, что образование и
характер   мистера  Батлера  отвечают  такому  назначению.  После  наведения
соответствующих   справок   выяснилось,   что  репутация  Батлера  столь  же
безупречна, как и самого Дэвида Динса.
     Этим   назначением   герцог  облагодетельствовал  свою  приятельницу  и
протеже  Джини  гораздо  больше,  чем  даже  сам  это  предполагал,  ибо оно
уничтожило  возражения  Дэвида  против  ее  брака  с  молодым  человеком,  о
существовании которых герцог и не подозревал.
     Мы  уже  отмечали,  что  у  Динса  было  некоторое предубеждение против
Батлера,  которое, возможно, объяснялось тем, что он замечал нежные взгляды,
бросаемые  бедным  учителем на его старшую дочь. В глазах Дэвида это было не
чем  иным,  как  самонадеянностью,  даже  если  и не сопровождалось открытым
признанием  или  предложением  брака.  Но  искреннее сочувствие, проявленное
Батлером  к  его  горю  после  ухода  Джини в Лондон, Дэвид всецело приписал
уважению,  с  которым тот относился лично к нему, и это значительно смягчило
недоброжелательные  чувства,  проявляемые  им  иногда  к  учителю. И как раз
тогда,  когда  он  был настроен так дружелюбно к Батлеру, произошло еще одно
событие, оказавшее значительное влияние на отношение старика к учителю.
     Как  только  Дэвид  оправился  от удара, нанесенного ему вторым побегом
Эффи,  его  неотложной  заботой стало собрать и вернуть лэрду Дамбидайксу те
деньги,  которые  тот дал им на ведение судебного дела и на дорожные расходы
Джини.   Лэрд,   пони,   треуголка   и   табачная  трубка  не  появлялись  в
Сент-Леонарде  уже много дней, и поэтому Дэвиду пришлось лично отправиться в
усадьбу Дамбидайкса, чтобы вернуть свой долг.
     Прибыв  туда,  он  застал  там  неожиданный  переполох. Рабочие снимали
старые  портьеры  и  вешали  новые,  везде  в  доме  что-то  меняли, чинили,
чистили,  красили  и белили. Старый дом, в котором так долго царили тишина и
запустение,  нельзя  было узнать. Сам Дамбидайкс был чем-то озабочен, и хотя
он  встретил  Динса  дружелюбно,  в  его  отношении не чувствовалось прежней
сердечной  почтительности.  Перемена  была  и  во  внешности этого владельца
земельных  угодий,  хотя  какая  именно  -  Дэвид  не  мог точно определить:
некоторое  улучшение  покроя  одежды  и  нечто  вроде  щеголеватости в самой
манере  одеваться  являлись  уже сами по себе новшествами. Даже старая шляпа
казалась  модной:  заново отутюженная, с начищенными галунами, она теперь не
свисала,  как  раньше,  вперед  или  назад  в  зависимости  от  того, как ее
нахлобучили, а была задорно сдвинута набок.
     Рассказав  о  цели  своего  визита, Дэвид вручил ему деньги. Дамбидайкс
внимательно  выслушал  старика, тщательно и неторопливо пересчитал деньги, а
когда  Дэвид углубился в рассуждения об избавлении Иудеи от рабства, прервал
его  вопросом,  не  кажется ли ему, что одна или две монеты слишком легки на
вес.  Получив удовлетворяющий его ответ, он спрятал деньги, написал расписку
и после некоторого колебания обратился к Дэвиду:
     - А Джини писала?
     - О деньгах? - спросил Дэвид. - Конечно, писала.
     - А обо мне ничего не писала?
     - Ничего,  кроме самых добрых и христианских пожеланий. А что она могла
бы   еще  написать?  -  спросил  Дэвид,  уверенный  в  том,  что  длительное
ухаживание  лэрда  (если  его  попытки  приволокнуться  за Джини заслуживали
такого  названия)  завершится  наконец  должным образом. И оно действительно
завершилось, но не так, как он хотел или ожидал.
     - Ей  самой  лучше  знать,  почтеннейший. Я выгнал Джейн Балкристи и ее
племянницу.  Негодницы  они  -  воровали мясо, молоко и уголь. В воскресенье
утром я венчаюсь в церкви.
     Каковы   бы   ни  были  чувства  Дэвида,  но  он  был  слишком  горд  и
уравновешен,  чтобы  выражением  лица или словами выдать, сколь неприятно он
поражен.
     - Желаю,  сэр,  чтобы  тот,  кто  ниспосылает  счастье, сделал бы и вас
счастливым. Вступление в брак - благородное дело.
     - Я  и  породнюсь,  Дэвид,  с  благородным семейством - младшей дочерью
лэрда  Ликпелфа.  Их  место  в  церкви  рядом  с нашим, вот почему я об этом
подумал.
     После  сказанного  Дэвиду  не  оставалось  ничего  другого,  как  снова
пожелать  лэрду  счастья,  выпить  предложенную ему кружку эля и отправиться
назад  в  Сент-Леонард,  размышляя  о непостоянстве человеческих отношений и
намерений.  Надежда  на  то,  что  со временем Джини станет леди Дамбидайкс,
владела  сознанием  Дэвида  гораздо  больше,  чем он сам это предполагал. Во
всяком  случае,  он  не  сомневался,  что  все  зависело  от его дочери и ей
достаточно  лишь  слегка  поощрить своего молчаливого обожателя, чтобы стать
его  женой;  теперь  же  эта  уверенность  исчезла навсегда. И поэтому Дэвид
возвращался  домой  не  в  таком  благодушном  настроении,  в каком подобает
пребывать  столь праведному человеку. Он сердился на Джини за то, что она не
поощряла  лэрда,  сердился на лэрда за то, что тому требовалось поощрение, и
сердился на себя за то, что сердится по всем этим поводам.
     Дома  он  застал  уполномоченного  от  герцога  Аргайла,  который желал
встретиться  с  ним  для  того,  чтобы окончательно закрепить их соглашение.
Поэтому  после  небольшого  отдыха ему пришлось вновь отправиться в путь, на
этот  раз  в  Эдинбург,  к великому огорчению Мэй Хэтли, объявившей, что "от
этакой ходьбы хозяин того гляди и вовсе с ног свалится".
     Когда   все  деловые  формальности,  касающиеся  передачи  фермы,  были
улажены,  уполномоченный  разъяснил Дэвиду, как обстоит дело с богослужением
в  новом  приходе,  к  которому  тот  проявлял такой интерес: герцог выразил
желание  назначить  в  новый  приход  в  высшей  степени достойного молодого
священника  по  имени  Рубен  Батлер,  который  переедет  туда на постоянное
жительство.
     - Рубен   Батлер!  -  воскликнул  Дэвид.  -  Рубен  Батлер!  Учитель  в
Либбертоне?
     - Тот    самый,   -   ответил   уполномоченный   герцога.   -   Герцогу
отрекомендовали  его  с  самой  лучшей  стороны,  и, кроме того, он имеет по
отношению  к  нему  какие-то  наследственные  обязательства;  редко  кто  из
теперешних  священников  живет  в  таких  условиях,  как  те, что мне велено
создать для мистера Батлера.
     - Обязательства?  У герцога? К Рубену Батлеру? Рубен Батлер - священник
шотландской  церкви!  Возможно  ли?  - без конца восклицал пораженный Дэвид,
ибо  в  глубине души считал Батлера, все начинания которого кончались до сих
пор  неудачами,  нелюбимым  пасынком  судьбы,  к  которому  она  относится с
неизменной суровостью и кончает тем, что полностью лишает всех благ.
     Возможно,  что  больше  всего мы ценим своего друга именно тогда, когда
обнаруживаем,  что  у  посторонних  он  пользуется  таким почетом, какого мы
совсем  не ожидали. Уверившись в благоприятных переменах, ожидающих Батлера,
Дэвид  выразил  свое  полное  удовлетворение  его успехами в жизни, которыми
тот, как он выразился, был всецело обязан ему, Дэвиду.
     - Это  я  посоветовал  его  бабушке,  довольно-таки несведущей женщине,
готовить  его  в  священнослужители,  и я предсказал, что труды его зачтутся
ему  и  он  станет  надежной  опорой  нашего  храма.  Может быть, в нем есть
немного  гордыни насчет своих мирских знаний, но юноша он вполне достойный и
суть  дела  знает; а то теперь повелись такие священники, что если среди них
и есть один получше Батлера, то зато целых десять будут похуже.
     Распрощавшись  с  уполномоченным,  он  отправился домой и, размышляя по
пути  о  возможных  последствиях  этого удивительного известия, забыл даже о
своей  усталости.  Как  и  многим  другим  великим  людям,  честному  Дэвиду
предстояло  теперь  приспособить  свои  внутренние  убеждения к существующим
обстоятельствам,  и, как другие великие люди, когда они со всей серьезностью
ставят перед собой подобную задачу, он в этом вполне преуспел.
     Может  ли  Рубен  Батлер  с чистой совестью согласиться на назначение в
шотландскую  церковь,  которая,  по  мнению  Дэвида,  все  еще  до некоторой
степени  подчинена  государственной  и  светской  власти?  Это  был  главный
вопрос,  и  Дэвид  тщательно  взвесил  его.  "Подпилены  столбы,  на которых
держалась  шотландская  церковь, и нет у нее больше тех орудий и знамен, что
свидетельствовали  о  ее  могуществе; но все же на службе у нее неутомимые и
трудолюбивые  пастыри,  усердные прихожане, и, несмотря на все ее недостатки
и слабые места, на всей земле нет церкви, подобной нашей".
     Сомнения  Дэвида  были  слишком  многочисленны  и  слишком непримиримы,
чтобы  позволить  ему безоговорочно присоединиться к диссидентам, которые на
разных  основаниях  полностью  порвали  с шотландской церковью. Наоборот, он
часто  держал  сторону тех священников англиканской церкви, которые по своим
взглядам  более всего приближались к старому идеалу пресвитерианской религии
1640  года. И хотя много в теперешнем богослужении нуждалось, с точки зрения
Дэвида,  в  исправлении,  все  же  он никогда не забывал, что во все времена
придерживался  умеренных  и  законных  путей  воздействия, но без чрезмерных
уступок  епископальной  церкви или потворствования расколу и сектантству. И,
как  противник  раскола,  он мог быть заодно с пастором шотландской церкви в
ее  настоящем  виде.  Ergo*,  Рубен  Батлер  мог  встать  во  главе  прихода
Ноктарлити и не лишиться его, Дэвида, дружбы и расположения. Q.E.D.**.
     ______________
     * Следовательно (лат.).
     ** Что и требовалось доказать (лат.).

     Теперь  перед Динсом встал другой, весьма щекотливый вопрос: вступление
в  духовную  должность по назначению, что для Динса было равносильно попытке
войти  в дом не через дверь, а сквозь стену или через окно. Дэвид утверждал,
что  оно означает не что иное, как обман и бесправие всей общины, проводимые
с  единственной  целью  -  набить  брюхо  священника и облачить его в одежду
священнослужителя.
     Поэтому  это  представление  к  должности  хоть  и осуществлялось через
такого  достойного и уважаемого дворянина, как Аргайл, было все же греховной
вольностью,  чем-то  святотатственным,  и  никакие логические рассуждения не
могли  примирить  Дэвида  с  подобной  сделкой.  Но  если  бы сами прихожане
согласились   единодушно   избрать   Рубена   Батлера   своим  пастором,  то
существование  этого  злосчастного  назначения не явилось бы причиной, из-за
которой  ему следовало отказать им в утешительных догмах своей религии. Если
здешние  пресвитериане  согласятся  иметь Батлера своим духовным пастырем не
столько  из-за  его  избрания народом на этот пост, сколько из-за назначения
его  герцогом,  -  что  ж,  значит,  на  их душах грех, и притом тяжкий, как
считал  Дэвид.  Но  если  Рубен  Батлер возьмет на себя обязанности пастора,
потому  что  его  избрали  те, кого он призван поучать и кто выразил желание
учиться,  тогда  в  этом  не  будет  ничего  предосудительного,  -  вывод, к
которому   посредством   внушительного   если   пришел  Дэвид  после  долгих
обдумываний и рассуждений.
     Оставался  еще  третий  камень  преткновения: присяга, приносимая вновь
назначенным  священником  государству,  в  которой он должен признать власть
короля  и  парламента  над  церковью  и  унию  между  Англией  и Шотландией,
сделавшую  последнюю  составной  частью  первой, благодаря чему прелатство -
родная  сестра  папизма  -  вновь утвердилось в господстве, а митра епископа
снова  выставила  свои  рога.  Все  это  свидетельствовало  о  таком  упадке
религии,  что  Дэвид,  бывало, часто восклицал: "Горе нам! У меня внутри все
переворачивается!  Сердце  мое  исходит  кровью!"  И он вспоминал о том, как
одну  почтенную  матрону  "вынесли  из  Толбутской  церкви  в  обмороке,  не
поддающемся  действию  ни жженых перьев, ни бренди и вызванном лишь тем, что
с  кафедры  шотландской  церкви  были  произнесены  ужасные слова, служившие
началом  к воззванию по делу Портеуса: "Предписывается парламентом - лордами
духовными  и  светскими".  Поэтому  эта  присяга  являлась  явной  уступкой,
отвратительной  мерзостью,  грехом,  опасной  ловушкой  и кощунством. Однако
соблюдение   такой  процедуры  требовалось  не  во  всех  случаях:  министры
понимали,  что  надо уважать требования не только своей чуткой совести, но и
совести  своих сограждан, и лишь значительно позже пресвитерианская община и
генеральные  съезды  ввели  строгие  правила в этом отношении. И опять Дэвид
нашел  примиряющий  выход.  Если пастор не должен идти на подобную уступку и
если  он  вступит  в  свои  обязанности  не путем захвата должности, а путем
гражданского  введения  в  нее  -  что  ж,  тогда, пожалуй, по мнению Дэвида
Динса,  такой священнослужитель имел полное право опекать духовные и мирские
интересы  обитателей  Ноктарлити  и пользоваться жалованьем, домом, землей и
всеми прочими благами, отсюда вытекающими.
     Взгляды  самых  лучших  и  прямолинейных  людей  так  сильно зависят от
внешних  обстоятельств,  что,  может  быть,  с нашей стороны было бы слишком
жестоко  пытаться  уяснить,  насколько родительские чувства Дэвида повинны в
изворотливости  этих суждений. Давайте трезво оценим положение Дэвида Динса.
Он  только  что лишился одной дочери, а внезапное решение Дамбидайкса отняло
у  его  другой  дочери, которой он был стольким обязан, всякую надежду стать
когда-либо  хозяйкой  богатого  поместья.  И как раз в тот момент, когда это
разочарование  так  довлело  над  ним,  в  воображении  его встал Батлер, не
голодный  и  нищий  учитель, а сытый, гладкий и преуспевающий пастор прихода
Ноктарлити,  любимый всей общиной, примерного образа жизни, стойкий защитник
веры,  выполняющий  обязанности духовного пастыря с таким рвением, какого не
проявлял  до  сих  пор  ни  один  священник  Верхней  Шотландии,  обращающий
грешников  на  путь истины с такой же легкостью, с какой шотландская овчарка
возвращает  в  стадо  отбившихся  овец,  любимец герцога Аргайла, получающий
восемьдесят   шотландских   фунтов   жалованья  и  четыре  чолдера  съестных
припасов.  Это  была  партия,  вполне возмещающая разочарование, причиненное
женитьбой  Дамбидайкса,  ибо,  по  понятиям  почтенного  Дэвида,  облеченный
властью  пастор стоял гораздо выше обычного земельного собственника. Ему и в
голову  не  приходило,  что  в  пользу  этого  брака говорят и чувства самой
Джини,  которых честный Дэвид совсем не принимал во внимание: он не допускал
даже мысли, что склонности Джини могут не совпадать с его собственными.
     В  результате  таких размышлений он решил, что ему следует взять в свои
руки  все  это дело и дать достойного пастора церкви Ноктарлити, если только
подобную  задачу  можно  выполнить без греховных уступок, или кощунства, или
какого-либо   другого   проявления   вероотступничества.   И  поэтому  через
посредство  честного  торговца  пахтаньем,  проживавшего в Либбертоне, Дэвид
вызвал  к  себе  Батлера.  Даже  от этого достойного посланца ему не удалось
вполне  скрыть  переполняющее  его  сознание  собственной  важности, так что
торговец,  передавая  учителю  приглашение  Дэвида,  сказал: "Видно, хорошие
новости  припас  вам  хозяин из Сент-Леонарда; вид у него уж больно важный -
ни дать ни взять, петух на насесте".
     Батлер,  как  и  следовало  ожидать, тут же откликнулся на приглашение.
Это  была  простая  душа, основными достоинствами которой являлись доброта и
здравый  смысл; но в данном случае любовь сделала его еще и изобретательным.
Дело  в  том,  что он уже знал о милости, оказанной ему герцогом Аргайлом, и
чувства  его  может  понять лишь тот, кто, прожив всю жизнь в нужде и тяжких
заботах,  стал  внезапно  обеспеченным и независимым человеком. Тем не менее
Рубен  решил  не опровергать убеждения старика в том, что тот первый сообщил
ему  эту  волнующую  новость.  И  одновременно  он  дал  себе  слово,  что в
разговоре,  который между ними состоится, он предоставит Дэвиду Динсу полную
возможность  высказать все, что тот думае