е
высшей властью, приводит свидетелей к присяге.
     Произнеся  текст  присяги, судья добавил сочувственным, но вместе с тем
наставительным тоном несколько подобающих случаю слов.
     - Свидетельница,  -  сказал  он, - вы предстаете перед судом при тяжких
обстоятельствах,  которые  не могут не вызывать к вам сочувствия. Однако мой
долг  велит  мне  сказать,  что  истина,  каковы  бы ни были ее последствия,
истина  -  вот  ваш  долг перед судом вашего отечества и перед господом, чье
имя  вы  только  что  призвали.  Отвечайте  на вопросы этого джентльмена (он
указал  на  защитника)  обдуманно и не спеша. Но помните, что за каждое ваше
слово вы несете ответ на земле и за гробом.
     Затем  последовали  обычные  вопросы:  не научил ли ее кто-либо, как ей
давать  показания?  Не пытался ли кто подкупить ее? Нет ли у нее какой обиды
на  королевского  прокурора,  против которого она вызвана свидетельницей? На
все  это  Джини  отвечала  спокойными  отрицаниями;  но  старому  Динсу,  не
знавшему,  что  этим  формальностям  подлежат  все свидетели, они показались
чрезвычайно обидными.
     - Нет,  -  сказал он довольно громко. - Никто ее не подучивал! Никто не
вложил слов в уста ее, как вдове из Фекои!
     Один  из  судей,  лучше  знакомый  с  судопроизводством,  чем  с книгой
пророка  Самуила,  уже  собрался  задать  вопрос  об  этой  вдове  из Фекои,
которая,  как  видно,  дала по делу ложные показания. Но председатель, более
сведущий   в   Священном   писании,   шепотом  дал  своему  ученому  собрату
необходимые  разъяснения;  это  маленькое недоразумение позволило Джини Динс
собраться с духом для предстоящего ей тяжкого искуса.
     Опытный  и  умный  Фэрброзер увидел, что свидетельнице надо собраться с
силами.  В  глубине  души  он  подозревал,  что  она  готовится  дать ложные
показания в пользу сестры.
     "Это  ее  дело,  -  думал  он.  -  А  мое  дело  - дать ей опомниться и
выступить   со  своими  показаниями,  будь  то  ложь  или  правда  -  valeat
quantum"*.
     ______________
     * чего бы они ни стоили (лат.).

     И  он  начал  с незначащих вопросов, на которые можно было отвечать, не
раздумывая.
     - Вы, кажется, приходитесь сестрой обвиняемой?
     - Да, сэр.
     - Родной сестрой?
     - По отцу, сэр.
     - Совершенно верно; и вы как будто на несколько лет старше ее?
     - Да, сэр. - И т.д.
     Когда  защитнику  показалось,  что  эти предварительные вопросы помогли
свидетельнице  несколько освоиться с обстановкой, он спросил, не замечала ли
она перемен в своей сестре к концу ее пребывания у миссис Сэдлтри.
     Джини отвечала утвердительно.
     - И  она,  конечно,  сказала  вам  о  причине,  не правда ли? - спросил
Фэрброзер вкрадчивым голосом.
     - Сожалею,  что  вынужден  прервать моего собрата, - сказал обвинитель,
подымаясь с места. - Не кажется ли суду, что это - наводящий вопрос?
     - Если  этот  вопрос  ставится  на обсуждение, - сказал председатель, -
его нельзя обсуждать в присутствии свидетельницы.
     Надо   заметить,   что  шотландские  адвокаты  не  допускают  задавания
свидетелям  вопросов,  которые  хотя  бы  в малейшей степени подсказывали им
желаемый   ответ.   Эта   щепетильность,   продиктованная   самыми   лучшими
побуждениями,  доводится  иной  раз  до  нелепости,  хотя  ловкому  адвокату
удается обычно обойти это затруднение. Так поступил и Фэрброзер.
     - Не  будем  тратить  время  понапрасну,  ваша милость; если обвинитель
возражает   против   формы  моего  вопроса,  я  задам  его  иначе.  Скажите,
свидетельница,  когда  вы заметили нездоровье вашей сестры, спрашивали ли вы
ее о чем-либо? Не спешите, подумайте.
     - Я спрашивала, что с нею, - сказала Джини.
     - Отлично; не спешите; а что она ответила на это?
     Джини  молчала,  смертельно  побледнев. Она молчала не потому, что хоть
на  миг  поколебалась  в своем решении, но лишь потому, что медлила погасить
последнюю искру надежды, какая еще оставалась ее сестре.
     - Успокойтесь,  свидетельница,  -  сказал Фэрброзер. - Я спрашиваю, что
ответила сестра на ваш вопрос.
     - Ничего,  -  сказала  Джини  тихо,  но  так  внятно, что ее услышали в
дальнем  конце  зала  -  такая  напряженная  тишина воцарилась в ожидании ее
ответа.
     Лицо  Фэрброзера  вытянулось;  но  с находчивостью, одинаково важной на
войне и в суде, он тут же подхватил:
     - Ничего?  Ну,  да,  вероятно,  она  ничего не ответила в первый раз; а
когда вы спросили еще раз, неужели она ничего не сказала?
     Тон  вопроса  явно указывал свидетельнице на всю важность ее ответа; но
она и без того знала об этом. Теперь она ответила уже без промедления:
     - Увы! Она так ни слова и не сказала мне.
     По  залу  пронесся  глубокий вздох, а вслед за ним раздался мучительный
стон   несчастного  отца.  Надежда,  за  которую  он  до  тех  пор  все  еще
бессознательно  цеплялся,  рушилась;  и  почтенный  старик упал без чувств к
ногам дочери. Подсудимая отчаянно забилась в руках стражников.
     - Пустите!  - кричала она. - Пустите меня к нему! Он умер! Умер! Это я,
это  я  его  убила!  - Этот крик безумного горя долго еще звучал в ушах всех
слышавших его.
     Но  Джини даже в страшную минуту общего смятения не утратила твердости,
присущей высоким и чистым душам.
     - Это  мой отец - это наш отец, - кротко повторяла она тем, кто пытался
оттеснить ее, и, склонясь над стариком, принялась растирать ему виски.
     Судья,   несколько   раз  утерев  глаза,  распорядился,  чтобы  старика
перенесли  в  смежную  комнату  и оказали ему необходимую помощь. Подсудимая
долгим,  тоскливым  взглядом  проводила  отца,  которого на руках вынесли из
зала,  и сестру, медленно шедшую за ним. Но когда они скрылись из виду, она,
казалось, обрела в своем одиночестве нежданные силы.
     - Теперь  самое  худшее  позади,  -  сказала она и, обратившись к суду,
добавила  твердым  голосом:  -  Милорды, если вам угодно продолжать, мучения
мои, быть может, наконец окончатся.
     Судья,  который  -  к чести его будь сказано - разделял общее волнение,
удивился,   когда   подсудимая   напомнила   ему   о  его  обязанностях.  Он
осведомился,  нет  ли  еще  свидетелей  у  защиты.  Фэрброзер с унылым видом
заявил, что он кончил.
     Тогда  слово взял обвинитель. Он сказал, что глубоко сожалеет о тяжелой
сцене,   которой   все   были   свидетелями.   Но  таковы  неизменные  плоды
преступления:  оно  несет  горе  и гибель всем близким преступника. Напомнив
вкратце  обстоятельства  дела,  обвинитель показал, что все они подходят под
статут  о  детоубийстве.  Защитнику Юфимии Динс не удалось доказать, что она
сообщила  сестре о своем положении. Что касается лестных отзывов, полученных
обвиняемой,  то,  к  сожалению,  именно  девушка с незапятнанной репутацией,
дорожа  ею  и  страшась позора, скорее решается на детоубийство. Что ребенок
умерщвлен  -  в этом нет сомнения. Сбивчивые и путаные показания обвиняемой,
ее  многократные  отказы  отвечать  там,  где искренние признания, казалось,
были  бы в ее интересах, - все это не оставляло сомнений относительно судьбы
несчастного   младенца.   Трудно  сомневаться  и  в  причастности  матери  к
преступлению.  Кто  еще  мог иметь мотивы для столь бесчеловечного поступка?
Вряд  ли  это  мог быть Робертсон или его доверенная - повитуха, принимавшая
ребенка,  -  разве  только  с  ведома  роженицы и для спасения ее репутации.
Впрочем,  закон  не требует прямых доказательств убийства или причастности к
нему   обвиняемой.   Смысл   статута   заключается   именно   в  том,  чтобы
довольствоваться  известными  косвенными  уликами  вместо  прямых, которые в
подобных  случаях  часто  невозможно  добыть. Пусть же присяжные внимательно
ознакомятся  и  с  самим статутом и с обвинительным актом. Они убедятся, что
он, обвинитель, вправе требовать решения - "виновна".
     Фэрброзер  возлагал  все  надежды  на показания Джини и теперь мало что
мог  добавить.  Однако  он  еще  не  хотел сдаваться и мужественно продолжал
отстаивать   явно   проигранное  дело.  Он  решился  указать  на  чрезмерную
суровость статута, под который подвели дело Эффи.
     - Во  всех  других  случаях,  - сказал он, - от обвинителя прежде всего
требуются  неопровержимые доказательства преступления, так называемый corpus
delicti*.  Но  этот  статут,  изданный,  конечно, под влиянием справедливого
негодования  и  с  благою  целью  пресечь  столь  гнусное  преступление, как
детоубийство,  сам  может привести к злодеянию, не менее страшному, а именно
-  к казни невинной женщины за преступление, которое, может быть, и вовсе не
было  совершено.  А  как  можно  утверждать  факт умерщвления ребенка, когда
нельзя даже удовлетворительно доказать, что он родился живым?
     ______________
     * состав преступления (лат.).

     Тут   обвинитель   напомнил,   что   этот  последний  факт  подтвержден
предварительными показаниями самой обвиняемой.
     - Показания,  данные  в  состоянии  ужаса,  близкого к невменяемости, -
заметил  на  это  защитник, - не могут быть использованы против показавшего,
как  отлично известно моему ученому собрату. Правда, признание, сделанное на
суде,  считается самой веской из улик; ибо, как гласит закон, in confitentem
nullae  sunt partes judicis*. Но это относится именно к показаниям, данным в
присутствии    судей   и   под   присягою.   Что   же   касается   признаний
extrajudicialis**,  то  все  авторитеты  во  главе  с  Фаринацием  и  Матеем
сходятся  на  том,  что  confessio  extrajudicialis in se nulla est; et quod
nullum   est,   non   potest  adminiculari***.  Такие  показания  юридически
совершенно  недействительны, а следовательно, не могут быть включены в число
улик.  Если не считать этих показаний, которые и считать нечего, - продолжал
он,  -  у  обвинителя нет иных доказательств рождения живого ребенка; а это,
по  точному  смыслу второго пункта статута, должно быть доказано прежде, чем
можно  предполагать его умерщвление. Если присяжным такое толкование статута
покажется  чересчур  узким,  пусть  они вспомнят чрезвычайную его суровость,
которая не позволяет толковать его расширительно.
     ______________
     * Здесь: если обвиняемый признался, судья не нужен (лат.).
     ** внесудебных (лат.).
     ***  внесудебные  признания  сами  по  себе  ничего не стоят, а то, что
ничего не стоит, не может служить опорой (лат.).

     В  заключение  своей  речи,  которая  погрузила Сэдлтри в глубокий сон,
защитник  красноречиво  напомнил о недавней потрясающей сцене, разыгравшейся
в зале суда.
     После   этого  председатель  суда  обратился  к  присяжным  с  краткими
наставлениями.
     Присяжным  предстоит  решить,  сказал  он, доказательно ли обвинение. У
него   самого,  к  сожалению,  не  остается  никаких  сомнений  относительно
единственно  возможного  приговора.  Он  не может позволить себе критиковать
статут  их  величеств  короля  Вильгельма  и  королевы Марии, как это сделал
защитник  обвиняемой. Он и присяжные обязаны судить по существующим законам,
а  не  обходить  их или подвергать сомнению. В гражданском деле защитнику не
разрешили   бы  подобной  критики  законов.  Однако,  принимая  во  внимание
затруднительное  положение  защиты  в  уголовных  делах  и желая сделать для
обвиняемой   все  возможное,  он,  судья,  не  стал  прерывать  ученую  речь
защитника  и  чем-либо  ограничивать  его.  Нынешний  закон создан мудростью
наших  отцов  ради  искоренения  страшного  зла,  которое распространилось в
неслыханных  размерах.  Когда  он окажется чересчур суровым, он, несомненно,
будет  изменен  нашими мудрыми законодателями. Но пока он остается в силе, и
суд  и  присяжные,  по самому смыслу своей присяги, обязаны ему подчиняться.
Ясно,  во  всяком  случае,  что  несчастная  родила  и что ребенок ее исчез.
Защитнику   не   удалось  доказать,  что  она  сообщила  кому-либо  о  своем
положении.  Таким  образом,  налицо все факты, позволяющие подвести дело под
статут   о   детоубийстве.   Правда,  защитник  просил  исключить  из  числа
доказательств  предварительные  показания  самой  обвиняемой: к этому обычно
прибегают  защитники  за  неимением  лучшего  и  когда показания обвиняемого
оказываются   не  в  его  пользу.  Нельзя  отрицать,  что  это  -  показания
quodammodo*  внесудебные.  Однако  в шотландском судопроизводстве они всегда
до   некоторой   степени   принимаются   во   внимание.   В   данном  случае
многочисленные  показания  свидетелей,  которые  видели  обвиняемую  в  доме
Сэдлтри,  а  затем после возвращения ее к отцу, не оставляют сомнения в том,
что  в  этот  промежуток  времени  она  действительно родила. Следовательно,
признания   ее   в   этом   пункте   подкрепляются  рядом  других  косвенных
доказательств.
     ______________
     * в известной мере (лат.).

     Излагая  свое собственное убеждение, сказал далее судья, он не хотел бы
влиять  на  решение  присяжных.  Он  не  менее  других был потрясен зрелищем
семейного  горя,  которое  предстало  сегодня  их глазам. Если присяжные, не
греша  перед  Богом,  совестью,  священной  присягой и законом своей страны,
могут  вынести решение, благоприятное для несчастной подсудимой, он не менее
других  порадуется  такому  решению;  ибо  никогда  еще  его  обязанности не
казались  ему  столь  тяжкими,  как  сегодня,  в особенности же главная, еще
предстоящая ему обязанность - вынесение приговора.
     Выслушав  это  обращение судьи, присяжные поклонились и, предшествуемые
судебным приставом, удалились в отведенное для них помещение.


                                 Глава XXIV

                                            Закон, прими свою добычу и найди
                                            То милосердие, в котором люди
                                            Ей отказали...

     Прошел  целый  час,  прежде чем присяжные вернулись; когда они медленно
проследовали    на    свои    места,   несомненно   сознавая   свою   тяжкую
ответственность,  в  зале,  в  ожидании  их  решения,  воцарилось  глубокое,
торжественное молчание.
     - Кто избран у вас старшиною, джентльмены? - спросил судья.
     Старшина  присяжных,  обычно  наиболее  уважаемый  человек  среди  них,
выступил  вперед  и,  низко  поклонившись,  вручил  суду решение, которое до
последнего  времени принято было излагать в письменной форме. Присяжные стоя
ждали,   пока   судья   сломал   печать,   прочел   бумагу   и  с  печальной
торжественностью   передал   ее   писцу  для  внесения  в  протокол  еще  не
оглашенного,  но  уже угаданного всеми рокового решения. Оставалась еще одна
формальность,   сама   по   себе  маловажная,  но  получающая  при  подобных
обстоятельствах  мрачное символическое значение. На стол поставили зажженную
свечу;  подлинник  решения  был  вложен  в  конверт,  запечатан  собственной
печатью  судьи  и  передан  на  вечное  хранение  в  судебный архив. Все это
совершается  в  полном  молчании;  свеча,  которую  тут  же  гасят,  кажется
символом  человеческой  жизни,  обреченной  на  уничтожение. На зрителей это
производит  то  же  впечатление,  какое  в  Англии производит черный колпак,
надеваемый  судьею при оглашении приговора. Выполнив все формальности, судья
предложил Юфимии Динс выслушать решение присяжных.
     После  обычного  вступления присяжные заявляли в нем, что, избрав своим
старшиною  Джона  Кэрка,  эсквайра,  а  секретарем - Томаса Мура, купца, они
большинством  голосов признали Юфимию Динс виновной; но, учитывая ее крайнюю
молодость  и  перенесенные  ею  тяжкие  испытания,  просят  судью  возбудить
ходатайство о помиловании.
     - Джентльмены,  - сказал судья, - вы исполнили свой долг, тягостный для
всякого  гуманного  человека.  Вашу просьбу о помиловании я направлю королю.
Однако   я   должен   предупредить   всех  присутствующих,  и  прежде  всего
обвиняемую,  чтобы  не возбуждать в ней напрасных надежд, что на помилование
нельзя  рассчитывать.  Случаи детоубийства, как вы знаете, крайне участились
у  нас;  мне  известно,  что  это приписывается чрезмерной снисходительности
судов. Поэтому на помилование в данном случае нет ни малейшей надежды.
     Присяжные  еще  раз  поклонились  и, завершив свои тяжелые обязанности,
смешались с людьми, присутствующими на суде.
     Судья  спросил  у  мистера  Фэрброзера,  что он имеет сказать по поводу
приговора.  Защитник  успел  перечесть его несколько раз, тщательно исследуя
каждую  фразу,  каждое  слово  и  чуть  ли  не  пересчитывая  каждую букву в
подписях  присяжных,  в  поисках  какой-либо неточности. Но увы! - секретарь
присяжных  хорошо  знал свое дело. Придраться было не к чему, и Фэрброзер со
вздохом  сказал,  что  не  находит  оснований  для того, чтобы опротестовать
решение.
     После этого председатель суда обратился к несчастной узнице:
     - Юфимия Динс, выслушайте приговор суда по вашему делу.
     Она  встала  и  приготовилась  слушать  со  спокойствием, какого от нее
трудно  было  ожидать,  судя  по  некоторым моментам процесса. Очевидно, дух
наш,  так  же  как  и  тело,  теряет  чувствительность после первых жестоких
ударов  и  уже  не  ощущает  последующих.  Так  говорил  Мандрен,  когда его
колесовали;  и  это  знают  все,  кому  судьба наносит непрерывные удары все
возрастающей силы.
     - Обвиняемая,  -  сказал  судья,  -  я  вынужден сообщить вам, что ваше
преступление  карается  смертной  казнью. Суровый, но мудрый закон тем самым
предостерегает  всех,  кто  окажется  в вашем положении и из ложного стыда и
желания  скрыть свой грех не примет мер для благополучного рождения ребенка.
Утаив  свое  положение  от хозяйки, от сестры и других почтенных особ вашего
пола,  которые  были склонны сочувствовать вам ради вашего прежнего хорошего
поведения,  вы, по-видимому, замышляли смерть беззащитного младенца уже тем,
что  ничего  не предприняли для сохранения его жизни. Что сталось с ребенком
-  погиб  ли  он  от  вашей руки или от чужой, и есть ли доля правды в ваших
малоправдоподобных  показаниях  -  все  это  остается на вашей совести. Я не
намерен   долее   терзать  вас  вопросами.  Но  я  призываю  вас  употребить
оставшиеся  вам дни на искреннее покаяние; для этой цели к вам будет допущен
священник,  по  вашему  выбору  и  желанию. Несмотря на гуманное ходатайство
присяжных,  я советую вам не обольщаться надеждами, что жизнь ваша продлится
долее  срока,  назначенного для исполнения приговора. А потому отрешитесь от
земных  помыслов и с искренним раскаянием приготовьтесь к смерти, вечности и
Божьему суду. Думстер*, огласи приговор!
     ______________
     *  Doomster  -  "глашатай  рока"  (англ.),  одна  из  функций  палача в
шотландском суде.

     При  появлении  долговязого  думстера в зловещей черной с серым одежде,
обшитой  серебряным  галуном,  все  расступились с невольным ужасом, оставив
для  него  широкий  проход.  Это  был не кто иной, как палач; присутствующие
старались  избежать прикосновения к нему, а те, кому это не удалось, чистили
свою  оскверненную  одежду.  Все  затаили  дыхание,  как  это  бывает  перед
чем-нибудь  ужасным. Злодей при всей своей закоренелой жестокости, казалось,
чувствовал,  какое  он  возбуждает  отвращение,  и  стремился поскорее уйти,
подобно зловещим птицам, боящимся света и чистого воздуха.
     Произнося  слова  приговора  вслед  за  секретарем  суда,  он  поспешно
пробормотал,  что  осужденная  Юфимия  Динс  должна  быть отведена обратно в
Эдинбургскую  темницу  и  содержаться  там  до  среды...  месяца... дня, а в
указанный  день,  между  двумя  и  четырьмя  часами  пополудни,  должна быть
доставлена  на  городскую площадь для свершения над ней смертной казни через
повешение. "Таков приговор", - прокаркал думстер.
     С  этими  зловещими словами он исчез, точно адский дух, свершивший свое
дело;  но  ужас,  вызванный  его  появлением, еще долго не рассеивался среди
прису