нув через край табакерки и  на  ходу надевая на руки лазательные
крюки, Петя разбежался и прыгнул.


     Какая-то неведомая сила придала ему легкий  волнообразный толчок, и он,
вместо того, чтобы растянуться  на полу, уцепился за край  пиджака Дица. Ему
также помог случай: некто  неуклюжий, с физиономией поразительно смахивающей
на физиономию карточного  шута,  увешанный сумками  и чемоданами,  налетел в
этот момент  на немца и долго рассыпался перед  ним  извинениями на  ломаном
французском языке.  За  это время Петя, словно  опытный  карманник, надрезал
перочинным ножиком подкладку пиджака и забрался в прореху.

     Диц  торопливо  попрощался  с  детьми, указал  на  оставленную  в  баре
табакерку и направился к самолету.
     -- Где же он? -- удивленно сказала Маринка, заглянув внутрь и поковыряв
там спичкой.
     Славик сделал испуганные глаза:
     -- Немец увез, вот гад!
     Табакерка вдруг  на их глазах  сделалась  такой  же,  что  и  прежде --
серебряной, потемневшей, с мелкими камешками...
     --  Иностранец что-ли забыл  вещицу?  -- сказал бармен. -- Отдам,  если
вернется. Топайте, топайте отсюда, ребята.

     Немец занял свое место в салоне, турбины загудели, и Петя снова полетел
в Америку. Но  только  на этот  раз  спутником  его был не друг-супермен,  а
просто барон фон Диц, оберштурмфюрер СД. Настоящие его друзья были в плену у
фашистов. Если, конечно, шут не морочил ему голову.

     ______________

     Генерал Потапов от случившегося пришел в негодование:
     -- Вы, ребята,  если уж  согласились  помогать милиции, то должны  были
докладывать каждый день! Что это  еще за автономное плаванье? Тем более, что
случай такой -- уму непостижимый!
     Опустив головы, дети виновато мычали:
     -- Мы не знали, мы не думали...
     -- Где его теперь прикажете искать?
     -- Он, может быть, снова улетел, в Америку, с немцем.
     -- Улетел! Мало там без него сгинуло сотрудников!
     -- Знаете,  товарищ генерал, -- обратилась к Потапову Маринка, -- здесь
еще один появился, страшный такой.
     -- Страшный-то он как раз нам не страшный. Он у нас на крючке.
     Как будто услышав слова Потапова, в дверь кабинета просунулась дама, та
самая, пьяная, из консульства.
     --  Михал  Михалыч,  к  вам  можно?  -- поинтересовалась  она  довольно
фамильярно.
     Потапов в испуге замахал на нее руками:
     -- Потом! Потом придешь! При детишках не надо!..
     -- Понял, -- сказала дама и притворила дверь.
     --  Вот  такая диспозиция, товарищи,  --  начал  закругляться с  детьми
Потапов. -- Завтра, на открытии, будьте рядом  с чемпионом. Того, страшного,
мы на себя возьмем, он вам мешать не будет.
     -- Есть, товарищ генерал! -- отрапортовал Славик по-военному.
     За дверью  дети попали  в  густое  облако  табачного дыма,  окружавшего
басовитую даму. Елена Мироновна смерила их взглядом и прошла в кабинет.

     Примерно в это же время за стойку бара Пулковского аэродрома зашли двое
крепких мужчин в штатском. Поначалу  бармен отпирался и даже пытался грубить
(вещица-то  дорогая, антикварная). Но вот один  из них стальными руками взял
его запястья, а другой, глядя бармену в глаза, начал сжимать в кулаке нечто,
находившееся у  него  под одеждой  значительно ниже  уровня стойки. Глаза  у
работника прилавка  вдруг полезли  на лоб, лицо сделалось неузнаваемым, и он
торопливо залепетал:
     -- Берите, берите, она там, в сумке, под курткой.
     Проведенная в тот же час экспертиза  табакерки (18 век, серебро, мелкие
сапфиры,  застарелая пыль,  отпечатки  пальцев  бармена) к  делу  ничего  не
прибавила.


6
     Полное отсутствие удобств.
     Похоронный марш на двуручной пиле.
     Решение Пентагона -- ликвидация.
     Напролом

     И  снова гудение турбин, характерный запах, легкая тряска  при разгоне,
подъем и тоскливые часы  перелета через  Атлантику. Только на  этот раз не с
нем  поговорить,  темно,  душно  и жарко,  не  говоря  уже  об  элементарных
удобствах.
     Нет, это совершенно невыносимо. Петя вертелся так и сяк, перебирался из
одной  части  подкладки  в  другую,   лежал,  сидел,  просовывал  голову   в
проделанные там  и сям надрезы, пытался  заснуть,  одновременно хотел  есть,
пить и в туалет
     Наконец  уже  Фриц Диц  не  выдержал  и,  наклонившись к  нему,  сказал
шепотом:
     -- Послушайте, молодой человек, если вы решитесь раскрыть ваше глубокое
инкогнито, я попытаюсь о вас позаботиться. В конце концов, это рискованно: я
уже  несколько раз мог вас раздавить; а это, согласитесь, не самый  почетный
конец  для  такого храбреца  как  вы.  Люкс-табакерки  не будет,  но минимум
необходимых удобств я гарантирую.
     Продолжать прятаться не имело смысла.  Мокрый, понурый и  взъерошенный,
Петя выбрался из-за подкладки пиджака немцу на колено.
     -- Может быть, стоит для начала проводить вас в умывальник?
     -- Стоит.


     И  снова,  как  в  первый  раз,  столица  Колумбии  Богота,  долгая   и
мучительная  поездка в такси с крикливым водителем, который, похоже, никогда
не мылся и ездит по им самим установленным правилам, снова небольшой дорогой
отель  на  окраине,  вожделенная крышечка от мыльницы  с прохладной водой  и
ароматной  пеной.  Фриц  Диц  заказывает  ужин  по телефону.  Он  любит  эту
чудовищную здешнюю смесь из риса, рыбы, креветок, овощей и жгучего  перца. И
обязательно стаканчик текилы с ободком соли и ломтиком лимона.
     На этот раз немец  не спрашивает,  зачем Петя за  ним  снова  увязался.
Скорее  всего  решил, что мальчишка тоже  решил поиграть в шпионов.  Кстати,
наверное, не совсем честно было наговорить ему  гадостей перед самым отлетом
-- все равно что  плюнуть в  окно отъезжающего  поезда --  ответа  не будет.
Ерунда какая-то, хоть извиняйся.
     -- Вы еще  не закончили, юноша? -- немец  стучит  в  дверь.  --  Честно
говоря, я тоже не прочь ополоснуться с дороги.
     Воспитанный... Другой бы и глазом не моргнул,  полез бы прямо здесь под
душ вместе со своими взрослыми причиндалами.
     --  Сейчас!  --  Петя  ополоснулся  под  струйной,  текущей из  крана в
раковину, вытерся и оделся. -- Я готов!
     -- Поближе к кондиционеру?
     -- Да, пожалуйста. К вам опять придет этот мухомор?
     Петя имел  ввиду связного латиноамериканца  в огромном, похожем на гриб
сомбреро.
     -- Придет,  придет, -- немец рассмеялся.  -- Но только на  одну минуту.
Вот здесь вам будет удобно?
     Петя разлегся на махровом полотенце, ощущая  приятную  свежесть во всем
теле.  За окном быстро темнело,  стрекотали  кузнечики, от  порывов знойного
ветра  за  окном  шелестела  лиственница.  Петя  блаженно  прикрыл  глаза  и
задремал.


     Но вот какая-то  смутная тревога овладела всем его существом. Неприятно
завывающий звук врезался в мозг и кто-то сказал:
     -- Не видно его здесь, убег.
     -- Да не, не убег, вон он спит!
     Голоса были грубые и хриплые.
     -- Вяжи его, пока спит!
     Петя с трудом приподнял веки  и  увидел  двух мужиков с  взлохмаченными
бородами, закрывавшими все лицо, кроме горящих сумасшедшими  огоньками глаз,
в растрепанных  лаптях,  полушубках, красных  шароварах  и  облезлых кожаных
ушанках. Один  из них заунывно играл  на двуручной  пиле, у другого за кушак
был засунут топор.
     -- Что, что такое, -- залепетал Петя.
     -- А вот  щас  узнаешь, чаво, -- прохрипел  мужик с топором и  внезапно
ударил Петю кулаком в лицо. -- Немцам продался, гаденыш!
     Еще  пронзительнее затянула  пила, и  мужик с прутиком-смычком нехорошо
улыбнулся:
     -- Это она  тебе похоронную играет. Сейчас тебя на  части распилим,  на
куски изрубим, суп сварим и съедим. Чтобы знал, как родину любить.
     Петя похолодел от страха и задергался, пытаясь избавиться от веревок.
     -- Потанцуй, потанцуй, малец перед смертью.
     Спокойно, без паники. Запаниковать -- обречь себя на верную гибель. Что
бы  стал делать Фриц  Диц на его месте?  Ага, вот уже  удалось  вытащить  из
кармана  перочинный  ножик.  Теперь надо  его раскрыть,  разрезать  веревки,
сделать подсечку тому, что ближе.  Пока  он летит с полки, боднуть головой в
живот того, что  с пилой.  А еще лучше -- мгновенно откатиться  в сторону  и
дернуть за край полотенца, ведь тот, с  пилой, на нем стоит, и тогда он тоже
полетит с полки.
     -- Все,  хорош  травить, кончать его надо, -- сказал мужик с топором, и
второй перестал играть.
     А Петя уже разрезал веревку. Теперь надо резко махнуть ногой.
     -- Вот здесь будем пилить, под ребрами в самый раз.
     Мужики взялись с двух сторон за пилу и изготовились.
     Петя напрягся и  попытался  сделать  подсечку  тому, что  стоял с краю.
Ну!.. ну!.. Нога не слушается. Только слабо дергается, хотя ее уже совсем не
держат веревки.
     Теперь он начал кое о чем догадываться. "Так ведь это я сплю, наверное,
-- подумал  он.  --  Это  бывает, когда  спишь, и знаешь, что спишь, и  даже
можешь немножко приоткрыть глаза..."
     Он попытался открыть глаза, но веки оказались тяжелее.
     Мужики со зверскими  лицами задергались туда-сюда, и уши с тесемками на
их шапках тоже задергались.
     "Ой-ой-ой! -- сказал себе Петя. -- Так можно от одного страха умереть."
     Он собрал всю свою волю в кулак и закричал.
     Коротко выкрикнув, он проснулся.
     Все было тихо, Фриц еще полоскался в ванной, но в комнате сидел негр.


     Это  был  очень  респектабельный  негр:  в  костюме,  белой  рубашке  с
галстуком,  с сигарой в  зубах и с компьютером  на коленях. Рядом  стоял тот
самый  "мухомор" -- связной  пуэрториканец в  крикливом сомбреро. Еще двое с
автоматами  стояли на  балконе.  Со своей  полки Петя  видел их  за  щелками
жалюзи.
     Фриц Диц, насвистывая бодрую мелодию, показался из  ванной  комнаты. На
нем было только повязанное на  бедрах  полотенце и  цепочка с медальоном  на
шее.  Он  шагнул с  аккуратно сложенной  смене  платья, но  заметил гостей и
остановился.  Пете показалось,  что Диц все увидел в первое мгновение,  едва
только приоткрыв дверь, но не подал виду.
     --  Извините,  господин  Диц,  --  заговорил  весь мокрый  от  волнения
пуэрториканец. -- Извините, что не предупредил вас, но мистер Конго...
     -- Все в порядке, -- перебил его негр. -- Все в порядке, Санчес. Просто
стой здесь в сторонке и молчи.
     Санчес шагнул в тень, пряча за спиной руку.
     --  Садитесь вот  на этот  стул, мистер Диц. Мистер, господин,  сеньор,
товарищ... Я уж и не знаю, как следует к вам правильно обращаться. Одеваться
не нужно. Чем меньше на вас одежды, тем лучше.
     -- Вынужден признаться, мистер Конго, что вы не в моем вкусе.
     -- Ох мистер Диц, мистер Диц,  -- негр покачал головой,  -- вы  даже не
представляете, насколько вам теперь не до шуток.
     Он потянул за шнурок жалюзи, и двое  с автоматами, стоящие  на балконе,
обнаружили свое присутствие. Однако Диц даже не взглянул в их сторону.
     --  Как видите, мистер  Диц, я  тоже понимаю  юмор и тоже начну шутить,
если  вы  сделаете  хоть  одно  подозрительное  движение.  У нас, видите ли,
появились очень, очень неприятные подозрения на ваш счет. Возьмите это.
     Конго  бросил Дицу  кожаный футляр,  проводок  от  которого  тянулся  к
компьютеру.
     -- Я думаю, вам не следует объяснять, как пользоваться этим детектором.
Если все  обойдется, то я, от имени американского правительства, принесу вам
извинения за эту досадную формальность.
     Несколько секунд  Фриц  Диц  оценивал  ситуацию. Затем раскрыл футляр и
стал приклеивать миниатюрные датчики на свое тело.


     -- Вы готовы? -- "ВЫ ГОТОВЫ?" -- появился вопрос на экране компьютера.
     -- Да. -- "ДА" -- на синем фоне ответ высветился белыми буквами.
     -- Ваше имя и возраст.
     -- Фриц Диц, тридцать семь лет.
     -- Вы говорите по-китайски?
     -- Очень плохо.
     -- Вам нравятся высокие блондинки?
     -- Не больше, чем женщины любой другой масти.
     -- Вы работаете на русских?
     -- Нет.
     -- Вы работаете на одну из арабских стран?
     -- Нет.
     -- Вы работаете только на немецкую и американскую разведки?
     -- Да.
     Пока все чисто: буквы на экране белее снега.

     Но вот, спустя пятнадцать минут допроса, что-то слегка смутило Фрица:
     -- Вы прибыли сюда один?
     -- Да.
     Буквы приобрели буровато-сероватый оттенок.  Такой же оттенок проявился
на физиономии Конго.
     -- Уточните:  вас  кто-либо  страхует во время  сегодняшней  встречи со
связным?
     -- Нет.
     -- Это случайное знакомство?
     -- Да.
     -- Мужчина, женщина?
     Фриц понял, что Конго вцепился в неточность мертвой хваткой и рано  или
поздно  дожмет его; не зря он числился самым въедливым и дотошным аналитиком
в отделе  внутренних  расследований  ЦРУ.  К  тому  же, за ходом  допроса  в
Вашингтоне  сейчас следили  еще  десятка  два  сотрудников,  не говоря уже о
начальстве.  До  сих  пор  выражение  "немецкая  разведка"  проходило,  хотя
американцы имели  ввиду  Бундесвер, а сам  Диц  -- заодно и  разведку Пятого
Рейха. Теперь его  будут  колоть до  конца по  более  сложной,  перекрестной
программе. Возможно также, что  это тот случай, когда  допрашивают только до
первой неточности. Необходимо было на что-то решаться.
     На экране высветилась команда из Центра: ЛИКВИДАЦИЯ.


     Конго смотрел  на  слово в  замешательстве;  он  был теоретик,  и такие
переделки  были не в  его стиле. Стоявший поблизости "Мухомор"-Санчес  понял
его состояние и взял инициативу в свои руки: он дал знак стоящим на балконе,
и оттуда послышался мягкий клокот взводящихся курков.
     Одновременно за спиной Фрица распахнулась дверца гардеробной, и  оттуда
вышел толстяк  латиноамериканец. Он  взмахнул  обеими  руками, набрасывая на
горло приговоренного металлическую удавку.
     Дальше все происходило так быстро, что впоследствии Петя вспоминал этот
эпизод, а вернее, каскад трюков, в плавном, замедленном "воспроизведении".
     Сначала  Диц  специальным  устройством  в медальоне  перекусил  удавку.
Толстяк, продолжая сжимать в руках деревянные ручки, похожие на два штопора,
потерял равновесие.  Санчес рванулся вперед, и  в воздухе просвистел мачете,
но еще раньше Фриц Диц опрокинулся вместе со стулом и ногами ударил толстяка
в  живот.  Тот  отпружинил  от стенки  гардеробной и попал под удар  мачете,
который рассек ему грудную клетку.
     Затем Диц откатился в сторону, махом ноги  сделал  подсечку Санчесу и в
мгновение ока оказался в ванной комнате. Только теперь  стоявшие на  балконе
командос ударили ему  вслед из своих бесшумных автоматов. Выждав две длинные
очереди, которые разнесли половину номера и  отправили Санчеса на  тот свет,
Диц вынул  из-под раковины приклеенный скотчем серебристый "Магнум", вышел и
два раза выстрелил.
     Автоматчиков  перебросило  через  перила,  их  тела  повисли на  ветвях
растущей под окном акации.


     Мистер  Конго  сидел  на  своем  месте,  не   шелохнувшись.  Его  лицо,
запорошенное  мелом штукатурки, казалось неживым.  Диц  неторопливо оделся и
приблизился к нему вплотную.
     -- Сейчас у вас погаснет сигара, мистер Конго.
     Дрожащей  рукой Конго поднес окурок сигары  к губам и раскурил. Толстый
уголек  на  ее  конце запылал жаром. Диц вынул сигару у него изо рта и глухо
произнес:
     -- Хайль Гитлер. Это настоящий  ответ на все вопросы. Я выхожу из игры,
но не прощаюсь.
     И он вдавил пылающий конец сигары негру в лицо.
     Раздался крик,  Петя зажмурил глаза, зажал уши и  сжался в комочек. Диц
взял мальчика двумя пальцами за шиворот и посадил в кейс. Затем спустился по
стволу дерева на  землю и  под вой полицейских  сирен растворился  в темноте
ночи.


     Огромный,  величиной с  бульдозер, джип до самого  рассвета мчал  их на
запад  по пустынной  дороге. Когда дороги  кончились,  машина рванула  прямо
через лес. Она ломала сучья, разрезала лианы, переплывала реки и болота. Она
переваливалась  через камни и поваленные  бревна.  Петя  не  сомневался, что
машина полетит по воздуху, как только в этом возникнет необходимость.
     Но вот впереди показались бурые, раскаленные солнцем громады Кордильер.
Еще несколько часов они двигались пологими обходными тропами, но затем уклон
сделался  почти отвесным, и машина остановилась. Петя  с интересом ждал, что
будет дальше.
     Но  они   не  полетели:  просто  из   корпуса   вылезли  четыре  острые
металлические лапы на шарнирах,  и машина  с  прежней  настырностью  полезла
вверх по круче.
     А вот и небольшое плато с  посадочной полосой для легкого одномоторного
самолета.  Пару  часов езды по более  или  менее  накатанной  трассе,  пеший
переход, и они на месте.


7
     Гитлер и Фрида.
     Курт во главе олимпийской колонны.
     Фриц Диц просит у фюрера сутки на размышление

     Адольф очнулся от муторного  послеобеденного  сна  и сразу  взглянул на
циферблат напольных часов. До начала трансляции оставалось время. Он  сделал
потягушечки и окончательно разлепил глаза.
     Когда-то он спал не более четырех часов в сутки,  но после того как его
тело  приобрело  кукольные  размеры,  а  организм  ослаб  от  лошадиных  доз
препаратов,  время  сна увеличилось до шестнадцати, а иногда и  до  двадцати
часов в сутки.  Адольф где-то читал, что  именно столько  спит  лев. Но если
льва признают царем зверей, то не должны ли его признать царем людей?..
     Тяжелые шаги прервали его величавые размышления. В спальные покои вошла
Фрида,  женщина  пожилого  возраста  с  фигурой  чудовища  Франкенштейна. Ее
называли  старшей  горничной,  однако  в  действительности  она  была  самой
настоящей  нянькой  ослабшего  фюрера.  Она  меняла ему белье,  купала  его,
одевала, следила за  соблюдением  режима. Забот  хватало,  потому что Адольф
испортил себе пищеварение и справлял нужду часто и самопроизвольно.
     Фрида  подняла  край одеяла и принюхалась. Гитлер  привычно  напрягся в
детском  испуге.  Но  вот хранившее обычно  скорбное  выражение  лицо няньки
разгладилось в улыбке:
     -- А у нас сегодня чистенько, -- басом пропела Фрида и погладила фюрера
по головке. -- Какой умненький, чистоплотный мальчик. Скажу  повару, чтобы и
впредь давал  тебе на обед распаренную  брюкву с чесночным соусом и отвар из
чернослива.
     --  Нет,  нет,  Фрида,  --  возразил  Гитлер,  довольный,  впрочем,  ее
похвалой.  (Гораздо  чаще он  слышал  от нее гневный окрик "Опять обгадился,
маленький уродец!") -- Не надо чесночного соуса, меня от него пучит.
     -- Это ничего, пускай пучит;  я помассирую пупсику животик, и  все газы
выйдут наружу. Вот так, вот так...
     Адольфу было приятно, что кто-то имеет власть над  ним,  нянчится с ним
как с  маленьким ребенком, иногда  хвалит, а иногда может отшлепать. В такие
минуты  его неуравновешенная психика возвращала его в далекое прошлое, когда
было  уютно  и  интересно,  а  каждый  день  тянулся  словно год.  Теперь же
фальшивые  голоса окружавших  его льстецов  казались  слишком приторными,  а
жизнь слишком короткой и нелепой.
     Он   скушал  свой   полдник,   состоявший  из   листа  свежесрезанного,
поблескивающего  капельками  воды  салата,  проглотил  бессчетное количество
таблеток  разных форм и расцветок, получил  от  Фриды  хорошую очистительную
клизму и наконец уселся перед телевизором в комнате отдыха.
     Здесь, в Колумбии, начинало темнеть, но в Европе было еще утро. Сейчас,
сейчас, уже  совсем  скоро, в  Санкт-Петербурге начнется  открытие Тридцатых
летних Олимпийских игр, и  его  сын Курт, гордость и  надежда Пятого  Рейха,
сделает почетный круг по стадиону, гордо держа на вытянутой руке белоснежное
знамя команды "независимых". А потом, когда он возьмет все золото Олимпиады,
этот  новый  Адам,  прародитель  будущей   расы  сверхчеловеков,   во  время
торжественного закрытия гордо поднимет другой флаг --  украшенный свастикой,
и  весь  мир увидит этот триумф воли, и мир поймет, почувствует  приближение
друго