бе  в кабинет,  задернул плотные шторы, уселся за
письменный стол спиною к окну, откинул голову и прикрыл глаза.
     Его  торговый дом, занимавшийся импортом элитной пушнины,  оказался  на
грани  полного разорения. Ряд  нелепых  случайностей  и просчетов в короткий
срок привел к потере большей  части его  активов. Сегодня к полуночи  должно
было  встать  на  разгрузку судно  с  партией особо  ценного и редкого  меха
гусеницы-шелкопрядки. В этот  груз  Расторгуев вложил весь  свой  оставшийся
капитал и столько же занял под вексельные обязательства. Если пушнина завтра
же не будет выставлена на продажу, у него не останется  ничего, он не сможет
рассчитаться с долгами и  тогда...  Рука его потянула  за  ключ верхний ящик
стола и там, в глубине, матово блеснул корпус револьвера.
     В  дверь постучали,  вошла горничная  с подносом.  Она молча  поставила
перед  хозяином чайные  принадлежности  и  хотела  выйти,  но Расторгуев  ее
удержал, взяв за лапку.
     -- Погоди. Не обижайся на меня, Аннушка, день сегодня тяжелый.
     -- Барыня хотела, чтобы вы к ней зашли.
     -- Да что барыня... Какая она барыня без моих капиталов. Ты одна только
у меня и осталась.
     -- Так уж.
     --  Верно тебе говорю. С тех пор как свою  первую  похоронил, только  к
тебе у меня душа и лежит.
     --  Зачем  же  вы на  молодой женились? Вот меня  бы  и узаконили, если
любите.
     Расторгуев отпустил ее и вздохнул:
     -- Не я хотел. Общество проклятое свои законы диктует.
     -- Да уж конечно, нас за жуков не считают, наше дело "чего изволите".
     Аннушка пошла к дверям.
     -- Постой, --  Расторгуев снял с себя золотое кольцо с бриллиантом.  --
Вот  возьми. Если нужда случится -- продай, не жалей. В  Перекупном переулке
живет один листоед, Гурвич его фамилия, он  тебе  правильные  деньги за  эту
вещицу даст.
     -- Вы что  же, барин, --  Аннушка прыснула слезами  в передничек, -- вы
что же, меня прогнать хотите?
     -- Не прогнать, дура. Я сам, может быть, того, уеду навсегда.
     Горничная  сделала круглые глаза, всплеснула лапками, но  тут  зазвонил
телефон,  барин вздрогнул, побледнел и сделал ей  знак удалиться. Он  ждал и
боялся этого звонка.
     -- Да, слушаю...
     -- Хозяин,  все  пропало, это конец!  -- послышался взволнованный голос
управляющего  с  того  конца  провода.  -- Штормовое предупреждение огласили
слишком поздно -- весь груз, весь, до единой  пушинки  пришел в  негодность.
Все пропало, хозяин, все пропало!..
     -- Хорошо, я понял.
     -- Почему у вас  такой  голос, хозяин! Не делайте глупостей, прошу вас,
еще можно взять кое-какие кредиты...
     -- Поезжайте домой, Красавцев, вы сделали свою работу.
     Расторгуев повесил трубку.
     Он был готов к этому известию и знал, что теперь делать.
     Он выдвинул верхний ящик  стола и достал из него тяжелый восьмизарядный
револьвер. Положил его возле себя и взял  лист  бумаги. "В моей смерти прошу
никого  не винить", --  вывел он аккуратно, расписался и обмакнул написанное
пресс-папье.
     Теперь все.
     Он приставил револьвер к виску, на мгновение замер...
     Но  тут  ветер с треском распахнул  окно. Расторгуев вскочил, захлопнул
окно и вернулся на свое место.
     Но что это? Револьвера на столе не было.
     Пантелеймон  Иванович  растерянно огляделся,  недоумевая,  потянулся  к
звонку... И тут из темного угла кабинета выступила фигура.
     -- Это вы? -- удивленно сказал Расторгуев. -- Почему вы здесь? Зачем вы
взяли револьвер?
     Ответа не было, послышался звук взводимого курка.
     -- Что вам нужно? Не смейте, не подходите ко мне!..
     Раздался выстрел, голова несчастного откинулась назад, он быстро-быстро
зашевелил лапками, грудью навалился на стол и замер.
     Убийца торопливо вложил ему в  правую верхнюю лапку револьвер,  раскрыл
настежь окно и перелез через подоконник. Ворвавшийся свежий ветер взметнул и
разбросал по полу стопку деловых бумаг.
     Часы по всему дому начали бить полночь.


2
     Всего несколько правильных округлых линий...
     Элегантный жук-сыщик начинает действовать

     Проснувшись  на другой  день  утром. Бекеша  некоторое  время  лежал, с
удовольствием   слушая  шорох  ветвей  на  верхушках  сосен,  пение  птиц  и
отдаленный рокот прибоя. Что ни говори, а хорошо на даче.
     Он  позавтракал  консервами, заварил кофе покрепче и сел  за письменный
стол.
     Еще  вечером он  здесь все  удобно разложил  для  плодотворной  работы:
стопки  бумаги,  остро  отточенные  карандаши,  наборы  фломастеров,  ручки,
резинки, линейки, лэптоп, справочная и вспомогательная литература  -- все  в
нужный  момент должно  было  оказаться под  рукой,  дабы  какая-то  досадная
проволочка не могла прервать полет его творческой мысли.
     Бекеша положил перед собой чистый  лист  бумаги, взял карандаш с мягким
грифелем,  дающим яркую, отчетливую, убедительную  линию, и  застыл, готовый
опустить кончик карандаша на бумагу, едва только  Муза  коснется  его  своим
легким дыханием...
     Однако время шло, а бумага оставалась чиста.
     Просидев  минут двадцать и с  неудовлетворением  отметив, что в  голову
лезет  только не относящаяся  к  делу  чепуха,  Бекеша  начал в  раздражении
рисовать звездочки, квадратики и кружочки. Они получались емкими, красивыми,
выразительными...
     Скомкав  и  отбросив  бумагу,  он  поднялся и  зашагал  взад-вперед  по
комнате. "Пожалуй, надо  прогуляться. -- сказал он себе.  --  Это, наверное,
резкая перемена обстановки  действует мне на нервы. Погуляю  часок-другой, и
все встанет на свои места".

     На берегу залива Бекеша встретил двух  знакомых дачниц и разговаривал с
ними до обеда. Тот факт, что он развелся со своей женой, девушек чрезвычайно
заинтересовал,  и они  его ни  за что не отпускали, расспрашивая обо  всем в
подробностях.
     После обеда молодого художника сморил сон, и он проболтался в гамаке до
вечера,  не  пытаясь  сопротивляться  этой  вызванной  переменой  обстановки
потребности организма.

     Солнце  уже  наполовину  погрузилось  в  воды   залива,  когда  Бекеша,
совершенно обалдевший, чувствуя в голове  какую-то вату, выбрался из гамака.
Теперь он  испытывал сильнейшее  желание себя  поколотить.  Вот уже сутки он
находился здесь в "творческой командировке", и за это время только ел, пил и
спал, а также тратил время на глупую, бесполезную болтовню.
     Бекеша  треснул  себя кулаком  по лбу, взвыл, окунул  голову в  бочку с
дождевой   водой,  встряхнулся   как   собака  и  решительно  направился   к
электроплитке.  Дав себе слово  не ложиться спать, пока  работа не  принесет
ощутимых результатов, он заварил себе крепчайшего кофе, сел за стол и злобно
стиснул в пальцах карандаш.

     ______________

     Приятной наружности жук-крастотел Максимилиан  Петрович Н-ский, мужчина
с щегольскими усиками и едва заметным шрамом на усталом лице, снял  цилиндр,
бросил в него  две  пары  белоснежных перчаток  и, протяжно зевнув, принялся
стаскивать с себя элегантные лаковые туфли.
     Максимилиан Петрович не  был богатым бездельником; он служил в полиции,
в отделе  по  расследованию убийств, и работа у него бывала порою очень даже
тяжелая  и рискованная. Он  был  хотя и молодой жук,  но успел  побывать  на
военных действиях и привык ко всему.  Друзья и  коллеги называли его  просто
Макс.
     Сегодняшний  покер затянулся  далеко заполночь, за это  время  бумажник
нашего героя, увы, успел заметно похудеть. Настроение было прескверное, а до
звонка будильника оставалось не более четырех часов.
     Наспех приняв душ, Макс надел пижаму,  хорошенько  завернулся в одеяло,
начиная согреваться, протянул  лапку  к выключателю  светильника...  и в это
самое  мгновение  телефон  отвратительно   задребезжал.  Предчувствуя,   что
несколько часов спасительного сна летят к черту, он снял трубку.
     -- Господин обер-лейтенант, это вы?
     -- Ну, что...
     -- Говорит  дежурный  по  Управлению.  Несколько часов  назад  у себя в
загородном доме застрелился купец первой гильдии Пантелеймон Расторгуев.
     -- А я тут при чем?..
     --  Я   понимаю,   господин  обер-лейтенант,   что  вы  из  отдела   по
расследованию убийств, но господин начальник  Управления велел вам передать,
чтобы  вы  все-таки поехали на место  и  все проверили. Фигура, он  говорит,
слишком заметная.  Знаете, как  это бывает: сегодня  водолюб  застрелился, а
завтра  в  газетах  пишут,  что   его  прихлопнул  родной  племянник   из-за
выигрышного лотерейного билета...
     -- Ладно, хватит болтать, я все понял. Там ничего не трогали?
     -- Сержант из тамошнего околотка следит, чтобы не трогали.
     -- Когда он умер?
     -- Выстрел раздался в полночь, доктор тоже подтверждает это время.
     -- В полночь? Почему же вы раньше...
     --  Я уже звонил вам несколько раз, господин  обер-лейтенант, но только
ваш денщик  все  время говорил, что вы на особо секретном задании,  а  когда
вернетесь, он не знает...
     -- Хорошо, я сейчас же еду.
     Макс свесил ноги с кровати и зевнул так, что заболели челюсти.
     --  Кузьма! -- окликнул  он денщика, спавшего в прихожей на сундуке. --
Кузьма!..
     Появился  взъерошенный  ординарец,  сметливый  жук  карапузик,  большой
лентяй  и любитель поспать.  Глаза у него были полузакрыты, со сна он  плохо
соображал и хватался за притолоку.
     -- Ты почему не доложил, что мне звонили, харя бессовестная!
     -- Еще не успел доложить, господин обер-лейтенант.
     -- Скажи лучше -- спал.
     -- Никак нет, господин обер-лейтенант.
     -- Как же нет, если я мимо тебя проходил.
     -- Задумался, господин обер-лейтенант.
     --  Ладно,  еще  поговорим,  одевайся.  Ты,  кстати,  вот  что запомни,
мыслитель: здесь не казарма и военные  действия уж  год  как закончились.  И
если я одет  не  по  форме,  то  я  не  "господин обер-лейтенант",  а просто
Максимилиан Петрович.  Если я в штатском,  но при исполнении  --  я для тебя
"господин старший инспектор". Все понял?
     -- Так точно... господин старший инспектор.
     -- Почему же сейчас инспектор, болван?
     --  Так  ведь,  надо полагать, что мы  сейчас уже при  исполнении, коли
господин дежурный по Управлению до вас все-таки дозвонился.
     Макс попытался посмотреть на  ординарца как  можно строже, но это вышло
не достаточно убедительно.
     -- Ладно, я с тобой еще поговорю. Оделся?  Спускайся вниз, заводи мотор
и жди меня в машине.  Да рожу умой  и причешись,  в приличный дом едем!.. --
крикнул он уже вдогонку Кузьме.
     Макс надел бежевый  шерстяной  костюм в клетку, мягкую кепку, тщательно
выколотил трубку и сунул ее  в наружный карман.  Прихватив кожаные шоферские
перчатки  с раструбами и  очки-консервы,  он  поспешил  на улицу,  где перед
входом уже стоял фыркающий автомобиль с открытым верхом.


3
     Огни и фейерверки
     Подозрительные следы

     Бекеша  заварил себе крепчайшего кофе, сел за стол и  злобно  стиснул в
пальцах карандаш. Не рассчитывая больше на  выдуманное поэтами  вдохновение,
он разлинеил  лист бумаги на три  части, которые озаглавил:  ЛЮДИ, ЖИВОТНЫЕ,
ПРЕДМЕТЫ. После  этого он стал рисовать в первой колонке смешных человечков,
во  второй --  зверей, птиц и рыб,  а в третьей  --  всякие привычные в быту
предметы -- книги,  чайники, столбы, автомобили, авторучки и  даже дома -- с
ручками, ножками и потешными рожицами.
     Ничего  хорошего  из  этого  не  выходило.  Или  созданные образы  были
недостаточно  привлекательны  для  возложенной на  них  великой миссии,  или
подлым образом смахивали на уже придуманных кем-то персонажей.
     Молодой художник добросовестно  просидел  за столом  до утра,  испещрив
бесполезными рисунками несчетное количество  листов бумаги, затем  повалился
на кровать и, обессиленный, заснул.
     Далеко  за полдень  он  проснулся с  больной головой, наспех перекусил,
напился  кофе  и  снова засел за работу.  На  этот  раз упор  был сделан  на
забавных  механических  роботов с  пружинками  вместо ног  и гайками  вместо
голов,  которые все  как  один  походили  на Самоделкина.  Попытка усложнить
техническое  устройство машин привела к  столь удручающим  результатам,  что
Бекеша  отбросил карандаш и  долго  бессмысленно  смотрел  перед собой. "Все
вздор,  --  сказал  он себе.  --  Не  стоит  даже  пытаться,  я  безнадежный
неудачник, и тут уж ничего не  поделаешь. Завтра  соберу  вещи  и вернусь  в
город, все вздор."
     В этот момент взгляд его случайно упал на  подоконник,  где,  перебирая
шестью  лапками,  неспела  полз по своим  делам  жук крастотел.  Его лаковая
спинка  поблескивала на  солнце, а  длинные  усики  придавали  его внешности
щегольскую важность.
     Некоторое время Бекеша внимательно смотрел на него  и  вдруг  у  него в
голове  отчетливо,  будто   сверкнувшая   во  мгле   фотовспышка,   возникло
изображение  симпатичнейшего,  выразительного  и в  то  же  время  предельно
простого в графическом изображении жука. Жука, несомненно  обладающего всеми
присущими человеку чертами  характера, социальной принадлежностью, мимикой и
платьем. Нужно  было всего-навсего провести по  бумаге несколько  правильных
округлых  линий,  предельно  точных,  не  больше пяти  или  шести,  а  затем
заштриховать примерно половину образовавшихся фигур...
     Замирая  от волнения. Бекеша взял в  дрожащую  руку карандаш и,  собрав
волю в  кулак, изобразил на бумаге то,  что  уже несколько  секунд отчетливо
висело в  воздухе перед его  глазами и  вот-вот  могло растаять бесследно  и
навсегда...
     Некоторое время  он смотрел на рисунок, все еще не понимая  хорошенько,
что переворот в его жизни только что все же произошел, каким  бы невероятным
это ни казалось  ему еще вчера; что магическая формула, формула  мгновенного
успеха  найдена,  и  вот  она  уже  перед  ним  на бумаге,  простая как  все
гениальное...
     --  Все,  на  сегодня  хватит,  --  сказал  он  чужим  голосом,  встал,
улыбнулся,  одновременно зевнув, и сделал  потягушечки,  такие, что  суставы
хрустнули, а в ушах заложило.
     Затем он снял с рисунка копию и спрятал ее в ящик стола.
     Подумал, снял еще одну и спрятал в карман куртки.
     Затем взял оригинал, отнес в дальний конец участка к забору и  подсунул
под кусок кровельного железа, на случай пожара в доме.
     Вернулся  в комнату,  выпил  подряд несколько ковшиков  воды  и  лег на
кровать. Долго  смотрел  в  потолок  широко  раскрытыми  глазами,  и  тысячи
праздничных огней над ним рассыпали фейерверки. Потом он уснул.


     _______________

     Освещая дорогу фарами, Макс гнал машину по шоссе  через лес. К большому
удовольствию Кузьмы г-н  старший инспектор всегда  сам водил автомобиль, что
позволяло  ему, нагло развалившись,  дремать на заднем сидении. За  темными,
уходящими  в поднебесье громадами  елок и  сосен еще только начинал брезжить
рассвет. Время от времени  приходилось притормаживать и объезжать налетевшие
за ночь иголки, которые местные службы не успели убрать с дороги.
     Наконец впереди за поворотом показались огни загородного поместья купца
Расторгуева,  и  вскоре  Макс  притормозил у  ворот  вычурной  металлической
ограды.  Двое  полицейских посветили  фонариками нему  в  лицо,  сравнили  с
фотографией   на  удостоверении,  отдали  честь   и  пропустили   машину  на
территорию.
     Обогнув ухоженный пруд с плавающим посередине островком-кувшинкой, Макс
остановился  у  колонн  парадного  входа,  вышел  из  машины  и поднялся  по
ступенькам.
     -- Наконец вы приехали, господин инспектор, -- поспешил к нему сержант,
жук дровосек, охранявший место трагедии. -- Но дело-то, похоже,  плевое, зря
только вас побеспокоили.
     Макс  замер,  готовый  немедленно  развернуться  обратно.   Если   факт
самоубийства доказан, ему здесь нечего делать.
     -- Вот эту вещицу, -- сержант  достал из кармана  кольцо с бриллиантом,
мы нашли в кармане у горничной.
     --   Вы   вообще-то  полегче  с   этими   несанкционированными  личными
досмотрами, сержант; прислуга нынче пошла грамотная.
     -- Дело в  том,  господин старший инспектор, что незадолго  до выстрела
швейцар  видел  это  колечко на  лапке  покойного...  то есть,  впоследствии
покойного  Пантелеймона  Ивановича  Расторгуева.  Хороший  был жук,  честное
слово.
     Макс протяжно зевнул и направился во внутренние покои. Мелькнувшая было
надежда вернуться домой и лечь спать улетучилась как дым.
     В  кабинете   было  все  так,  как  там  застали  вызванные   на  место
преступления полицейские.  Водолюб лежал бездыханный, навалившись грудью  на
письменный стол,  голова его  буквально плавала в  лужице  бесцветной крови.
Порывы сквозняка через открытое настежь окно шевелили  разбросанные по  полу
бумаги.
     Появился дожидавшийся в гостиной доктор богомол.
     --  Что  думает  по этому поводу  медицина?  --  поинтересовался  Макс,
разглядывая через луну подоконник и защелку окна.
     --  До  вскрытия  трудно  сказать  что-либо наверняка,  но  по  первому
впечатлению  выстрел  сделан  около или  сразу  после  полуночи, в  упор,  с
расстояния  не более  одного-двух  шагов.  Вы видите, --  богомол  осторожна
приподнял голову покойного, -- вокруг пулевого  отверстия нет следов пороха,
как это обязательно  бывает  при самоубийстве. Если  только  он не выстрелил
себе  в голову с расстояния вытянутой лапки... Но такого в моей практике еще
не было.
     --  Да,  вы правы, согласился Макс. --  Это было бы  довольно  странно.
Можете его забирать.
     При помощи Кузьмы, сержанта и двух заспанных муравьев-санитаров грузное
тело  водолюба  положили на  носилки  и вынесли из  кабинета.  Только теперь
удивленным взорам сыщика и врача открылся лежащий на столе  лист пропитанной
кровью бумаги, на  котором  расплывшимися  буквами  было  выведено: "В  моей
смерти прошу никого не винить" и подпись.
     Доктор удивленно вскинул брови, пенсне его повисло на шнурке.
     Макс разом повеселел.
     -- А,  господин  доктор?  Похоже, он  все-таки  стрелялся  с расстояния
вытянутой лапки. У богатых, знаете ли, свои причуды.
     В его воображении снова приятно замаячили разобранная кровать и  мягкая
пижама.
     -- Эй,  Кузьма! Заводи  мотор! -- крикнул  он, высунувшись из окна... и
осекся. Показавшееся из-за деревьев солнце высветило под самым  подоконником
на  газоне  отчетливые  следы  мужских  штиблет с  характерным  рисунком  на
подошве.
     -- Погоди... -- поправился Макс поникшим голосом.  -- Погоди, не заводи
пока, не едем.


4
     Встреча, которую мистики и философы
     назвали бы не случайной.
     Показания вдовы

     Очнувшись от полуобморока и  сладостного кратковременного сна,  молодой
художник отправился на взморье, чтобы  вдохнуть  полной грудью.  Его большой
радости не хватало воздуха и пространства. Прохожие оборачивались  и глядели
ему вслед.
     Вдохом  Бекеша  не  ограничился и,  очертя  голову, искупался в ледяной
балтийской воде.
     На обратном пути он встретил своего соседа и приятеля детского писателя
Подберезкина, и они разговорились.
     -- Что это  с вами,  Бекеша? --  сказал Подберезкин, толстый  улыбчивый
человек в очках. -- Вы похожи на счастливого идиота. Что это вас распирает?
     --  Ах,  это   вы,   Виталий  Титович.  --  рассеянно,  но   обрадовано
приветствовал его художник. -- Знаете что... Это очень хорошо, что вы здесь.
     Подберезкин был лет на  пятнадцать  старше  Бекетова  и  знал  его  еще
маленьким,   поэтому  никак   не   мог  привыкнуть  обращаться  к   нему  по
имени-отчеству (следует  заметить,  что  даже  родители  частенько  путались
обращаясь к сыну "Бекеша" вместо желаемого "Андрюша"). По стихам и сценариям
Подберезкина  часто снимали  мультики,  и  Бекеша принимал  непосредственное
участие в их создании,  поэтому творческий союз  писателя и  художника давно
уже  состоялся. Увидев Подберезкина  в поселке, Бекеша особенно обрадовался,
т