ое насилие над божеством?
     -- Может  быть,  это  касается тех,  кто именем  Бога  сжигал на костре
Джордано Бруно?
     Шут  подошел к  телефонному  аппарату,  начал  снова  орать,  добиваясь
Смольного  и товарища  Зюкина. Потом достал из кобуры маузер, взвел  курок и
выпалил  себе  в  голову.  Голова  разлетелся  вдребезги,  но  тут  же снова
собралась и объявила решение:
     -- Не совсем по существу, но ответ принят. Катитесь дальше.
     И Петя покатился.


8

     Петя покатился  и  влетел головой  прямо в дверь  с табличкой,  которую
чудом успел разглядеть, пока дверь за ним не захлопнулась:
     УПРАВДОМ тов. О. БЕНДЕР
     За письменным столом сидел мужчина средних  лет с усталым лицом. На нем
была сине-желтая футболка с завязками,  черные  нарукавники,  белые штаны  и
канареечные штиблеты.  У  него  был волевой подбородок  и  античный профиль.
Именно таким представлял себе Петя этого самого остроумного человека во всей
мировой литературе.
     В  приемной  шумела очередь, доносились  грубые выражения, иногда  даже
матом. В  дверь  просунулся  потный упитанный  мужчина  с бритой  головой  и
гитлеровскими усиками под носом.
     -- Это безобразие! --  прохрипел  он,  глядя  перед  собой  выпученными
глазами.  -- У  меня  с  шести  часов  утра  стоит машина  с раствором!  Без
разгрузки! Ломами будете скалывать!
     Бендер продолжал писать. Посетитель же не решался снова заговорить. Так
прошла минута. Наконец. Бендер поднял глаза, и Петя ахнул.  Это  были  самые
тусклые, самые безжизненные, самые несчастные глаза из всех, какие он только
видел в своей жизни. В глазах рыбы,  пролежавшей полдня на палящем солнце он
увидел бы больше жизни, чем в этих.
     Наверное, лысый  тоже  что-то  такое  увидел,  потому что сразу потерял
кураж и начал медленно втягивать голову обратно в приемную.
     -- Раствор? -- произнес Бендер безучастно. -- Почему?
     -- Так вить... с утра к вам не могу пробиться. Сами же торопили.
     --  Ладно, не  гони пургу,  дядя. Скоро  только кошки  родятся. Приму в
порядке очереди.
     Лысый исчез,  аккуратно  прикрыв за собой дверь,  в  кабинете сделалось
тихо, и Бендер перевел свой неживой взгляд на Петю:
     -- Что у вас?
     -- Остап Ибрагимович! Неужели это вы?! -- воскликнул Петя.
     --  Мы  встречались?  Гвозди?  Штакетник?  Польские  обои? Гурзуф?  Сын
Розалии Павловны?
     -- Нет! Нет! Мы не встречались, но вас знают  миллионы! Знают  и любят!
Зачем вы здесь! Зачем вы такой!!
     Управдом  перевел взгляд на дверь,  крикнул  "следующий!"  и  нажал  на
звонок.  Петю  оттеснили, выдавили из кабинета,  потом  из  приемной,  и  он
оказался  на  улице с  нарисованной на декорациях перспективой  захолустного
городка  середины 30-х  годов. Он присел на  поребрик и закрыл лицо  руками.
Только что он видел самого  несчастного и унылого  персонажа из всей мировой
литературы.
     -- Восьмой вопрос, две секунды.


     Шут  лежал  рядом  на  газоне, покусывал травинку  и  смотрел на Петю с
усталым равнодушием.
     -- Вам попроще или как получится?
     Петя молчал.
     --  Ладно, пусть будет  как получится.  Вопрос. ЧТО ХУЖЕ  -- ТЫСЯЧУ РАЗ
ОБДУРИТЬ НА  ЛОХОТРОНЕ  СЛУЧАЙНЫХ ПРОХОЖИХ, ИЛИ ВСЕГО ОДИН  РАЗ,  НО  СВОЕГО
ДРУГА?
     -- Друга хуже, -- сказал Петя. -- Потому что он тебе доверяет.
     Джокер зевнул;
     -- Похоже, я окончательно теряю интерес к этой игре. Катитесь дальше.
     Потеряв равновесие. Петя кувыркнулся спиной назад и покатился  по траве
под откос.


9

     Уклон становился все круче, трава подернулась инеем, потом запорошилась
снегом.  Еще  ниже Петя заскользил  по  твердому  насту, обдирая  ладони. И,
наконец, распластавшись на животе, выехал на ледяное дно.
     Петя встал  на ноги, отряхнулся от снега  и огляделся. Он находился  на
дне гигантской снежной воронки,  вершина которой тонула во тьме. На льду был
устроен каток,  освещенный прожекторами,  а  над катком из громкоговорителей
неспешно ухала мрачная музыка похоронного марша.
     Под эту музыку каталась довольно разношерстная публика: люди, животные,
предметы и рисунки, среди которых мелькали довольно узнаваемые персонажи.
     Как и на верхних ярусах, здесь, на дне, все было ненастоящее -- и снег,
и лед, и  даже  похоронный марш, который  невидимые  музыканты  исполняли на
губах. На самом деле здесь было жарко,  как в бане, на верхней полке парного
отделения. Коньки были, соответственно,  роликовые. Из трещин в  прозрачном,
но  исцарапанном пластике, который изображал лед, выбивался пар.  Пованивало
не  то целебными  источниками, не то  канализацией. Со  всех  катающихся пот
валил градом.
     В центре катка стояла  будка с окошечком. На  ней была  табличка: КАССА
ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РАСЧЁТА. Петя  подумал, что  ему туда  и надо. Он  уже  хотел
пойти,  но вдруг увидел того, кого  совсем  уж  не ожидал увидеть здесь, тем
более на самом дне.
     -- Буратино! -- окликнул он деревянного человечка. -- Буратино!
     Громыхая роликами, Буратино подкатился к Пете.
     -- Глазам своим не верю, ты-то почему здесь?!
     Буратино стыдливо опустил глаза.
     --  Я  обманул папу Карло, моего единственного  и настоящего  друга! --
проверещал он своим пронзительным голоском. --  Он  продал свою единственную
старую  куртку  и  купил  мне новенький букварь с  картинками, чтобы  я  рос
умненьким  и  благоразумненьким. Я продал букварь и  пошел не в школу,  а на
представление кукольного театра, а потом наделал еще кучу разных глупостей.
     -- Погоди, погоди, это  не справедливо,  тебе тогда был всего один день
от роду!
     --  Сначала я тоже  подумал,  что это не справедливо,  но потом мне все
объяснили, и я смирился.
     -- Что же тебе объяснили?
     -- Что  я обманул доверившегося, предал, а  предательство хуже всего. А
вообще-то я на условия не жалуюсь.
     -- Погоди, если уж ты хуже всех, то что тогда Карабас и Дуремар?
     -- А, они там, на  пятом уровне, воду возят, -- махнул  рукой Буратино.
--  Алиса и  Базилио  --  на восьмом; за  ними  все время гоняются  какие-то
сумасшедшие собаки.
     Петя слов не находил от изумления.
     Музыка внезапно стихла, из громкоговорителя раздалась команда:
     -- По местам! Прогулка окончена, всем вернуться к надлежащим занятиям!
     -- Ладно, прощайте, -- сказал Буратино.  -- Мне еще сегодня надо десять
тысяч раз написать фразу "Я непослушный мальчик".
     Команда  повторилась,  и  все  обманувшие  доверившихся  разъехались  и
исчезли за сугробами.  Буратино тоже заехал за свой приоткрывшийся сугроб, в
дыру, из  которой неожиданно  пахнуло цветами и лесной свежестью. Прежде чем
сугроб заехал на место, Петя заглянул в дыру и увидел нечто странное.
     Он  увидел солнечную лесную полянку  и симпатичный домик  -- в точности
такой, как на картинках художника Владимирского. Возле домика стоял покрытый
расшитой скатертью стол, весь уставленный вазочками с вареньями, печеньями и
конфетами. В центре красовался огромный фарфоровый чайник.
     Из окна высунулась прелестная головка Мальвины:
     --  Это ты, мой  милый?  Иди вымойся  и садись  за стол; ты опять  весь
провонял этой ужасной серой!
     С радостным лаем навстречу Буратине кинулся пудель Артемон...
     И в этот момент сугроб захлопнулся.
     "Как бы там  ни было. ему здесь дали  очень, очень хорошую поблажку, --
подумал Петя, искренне радуясь за деревянного человечка. -- Ничего он там не
пишет, все вздор."
     Но пора было и ему  самому  окончательно решать свою участь. Собравшись
духом, мальчик зашагал к "Кассе окончательного расчета".


     Петя постучал в стекло, окошечко растворилось.
     --  Последний  вопрос,  одна секунда, -- донесся изнутри  неприязненный
голос шута. -- ЧТО НЕ ВЛЕЗЕТ В САМУЮ БОЛЬШУЮ КАСТРЮЛЮ?
     "Земля... Солнце... Вселенная... нет, не то... -- мозг мальчика работал
с быстротой компьютера. -- Есть. Крышка."
     -- Крышка! Крышка!! Крышка!!! -- выкрикнул он, чувствуя головокружение.
     -- Ноль целых, девять десятых, -- сухо констатировал шут. -- Заходи.

     ............................................................................
     ............................................................................
     ............................................................................
     ............................................................................

     П е р в ы й в р а ч. Он только что пошевелил губами!
     В т о р о й в р а ч. Этого не может быть, сердце не бьется.
     Т р е т  и й  в р  а ч (смотрит  на  экран). Пошла  какая-то рябь... Он
возвращается
     П е р в ы й в р а ч. Он здесь! Он приходит в сознание!

     ..............................................................................
     ..............................................................................
     ..............................................................................
     ..............................................................................


10

     Петя потянул  на себя скрипучую дверь и вошел. Будка изнутри  оказалась
совсем не будкой.  Это  была  серебристая сфера,  вся  усеянная  кнопками  и
лампочками, словно  огромный  пульт  управления.  Бесшумно въехала  на место
панель, за которой болталась ветхая деревянная дверь, и стало непонятно, где
выход.  В  центре  круга  стояло  кресло,   похожее   на  зубоврачебное;  на
подлокотниках лежали руки, которые Петя узнал  с первого взгляда. Шут сидел,
повернувшись к нему спиной.
     Внезапно  огромный  черный  кот  со страшным воплем прыгнул  ниоткуда и
растворился  в  воздухе  пред  самым   петиным  лицом.  Одновременно  кресло
развернулось.
     Джокер,  а это  был уже не джокер,  а  самый настоящий черт, глядел  на
мальчика светящимися красноватым  мерцанием глазами. Он был  одет в  черный,
застегнутый до подбородка китель,  на голове у него торчали маленькие рожки,
на коленях лежал хвост, кисточку которого он то и дело  теребил в пальцах, а
ноги заканчивались раздвоенными копытцами.
     -- Скажи, мальчик, -- обратился он к Пете глухим, надтреснутым голосом,
-- какую роль следует отвести мне в твоем списке достоинств и недостатков?
     -- Я думал, что хитрость. Но теперь больше не уверен.
     -- Допустим, что хитрость. Но какой же я по счету?
     -- Тринадцатый.
     --  Гут. Скажи мне, мальчик, какой синоним имеет в русском языке  слово
хитрость?
     Петя задумался лишь на мгновение, и ему все стало ясно.
     -- Лукавство... Лукавый!
     -- Зер гут. Кого же называют лукавым?
     -- Черта!
     -- Супер гут. А  вот  еще одна  маленькая деталь. Согласись, мальчик, в
правильной колоде должно быть два джокера...
     -- Два.
     -- А потому...
     Из-за спинки кресла  выступил еще один  черт, точно такой же, но только
во всем белом. Он смотрел на мальчика  с едва  заметной улыбкой.  Пете стало
понятно,  почему изредка  казалось, что шут раздваивается  -- говорит на два
голоса,  играет  за  двоих  одновременно  в инсценировках вроде  того суда с
присяжными...
     --  Впрочем, как ты мог убедиться,  вместе мы появляемся крайне редко и
оба являемся тринадцатыми.
     -- Но ведь вы не настоящие! Здесь все, все ненастоящее!
     -- Разумеется.  Потому что это  игра. В  жизни  таких чертей не бывает.
Таких веселых и озорных чертиков из карточной колоды.
     Петя решился спросить о главном.
     -- А что игра? Теперь все кончено?
     -- Все кончено.
     -- А где... остальные?
     --  На  банкете  по  случаю  окончания. Как  видите,  я уже  опаздываю.
Дополнительное  время решило исход  в пользу достоинств,  хотя и проигравшая
сторона не имеет претензий: игра оказалась на редкость удачной.
     -- А сами вы... за кого были?
     -- По-разному, по-разному  бывало, молодой человек. Скажу  вам прямо: в
розыгрыше дополнительного времени я ставил не на вашу удачу.
     -- Это было заметно.
     --  Не  обижайтесь.  Прошла  минута,  и  вот я опять  вам симпатизирую.
Клянусь, я уже хочу вас чем-нибудь обрадовать.
     -- Вы знаете, чем можно меня обрадовать.
     -- Ах да, верно, игра окончена, и вас нужно вернуть. Это само собой.
     -- Вернуть на Землю? Но каким образом?
     -- Вернуть к жизни, я бы так выразился.
     -- Что же еще мне нужно для этого сделать?
     -- В  сущности,  вам больше  ничего не  нужно  делать.  Просто вдохните
поглубже и откройте глаза. Впрочем... погодите, -- он поднял руку, к чему-то
прислушиваясь. -- Кажется, они все-таки решили с вами проститься.
     Упругая, невидимая волна заставила Петю  отступить  на шаг, и перед ним
начали возникать один за другим его достоинства и недостатки.


     --  Мотай на  ус, --  лаконично выразился  "Сократ" и с улыбкой  крепко
пожал ему руку.
     -- От Месткома...  от Профкома...  от пионэрской организации... и лично
от товарища Зюкина, -- четырежды обмусолил Петю толстыми губами "Генеральный
секретарь".
     -- Любви и счастья! -- пропел луч света.
     -- Фильтруй базар по понятиям, пацан, -- прошипел змей.
     -- Береги честь смолоду! -- наставительно заявил коньяк.
     -- Честь  в карман не  положишь, -- шепнула Пете  на ухо "Помпадур". --
Деньгами не сори, копеечка рубль бережет.
     -- Уверенно приобретай знания и навыки! -- провозгласил молоток.
     -- Спи сколько хочется и кушай вовремя, -- заботливо пропыхтела печка.
     -- Дерись по любому поводу! -- отсалютовал шпагой "д'Артаньян".
     -- Береги себя, не лезь на рожон, -- умоляюще простонал студень.
     -- Последнее  слово держи  за  собой,  хоть  и  не прав, -- посоветовал
гусак. -- Первым не мирись.
     А монашка постояла, опустив глаза, да так ничего и не сказала.


     -- Теперь можешь, -- сказал карточный джокер.
     Петя вдохнул глубоко-глубоко и -- открыл глаза.




ЭПИЛОГ

     Петя Огоньков пролежал в больнице почти все лето.
     Сначала его голова из-за  бинтов  была  похожа на  осиное гнездо, затем
осталась только повязка на лбу, а под конец и повязка исчезла.
     В палате его часто навещали Маринка Корзинкина и Славик Подберезкин. На
каникулы они никуда  не  уехали, потому что  устроились  на работу в систему
обслуживания Олимпиады. Им  выдали фирменные шапочки с козырьками, фирменные
маечки и пропуска с фотографиями, которые вешались на грудь, словно медали.
     Когда  игры  закончились,  и  город опустел, они  все равно не  уехали,
потому  что Славику назначили летние  занятия  по  русскому и литературе,  а
Корзинкина осталась потому что осталась.
     Еще в середине июня,  когда Петя перешел  из состояния комы в состояние
клинической смерти,  а потом, к изумлению врачей, вернулся к жизни и  открыл
глаза, Маринка дала себе слово, что никуда не поедет и будет ходить к нему в
больницу до самой выписки.
     Как  только   выздоравливавший  заговорил,   к   нему   стали   пускать
посетителей. Первыми прибежали Славик и Маринка.
     Соображал Петя  как  будто нормально,  но  иногда говорил вещи довольно
странные.  Например, когда  дети стали рассказывать о своей  новой работе на
Олимпиаде, он заметил многозначительно:
     -- Вы только с ними поосторожнее.
     -- С кем? -- удивилась Маринка.
     --  Ну  с этими, немцами. Курт, Фриц Диц...  он ведь шпион, суперагент.
Вам генерал Потапов разве ничего не говорил?
     --  Какие еще  немцы? Какой  генерал Потапов? Мы вообще-то  с  поляками
работаем, они хотя бы по-русски понимают...
     -- А я тебе между прочим  говорил, -- повернулся  Славик  к Маринке, --
чтобы ты ему нормальные книжки читала, а  не про фашистов. Видишь,  теперь у
него какие-то фрицы засели в голове.
     --  Я  нормальную  книжку  читала,  --  обиделась  Корзинкина.  --  Про
советских разведчиков. Ты сам  ему  шпионами мозги запудрил, Джеймсом Бондом
своим. Теперь у него в голове одни суперагенты.
     -- Погоди ты, дай я ему  хотя  бы объясню. Понимаешь, Огоньков, ты ведь
почти три недели  лежал без сознания. Тебе разрешили читать вслух, вроде как
для эксперимента. А я тебе хорошие книжки читал,  сам зачитывался, буквально
оттаскивали...
     -- Петя, -- спросила Маринка, -- а ты слышал, что мы тебе читали?
     -- Кажется, слышал, -- сказал Петя, чтобы не огорчать товарищей.
     -- Твои родители тоже здесь сидели, только они читать не могли....
     -- Мои бы тоже не  смогли,  если бы я так головой шарахнулся, -- сказал
Славик.
     Маринка изо всех сил наступила  ему на ногу и, чтобы перевести разговор
на другую тему, радостно объявила:
     -- А тебя в шестой класс перевели. Без летних занятий.
     -- Врешь! -- обрадовался Петя.
     -- Правда-правда. Я пообещала, что  сама  буду с тобой заниматься, пока
не подтянешься.
     У Пети от  счастья даже глаза  взмокли. Не  от того. что перевели, а от
того, что вместе заниматься.
     -- Ну ладно... --  сказал Подберезкин, вставая  с табуретки.  -- Вы еще
поболтайте, а я побегу. У меня встреча.  На  вот,  почитай, --  он достал из
сумки несколько цветистых  журналов,  -- "Приключения жука-сыщика". Мой папа
сочинил, Микки-Маус отдыхает. Полистай, там картинки хорошие.
     Едва Славик Подберезкин прикрыл за собой дверь, Маринка зашептала:
     -- У него сейчас роман знаешь с кем? Ни за что не догадаешься!
     -- С губернаторской дочкой? -- прошептал Петя.
     -- Фу! --  возмутилась  Маринка. -- Он  сам уже  и растрепал! А с  меня
самое честное слово взял, чтобы ни единой душе...
     -- Если слово давала, то помалкивай.
     Маринка надулась.
     -- Жалко, что мы переезжаем, -- вздохнул Петя. -- В разные школы теперь
будем ходить...
     -- Ах, так ты еще не знаешь! -- Маринка  сверкнула глазами. --  Мы ведь
не  уезжаем,  мы только в этот... маневренный фонд, на  время. Это рядом, на
Пушкинской, будем опять соседи.
     -- Да ну!..
     -- Правда-правда. А потом, когда наш дом сдадут после ремонта, вернемся
обратно. Только  говорят, что внутри все переделают, и квартиры будут совсем
другие. Но это даже хорошо, ведь правда?
     В коридоре послышался перестук каблуков, и Маринка потянула носом:
     -- Мандарины, клубника... Это твои несутся, им на  работу сообщили, что
ты ожил. Ну, будь здоров, Иван Петров, приду к тебе завтра.
     И Корзинкина, наклонившись, быстро поцеловала Петю в щеку.
     Не успел  он от такого опомниться, как в палату влетели раскрасневшиеся
мама и папа.
     -- Петя! Петечка! Сынуля! Мы только что узнали!..
     "Хорошо  все-таки,  что  бабушка  и дедушка живут  в  Киеве", --  успел
подумать сынуля до того, как его принялись душить в объятиях.

     ______________

     До   начала  занятий  в  школе  Маринка  помогла  Пете  подтянуться  по
математике  и физике, а первого сентября  он  уверенно сел за  парту  своего
родного, теперь уже шестого "А" класса.
     Как-то раз после уроков, возвращаясь домой на  Пушкинскую улицу, Петя и
Маринка захотели посмотреть на свои старые квартиры. Они нашли в заборе дыру
и  пролезли на  стройку. День был  субботний, никто не работал,  на  рельсах
стоял кран, было пустынно и тихо. Лишенный оконных рам и дверей, без  ветхих
перегородок, "перцевский"  дом  кое-где просматривался насквозь и походил на
карточный домик.
     -- Ой! -- сказала Маринка. -- Вон моя комната... я свои обои узнала.
     Петя  стоял  задумавшись.  Его  квартиру  отсюда не было видно, но одна
мысль, одна загадка не давала ему покоя.
     --  Слушай,  как  ты  думаешь, --  сказал  он, --  антресоли  могли еще
сохраниться?
     -- Если из досок, то сломали.
     -- А если  ниша? Там за досками еще каменная  ниша была. Я все никак не
мог понять, куда она выходит с другой стороны.
     --  Ну  ты иди, посмотри. А я  к себе пойду. Только обязательно помахай
мне через окошко, как раньше. А я тебе язык покажу.
     -- Договорились.
     Стараясь держаться ближе  к  стенке, так как на лестницах уже сняли все
перила, Петя взбежал на свой четвертый этаж и  остановился. Последний раз он
был здесь ещ